Текст книги "Балатонский гамбит"

13

– Йохан, бригадефюрер, – Крамер быстро сунул ему трубку.

– Пантера-1, слушаю. Я, Отто, – Йохан наклонился к рации, приложив наушник. – Да, заняли село Дунапентеле, – он посмотрел на карту. – Главная переправа большевиков взорвана. Захвачены все основные переправы через канал. Движемся вдоль канала Шарвиз к каналу Елуша, рассчитываем захватить плацдарм на его южном берегу. Очаги сопротивления есть, но я не даю им выстроить сплошную линию обороны. «Гогенштауфен»? – он усмехнулся. – Наступают параллельно. Мы страшно рады их видеть. Мы думали, они уже в Будапеште, поджидают нас, а они еще в хвосте плетутся. Вообще соседи идут медленно. И наш второй танковый, и уж тем более, армейская группа. Если они будут так возиться, я рискую оказаться в западне, так как мы вырвались далеко. Что? До сих пор не могут преодолеть передний край русских? Ты слышал? – прикрыв трубку, Йохан сказал Шлетту, сидевшему на броне рядом. – Армейская группа «Бальк» все еще не может преодолеть передний край большевиков, увязли в обороне. Как тебе это нравится. Что? Помехи, Отто, я не слышу. Нет, еще быстрее не могу. Не потому что ночь. Появились русские самоходки, да, последней модификации. Они успели их подтянуть, пока «Гогенштауфен» купалась в грязи. Их, правда, мало. Но иванам смекалки не занимать, они придумали новую тактику. Бьют вдоль шоссе с вынесением позиций для стрельбы далеко вперед. Как это? Очень просто. Ставят батарею этих самоходок в укрытие, маскируют в лесу или на обратных скатах высот. А на открытой местности откапывают обычные позиции, капониры с бруствером, в расчете, что мы поддадимся на их уловку и будем бить по пустым капонирам. А они выскочат из засады и откроют огонь по нам. Так что надо вести тщательную разведку, чтобы свести на нет все эти хитрости и не потерять технику и людей. Если соседи не продвинутся, надо вводить резервы, Отто, чтобы закрепить успех. Доложи Дитриху. Иначе они захлопнут мне мышеловку, когда очухаются. Сами полпадем в окружение.

14

– Скорее, Прохорова, скорее, – Наталья дернула за рукав нерасторопную снайпершу, и та скатилась в кювет. Едва только успели перескочить дорогу, как из-за поворота выползли штук десять немецких танков. За ними на бронемашинах двигалась пехота.

– Тихо всем, вжаться в снег, не шевелиться, – вполголоса приказал Иванцов. – Как умерли у меня.

Головной танк был уже близко. Рев моторов, лязг гусениц. Наталья вжалась в снег и держала за руку Прохорову, как бы та чего не выкинула со страха. Напротив, с другой стороны шоссе, группа Косенко тоже замерла и молчала. Но оказалось, Прохорова – это еще не самое страшное. Как только первый танк поравнялся с их группой, Васильков вдруг вскочил на одно колено и ударил из автомата.

– За Родину, за Сталина! – закричал он.

– У-у-у-у! – Наталья слышала, как рядом обреченно простонал Иванцов и схватившись за голову, уткнулся лицом в снег. – Идиот!

Стук одинокого автомата был совершенно не слышен за гулом моторов.

Аксенов рванулся вперед и, схватив Василькова за руку, повалил в снег.

– Огня не открывать! – приказал Иванцов через мгновение остальным. – Слава Богу, Косенко молчит, ума хватило. Ты спятил, комсорг? – набросился он на Василькова. – Я что тебе говорил? Теперь молись, чтоб не заметили, всех погубишь. Может, проедут, не будут связываться …

– Нет, останавливаются, – реплика Аксенова повисла в гнетущей тишине над маленьким отрядом. Все понимали, что это означает.

Головной танк остановился. Шедшие сзади машины, крутя башнями, пододвигались к нему. С БТРов спрыгивали пехотинцы.

– Ну, до канала Шарвиз мы не дойдем, – покачал головой Иванцов, – и приказ не выполним. Это ясно. А все из-за тебя, олуха, – он зло взглянул на Василькова. – И Косенко теперь в ловушке оказался, самому выбираться придется. Уходим, Полянкин, девчата, все уходим! Огня не открывать. Нет нас, все.

– А как же Мишка? – всхлипнула Раиса.

