Текст книги "Metallica. Экстремальная биография группы"

Для Джеймса эта связь не будет очевидной до тех пор, пока они действительно не подружатся, а Metallica не станет для него впоследствии «родительским крылом». Он настаивает на том, что в первую очередь дело было в музыке. Тем не менее, еще в свой первый визит в дом родителей Ларса он был глубоко потрясен не только коллекцией пластинок. Даже атмосфера отличалась от его родительского дома, где незнакомцы были редким явлением и их не всегда радушно принимали, если они, конечно, не разделяли религиозных взглядов семьи, которые незамедлительно и решительно утверждались. «Я искал людей, с которыми мог бы себя идентифицировать, – говорит Джеймс. – Но не мог соотнести себя даже со своей семьей, поскольку она распалась прямо у меня на глазах, когда я был еще ребенком. Какая-то моя часть тоскует по семье, а другая – терпеть не может людей». В доме Ларса все были желанными гостями, разнообразие приветствовалось, индивидуализм поощрялся. А в его комнате вся стена была в пластинках, и о большинстве этих групп Джеймс ничего не знал. В следующий раз, когда он посетил эту пещеру Аладдина со всеми ее богатствами Новой волны, он принес пишущий проигрыватель и заполнил кассету за кассетой песнями Trespass, Witchfinder General, Silverwing, Venom, Motorhead, Saxon, Samson… Казалось, они никогда не закончатся. «Я атаковал Джеймса всем этим новым британским материалом, – говорит Ларс, – и скоро уломал его начать что-то совместное, что выделит нас из океана посредственности».

Брайан Слэгель вспоминает, что тусовался с Ларсом незадолго после того, как он вернулся из Европы. «У него была куча альбомов, и знаешь, я хотел послушать его истории, как он зависал с [Diamond Head], и тому подобные вещи. Я был без ума от ревности, конечно, но меня также поражало, что ему это удалось». До поездки в Европу «мы были просто сумасшедшими мальчишками, которые бесцельно носились туда-сюда. Но когда [Ларс] вернулся, он определенно стал другим. Можно сказать, он так проникся пребыванием в группе, увидел, как они живут, что это усилило его мотивацию создать [собственную] команду. Именно тогда он начал по-настоящему заниматься, много играть на барабанах, пытаться найти людей, с кем он мог бы играть. Это укрепило его в убеждениях после возвращения из путешествия». Джеймс также серьезно задумался о своем будущем, пока Ларс был в Европе, и принял решение, что продолжит, как и в Leather Charm, в роли вокалиста. Теперь, когда с ним в команде был только барабанщик, он без особого желания снова взял в руки гитару. Им не хватало бас-гитариста, и он ожидаемо позвал Рона МакГоуни. Это идея казалась разумной всем, кроме самого Рона, которого совсем не привлекали новые варианты партнерства. «Когда они с Ларсом первый раз репетировали, я подумал, что Ларс – самый худший барабанщик, из тех, кого я встречал, – скажет позже Рон Бобу Налбандяну. – Он не мог держать бит и по сравнению к Маллиганом [барабанщиком Leather Charm Джимом] вообще не умел играть. Я сказал Джеймсу: «Этот парень – дерьмо, чувак». Даже когда Ларс начал приходить регулярно, Рон остался при своем мнении. «Я смотрел, как они с Джеймсом играли, и каждый раз получалось лучше и лучше, но у меня все равно не возникало желания участвовать в этом».

