Текст книги "Перезагрузка"

Песонен

Я превратился в настоящего бойца бюрократического фронта. Мамино самочувствие ухудшается с каждым днем. От реабилитации толку никакого, и сама она уже не справляется с повседневными делами. Я обратился в социальную службу, но ответ чиновников из области – «казнить нельзя помиловать». Общество всеобщего благополучия ответило мне: «Ваша мать больна, вам следует за ней ухаживать».

За деньги все можно было бы устроить, но нам, беднякам, приходится вести бумажную войну. Однажды я даже в сердцах раскидал эти чертовы документы по всей квартире, винил маму и желал проклятой бюрократии гореть в аду. Только нет гарантий, что и туда попадешь, если не будешь соответствовать строгим критериям социальной службы.

Мне назначили прием у муниципального социального работника. Он пытается как можно понятнее разъяснить возможные варианты.

– Для того чтобы фонд социального страхования оплатил уход в доме престарелых, нужно решение муниципалитета о необходимости такого ухода. Ну и, разумеется, есть частные учреждения, куда вы можете обратиться.

– И сколько это стоит?

– Место в частном доме престарелых с полным обслуживанием – не меньше пяти тысяч евро в месяц. Прямо скажем, цены они назначать умеют. Но уход там мало чем отличается от того, что социальная служба может предоставить на дому или через свои программы помощи пожилым людям.

Меня мутит от бюрократии, когда я пытаюсь разобраться во всех хитросплетениях, связанных с организацией ухода за мамой. Одновременно просматриваю документы, которые показывает соцработник. Может быть, в моей ситуации проще всего оформить на себя попечительство и получать пособие? Все равно я и так всем этим занимаюсь. Излагаю идею чиновнице.

– Знаете что, может быть, мне самому стоит ухаживать за мамой. Да и вряд ли она согласится куда-нибудь ехать. И еще не факт, что дом престарелых ее возьмет.

Чиновница усмехается, но не считает, что могут возникнуть какие-то препятствия.

– Не беспокойтесь, они всех берут. Хотя оформить уход за близким родственником – действительно вариант. Но для этого нужно, чтобы ваша мать нуждалась в помощи во многих повседневных делах, например, не могла сама одеться, помыться или поесть. И если все это отвечает необходимым критериям, то муниципалитет заключает с вами договор. Еще законодательство предусматривает обязательное прохождения курса обучения по уходу за родственником. Правда он займет всего несколько дней. В этих вопросах помогает и Ассоциация лиц, страдающих нарушениями памяти. Но все-таки для оформления ухода за родственником нужно соответствовать всем критериям.

Опять эти критерии. Звучит как издевательство. Я никогда не соответствовал никаким критериям ни в профессиональной сфере, ни на личном фронте. Да и мама вряд ли им соответствует. Она действительно в плохой форме, но наверняка в недостаточно плохой, чтобы этого хватило бюрократам.

– Спасибо большое за помощь. Я все изучу и подумаю.

Запихиваю буклеты и листовки в рюкзак. Мне не привыкать к серьезным изменениям в жизни. Вот только почему после них жизнь всегда меняется только в худшую сторону?

Еду на автобусе домой. Просматриваю красочные брошюры. «Достойная старость для страдающих нарушениями памяти». Вот к чему мы стремимся в жизни, к достойной старости. Улыбающиеся старики с фотографий живут в геронтологических центрах, на которые у меня наверняка не хватит денег, даже если бы маму туда вдруг согласились принять.

Ни в одном буклете не рассматривается вариант, когда родственнику приходится самому разгребать проблемы и как-то выплывать. Разумеется, ведь в цивилизованных странах так не бывает, хоть общество в них и стремится обеспечить свободу выбора.

Да, я могу и хочу сделать так, чтобы у мамы была достойная старость. Что бы это ни значило. Боюсь только, мне придется принести в жертву себя. Свое будущее. Которое тоже не безгранично.

Маркус

Никак у меня не идет из головы вся эта история с Сами и мотоциклистами. Я просто обязан помочь. На всякий случай я запомнил номер телефона, с которого приходят сообщения с угрозами, и записал его в свой смартфон. На работе выхожу из общего офиса в специальную комнату для телефонных переговоров. Здесь у нас полная звукоизоляция.