– Не хнычь, переждет, пока они успокоятся, потом нагонит нас, – успокоил ее Иванцов. – Он парень опытный, с мозгами, не то, что некоторые, – Иванцов бросил взгляд на комсорга.

– А я не пойду, – вдруг выпрямился тот. – Никуда не пойду! Я в партию заявление подал вчера.

– Ты подал, а девчонки, Харламыч тут при чем? – одернул его Аксенов.

– Я понимаю, почему Наталья бежит из вашего штаба, как черт от ладана, – заметил Иванцов, – дураков тут пруд пруди. Отставить, комсорг, я командир и приказываю отходить. За мной, девчата, только тихо.

– Я не пойду! – Васильков вдруг ринулся вперед и снова открыл стрельбу.

В ответ застрекотали немецкие автоматы.

– Эх, черт, не оставлять же его одного, – спрятавшись за ствол дерева, Харламыч тоже начал стрелять.

– Наталья, Райка, спрячьтесь, спрячьтесь, – Иванцов прижал обеих девушек к земле. – Прохорова, вон в ту канаву, быстро. Отползайте, отползайте в лес. Мы их задержим.

– Ай! – Раиса приподнялась и вдруг упала, схватившись рукой за живот. – Мамочка! Как больно!

Вокруг на снегу растекалась кровь.

– Тащи, тащи ее отсюда, – приказал Иванцов Наталье, – Прохорова, помоги. Вот чего добился, дурак. Мы прикроем.

Сдернув автомат с плеча, Иванцов упал в снег рядом с Аксеновым, стрелявшим из-за поваленной сосны. С противоположной стороны дороги тоже послышались выстрелы.

– Косенко не выдержал, вот черт, – выругался Иванцов. – Ну, сейчас всех положат.

– Давай, давай, Надежда, полегче ты, – Наталья уложила Раису на свою шинель, чтоб удобнее было тянуть. Спрятавшись за сосной, посмотрела вперед. Немцы спускались в кювет, как обычно, цепью, строча из автоматов. С БТРов поверх их голов в обе стороны от дороги строчили пулеметы. Васильков поднялся на колени, отбросил опустошенный магазин, поспешно вставил второй. Перевернувшись, спрятался за дерево и снова прижался щекой к прикладу. Секунд через пять он вскочил, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Что это он? – испуганно спросила Прохорова.

– Что, что? Патронов нет, а лезет, – зло ответила Наталья. – Ты рану, рану придерживай Райке, чтоб кровь много не шла, а не сюда смотри, – напомнила она. – Перебинтовать надо, да некогда, отползать еще придется, видно.

– А что он стоит? – не унималась Прохорова. – На него же немцы идут. Вон человек десять сбоку.

– А он их не видит, у него же глаз завязан. Он думал, они его лозунгов испугаются!

– Товарищ лейтенант, что там? – простонала Раиса. – Миша, Миша где?

– Миша там остался, с другой стороны шоссе, – ответила Наталья, склонившись к ней. – Там тоже бой идет. Ты лежи, тебе шевелиться нельзя. Как только оторвемся от них, перевяжу.

– Ой, мамочка! – взвизгнула Прохорова.

Наталья вскинула голову. Васильков взмахнул руками, несколько секунд покачался на месте и навзничь рухнул в истоптанный снег.

– Вот и все. Вот и все геройство, – проговорила Наталья, неотрывно глядя вперед. – И сам готов, и Раису подкосило, и кто еще из мужиков оттуда выйдет, неизвестно. Может, мы вообще втроем останемся, если до нас не доберутся. А немцы как шли к каналу, так и дальше пойдут. Им что? С такой силищей – легкая разминка.

Три автомата заговорили разом. Аксенов, Иванцов и Харламыч одновременно открыли огонь. Несколько эсэсовцев упали рядом с Васильковым. Один, высокий, мощный, бросился вперед и, схватив Харламыча, вытащил его из укрытия. Послышалась очередь, Наталья прижала кулаки к щекам. Еще секунда – и деда не станет. Но Аксенов с размаху ударил немца прикладом по голове, тот пошатнулся, рухнул в снег, снова послышалась очередь. Майор, раскинув руки, упал лицом вниз рядом.

– Сиди здесь! – приказала Наталья Прохоровой.

Схватив автомат, побежала вперед.

