Текст книги "Metallica. Экстремальная биография группы"

МакГоуни ушел из Metallica относительно спокойно, а вот убедить Клиффа Бертона оставить Trauma и присоединиться к группе оказалось сложнее, чем Ларс представлял. Поначалу Бертон был, судя по всему, глух к торжественным увертюрам своего нового знакомого со странным акцентом. Клиффу было неуютно в неряшливом неоновом болоте Лос-Анджелеса, и того простого факта, что Metallica там жила, было достаточно, чтобы он отмахнулся от их первых наступлений. Однако Клиффу еще предстояло узнать, что Ларса не так просто разубедить. Некоторое время казалось, что он встретил равного себе по упрямству соперника в лице нелепо одетого басиста, с его изъеденными молью кардиганами и юношескими усиками. Сын первого поколения хиппи, которому привили многие идеалы этого движения, определившие его характер, даже когда он был юношей с душой нараспашку, Клифф, несомненно, отличался от всех остальных. Так говорю не только я, но и все, кто его когда-либо знал хотя бы мельком.

Клиффорд Ли Бертон родился 10 февраля 1962 года. Его отец Рэй был из Теннесси, но работал в районе залива помощником инженера по скоростным дорогам. Его жена Ян была из северной Калифорнии, где работала учителем в школьном округе Кастро-Вэлли с учениками с ограниченными возможностями и специальными потребностями. Малыш Клиффорд был третьим и последним ребенком, младшим братом Скотта Дэвиса и сестры Конни. Скотт умер от аневризмы головного мозга, когда Клиффу было тринадцать, в машине «скорой помощи» которая так и не успела доехать до больницы. Это было огромным ударом для семьи и оказало глубокое влияние на Клиффа, упрочив его убеждение в том, что жизнь дана не для того, чтобы промотать ее, пытаясь сделать счастливыми других людей. Времени мало, а день длинный. Что бы ты ни задумал, лучше сделать это сегодня, а не завтра, потому что оно может не наступить.

«Когда брат умер», Клифф только начинал серьезно заниматься музыкой, как вспоминала позже его мать Ян. Он всем говорил: «Я стану лучшим басистом ради моего брата». Ян была «не очень воодушевлена, потому что ни у кого из детей в их семье не было музыкального таланта». Клифф брал уроки «на бульваре около года, перерос [своего учителя] и пошел заниматься в другое место на пару лет, где превзошел и следующего учителя». Самое большое влияние на него оказал наставник по имени Стив Доэрти, который также оказался «хорошим джазовым басистом и профессиональным музыкантом. Он был тем, кто заставил Клиффа играть Баха и Бетховена, и музыку барокко, и выучить нотную грамоту и тому подобные вещи». Клифф, в конце концов, перерастет и Доэрти тоже, но не раньше чем в нем укрепится интерес к Баху. «Он действительно садился, учил и играл Баха, – говорила Ян. – Он любил Баха».

В 1987 году Харальд Оймоен, старый друг Клиффа, более известный как товарищ с залива Сан-Франциско, фотожурналист Харальд О, специализирующийся на метале, провел вечер в их квартире в Кастро-Вэлли, организовав интервью с Ян и Рэем Бертонами – единственный раз, когда пара открыто обсуждала на записи своего сына. Харальд великодушно позволил мне использовать его интервью в этой книге. В нем Ян описывает Клиффа как «очень тихого» и «нормального» мальчика, за исключением его настойчивости, так что уже в раннем возрасте он был «самостоятельной личностью». Ему было «скучно» играть с другими детьми на улице. Клифф предпочитал оставаться наедине с собой, читать книги и слушать музыку. «Даже когда он был совсем крошкой, он слушал музыку и читал. Он был большим-пребольшим любителем книг и очень умным ребенком; в третьем классе он прошел тестирование, которое определило, что по уровню понимания он соответствует одиннадцатикласснику». Рэй сказал единственное, что их беспокоило, – это то, что Клифф впервые начал ходить за пару недель до того, как ему исполнилось два года. «Но врач говорил: «С ним все в порядке. Просто он достаточно смышлен, чтобы понимать, что мама и папа будут носить его на руках»». Он рассмеялся.