Ларс все еще оставался парнишкой с соседнего района, старшеклассником, болтающимся с более взрослыми парнями, у которых была постоянная работа, и неудивительно, что энтузиазм от этой новизны быстро истрепался в результате долгих ежедневных поездок после школы из Ньюпорт-бич, где жили Хэтфилд и МакГоуни и где минимум один из них вообще не ценил Ларса. Но это был Ларс Ульрих, и теперь он, наконец, нашел кого-то, кто, вероятно, будет готов попробовать; и даже если его мечту можно будет исполнить лишь наполовину, Ларс не будет разочарован. Кроме того, он сказал мне, что «после возвращения из Европы он был взбудоражен». Несмотря на то что он никогда не обсуждал этого с родителями, Ларс был решительно настроен доказать им, что бросить теннис не было неверным решением. Что он уже решил насчет музыки. «Мы не были карьеристами», – настаивал он годы спустя, но Ларс Ульрих никогда не делает ничего наполовину. Поэтому несмотря на то что он утверждал, что его «запала» на том этапе едва хватало на то, чтобы «сыграть пятнадцать песен Новой волны британского хеви-метала в клубах ЛА», тот факт, что они с Джеймсом собирались «каждый день в шесть», чтобы «сделать это», говорил о том, насколько эти молодые люди были нацелены на то, чтобы превратить репетиции во что-то более серьезное и долговечное. «Играть эти песни было как биться головой, но это продвигало нас на шаг вперед». Подходящее описание для всего того, что он будет делать в последующие сорок лет.

Тем не менее Брайан Слэгель вспоминает, что Ларс был «очень разочарован» в тот период, так что они с Джеймсом прекратили репетиции на какое-то время. «Это был путь в никуда, – говорил Слэгель. – Ларсу было действительно сложно, потому что Джеймс был единственным парнем, который имел хоть какое-то понимание той музыки, которой Ларс увлекался. Джеймсу нравился похожий материал, но больше им никого не удавалось найти». Однако одно положительное событие все-таки было: сложилось имя для новорожденной группы Ларса и Джеймса – Metallica. Однако это то, на что ни Джеймс, ни Ларс, по правде говоря, претендовать не могут. В действительности название Metallica с Ларсом обсуждал другой друг-англофил Ларса, с которым он познакомился через обмен кассетами – Рон Кинтана. Рон только что встретился с Бобом Налбандяном и командой после получения письма, опубликованного в раннем выпуске Kerrang!. Вдохновленный Kerrang! и небольшим, но казавшимся таким внушительным успехом фан-журнала Брайана Слэгеля New Heavy Metal Revue, Кинтана хотел запустить аналогичное собственное американское издание.

Рон Кинтана вспоминает тот вечер, когда он показал Ларсу свой список вариантов названий для «журнала супертяжелого металла», о котором он так давно мечтал. Ларс приехал в Сан-Франциско, где останавился у Рона во время затишья с Джеймсом, и они вдвоем «перебирали названия групп и журналов, когда болтались там без дела или ходили в местные музыкальные магазины», – говорит Кинтана. Ларс ранее показывал Рону список перспективных названий команд, «самыми плохими и неоригинальными из которых были американизированные названия машин, названия хот-родов, линейки Trans-Am, включающие Red Vette и Black Lightning. В свою очередь, Рон показал Ларсу перечень возможных названий для его нового журнала: Metal Death, Metal Mania и еще несколько однотипных вариантов. Одним из названий в этом списке была Metallica. Ларс сказал: «О, вот это классное название». А потом быстро спросил: «И как ты собираешься назвать свой журнал, как насчет Metal Mania?» Рону понравилось. «Я подумал, что это забавно, – говорит сейчас Кинтана, – потому что я запустил Metal Mania в августе 81-го и на тот момент не виделся с Ларсом более 6 месяцев, когда он позвонил и сказал, что назвал свою группу Metallica. У меня уже вышло три номера, и я был доволен названием Metal Mania. «Я даже не думал, что Ларс мог тогда играть на барабанах». «Плюс, – он говорит с усмешкой, – аббревиатура Metal Mania мне нравилась больше, чем у Metallica. Ларс и Джеймс ранее составили перечень из более двадцати возможных названий, включающих Nixon, Helldriver, Blitzer и их раннего фаворита, явно творчества Ларса – Thunderfuck. Однако в ту ночь, когда он оставил Рона с мыслью о Metallica, разговор был закрыт. Сумасшедший парнишка с забавным акцентом, хитрый как черт.