– Назад, назад, – кричал Иванцов. Вместе с Харламычем они тащили тело майора, отстреливаясь. За ними быстро двигалось несколько темных фигур в камуфляже. Наталья опустилась на одно колено, дала длинную очередь, несколько немцев упало, но над ней тут же зацокали пули.

– Не раскрывай себя, – кричал Иванцов, – назад! Назад! В лес! Где девчонки? Все в лес!

Он придерживал руку, видно, тоже был ранен. Харламыч заметно хромал, но старался не отставать.

– Все в лес, в лес! – Иванцов на мгновение остановился рядом с Натальей. – Раиса как? Берите ее, за мной, за мной.

– А Косенко?

– Они отходят вдоль дороги. Ничего, сообразят! За них я не волнуюсь. Не в первый раз. Мне, главное, вас вывести.

Как могли быстро они устремились в глубь леса. Наталья и Прохорова несли Раису, Харламыч и Иванцов тяжелораненого Аксенова. От дороги слышались гулкие выстрелы. По деревьям беспорядочно щелкали пули. Минут десять бежали по снегу. Стрельба доносилась все глуше и глуше.

– Отстали, кажется, – переводя дыхание, Иванцов остановился. – Ну, Васильков, устроил нам.

– Себе устроил, – мрачно откликнулась Наталья. – Убили его?

– Всю голову раздробили, – грустно произнес Харламыч. – Молодой, горячий. Что с него возьмешь.

– А вот что! – Иванцов зло показал пальцем на Раису. – И вот, – он показал на Аксенова. – И где Мишка, где разведчики, что с ними? Только что все были вместе, живы, здоровы, шли по плану. А тут на тебе, один дурак нашелся, в герои захотел. И что? Я без солдат остался, с двумя ранеными, с двумя девицами и одним стариком, тоже раненым. Вот и вся комсомольская инициатива. Пропагандисты хреновы.

В лесу было тихо, даже тепло. Теплее, чем на холмах и в низине. Лунный свет скупо сочился между заснеженными ветвями. В просветах темнело высокое, звездное небо.

– Раиса, как ты? – Наталья склонилась над санинструктором. – Ты мне говори, что делать, я повязку наложу, не волнуйся.

– Все кончено, – прошептала девушка, прижавшись лицом к ее груди. – Помру я. Не выжить. И малыш со мной. Ребенка я решила оставить, Мишкиного. Война– то уж к концу идет. Думала, как-нибудь скрою от всех. Даже ему ничего не говорила. А война скоро кончится, с ним и домой. Женится не женится, а память будет. А она, сволочь такая, прямо в живот попала. Прямо в живот, все разворочила, – Раиса залилась слезами.

– Ребенок? – Прохорова чуть не уронила шапку. – А ты чего молчала, Рая?

– Прохорова, рот закрой, – прикрикнула на нее Наталья. – А что слышала, забудь. Если ты кому пикнешь, узнаешь у меня. Посерьезней надо быть, Надежда, не шутки же, – упрекнула она снайпершу. – Не с девчонками на завалинке язык чесать. Говорила тебе уже.

– Да я что, товарищ лейтенант? – Прохорова смутилась.

– Вот и не лезь, куда не просят, – отрезала Наталья, потом снова склонилась к Раисе. – Жалко, конечно, что так, Рая. Главное сейчас – ты, не надо отчаиваться. Сама жива будешь, Мишка вернется, все будет у вас по новой. Ну, постарайся, давай. Трудно нам, женщинам, когда такие мужики на нас прут, при таких танках да пушках, но раньше-то нам легче было, что ли? И в поле бабы, и на заводе бабы, и на войне у нас бабы. Никуда не денешься, такая русская долюшка. Ну, давай, Раиса, не плачь, давай, скоренько. А то мне еще майора перевязывать надо.

– Ты там не торопись, – донесся до нее голос Харламыча. – С Райкой хлопочи, я тут майора перевяжу. А ты, Раиса, – строго прибавил он, – горячку не пори. Мишка в лес, вглубь ушел, выберется к своим, а ты где? Нет тебя? Вот здорово будет. Так что, давай-ка, помогай Наташке, чтоб все путем было.

– Ты сам-то как, Харламыч? – Наталья обернулась. – Задели тебя?

– Да, царапнули малость в ногу, но я перевязался, ничего, терплю.