Музыкальный с самого детства – он начал неумело бряцать на пианино родителей, когда ему было только шесть лет, – Клифф был тихим, прилежным подростком, успешным в большинстве занятий, хотя никогда не выставлявшим себя напоказ. Но у него была типичная для Водолеев черта – упрямство. Даже будучи маленьким мальчиком, он знал, за что он готов стоять насмерть, а за что – нет, и никто не мог убедить его в обратном. Ян говорит: «Он всегда был популярным, и у него было много друзей. Он был добрым, кротким, но всегда при своем мнении». Играя за малую бейсбольную лигу команды Castro Valley Auto House, он был известен как хороший подающий, для мальчика его роста. Позже в школе Earl Warren Junior High, а затем и в средней школе Castro Valley High School он работал по выходным в аренде оборудования под названием Castro Valley Rentals, где более взрослые работники прозвали его Ковбоем за его дешевую соломенную шляпу, которую он всегда носил (или поэтому, или из-за его чудесной стрижки, которую Клифф не соглашался сменить ни за что на свете).

Клиффу было всего четырнадцать, когда он начал импровизировать со своей первой полуформальной группой – EZ Street. Названную в честь стриптиз-бара в Сан-Матео, Клифф позже охарактеризует группу EZ Street как «достаточно глупую, на самом деле… много кавер-версий, ну просто никчемное дерьмо», – как он скажет Харальду. Однако это было бесценным опытом для подростка, потому что группа часто выступала в Международном кафе в соседнем Беркли. В составе EZ Street также был гитарист Джим Мартин, который с точки зрения внешнего вида и личностных качеств был точкой пересечения музыкального ученого – Клиффа, способного мыслить за пределами жанра, и неотесанного Джеймса Хэтфилда с персоналией колониста; и впоследствии Мартин станет музыкальной основой рок-рэп-инноваторов конца восьмидесятых – Faith No More. Как он однажды заметил: «Бо́льшую часть того, что ты видишь на сцене на рок-шоу, будь то концерт трэш-метала или тяжелый хип-хоп, – это твоя фантазия. Особенность Клиффа была в том, что он был настоящим. Он не играл роль только ради того, чтобы быть в какой-то группе, он действительно был собой. Никогда не видел себя звездой. Он был лишь одним из тех парней».

В 1980 году, когда Клифф окончил среднюю школу, его образ уже окончательно сформировался: расклешенные брюки и джинсовая одежда, чтение Г. Ф. Лавкрафта, игра на фортепиано, домашний мальчик, который любил пиво и мексиканскую еду, травку и кислоту. Самодостаточный и свободомыслящий человек, который водил полуразвалившийся «фольксваген-универсал» 1972 года по кличке «кузнечик», в котором он миксовал свои кассеты с концертами Lynyrd Skynyrd и Баха с кантатами. А его любимым времяпрепровождением было зависать с друзьями Джимом Мартином и Дэйвом Донато, ходить на рыбалку и охотиться или просто вместе курить травку и играть в «Подземелья и драконы» до рассвета. «Он любил готовить все это, – сказала Ян, – но редко будил нас среди ночи. Он был исключительно внимательным и любящим». И еще он был болезненно честным. «Иногда думаешь: «Ох, Клифф! Лучше бы ты был не таким честным». Для него не существовало лжи во благо, и иногда это немного смущало, – она смеется. Однажды мы разговаривали, и он сказал: «Я не обязан врать кому-либо. Я не хочу врать». И так он себя чувствовал в этом вопросе. Боже! Думаю, ложь он ненавидел больше всего. И уже это делало его большим человеком».

Клиффа зачислили в колледж Chabot около Хэйуорда, где он изучал классическую музыку и теорию. Он снова связался с Джимом Мартином, который также поступил в колледж, и организовал инструментальное трио под названием Agents of Misfortune, которое просуществовало недолго, но оказалось полезным для Клиффа, поскольку там он впервые попытался включить гармонику в бас-партию (что было частью его обучения в колледже), а также импровизации с «дисторшн», приемом, который он узнал от Лемми из Motorhead. Джим Мартин проникнется духом трио, играя смычком для скрипки Пендерецкого, хотя эту сторону своего таланта он забросит к тому моменту, как его застанет слава в группе Faith No More. Их выступление на ежегодном соревновании групп («Битве музыкальных групп») рекреационного департамента округа Хэйуорд было снято на видео, и его до сих пор можно посмотреть на YouTube. Это невероятный клип хотя бы потому, что на сцене уже в то время можно было видеть того самого Бертона, который позже станет знаменитостью благодаря Metallica. В действительности если внимательно прислушаться, то уже можно услышать костяк двух произведений, которые впоследствии будут ассоциироваться с его работой в Metallica: длинное бас-соло под названием «(Анестезия) Удаление зуба» и пронзительное интро к номеру, который станет фундаментальным элементом сета группы на многие годы – For Whom the Bell Tolls.