Благодаря еще одному другу Ларс сделал следующий прорыв. С момента начала работы в Oz Records и ведения собственного фан-журнала Брайан Слэгель все реже виделся с Ларсом, Бобом, Патриком и ребятами. Теперь он еще и помогал продвигать местные метал-шоу в небольшом клубе под названием The Valley и даже сделал несколько статей про сцену Лос-Анджелеса для Sounds. Он также занимался кое-какой работой на местном радио KMET (станции, ориентированной на рок, известной многим слушателям как The Mighty Met), поставляя через магазин записи на еженедельное метал-шоу, которое вел диджей Джим Ладд (который скоро станет известным под именем «вымышленный диджей» на альбоме Роджера Уотерса «Radio K.A.O.S.» 1987 года). Тот факт, что Ларс тоже «жил далеко», означал, что Слэгель «уже не так часто с ним виделся». Однако вскоре все изменилось, когда Брайану пришла в голову идея сделать свой независимо собранный альбом с черновым названием The New Heavy Metal Revue Presents… Metal Massacre. Он был вдохновлен ранним Metal for Muthas. «Что действительно мотивировало меня, – говорит он сейчас, – так это то, что в ЛА все же были хорошие команды, но никто не знал о них, никого не волновало их существование». Другой любимой группой того времени была Exciter, с Джорджем Линчем на гитаре, который позже добьется славы в Dokken. «Я просто обожал эту группу, – говорит Слэгель, – а у них ничего не получалось, потому что всем было наплевать. Меня это обескураживало».

Через пару лет после этого, увидев следующее поколение клубных групп Лос-Анджелеса, таких как Motley Crue и Ratt, он решил что-то предпринять. Он пошел к закупщикам импортных пластинок, с которыми работал, к тем, кто снабжал пластинками лояльную метал-клиентуру магазина, и спросил: «Эй, если бы я сделал сборник местных метал-групп Лос-Анджелеса, вы бы, ребята, его продали? И все они сказали: «Конечно». Все были замотивированы успехом Новой волны, Metal for Muthas и другими компиляциями. Я думал, будет классно попробовать и собрать нечто подобное в Лос-Анджелесе». В старшей школе Слэгель работал на полставки в Sears на комиссионной работе, продавая печатные машинки и камеры, чтобы накопить немного денег «и когда-нибудь пойти в колледж». Теперь он вложил каждый пенни своих сбережений в альбом Metal Massacre, вместе с $800, которые ему любезно одолжила тетя, плюс еще немного его мама. Джон Корнаренс также вложил все, что у него было, в обмен на упоминание в качестве «помощника продюсера». Все, что требовалось от групп, – дать свою музыку. Слэгель говорит: «Я просто пришел к ним и сказал: если хотите записать что-то, я могу сделать сборник, и все они сказали: «Конечно, почему бы и нет?» Это была практически единственная реклама, которую они могли заполучить, знаешь?» Даже в те времена «я едва ли мог наскрести достаточно денег, чтобы сделать две тысячи копий». Две тысячи пятьсот альбомов стоили ему «немного больше доллара за штуку, то есть всего около трех или четырех тысяч долларов». В то время как обычные альбомы продавались за $7.99 в обычных магазинах, розничная цена Metal Massacre была $5.50. «Производство, возможно, стоило доллар пятьдесят, затем добавлялось еще пятьдесят центов за доставку, мы получали $3, может $3,50, ну и платили немного группам. В конечном итоге это не приносило особой прибыли. Но меня это совсем не волновало. Я просто хотел показать все эти группы из Лос-Анджелеса. Я даже не думал о том, чтобы организовать свой лейбл или что-то вроде этого, это было просто отдельная часть работы в журнале».