– Значит, так, товарищи бойцы, – Иванцов надорвал зубами бинт, затянул покалеченную руку. – И оставшиеся товарищи офицеры заодно, – он взглянул на Наталью. – Больше связываться нам с немцем пока ни к чему. Будем пробиваться дальше к каналу Шарвиз. Если все удачно получится, Косенко либо догонит нас, либо параллельно выйдет, там встретимся.

Послышался пронзительный свист, Прохорова рухнула в снег, остальные даже не успели среагировать. Через мгновение шагах в тридцати разорвалась мина.

– Смотри, не унимаются, – покачал головой Иванцов. – Решили, наверное, что тут крупный отряд. Так Васильков напугал их. Оставаться нельзя. Наталья, Раиса, готовы?

– Сейчас заканчиваю, товарищ капитан.

– Ну, давай заканчивай, и пойдем дальше. Нам сниматься надо отсюда, а то пристреляются. Пойдем с осторожностью. Мы теперь тут как букашки у немцев в тылу, – он посмотрел на карту. – Недалеко от этого села, как его, Дунапентеле, в лесу, сторожка лесника. Канал этот самый у нас справа, до него с десяток километров будет. Так что немца много на пути попадется. Оттуда, от канала, доносится стрельба, – он прислушался. – Значит, там фронт. Знать бы, на каком берегу наши, на этом или уже на том, а то еще и вплавь переправляться придется. А с ранеными куда? Лед-то уже некрепкий, людей не выдержит…

Рассуждая вслух, капитан подошел к большому круглому пню, смахнул с него снег, присел. Вдруг снова послышался вой, с треском взорвалась мина прямо рядом с капитаном. Иванцова окутал черный дым. Наталья вскрикнула. Вскочив, подбежала к осевшему на снег командиру.

– Степан Валерьяныч, как ты?

Лицо Иванцова с грязными щетинистыми щеками болезненно скривилось. Шапка упала в снег. Слипшиеся волосы клочьями покрывали мокрый лоб.

– Наталья, – проговорил он, едва шевеля побелевшими губами, – ты за старшего остаешься.

– Я? – Наталья пожала плечами.

– А кто же? Прохорова, что ли? – Иванцов даже нашел в себе силы улыбнуться. – Ты офицер, тебе и командовать. Вся команда у тебя – Харламыч да Надежда твоя, бери их и пробивайся к Шарвизу. А нас, раненых, здесь, в лесу оставь, не надо с собой тащить. Иначе схватят тебя немцы. По одному патрону на каждого найдется, в плен сдаваться не будем. Поняла меня? И это, – он притянул Наталью к себе. – Ты там Марье Ивановне моей напиши, как, мол, и что. Мол, у озера Балатон, в Венгрии, так вышло. Это мой приказ. Последний.

– Ты что говоришь, Степан Валерьяныч? – Наталья сдернула остатки разорванного ремня, расстегнула на ротном пробитый осколком полушубок – вся грудь была залита кровью. Лицо Иванцова наливалось синевой, зубы прикусили кончик языка.

– Я сейчас перебинтую, – Наталья рванула к себе санитарную сумку. – И никакого твоего приказа выполнять я не буду. Никого я здесь не оставлю. Трое нас, Прохорова, Харламыч и я, дотащим вас…

– Куда? Десять километров до канала, и немец на каждом шагу, – Иванцов безнадежно покачал головой. – Брось. Делай, что говорю. Хороший ты человек, Наташа, добрый. Женщина красивая, я тобой любовался всегда. Но сейчас не время для доброты, иди. Не уйдешь, сама погибнешь, и их погубишь…

– Никуда мы не пойдем, верно она говорит, – поддержал Наталью Харламыч. – И ты рано на тот свет собрался, капитан, еще дочку твою Галину замуж выдавать будем, на свадьбе погуляем после войны. Мы вас сейчас, это, – он подтолкнул Наталью в бок, – может, до лесничего того, про которого ты говорил, дотащим. Это пока. А там обмозгуем, что к чему.

– В сторожке этой немцы могут быть, мы же не знаем, как они прошли. Да наверняка, немцы там.

Наталья наложила повязку, осторожно приподняла капитана, закрепляя бинт.

– А мы подойдем к сторожке и разведаем, что там к чему, – решила она. – Да, Харламыч?

– Ты командир, тебе решать, – пожал плечами тот.