В 1982 году Клифф пришел в Trauma. Они уже были известными исполнителями залива Сан-Франциско, которых ценили за их впечатляющую музыкальность, хотя сейчас все чаще вспоминают их решительную театральность. Есть одно чудесно напыщенное видео, которое все еще можно посмотреть на YouTube, где темноволосая девушка привязана к кресту, а блондинка «приносится в жертву» на алтаре, пока группа играет среди клубящихся паров сухого льда, в то время как солист стоит над жертвой, размахивая серебряным кинжалом, и поет о том, что он – «маг ночи». В конце концов, перевернутый крест, стоявший за Клиффом, загорается. Такое видео смотрелось нелепо даже тогда, в 1982 году; сам Клифф чудесным образом резонировал с другими участниками группы своей унылой одеждой и совершенно бессознательным качанием головой, своим басом, полным ненужных, но впечатляющих странных джазовых размеров и психоделических обертонов.

Клифф занимался ежедневно, в среднем от четырех до шести часов, даже после того как стал частью Metallica. Ян объясняла его музыкальную философию так: «В этом гараже есть кто-то, кого еще не открыли, и это лучшая версия тебя самого». Эту привычку он сохранит до самого дня смерти. Было очевидно, что он воспринимал музыку намного серьезнее, чем что-либо еще. Поэтому, когда Клифф оставил классические занятия, чтобы играть постоянно с Metallica, родители поддержали его. Рэй признал, что музыка, на которой собирался сфокусироваться его сын, «была не тем, что бы мне хотелось, но он хотел именно этого. Поэтому я пожелал ему всей удачи, которая существует в этом мире». Ян, однако, была не такой двусмысленной. «Меня не волновало, какую музыку он играл, пока у него хорошо получалось то, что он делал. Тот факт, что это был хеви-метал, был для меня своего рода воодушевляющим, в отличие от какой-нибудь легкомысленной попсы или кантри. Это отличалось от нашей жизни, поэтому показалось мне таким заманчивым». Рэй вспоминал, как Клифф говорил им: «Я собираюсь зарабатывать на жизнь музыкой». И он так и делал». Родители поставили перед ним цель. Как призналась Ян: «Я никогда не видела, чтобы мальчик сдавался перед чем-либо или кем-либо. Поэтому, когда он это сказал, я знала, что с вероятностью сто десять процентов он это сделает». Тем не менее «мы сказали ему: «Хорошо, даем тебе четыре года. Мы будем оплачивать твою аренду и еду. Но через четыре года это прекратится, и если мы не увидим хоть какого-нибудь прогресса, если ты не найдешь себе применения и если очевидно не сможешь зарабатывать этим на жизнь, тогда тебе придется искать работу или что-то еще». Она добавила: «Он сказал: «Отлично».

Пройдет почти четыре месяца, прежде чем Ларс Ульрих и Джеймс Хэтфилд смогут убедить Клиффа Бертона хотя бы поиграть с Metallica. Будучи заинтригованным, но едва ли убежденным, Клифф начал появляться там, где группа играла в Сан-Франциско, и в то время это происходило ежемесячно. Клифф сразу понял две вещи: как отличался их подход от более консервативных и намного более традиционных идеалов метала его попсовой группы Trauma (и как толпе это нравилось), а также какой безжизненной была игра их штатного басиста, исполненного благих намерений, но уже не вытягивающего своей роли МакГоуни. Единственное, что сдерживало его, – это мысль о необходимости переезда в Лос-Анджелес. Почему он должен уезжать в трущобы, которые он инстинктивно ненавидел, когда он мог также наслаждаться комфортом в городе, который больше подходил его душевной организации?