Я купил телефонную сим-карточку с предоплаченным тарифом, при покупке назвал вымышленное имя. Всегда ведь есть вероятность, что эти ребята окажутся неспособны к переговорам. Дрожащей рукой набираю номер. Вообще-то, я антрополог и моя работа – изучение чужих культур. Но эта культура кажется мне уж слишком чужеродной.

– Вяянянен слушает!

– Это Яри Ниеминен, здравствуйте. Звоню по поводу своего друга Сами Хейнонена. Я без разрешения залез к нему в телефон. Он запретил мне обсуждать ситуацию с кем бы то ни было. Так что я действую на свой страх и риск. Сами наделал дел и сам это понимает.

– Похоже, мозги еще остались. Скажи ему позвонить!

– Да я говорил. Но я мог бы вам оплатить, скажем, новые мотоциклы, если вы оставите его в покое.

– Дело не в деньгах. Мотоциклы для нас – это образ жизни, они охрененно символизируют наш мир. Короче, пускай звонит, если хочет разрулить вопрос.

– Он не решается. И я не могу его за это корить, вы неоднократно угрожали его убить, причем самыми разными способами.

– Ну, может, немного погорячились.

– Мы можем договориться? Я уговорю Сами вам позвонить, а вы, со своей стороны, пообещаете, что не убьете его и не изуродуете. Он чертовски честный парень, просто оказался не в том месте и вляпался в историю. Ну нельзя же за это лишать человека жизни. И между прочим, у меня есть ваши телефоны. Если с Сами что-нибудь случится, я немедленно позвоню в полицию.

– Короче, слушай сюда! Я не знаю, что ты за хренов очкарик, но тебе не стоит ставить нам условия.

– Извините, я вовсе не хотел угрожать.

– Но я оценил, что ты вписался за друга. Скажи ему позвонить.

– А вам можно доверять?

– У нас не принято кидать, если мы договорились.

На этом разговор завершился. Руки у меня после этого еще долго тряслись. Но я был горд собой. Может быть, я напрасно гублю свои истинные таланты на нынешней работе? И мое настоящее призвание – мафиозные разборки? Или, работа переговорщика-миротворца, например?

Вечером завожу разговор с Сами:

– Я тут обдумал твою ситуацию с байкерами.

– Есть о чем подумать, это точно.

– Мне кажется, тебе стоит им позвонить.

– Они меня убьют!

– Не убьют. Во всяком случае по телефону. Наверное, и вообще не убьют. Если это настоящие бандиты, то не могут же они совершать преступления бесплатно. А если они не бандиты, то, значит, и не станут никого убивать. Подумай сам.

– Уже думал. Мне кажется, я в своей жизни только и делаю, что все время думаю. Вообще, было бы здорово хоть пять минут в настоящем не думать о прошлом или о будущем.

Сами

Я не могу скрываться до конца своих дней. Здесь моя жизнь, моя работа, будущая семья. Мои сестра, мама и друзья. Маркус тоже здесь, и он совершенно прав. Собственно, он почти всегда прав. Еще ребенком Маркус понял, что не стоит забираться на верхотуру по перилам подвесного моста.

Этот телефонный звонок – самый тяжелый в моей жизни. Он труднее даже звонков любимой девочке в те времена, когда еще не было мобильных, и трубку могла снять ее мама или, того хуже, папа.

Мамы все-таки не так ужасны. Их можно даже переманить на свою сторону, вежливо представившись полным именем и пожелав приятного вечера. «Какой милый молодой человек», – слышится из глубины комнаты голос мамы, когда трубку берет дочка. Но отцы отличаются недоверием. Они относятся к тебе как к чужаку, который собирается отобрать у них что-то ценное.

С этого незнакомого номера мне поступило полторы сотни непринятых звонков и сотни сообщений. Содержание их не отличалось разнообразием: «ВЫЛЕЗАЙ, ЧЕРТОВ ТРУС!»

Я не чертов трус, а чертов идиот. Мне следовало бы подобно Аку Анкка [29]29
  Аку Анкка – финское воплощение Дональда Дака. «Аку Анкка» – самый популярный еженедельный детский комикс в Финляндии.


[Закрыть], который серьезно опростоволосился, сбежать на Северный полюс на подледную рыбалку. Но вместо этого я беру телефон и набираю номер.