Сделки с группами закреплялись «рукопожатием, потому что у нас не было денег, чтобы заплатить юристу или еще кому-то». Мы ничего не оформляли письменно до тех пор, пока недавний выпускник-юрист по имени Уильям Берролм, который по стечению обстоятельств занимал офис над Oz Records, не предложил Слэгелю составить контракты по фиксированной ставке $10 в час. «Я подумал, что, наверное, могу себе это позволить. В конечном итоге мы сделали несколько контрактов и вернулись к группам, чтобы они их подписали. Он до сих пор работает юристом», – добавляет Слэгель. (Берролм будет представлять артистов масштаба Стивена Рэя Вона, Garbage, продюсера Nirvana Бутча Вига и «кучу больших людей».)

Когда Ларс Ульрих услышал о том, что намеревается сделать его приятель Брайан Слэгель, [он] «просто позвонил мне и сказал: «Эй, если я соберу группу, можно я буду в твоем сборнике?» Я сказал: «Конечно, без проблем, почему бы и нет?» Единственная проблема заключалась в том, что «Metallica на тот момент не существовала. Ларс и Джеймс даже не встречались, чтобы порепетировать, чаще всего из-за того, что не могли найти, с кем играть». Но когда Ларс услышал о Metal Massacre, он решил, что ему не нужна группа. Ему нужен был Джеймс, который согласится помочь записать что-то вроде демо-ленты. Прошло несколько недель, прежде чем Брайан снова услышал о Ларсе. «Я позвонил ему, сказал, что мы вроде как приближаемся к финишу, где твоя запись, в чем дело? Он сказал: «Скажи мне день и время, когда я должен принести ее, и я обещаю доставить ее тебе». Потом снова все было тихо до того дня, когда Слэгель и Корнаренс уже делали мастеринг диска в Bijou Studios. Все было готово, кроме записи Ларса, когда внезапно, приблизительно в три часа дня, дверь распахнулась, и за ней стоял наш сумасшедший маленький приятель с забавным акцентом, держа в руке кассету. Брайан смеется, когда вспоминает эту сцену. «Они записали песню на крошечный Fostex, похожий на кассетные записывающие устройства с четырьмя каналами. Это нельзя было никуда выкладывать. Но это было все, что они могли себе позволить. Они записали трек накануне вечером вдвоем, только Ларс и Джеймс. Учитель Джеймса по гитаре Ллойд Грант играл соло».

Чтобы получить запись на готовый диск, его сначала переносили на бобинную ленту, и за это студия брала $50. Снова проблемы. Слэгель вспоминает: «У Ларса не было пятидесяти долларов, у меня не было пятидесяти долларов. К счастью, у моего друга Джона было пятьдесят долларов, и он одолжил их нам, чтобы мы могли продолжить, сделать мастеринг и закончить это». Брайан говорит, что не знает, были ли когда-то у Джона пятьдесят баксов. Как позже будет вспоминать Корнаренс: «Ларс внезапно начал паниковать, стал весь какой-то суматошный, подошел ко мне и сказал: «Чувак, у тебя есть пятьдесят баксов?» Ты знаешь, пятьдесят баксов были большой суммой в те времена. Я открыл бумажник, и там было пятьдесят два доллара, которые были огромными деньгами, чтобы носить их вот так с собой в 1982 году, но у меня они были, и я отдал их Ларсу. Он сказал: «Ты будешь известен как Джон «пятьдесят баксов» Корнаренс на каждом релизе Metallica в будущем». Во всяком случае, он сделал это на Metal Massacre».