– Ладно, – она выпрямилась. – Ты, Степан Валерьяныч, силы не трать, береги силы-то, – сказала она Иванцову. – Тебя Харламыч потащит. Прохорова, ты с Раисой, – приказала она снайперше, – последними будете. Ну а я с майором впереди. И все ползком, в рост не вставать. Прохорова, если пикнешь мне…

– Я могила, товарищ лейтенант.

– Ну, в могилу ты не торопись, – Наталья грустно улыбнулась. – В могилу теперь попасть легче легкого.

По лесным сугробам навстречу разгоравшейся у канала канонаде пробирались долго. Иванцов и Аксенов впали в беспамятство, Раиса была в сознании, ее мучили боли, но она старалась не стонать. Зато Прохорова ныла исправно.

– Ой, мамочки, как тяжело, как тяжело!

– Боец Прохорова, отставить! – резко одернула ее Наталья. – Стыдно, Надежда! Рая и так тебе помогает, а у нее кровь все время идет.

– Ничего, я подсоблю, подсоблю, дочка, – откликнулся Харламыч, – я и двоих сдюжу. Как бы они по этим кровавым следам за нами не пришли, а? – спросил через мгновение. – Нагонят враз.

– Просто так они в лес не полезут, – ответила Наталья, хотя сама, конечно, уверена не была. – У них же план, стратегия, захватить что-то надо, выйти куда-то. Что им за нами по лесам бегать. Потом будут бегать, когда нам их отбить не удастся, за теми, кто у них в тылу застрял. Но, надеюсь, этого не будет.

Дальше двигались молча, Прохорова стихла, Харламыч ей помогал. На спусках было еще терпимо, но на подъеме – очень тяжело, выбивались из сил. Мокрый снег летел в лицо, не хватало воздуха. Когда взобрались на холм, взглянули вниз – и того не лучше, внизу начиналось мелколесье.

– Все, как на ладони, – вздохнул Харламыч. – А их-то сколько, погляди, товарищ лейтенант. Прорвали оборону лейбы, черт бы их побрал, далеко прошли.

По отлогим склонам среди чахлых кустарников и кургузых деревьев округлыми черными жуками ползли немецкие танки, бронетранспортеры, двигались пехотинцы. Все это, окутанное дымчатой мглой, двигалось к широкой долине, за которой полыхали выстрелами горные увалы.

– Наши там, вон они, – махнул головой Харламыч. – Только как до них добраться. Да еще и неизвестно, какие это наши, может, такие же группки вроде нас, но если б соединиться, легче бы стало, все не одни.

– А это что за поселок? – Наталья взглянула в сторону, где виднелись черепичные крыши.

– Видно, Дунапентиля ихняя, – вспомнил Харламыч, наморщив лоб. – Мудреное название, верно капитан говорил.

– Ну, в деревню мы не пойдем, там точно немцы, – Наталья опустила голову. – Так, дай взглянуть, где Валерьяныча карта, сторожка та, про которую он говорил, где находится.

– Да, левее этой Дунапентили, я помню, – Харламыч открыл планшет капитана, посветил фонариком. – Думаешь, там переждать?

– А куда мы? – она пожала плечами. – Скоро рассветет. Где-то пересидеть надо. Средь бела дня с тремя тяжелоранеными мы далеко не уйдем, увидят они нас легко. А какие мы бойцы – с таким-то грузом. Дойдем до сторожки, и будем ждать до темноты.

На окраине села началась ожесточенная стрельба – били пулеметы и пушка.

– Наш, максимка, – обрадовался Харламыч, прислушавшись, – наши там, товарищ лейтенант, идемте!

Он уже двинулся вперед, но Наталья схватила его за рукав.

– Погоди, смотри!

Через мгновение два танка со знаком ключа на башне развернулись и двинулись в сторону, откуда доносилась стрельба. За ними двигался БТР, и шло человек двадцать солдат.

– Задавят, задавят, сволочи, – Харламыч в сердцах бросил шапку на снег.

Советский станковый пулемет строчил без остановки, два раза ухнула сорокапятка, немецкий БТР вспыхнул, немцы что-то беспорядочно закричали. Танки остановились, медленно вращая башнями, потом вдруг целый поток снарядов и мин обрушился на маленький отряд на окраине села, и все смолкло. К домам, от которых только что стреляла пушка и строчил максим, поползли танки.

– Раздавили, – голос Харламыча дрогнул. Наталья обернулась и увидела, как по морщинистой щеке старика скатилась слеза.