Сердце мое стучит громче, чем на всех моих первых романтических свиданиях или когда нужно бить по волану в бадминтоне. Телефон успевает издать три гудка, прежде чем из него доносится грубый мужской голос, который я и ожидал услышать.

– Вяянянен слушает!

– Это Сами Хейнонен, здравствуйте.

– Здорóво. Ждал твоего звонка.

– Да, ну вот… Я получил ваши сообщения. Знаете, я был тут немножко занят, но вот сейчас у меня есть минутка позвонить насчет этого недоразумения, когда слегка попортились ваши мотоциклы.

– Это нельзя назвать «попортились»!

– Я просто хочу сказать, что не могу скрываться до конца своих дней. Что вы хотите? Денег? Побить меня? Еще чего-то? Можно я объясню, почему совершил такой идиотский поступок?

Он соглашается меня выслушать. Излагаю ему, как все было. Рассказываю о похоронах отца, о том, какая тоска меня охватила, когда я увидел, как моя девушка запрыгивает на мотоцикл незнакомого мне парня. Вместо слова «тоска» я употребил слово, похожее на «кабздец». В ситуациях социального общения надо стремиться подбирать слова, подходящие для целевой аудитории. Вяянянен даже немного посмеялся над моим объяснением.

– У тебя когда-нибудь был хотя бы какой-нибудь драный японский мопик?

– Что?

– Ну, гребаный пластиковый мопед.

Я не могу припомнить ничего подобного, но понимаю, что появляется возможность как-то разделить ярость Вяянянена.

– Да-да. Это был такой жуткий японский мопик.

– И какой придурок станет на нем ездить?

Ну, во всяком случае не я, у меня ведь даже прав нет. Пожалуй, лучше не углубляться в дискуссию о мопедах. Перехожу к делу, то есть к компенсации ущерба.

– Так что будем делать?

– Молодец, что позвонил. За это тебе респект и уважуха. Я поговорю с парнями. Найдем какое-нибудь решение. Перезвоню вечером.

Вечер у них оказался не ранним. Телефон зазвонил около двенадцати ночи, когда я как раз собирался ложиться спать. Маркус смотрит на меня вопросительно. Я вышел разговаривать в прихожую, закрыв за собой дверь.

– Короче, так. В общем, мы не можем на это дело просто забить. Но парни оценили, что ты решился позвонить. Мы тебе придумали справедливое наказание. Завтра придешь к нам в мотоклуб, там и перетрем этот вопрос.

– Вы меня убьете!

– Не убьем, мы же не животные. Вернее, может и они, но не хищные. Не ссы. Приходи. И никому ничего не говори. Если не хочешь настоящих неприятностей.

– Я понял.

Записываю адрес. Это место, вроде бы, проскальзывало в криминальной хронике. Мне надо явиться одному. Нет, черт подери, нет! Ну вот почему я не пнул, скажем, фонарный столб? С городским садово-парковым управлением наверняка было бы проще разобраться, чем с байкерами. Хотя что я на самом деле знаю о садовниках? Палкой для сбора мусора с гвоздем на конце можно ведь без особого труда выколоть глаза.

Песонен

У мамы действительно оказалось именно то заболевание, которого опасались врачи. Вернее, чего им опасаться, они просто ставят диагнозы. У мамы редкая наследственная болезнь, «синдром аутосомно-доминантной артериопатии». В Финляндии это заболевание встречается в ряде семей, проживающих, главным образом, на юго-западе страны. Мама родом именно оттуда. И ее неразборчивую речь больше не списать на региональный диалект.

Мама всегда говорила, что она ничем не примечательный человек, но именно на ее долю выпала такая редкая болезнь. Все ее странности, онемение одной стороны тела, плохая координация и даже подавленность – не просто черты характера, а проявления той самой болезни, которая дошла до очень тяжелой стадии. На протяжении многих лет у мамы было несколько инсультов. Врач показывает снимки МРТ, обращая мое внимание на белые участки – последствия перенесенных кровоизлияний в мозг.

Мама больше не может справляться одна. Теперь это не только мое мнение, но и точка зрения государства. Мама отвечает критериям беспомощности. Я официально назначаюсь ее попечителем, который должен за ней ухаживать и будет получать предусмотренную законом помощь. На самом деле я уже давно ухаживаю за близкими родственниками как наставник по урегулированию супружеских отношений, завхоз и еще множество специалистов разных профессий. Я не имею квалификации ни в одной из них, да и не хотел бы иметь.