Ларс и Джеймс записали в сборнике Слэгеля трек Hit the Lights, и несмотря на то что его приписывают только Хэтфилду/Ульриху, возможно, как некоторые теперь считают, это был старый номер Leather Charm в оригинале, скомпонованный Хью Таннером. Но то, что парочка сделала под маской Новой волны британского хеви-метала, увело песню Metallica совершенно в другом направлении, к удручающему, высокому вокалу в стиле Diamond Head. Но основными отличиями были скорость и мощь, и по сравнению со всеми остальными треками на Metal Massacre, в которых участвовали другие, по видимости намного более опытные группы, такие как Ratt, Malice и Black ‘N Blue, которые позже заключат контракты с крупными записывающими компаниями, песня Metallica Hit the Lights выделялась как нарыв на большом пальце. Несмотря на слащавый текст («Когда мы играем рок, то не можем остановиться…») и монотонную, банальную, мелодию, Hit the Lights взрывалась из динамиков неуловимой скоростью и шумом, звуча как длинное крещендо и заставляя все остальное на Metal Massacre звучать ужасно тяжеловесно, раздражающе медленно и очень несовременно. Это было трио. Ульрих на барабанах, вокалист Хэтфилд на басу и еще один человек, который также стал значимой эпизодической фигурой в ранней истории Metallica: высокий, черный гитарист, уроженец Ямайки, по имени Ллойд Грант, Ларс и Джеймс прослушивали его несколько месяцев назад. Как позже будет вспоминать Грант: «Я ответил на объявление The Recycler, в котором говорилось: «Ищем хеви-метал-гитариста для музыки, намного тяжелее сцены Лос-Анджелеса». Позже Ларс нашел в нем сходство с «черным Майклом Шенкером», потому что Ллойд «играл соло-партию как маньяк»; как выразился Джеймс, он не прошел отбор главным образом потому, что «его ритм-материал был недостаточно плотным».

Джеймс, тем не менее, считал, что Ллойд достаточно хорош, чтобы взять у него пару уроков гитары. Всего за несколько часов до того, как Ларс отдал кассету Hit the Lights Брайану Слэгелю, Джеймс решил, что в треке можно было бы использовать более низкий гулкий звук, типичный для гитарного соло Ллойда Гранта. Так как у них было записывающее устройство всего на четыре дорожки – одна на гитару, бас, барабаны и вокал, – для наложения не было места. Но поскольку конец песни просто сходил на нет, Джеймс предложил «врезать гитарное соло в вокальную дорожку». Они остановились у дома Ллойда по дороге в Bijou Studio «и подключили маленький долбаный усилитель, через который Ллойд просто запилил соло!» С первого дубля. И Джеймс говорит: «Это было офигительное соло!» Настолько, что оно переживет последующие перезаписи трека до самого выхода первого альбома Metallica год спустя.

Как говорит Грант, он уже знал эту песню из прослушивания в группу, которое он провалил. Hit the Lights была написана Джеймсом и одним из его друзей. Я помню тот день, когда я пришел в дом Ларса и он сказал: «Посмотри вот эту песню, – и сыграл мне Hit the Lights. – Нам обоим нравился такой тяжеляк». Когда Ларс позже позвонил с идеей добавить гитарное соло на запись, Грант согласился, но сказал, что у него нет времени «ехать домой к Рону МакГоуни для записи, поэтому Джеймс и Ларс привезли четыре дорожки в мою квартиру, и я отыграл соло на маленьком усилителе Montgomery Ward». Хотя Ларс, добавил он: «был легким в общении», он всегда «на сто процентов отдавался музыке. У него были сильные идеи и твердая позиция». А Джеймс, наоборот, «был очень тихим».

Несмотря на то что пройдет еще какое-то время до того, как первые прессы Metal Massacre выйдут в продажу в июле 1982 года, теперь у них была пленка, которую можно было проиграть другим людям, и даже если это была ненастоящая группа, Ларсу и Джеймсу это дало новый заряд к тому, чтобы сделать Metallica реальностью из плоти и крови. Как говорит Брайан Слэгель: «Альбом Metal Massacre дал им возможность создать группу и заняться чем-то серьезным». Сейчас что-то подобное увидело бы свет на странице MySpace, но «в те времена, как ни крути, быть в альбоме дорогого стоило». Так и не сумев убедить Рона МакГоуни играть на бас-гитаре, на короткий период они наняли «парня с черными волосами», чье имя, как они говорят, никто теперь не может вспомнить и который не вписывался в группу, но был лучше, чем ничего. Однако они его быстро выгнали. В это время Джеймс все-таки взял измором Рона. «Мой музыкальный вклад в Metallica был очень ограниченным», – говорит сейчас МакГоуни. В отличие от Leather Charm, где Рон «чувствовал общий дух в команде с Джеймсом», в Metallica он просто «играл то, что Джеймс говорил. Иногда он брал бас и играл песню, а я просто копировал то, что он делал». С самого начала Metallica всегда была, как он говорит, «группой Джеймса и Ларса». Он говорит: «Мы играли много кавер-версий, и мы оба всего лишь копировали работу других». Даже Hit the Lights была «песней Leather Charm, которую Джеймс «принес с собой в Metallica». Репетиции в гараже только подчеркивали тот факт, настаивает он, что Metallica была «просто хобби, как езда на велосипеде или походы на концерты в голливудских клубах».