Что в конечном итоге заставило его решиться и совершить этот прыжок, так это тот факт, что «в конце концов Trauma начала… раздражать меня», – как он признался Харальду О. В частности, группа «становилась немного коммерческой». «Коммерческий» было словом, которым Клифф вежливо называл «неловкое». В том, что остальные члены Trauma считали своей оригинальной театральностью, Клифф видел невозможность привлечь более широкую публику. А Metallica, казалось, нашла путь к сердцам фанатов из залива Сан-Франциско, просто показав себя такими, какие они есть. Однако было одно условие, которое Клифф поставил группе, и оно стало камнем преткновения: они должны были приехать к нему. Ни при каких обстоятельствах Клифф не поехал бы в Лос-Анджелес, даже за самой лучшей группой в заливе. Он сказал им: «Мне здесь нравится». А они сказали: «Ага, хорошо, мы в любом случае задумывались об этом». Таким образом, все сработало как нельзя лучше. Они переехали, и мы собрались в этой комнате, в которой сидим сейчас, расставили оборудование и просто взрывали его своей музыкой пару дней. Сразу стало вполне очевидно, что это было хорошей идеей, и мы сделали это!»

Ларс рассудил, что Рон все равно уже не в команде и группе больше негде репетировать, поэтому пришло время сказать: «О'кей, да пошел ты, Лос-Анджелес. Все равно для нас ты оказался дерьмовым городом». Как говорит Ян, Клифф «был очень верным человеком», который «не хотел покидать Trauma. А Trauma хотела, чтобы он продолжал дергать за струны «бам-бам-бам». Он хотел играть соло на бас-гитаре, а они сказали ему: «Ни за что». Он расстроился, ведь музыка была его самовыражением. Metallica продолжала звонить каждую неделю. Они звонили из Лос-Анжелеса, а он говорил: «Нет, нет». Когда они, наконец, собрались все вместе, он сказал: «Я хочу играть бас-соло. Мне нужно место, где я могу выйти и раскрыться». Они тогда ответили: «Ты можешь играть все, что хочешь, просто пойдем с нами».

Это было смелым шагом для обеих сторон, но в особенности для троицы из Metallica, которые согласились переехать из Лос-Анжелеса в Сан-Франциско. Как Брайан Слэгель говорит сейчас: «Это было очень большой сделкой». Лос-Анджелес и Сан-Франциско – это «полярно разные города». Что касается Ларса, то, как утверждает Слэгель: «Я не думаю, что для него это много значило, потому что он привык к постоянным переездам». А вот для Джеймса, «парня, выросшего в Лос-Анджелесе, и для Мастейна это было большим шагом. Но время было как раз подходящим. Ни у кого из них не было по-настоящему крепких связей с Лос-Анджелесом. Они чувствовали себя намного лучше в Сан-Франциско. Эти города правда были как день и ночь… И Клифф был как раз нужным парнем. Я хочу сказать, он был просто невероятным бас-гитаристом. Итак, они подумали: если им удастся заполучить такого парня, то это значительно повысит качество группы». В отличие от Рона у них не было девушек. Слэгель говорит: «У них не было этих связей. Думаю, у Ларса была определенная привязанность к семье. Но у Джеймса, я знаю, были не очень хорошие отношения с семьей, и то же самое касалось Дэйва. Но семья Ларса поддерживала его, и это было примерно так: если это то, что тебе необходимо сделать, чтобы быть счастливым, мы тебя полностью поддержим. Почему бы не переехать в Сан-Франциско?».

Безусловно, группа чувствовала, что должна это сделать. Как говорил мне Ларс, в Сан-Франциско Metallica просто «подпитывалась на другом энергетическом и эмоциональном уровне, чем в Лос-Анджелесе, и там было больше страсти… больше сцены. Люди были увлечены музыкой, они были любопытны, они были открыты. Думаю, Лос-Анджелесу мы никогда не принадлежали, поэтому чувствовали себя там изгоями. Там, казалось, музыка была на втором месте после вечеринок. А в Сан-Франциско был просто другой уровень страсти, люди по-другому реагировали на музыку. Поэтому, когда мы решили не только заполучить Клиффа, но и предложить ему себя, и я сказал ему, что мы будем рады оставить Лос-Анджелес в прошлом, и когда я понял, что для него это на самом деле обязательное условие и единственный вариант, при котором он рассмотрит предложение о вступлении в нашу группу, – это наш переезд в Сан-Франциско, решение стало очевидным».