К сожалению, кровь не вода. И я тоже в группе риска, то есть высока вероятность заболеть тем же. Может быть, даже уже болею. «Эта болячка не обычное нарушение памяти, которое приходит только в старости. Первые симптомы могут появляться уже в вашем возрасте», – говорит врач. Он протягивает мне брошюру и листок с рекомендациями.

– Вам следует проконсультироваться в клинике наследственных болезней. Там выяснится, страдаете ли вы тем же заболеванием. Могу выписать направление.

– Спасибо. Сразу не пойду, сначала разберусь с делами. У меня сейчас… много всякого. Надо все устроить.

Прежде чем, судя по всему, почти неизбежно выяснится, что и у меня та же болезнь, мне нужно пройти курсы и получить квалификацию сиделки. Тогда мне щедро отвалят сотню евро в месяц в награду за то, что мама не будет занимать место в доме престарелых. Это такая игра с нулевым результатом между индивидуумом и обществом. Почему я должен играть в такую никчемную игру, а не, скажем, в «Звезду Африки» [30]30
  «Звезда Африки» – настольная «игра-ходилка», впервые выпущенная в Финляндии в 1951 г. и не утратившая своей популярности.


[Закрыть] или «Кимбл»? Мы с мамой раньше так их любили.

Я сижу в классе, где, кроме меня, еще человек двадцать. Большинству из них за семьдесят, но есть и помоложе, примерно моего возраста. Лектор для начала напоминает, что мы не одни столкнулись с такой проблемой. В Финляндии двести тысяч человек страдают нарушениями памяти. То есть в этой ситуации нет ничего такого уж особенного.

Я получаю много полезных знаний. Любая активность помогает при нарушениях памяти. Нужно включать больным их любимую музыку, навещать с ними любимые места, кормить их любимой едой. Лектор бесконечно повторяет слово «любовь». А что, как не любовь, заставляет приносить на алтарь свою жизнь ради мамы? Любовь – это то, что не обосновать рациональными причинами. Здравый смысл нашептывает валяться в шезлонге в Таиланде.

Мы разбиваемся на небольшие группы и выполняем задание: вспомнить, что больше всего любят наши подопечные. Приятная сторона работы в группе – то, что кто-то один, активный, выполняет работу за других. В нашем небольшом коллективе это семидесятилетняя дама, которая рассказывает о своем муже, страдающем болезнью Альцгеймера.

– Мой муж буквально оживает от знакомых запахов. Когда я готовлю его любимые блюда, он сразу приободряется.

Откровения дамы вносят в беседу непринужденность. Кажется, все осведомлены о слабостях своих родителей или супругов. Я же не знаю о маме ничего. Что она любит? Она никогда не говорила, что ей нравится. Возможно, не решалась, ведь отец все равно только посмеялся бы. Может быть, она любит меня? И просто мое присутствие помогает ей лучше всего? У нас не принято было обсуждать чувства, включая любовь. В нашем роду проживали скучные, ничем не примечательные жизни. Успокаивает, конечно, то, что жизнь, судя по всему, довольно коротка.

Учебный курс состоит из четырех частей. Темы – обыденные дела человека, у которого проблемы с памятью: занятия по реабилитации, общение и питание. Полезные сведения, многие из которых и так известны или их подсказывает здравый смысл.

Когда я служил в армии, к нам должен был приехать генерал для проверки батальона. Ротный готовил нас к этому визиту: «Когда генерал поприветствует вас, не отвечайте: „Пошел на хер, мудила, какого черта ты сюда приперся!” В ответ вы должны проорать: „Здравия желаем, господин генерал!”»

Так мы должны поступать и с нашими больными. Хотя довольно часто и хочется ответить: «Как же все затрахало, мама! Ну за что мне это?»

Уход за мамой, наверное, мало чем отличается от ухода за маленьким ребенком. Приходится говорить строго или сюсюкать и все повторять по много раз. Отличие в том, что за развитием ребенка приятно наблюдать. Наблюдать за маминым угасанием безрадостно. Но надо мыслить позитивно. Если одна дверь закрывается, значит какая-то другая открывается. Хотя с чего бы это? Они могут закрыться и все одновременно.