Мотивом Рона был бизнес, но до тех пор, пока он ходил на репетиции, для Ларса и Джеймса это не имело значения. С настоящим треком, который вот-вот будет выпущен на настоящем альбоме, не оставалось времени на поиски идеального музыкального партнера, и надо было «поставить уже это долбаное шоу на колеса», – как выражается Ларс. Действительно, даже Ларс еще не решил, какой будет его долгосрочная роль в группе, колеблясь между желанием быть прямолинейным фронтменом по типу Стива Тайлера и Шона Харриса или остаться на другой стороне, играя на ритм-гитаре с опущенной вниз головой.

Тем временем после еще одного объявления, размещенного в Recycler, они наконец нашли того, кто мог стать ответом на их молитвы. Его имя было Дэйв Мастейн, и скоро он поможет Metallica стать легендой, хоть и не так, как они себе это представляли. «Я подошел к телефону в тот день, – вспоминает МакГоуни, – и на другом конце провода был этот парень Дэйв, он просто грузил меня всякой ерундой, в которую трудно было поверить». Ларс: «Мне позвонил этот парень, и это было просто за гранью: «У меня есть все оборудование, собственный фотограф, мое то, мое се». Он и понятия не имел, о чем мы говорим с точки зрения музыки, но у него был энтузиазм. Он быстро включился, и это было классно, потому что все остальные в Лос-Анджелесе были просто карьеристами: там работали большие команды типа Quiet Riot, Ratt и Motley Crue, а все остальные в Голливуде их просто копировали». Дэйв Мастейн не имел никакого желания кого-либо копировать. Он для себя уже был самым большим героем.

Рожденный «в час ведьмы» – что означает в полночь или «две минуты после полуночи» 13 сентября 1961 года в Ла-Месе, Калифорния, Дэйв Скотт Мастейн был классическим продуктом неблагополучной семьи. Недовольный жизнью сын алкоголика Джона, который плохо обращался с его матерью Эмили, он рос распущенным и свирепым ребенком. Они пожили в разных уголках Южной Каролины, так как Эмили была вынуждена часто переезжать, чтобы избавиться от навязчивого внимания отца Джона, отстраненного от его воспитания. К тому времени, когда Дэйв ответил на объявление в The Recycler, он уже проживал один в собственной неопрятной квартире на Хантингтон-бич, в которой регулярно продавал травку – ничего серьезного, но этого было достаточно, чтобы и он, и его постоянные клиенты были всегда довольны. Высокий парень приятной внешности с копной огненно-рыжих волос и большими амбициями, хотя некоторые говорили, что он просто придурок. На самом деле очень много людей считали его придурком и часто были правы. Но его жесткий и конфронтационный внешний вид прятал за собой высокоинтеллигентного молодого человека, с выдающимся даром гитариста и автора песен. В действительности можно спорить о том, что это агрессивность Мастейна питала его творческую сторону: убедительную, резкую и в высшей степени честную. Впоследствии очень даже пугающую… И если вся его неестественная брань и вульгарный шовинизм были обречены затмить бо́льшую часть той блестящей музыки, которую он напишет за свою на редкость незамысловатую карьеру, то Мастейн был также ответственным за создание самых инновационных записей хеви-метала того времени. И что за время его ждало впереди!