– Некогда, Харламыч, в лес давай, в сторожку, – она старалась говорить как можно ровнее и спокойнее, хотя саму колотил нервный озноб. – А то сейчас и по нам огня дадут, так, для профилактики, мало ли еще кто остался. А в лес они с танками не полезут.

И точно: над головами зацоками пули, свалилась срубленная ветка. Прямо напротив холма, на котором они находились, остановился бронетранспортер и «прочищал» округу.

– Скорей, скорей, – торопила старика Наталья. – Сейчас он и нас накроет.

Харламыч, ойкнув, упал под куст.

– Что такое? – Наталья бросилась к нему. – Ранили?

– Да вторую ногу перешибло.

– Сейчас перебинтую.

– Да, сам я, сам, – дед сердито прикрикнул на нее. – Вы к сторожке, к сторожке ползите. Капитана спасай, майора, Раису, я-то что? Мне не страшно помирать тута. Теперь я только в обузу тебе. С Надеждой вдвоем вы с нами со всеми не справитесь. Так меня брось. Жалко только Пелагеюшку, – слеза снова навернулась на глаза. – Не дождется меня старуха моя. Плакать будет.

– Ты мне тут ерунду не говори. Понял? – Наталья резко махнула на него рукой.

Потом оглянулась. Посчитав, что сделал свое дело, немецкий БТР развернулся и медленно поехал к деревне.

Наталья рванула санитарный пакет, стянула с солдата разорванный сапог.

– Прохорова, помоги, что рот раскрыла! – прикрикнула на застывшую в оцепенении снайпершу.

Та подползла. От страха набила полный рот снега. Прожевав, спросила:

– А как же мы теперь, Наталья Григорьевна? А? Мы ж не выйдем с ними?

– А ты что предлагаешь – бросить всех? – Наталья зло посмотрела на нее. – Ногу держи. Ровно держи. Вот знала бы, как по матери тебя обложить, вроде Косенко, тоже бы не постеснялась. Держи ровно, не раскачивай.

– Верно она говорит, – снова подал голос Харламыч, – бросайте нас и пробирайтесь к своим.

– Я тебе, Харламыч, кажется, как Прохоровой, рот закрыть велела, – Наталья прикрикнула на него. – Капитан меня оставил за командира, я и приказываю. Так что извольте подчиняться беспрекословно, как положено по уставу, а не устраивать собрание.

– Да я… – начала было снова Прохорова.

– Молчи, – одернул ее Харламыч. – Командир у нас есть, вон какой строгий. Чего тебе еще надо? Вот отправит тебя под арест за лишние разговорчики, когда к своим выйдем, узнаешь тогда.

– Вот именно, – Наталья попыталась нахмуриться, но вместо этого улыбнулась. – Так, – она закрепила повязку на ноге Харламыча, с трудом натянула сапог. – А теперь в сторожку, – приказала она. – Прохорова, я с капитаном и майором впереди. Ну а ты с Раисой и Харламычем – за мной. Харламыч сам немного ползти может, так что тебе легче будет.

– Да уж, постараюсь, – кивнул тот. – А ты-то как, девонька, с двумя такими мужиками, справишься? – спросил озабоченно.

– Справлюсь, – Наталья вздохнула. – Не Прохоровой же их поручать. Наша русская женщина какова, что не то что двух мужиков поднимет и коня остановит, если надо, она даже трактор на себе попрет, если он не едет. А не то в лагерь пошлют. Не слыхал?

– Так откудова мне слыхать? – Харламыч пожал плечами. – Два класса кончил только, мамке помогать надо было. В поле работал исправно, сызмальства. Что сказала ты, Наталья, верно. Мамка моя была такова. Да померла рано. Надорвалась от тяжелой работы. Кровью изошла, а лекарь не успел. Приехал, а она не дышит уже.

– Ладно, – Наталья сдернула варежки, подула на руки. – Прохорова, все ясно? Тогда время больше терять не будем. Двинулись.

По кустарнику доползли до опушки леса. Когда увидели сторожку, Наталья без сил упала в снег – раскрытым ртом хватала воздух. Тяжело дыша, Прохорова рухнула рядом.

– Измаялись, родимые, вот упрямая ты, Наталья, – Харламыч пытался говорить бодро, но обернувшись Наталья увидела, что его и без того сухое, сморщенное лицо стало совсем маленьким, нос заострился, только глаза горели лихорадочным блеском. Два ранения давали о себе знать.