На самом деле мамина болезнь пришлась на удачное время. Онкология у отца зашла уже так далеко, что остаток дней он вынужден будет провести в стационаре. То есть у меня на руках остается всего один подопечный.

Отец переезжает в больницу сегодня. Собираем у него дома самые необходимые вещи – это, в основном, сигареты и журналы с головоломками судоку. В дверях отец оборачивается и окидывает взглядом свое пустынное холостяцкое жилище, но не произносит ни слова. Наверняка думает о том, что больше сюда не вернется. Мне придется очищать квартиру от хлама и воспоминаний, когда его уже не будет.

Помогаю исхудавшему, с пожелтевшей кожей отцу устроиться на заднем сиденье такси.

Автомобиль разгоняется, и отец улавливает звук, который не смог бы услышать ни один человек в мире.

– Ремень ГРМ! [31]31
  ГРМ — ремень привода газораспределительного механизма.


[Закрыть] На этой модели, если он порвется, на капитальный ремонт двигателя попадешь. И щетки на дворниках пора менять.

Водитель такси воспринимает эту информацию бесстрастно.

– Я тут только баранку кручу, надо будет сказать хозяину.

Все мы в конечном счете лишь крутим баранку ради кого-то. Я должен довезти своих родителей. И в наследство мне достанется только риск проклятой болезни. Пожалуй, надо все-таки пройти это генетическое обследование, но я не знаю, хочу ли узнать правду.

Мысленно тестирую себя. У мамы все началось с мигреней. С одержимостью параноика перебираю в памяти все свои головные боли. Интересно, вот сейчас у меня мигрень с аурой или просто реакция на погоду? Дело к грозе. Выпью-ка я кофе. Пожалуй, даже со сливками. Какая разница, ведь скоро меня накроет амнезия и никакого Песонена уже не будет.

Хенна

БЛОГ «ПЕРЕЗАГРУЗКА»

Твое тело – храм, а твой дух – его жрец

Я получила от своих читателей много комментариев о материнстве. Это главная моя ценность в жизни и далекая мечта для многих. Поэтому хочу утешить тех, кто грезит прибавлением в семействе. МЫ ТОЖЕ много лет пытались завести ребенка прежде, чем нам это наконец удалось.

Помогли две вещи. Бережное отношение к собственному телу и спокойное, естественное состояние души, исключающее стресс. К счастью, муж сумел мне в этом помочь. С приближением срока овуляции он стал баловать меня небольшими сюрпризами. И дал мне почувствовать себя королевой. Муж ценил меня такой, какая я есть. Я просто забыла о том, что мы пытаемся зачать ребенка.

Тот зимний вечер, когда удача улыбнулась нам, был настоящим чудом. Уставшая, я пришла домой. Во всех комнатах мерцали свечи, а кухню наполняли ароматы прекрасных восточных блюд. Муж завязал мне глаза шелковым платком и отнес в постель. Он сделал мне изумительный массаж и отвел за стол.

Из-за стола открывался вид на футбольное поле. И мой любимый написал на снегу: «Ты бесподобна». Эту надпись окружали свечки. Мы ели вкуснейшую еду и ласкали друг друга глазами. А потом занялись любовью. Я была полностью открыта для мужа и всей Вселенной.

В юности я стыдилась своего тела. Стеснялась показаться обнаженной даже перед мужем. Но он дал мне почувствовать себя совершенной, а тело – безупречным. Через девять месяцев мы были в роддоме и держали на руках нашего прекрасного первенца.

Каждому человеку необходимо помнить о связи души и тела. Ваше тело – храм, оно красиво и бесценно. Но за ним нужно ухаживать и прежде всего щадить его. А для этого необходима добрая душа. Будьте милосердны к себе. Вы владелец своего храма, его хранитель и восхищенный гость.

Какой-то путь в качестве гармоничной супружеской пары мы с Эсой действительно проделали. Однажды он и вправду нежно погладил меня в период овуляции и, кажется, даже назвал довольно красивой. И сходил за пиццами.

Боюсь, что Эса и не знает, что такое овуляция, массаж или душа. Да я его и не за это выбрала. Думала, достаточно того, что он обычный парень. Но, видимо, этого недостаточно. Каждое тело – это храм. Может быть, и так. Но бывают и такие дрянные храмы, которые сгнивают, не успев принести никакой пользы.