Джеймс Хэтфилд, чье разбитое вдребезги прошлое означало, что он мог ассоциировать себя с любым обозленным мальчишкой из неблагополучной семьи, сразу же почувствовал связь с этим нахальным новым знакомым. Дэйв Мастейн тоже это почувствовал: «Я думаю, мы с Джеймсом – это практически один человек, – размышлял он позже. – Думаю, мы поймали ангела, разделили его пополам, и каждый из нас обладал его силой». Однако со временем Джеймс все меньше воспринимал Дэйва как брата и все больше как злого близнеца. Мастейн был более искусным гитаристом, чем Джеймс, он был не прочь потеснить его на сцене. Чувствуя неуверенность Джеймса, Дэйв пытался воспользоваться этим, чтобы стать фронтменом, объявляя названия песен, общаясь с аудиторией и даже временами стараясь обойти вокал Джеймса. До того как присоединиться к Metallica, у Дэйва была никому неизвестная группа под названием Panic, в которой он собрал впечатляющий ассортимент гитар и усилителей, который сразу же заметил орлиный взгляд Ларса, и Ларс уже практически решил предложить ему сыграть в концерте, еще до того как услышал его игру. Проницательный Мастейн подхватил атмосферу и почувствовал себя как дома. «Я все еще настраивал гитару, когда все остальные ребята группы вышли в другую комнату. Они со мной не говорили, поэтому я вышел и сказал: «Какого черта? Я в группе или нет?» И они сказали: «Даем тебе один концерт». Я не мог поверить, что это было так легко, и предложил выпить пива, чтобы отпраздновать».

Пиво, как он обнаружит, стало обязательным атрибутом на репетиции для Дэйва Мастейна. «Когда я был ребенком, – как он позже мне скажет, – все говорили мне, что я закончу алкоголиком, как мой отец. Ты знаешь, алкоголизм наследуется; он в генах. Я просто не мог не пить». К сожалению для его карьеры в Metallica. «В детстве, – продолжал он, – я занимался боевыми искусствами и потом подсел на легкие наркотики и думал, что никто не посмеет шутить со мной. На самом деле, если бы кто-то попытался, я был бы уничтожен». Возможно. Но тогда, в 1982 году, ни Джеймсу, ни Ларсу так не казалось. Помимо продажи наркотиков и алкоголизма, а также навыков карате и его конфликтного характера с непреодолимой силы недобрыми намерениями были еще и неприкрытые намеки на оккультные знания. Это правда, говорил он мне, «я верю в сверхъестественное. Моя старшая сестра – белая ведьма. Я занимался всякой фигней с ее ведьмовскими причиндалами, когда был ребенком». Для чего? Оккультных ритуалов? Вызова духов? «Я нашел «секс-приворот», – сказал он беспечно, – и использовал его на девушке, на которую запал. Она была милой маленькой куколкой, похожей на фею Динь-Динь. Она не хотела иметь ничего общего со мной. Я сделал свой приворот, и следующей же ночью она была в моей постели».

Что-то еще?

«Однажды я сделал кое-что с парнем, который цеплялся ко мне в школе. Он был просто огромный. Если не вдаваться в подробности, то я написал песню, в которой в основном просил Принца тьмы уничтожить его, чтобы он больше не лез ко мне. Позже парень сломал ногу и теперь не может прямо ходить. После этого я бросил колдовство, но тогда мне было очень приятно. Возмездие!» – гогочет он.

Что бы он ни привнес в группу, прибытие в состав новорождённой Metallica гитарных возможностей Мастейна обеспечило мгновенное продвижение в части музыкального имиджа команды. «Достаточно быстро [после того как присоединился Мастейн] что-то начало происходить, – сказал Ларс, – потому что теми двумя словами, которые проложили путь нашей карьере, были «сарафанное радио». Начали приходить эти изгои, люди, которым нравилась немного более экстремальная музыка, чем та, которую сервировала американская музыкальная индустрия. Мы брали структуры рифов AC/DC и Judas Priest и играли их в темпе Motorhead. Потом мы подбросили туда наш икс-фактор – и до сих пор не знаем, что это было. У нас были европейский звук и атмосфера, но мы были американской группой, и больше в Америке такого никто не делал.