– Ты не хорохорься, не хорохорься. Чтоб лясы точить, тоже силы нужны, – она строго посмотрела на деда. – Молчи лучше, чего надрываться.

Посредине поляны стоял шестиоконный дом с двумя бревенчатыми сараями. Из трубы вился дымок.

– Похоже, немцев здесь нет, – задумчиво произнесла Наталья. – Как думаешь? – она взглянула на Прохорову.

Та только испуганно пожала плечами.

– Да, нет, нет, – снова подал голос Харламыч. – Не то б техники нагнали. Немец – не мы, пешком не ходит. Да и будут они тебе по колено в снегу тут барахтаться по лесу, в темноте. Немец по дорожке прокатиться любит, да чтоб все ему расчистили заранее. Нашему брату не чета, привередливый.

– Верно говоришь, Харламыч, – согласилась Наталья. – Ладно, вы здесь побудьте, – решила она, – я разведаю, что к чему.

– Куда ж ты сама-то, – окликнул ее дед. – Опасно.

– А кого мне послать? – Наталья только усмехнулась. – Прохорову, что ли?

– И то верно. Но ты, лейтенант, заходи с задней стороны, так вернее, – подсказал он. – Прямиком не лезь. Мало ли что. Кто там живет – неизвестно.

– Спасибо, Харламыч, – Наталья кивнула. – Сама так подумала.

Обогнув опушку, она поползла к дому. Потом поднялась. Прижимаясь к стене и держа автомат наготове, подошла к резному крыльцу. Потом, пригибаясь, осторожно поднялась по ступенькам, приоткрыла дверь.

– Куда? Куда?! – переживал Харламыч. – Вот лезет на рожон.

В доме было тепло, натоплено. Держа автомат перед собой, Наталья вошла в сени. Впереди в комнате слышались голоса, мужской и женский. Что говорили – непонятно, видимо, по-венгерски. Вдруг они смолкли. Дверь навстречу Наталье распахнулась. На пороге показался высокий старик с высохшим морщинистым лицом. За его спиной виднелась такая же сморщенная худенькая старушка в потрепанном сарафане. Слезящиеся желтые глаза старика с мгновение смотрели на Наталью. Потом он сделал резкое движение в сторону, схватив охотничье ружье.

– Не надо, не стреляйте, не бойтесь, – Наталья быстро произнесла по-немецки, сообразив, что раз по-венгерски она не говорит, на немецком ее должны понять. Все-таки бывшая Австрийская империя, а хозяева – люди пожилые, значит, жили еще при императорах и немецкому языку их обучали в обязательном порядке. Догадка оказалась верной – хозяин опустил ружье, в его глазах она прочла удивление.

– Немцы есть у вас? – спросила Наталья, все еще держа автомат направленным на него.

– Нет, нету немцев здесь, – ответил он скрипучим, надрывным голосом и закашлялся. – Они в деревне, рядом. Эсэсовцы.

– Я не причиню вам вреда, – Наталья опустила автомат. – Мы попали в окружение. Со мной только раненые. Четверо раненных, тяжело. К своим не пробиться, сил уже нет. Позвольте передохнуть немного, раненых перевязать. Нас даже кормить не надо, только кров, чтоб переждать.

Старик смотрел на нее пристально; желтоватые, как у совы, глаза не мигали. Потом повернулся к женщине, что-то сказал ей по-венгерски. Она быстро залопотала, забегала по комнате, хватаясь за голову, и всхлипывала, показывая на печку в углу. Только теперь Наталья заметила, что там, в полутьме, сидели, испуганно прижавшись друг к другу, молодая женщина лет тридцати и двое ребятишек. Без перевода было ясно, что говорит хозяйка, мол, придут немцы, найдут русских, всех убьют, дом спалят.

– Ладно, мне все понятно, – Наталья повернулась, чтобы уйти.

Но хозяин вдруг положил ей руку на плечо. Грубо гаркнув, оборвал женщину. Она заплакала и тоже юркнула в угол.

– Раненые где? – спросил у Натальи уже спокойно.

– Здесь, в лесу, недалеко от дома.

– Пойдем, помогу тебе, – он сдернул с крюка полушубок, нахлобучил шапку на лысую голову.

Хозяйка снова заголосила. Хозяин только махнул на нее рукой и вышел вслед за Натальей.

– Ты, фрейляйн, офицер? – спросил удивленно, направляясь за ней к лесу.