У меня был всего один выкидыш. Знаю, что этого мало. Если почитать форумы, то жаловаться на судьбу можно, если их штук пять подряд. Но когда ты эту одну единственную беременность ждала полтора года… Да еще и проходила она так тяжело, что теперь я, кажется, нового выкидыша боюсь больше, чем хочу забеременеть. Привычная ко всему медсестра в утешение мне сказала только: «Ничего не поделаешь. Со всеми это бывает».

Ну разумеется. Все бывает со всеми. Вторая Мировая война и гибель парома «Эстония» произошли со всеми, но больше все-таки с теми, кто потерял своих близких. Хотя если мне удастся забеременеть, то я выдержу девять месяцев страха.

Надо только как-то все устроить красиво и без стресса во время овуляции. В крайнем случае попрошу нашего дворника написать под окном пару слов о моем совершенстве. И может быть, стоит заодно попросить его заглянуть ко мне в спальню… А Эса пока сгоняет за пиццами на всю нашу компанию.

Но это если на пиццы останутся деньги. Мы обратились в частную клинику по поводу бездетности, и расценки там не способствуют уменьшению стресса. Очереди в муниципальную поликлинику такие долгие, что в моем возрасте ничего другого не остается, чтобы ускорить процесс.

Женщина на стойке в регистратуре улыбается дружелюбной, соответствующей ситуации улыбкой, и приглашает нас подождать в холле. Еще одна пара устраивается в этой тесной комнатушке как можно дальше от нас. Рядом со стульями в ящиках лежат журналы, чтобы ими можно было отгородится от окружающих. Это «Анна», «Мы – женщины» и, самый идиотский, «Наша семья». Я не хочу показаться грубой, но чья это, блин, «наша»?

Холл в частной клинике репродуктивной медицины выкрашен светло-зеленой краской. В муниципальной поликлинике стены были такие же. Здесь освещение помягче, и без мертвенно-бледных люминесцентных ламп цвет кажется немного более темным.

Наверняка колеровка выбрана неслучайно. Может быть, она стимулирует яичники активнее вырабатывать яйцеклетки? Или просто у маляров была только зеленая краска? Какая, в конце концов, разница, среди каких стен будут сидеть отчаявшиеся люди. Тем не менее, я уверена, что цвет подобран специально для нас. В частных клиниках думают о людях. Холл обставлен красивой мебелью и есть даже кофейный автомат с самым разным кофе. «Ты не такой, как все, и даже кофе пьешь особенный».

В большой миске на столе шоколадные конфеты «Омар». Вряд ли они способствуют выработке спермы или яйцеклеток. Просто вкусные. Беру столько, сколько прилично взять в общественном месте, может быть, восемь. Небольшая компенсация за дорогое обслуживание. На этот раз обследования и консультации обошлись нам в две с половиной тысячи евро. На эти деньги можно было бы купить двести пятьдесят килограммов «Омаров». Это еще один способ подорвать себе здоровье. Мы выбрали медицинские услуги и, вполне возможно, новые разочарования.

Врач открывает дверь и приглашает на УЗИ. Под рубашкой у меня открываются синяки, оставшиеся от инъекций гормонов. Я втыкала их в свое тело по выданному мне графику. Когда дома, когда в туалете на работе. Всегда втайне, даже от Эсы. Его не порадуют изменения в моем теле. Он и так уже беспокоится о том, чтобы фигура у меня оставалась, как прежде.

Доктор наносит гель, чтобы приступить к исследованию. Скоро выяснится, помогли ли уколы гормонов моим яичникам наполниться фолликулами.

– Так, весьма неплохо, – восклицает врач.

Он кивает с довольным видом. Может быть, в этом и дело – проблему надо решать деньгами? Это то же самое, что ремонт. Просто бросаешь в топку сотни и тысячи.

К счастью, у нас есть сбережения. Эти деньги были отложены на ремонт квартиры. Но пока что мы тратим их на ремонт здоровья. Некоторое время можно пожить и среди старых обоев.

Мечты требуют жертв. А их предостаточно. Я упустила три места работы потому, что скоро уйду в декрет. Хорошенькое дельце! На меня уже посыпались неприятности материнства, хотя я совершенно лишена его радостей.