Уезжая в Сан-Франциско, они остановились у дома Патрика Скотта. «Зашли попрощаться, – говорит он. – Это был трогательный момент для школьных друзей. Патрик понимал, что, «возможно, долго не увидится с Ларсом. Они сказали друг другу «пока», немного постояли, и затем они ушли». Он помнит, как «Ларс однажды попросил моего отца инвестировать десять тысяч долларов в свою группу, но кто в здравом уме согласился бы на это? Мой отец тогда сказал: «Как вообще кто-то может рационально объяснить вложение десяти тысяч долларов в неизвестную рок-группу? Сколько из них достигает цели?» Когда они уехали, Патрик понял, что «Джеймс оставил свою школьную куртку. Я позвонил Джеймсу и сказал, что куртка у меня, на что он ответил: «Да просто выкинь ее. Мне она больше не нужна». Но я ее сохранил и до сих пор храню. На ней написано «Д. Хэтфилд» на шее, и впереди вышито «Джеймс». Пять лет назад я сказал ему об этом, что он может забрать ее, если хочет показать своим детям или еще зачем-то, но он ответил: «Нет, лучше ты ее храни. Не продавай, просто храни». И она до сих пор у меня».

Итак, это была неделя между Рождеством 1982 года и Новым годом, когда Ларс Ульрих, Джеймс Хэтфилд и Дэйв Мастейн упаковали все оборудование, которое умещалось в трейлер, в этот раз оплаченный из их собственных денег, а не из кошелька Рона, и поехали на север Калифорнии по дороге вдоль океана, прямо в Сан-Франциско, где они договорились остановиться на время у общего друга Марка Уитакера на Карлсон-бульвар 3132 в Эль Серрито, в восточной части залива. Уитакер был известной личностью на клубной сцене Сан-Франциско. Взяв на себя роль менеджера местной группы Exodus, он уже помогал ранее Metallica с несколькими концертами и теперь стал их полноценным инженером-звукотехником и мальчиком на побегушках. Когда он согласился пустить Джеймса, Ларса и Дэйва на несколько дней в рождественские каникулы 1982 года, он даже представить не мог, на что подписывается. К февралю 1983 года они втроем полностью переехали на постоянное проживание в дом Уитакера в Эль Серрито, который быстро переименовали в «Особняк Металлики». Он станет главным штабом группы на следующие три года – местом, где они не только напишут материал, из которого соберутся величайшие альбомы в их карьере, но и где они начнут жить в стиле рок-н-ролл, о чем они раньше могли лишь мечтать. Или это было как «любое клише, которое ты мог бы подобрать, – как описывает это Ларс. – Мы с Джеймсом жили в отдельных спальнях. Дэйв Мастейн спал на диване. Вокруг бегали собаки. Старый гараж мы превратили в репетиционную студию, сделав звукоизоляцию с помощью коробок из-под яиц. Это было нашим убежищем и храмом для тех, кто жил по соседству. Люди приходили и жили у нас, болтались без дела. Это очень весело, когда тебе девятнадцать». Это также было местом, где они ковали «менталитет своей команды», который им очень пригодился в сложные времена, которые ждали их впереди – «эта маленькая незначительная ситуация. Никто не может пройти мимо… того, что ты делаешь».

Как вспоминает Рон Кинтана: «Логово в Карлсон» было вполне нормальным местом вдали от дома для трех юных переселенцев из Лос-Анджелеса, но очень скоро ситуация вышла из-под контроля! Троица не находила себе другого занятия в Эль Серрито, кроме как пить водку дни напролет и репетировать в те дни, когда Клифф совершал часовую поездку из комфортабельного логова своих родителей в Кастро-Вэлли. По вечерам они чаще всего тусовались и пили, или ходили в репетиционную студию Exodus, или на метал-шоу, периодически проводимые в Berkeley Keystone, или в Metal Mondays в Олд-Уолдорф, или на шоу в Mabuhay или Stone». Выходные они тратили на выпрашивание выпивки в Ruthie’s Inn или «на случайную вечеринку у кого-то дома», где они втроем присоединялись к известному тусовщику и вокалисту Exodus Полу Балоффу и гитаристу Гэри Холту «и разносили чью-то гостиную».