– Я переводчица, – ответила она даже смущенно. – С немецкого. А офицеры все тяжело раненные. Боюсь, умрут, не дотяну их до своих.

– А я лесник здешний, давно живу.

Они подошли к кустарнику, у которого Наталья оставила Прохорову и раненых.

– Кто это? – пискнула снайперша, увидев высокого венгра.

– Хозяин дома, помочь нам пришел, – ответила та сурово. – Надежда, не ори в лесу.

– Нету немца? – спросил Харламыч.

– Нет. Они в деревне рядом, где мы их видели.

Лесник осмотрел раненых, поцокал языком. Потом легко поднял на руки Раису и понес в дом.

– Давай, Прохорова, помогай, – сказала Наталья. Вместе с Надеждой они понесли Иванцова. Потом пришел черед майора и Харламыча.

Старуха-лесничиха достала два широких полосатых матраса, постелила прямо на полу. На них уложили раненых. Хозяин пододвинул стол к занавешенному окну, достав с печки, поставил чугунок с еще теплой картошкой, хлеб, несколько кусков просоленного мяса.

Наталья в изнеможении опустилась на лавку, сдернула шапку, расстегнула полушубок. Ей казалось, она вот-вот потеряет сознание от усталости. Повернув голову, увидела на стене несколько икон. Перед ними горели свечи. А внизу – два портрета, она даже сперва и не сообразила, кто это. Какой-то усатый военный в старинном австрийском мундире с аксельбантами и женщина в легком летящем платье с распущенными темными волосами, украшенными венком из алмазных звезд, очень красивая.

– Император, – сказал хозяин, заметив, что Наталья смотрит на портреты. – Императрица. Я сожалею об империи.

Только сейчас Наталья поняла, что, скорее всего, это Франц-Иосиф, правивший Австрией почти полвека, последний монарх, если не считать его племянника Карла, который процарствовал после его смерти всего год, и его супруга, легендарная императрица Зизи.

– Золтан, – представился венгр. – Ешьте, ешьте, – хозяин показал на стол.

– Спасибо, – Наталья кивнула. – Ешь, Прохорова. Но только меру знай, поешь немного, и хватит. А то хозяев без продуктов оставишь.

– А вы, товарищ лейтенант, – спросила снайперша в замешательстве.

– Я потом, надо раны осмотреть. Воды не найдется? – она взглянула на венгра. – Руки помыть.

Тот кивнул. Вышел в сени, принес кувшин с водой, таз и полотенце, полил на руки. Потом вместе с Натальей склонился к раненым.

– На Первой мировой был, – сказал сдержанно. – Солдатом императора. Знаю кое-что. Помогу.

Подняв голову, что-то приказал старухе. Она юркнула в чулан. Через несколько минут вышла, неся чистые тряпки и бочонок с каким-то отваром.

– Раны промыть, – объяснил хозяин. – Настой можжевельника. Очень помогает.

– Наташка, добей меня, добей, – едва она подошла к Раисе, та схватила ее за руку. – Не могу больше мучмться. Все горит внутри. Все равно помру.

– Погоди, Раиса, не горячись.

Вместе с Золтаном они с трудом оторвали присохшие бинты, на них застыл выделившийся из раны желтоватый гной. Венгр щелкнул языком.

– Плохо, плохо. Не выживет.

– Да уж, хуже некуда, – Наталья вздохнула.

– Добей, Наташка, добей, – умоляла Раиса, заливаясь слезами. – Боже, какая боль!

Пока Золтан промывал рану и забинтовывал, Наталья прижала голову санинструкторши к груди, гладила ее по волосам.

– Тихо, тихо, все будет хорошо, – приговаривала она.

Ее взгляд снова упал на портреты императора и императрицы на стене. На их фоне Прохорова за обе щеки уминала картошку с хлебом. «А как она, императрица Зизи, похожа на мать Штефана, – вдруг мелькнула мысль. – На фрау Ким». Ей вспомнилась их встреча под Кенигсбергом. Женщина в эсэсовском мундире, с такими же длинными темными волосами, собранными копной на затылке, ее зеленоватые глаза смотрят с сочувствием, тревогой, участием. «Если ты попадешь в плен, – она вспомнила, как она говорила ей при расставании, – назови мое имя, попроси, чтобы нам устроили встречу. Меня знают, я обязательно приеду к тебе. Я тебе помогу».