Там же, на Карлсон-бульвар 3132, 28 декабря 1982 года, Metallica провела свою первую джем-сессию с Клиффом Бертоном, длившуюся всю ночь. Эффект был моментальным. Клиффу нравилось все от Баха до Black Sabbath, от Pink Floyd до Velvet Underground, от Lynyrd Skynyrd до R.E.M. Ларс сказал мне в 2009 году: «Клифф тогда многое повернул в нашем с Джеймсом музыкальном мировоззрении. От Питера Габриэля до ZZ Top и многого другого, о чем мы совершенно не знали. Он поддерживал такие группы, как Yes. Мы никогда таким не увлекались. А он, конечно, не особенно много знал о Diamond Head или Saxon и Motorhead и тому подобных командах». Или как говорил Джеймс: «Помимо того, что он познакомил нас с теорией музыки, [Клифф] был самым образованным из нас, он ходил в колледж, чтобы учиться музыке, и многое передал нам».

Клифф, у которого «была больная спина, потому что он всегда наклонялся, чтобы потрясти головой, оказал влияние на многие вещи, подчас неожиданные. Джеймс снова вступает: «Он был таким парнем, ты знаешь, мы были близкими друзьями, потому что наши интересы, музыкальные стили, группы, которые нам нравились, политика, взгляды на вещи были очень схожими, мы были на одной волне. Но да, у него был особенный характер, он был очень сильной личностью и в конечном итоге как-то пробрался в каждого из нас». Ларс продолжает: «Клифф очень и очень отличался от Джеймса и Дэйва, Рона, и кого-либо еще. Я хочу сказать, там, в заливе Сан-Франциско, он жил совсем другой жизнью. Он был таким интересным сочетанием хиппи, чудака и нон-конформиста с энергетикой, которая была так характерна для Сан-Франциско и… он был такой вещью в себе. А еще была такая сторона, которой я до этого нигде в Америке не видел – то, что мы называем форматом жителя пригородов. Он жил в Кастро-Вэлли. Это добрые тридцать-сорок минут на машине от Сан-Франциско, и там совсем другая атмосфера, немного деревенская история о пиве и распутном образе жизни. Там слушают ZZ Top и Lynyrd Skynyrd, и тому подобное. Вот такое там окружение. И он был необычной смесью разных типажей. Когда мы с Джеймсом познакомились с ним, мы были ослеплены его уникальностью. Я был поражен его упрямством и желанием делать то, что он задумал, порой доводя это до абсурда. Даже, например, в этом. Мы с Хэтфилдом носили максимально облегающие брюки, а Клифф свои знаменитые клеша. В нем было столько противоречий». В его «уникальности» была еще «щепотка бунтарства и энергии, и я, безусловно, соотносил это со своей личностью. Я был единственным ребенком в очень богемной семье в Дании и то, с чем я могу себя ассоциировать… в действительности – это со свободным выбором делать то, что хочешь, а не то, чего от тебя ждут остальные. И мы нашли общий язык». Клифф Бертон был «не простым человеческим существом», как Джеймс со смехом вспоминал позже. – «Он был интеллектуалом, но до определенной степени. Он научил меня своему мировоззрению». Клифф по словам Джеймса «был свободным хиппи, принимавшим кислоту и носившим клеш. Он всегда говорил серьезно, и ты не мог валять дурака, когда находился рядом с ним. Я бы хотел иметь такое же чувство собственного достоинства, как и он. Мы прикалывались над его клешами каждый день, а ему было все равно. «Это то, что я ношу. Идите к черту».

Они встретили 1983 год вчетвером, сидя в гараже на Карлсон-бульвар, накачивая себя пивом, куря травку и рассуждая о планах на будущее. Тогда Бертон рассказал им о своей философии в типичной краткой манере. Как он позже поведал Харальду О: «Когда я начал заниматься музыкой, я решил посвятить этому свою жизнь, и не отвлекаться на все остальное дерьмо, которое эта жизнь может предложить». Мудрые слова, которые оставшаяся часть Metallica изо всех сил постарается воплотить и прожить – даже после того, как Клифф ее покинет.