В интервью Rolling Stone 15 лет спустя Ларс будет утверждать, что «не помнит, чтобы задумывался о будущем, когда собралась Metallica. Что он «всегда был вовлечен в настоящее. Там, откуда я приехал – в Дании, вся эта американская чепуха про цели не важна. В Америке с очень раннего возраста тебя учат, что у тебя должны быть цели. Я никогда не покупался на это. Нам всегда было комфортно в настоящем, в нашем маленьком мире, где мы продолжали жить с закрытыми глазами». Однако тогда, в 1982 году, Ларс Ульрих, которого все знали и которого лучше всего помнят, – это тот, кто буквально нашел свой единственный путь, а не брел бесцельно по прямой. Брайан Татлер из Diamond Head вспоминает, как Ларс писал ему, чтобы рассказать о своей новой группе. «Я получил классическое письмо, в котором говорилось: «Моя группа называется Metallica, и мы репетируем шесть дней в неделю, и у нас неплохо получается». Думаю, он сказал: «Гитарист быстрый, тебе бы понравился». Он не упоминал его имени, но, думаю, подразумевал Дэйва Мастейна. Это, должно быть, происходило в 82-м. И я думаю, он отправил кассету It’s Electric Шону [Харрису], потому что они должны были сделать на него демо, [которое] нас просто нокаутировало – кто-то потрудился разучить наши песни». «Мастейн, – добавляет он, – отработал соло безупречно, и это было впечатляюще».

Определенно у группы был новый фокус. Рон вспоминает, как они с Джеймсом приходили домой с работы, чтобы встретиться с Ларсом, который все еще жил в доме родителей, хотя недавно устроился работать кассиром на газовой заправке, чтобы помочь оплачивать расходы группы, и Дэйвом, у которого была своя квартира, и он «был индивидуальным предпринимателем, занятым в продажах, если вы понимаете, о чем я». В составе четырех человек группа, которая теперь прочно стояла на ногах, начала предпринимать первые попытки выступлений на шоу, начав с робкого сета на Radio City около Анахайма 14 марта 1982 года, состоящего преимущественно из демо трех песен, плюс еще одного оригинала и горстки кавер-версий Diamond Head, выставляемых за оригинальные версии: Helpless, Sucking My Love, Am I Evil? и The Prince вперемешку с Hit the Lights и еще одной оригинальной мелодией Jump in the Fire, которая стала первым вкладом Мастейна после прихода в группу, а также сливки Новой волны, такие как Blitzkrieg от Blitzkrieg, Let it Loos от надежды Новой волны Savage и Killing Time от ирландской группы Sweet Savage. Как позже признается Ларс: «В те времена трюк заключался в том, что мы не говорили людям, что эти песни были кавер-версиями, мы просто позволяли им думать, что они наши. Мы просто не представляли их, ну и нам никогда не предъявляли претензий… в общем, вы поняли идею».

На этом этапе Джеймс все еще пытался стать фронтменом без гитары. Поскольку Рон преимущественно держался в тени, старательно выводя линию баса, как Джеймс научил его, а Ларс яростно гримасничал позади сцены, все ранние шоу, включая объявление песен и взаимодействие с публикой, вел болтливый и непринужденный Мастейн. «Там было очень много людей, – вспоминает Джеймс. – Там были все мои школьные друзья, друзья Ларса и Рона и приятели Дэйва. Я очень нервничал и чувствовал себя немного неловко без гитары, а затем Дэйв порвал струну на первой песне. Казалось, прошла вечность, пока он ее менял, и я стоял совершенно сбитый с толку». За исключением преждевременно закаленного Мастейна, никому из нас не приходилось выступать на обычных клубных шоу. «Дэйв был единственным, кто выглядел на самом деле уверенно, – говорил Боб Налбандян, который тоже был там. – Он выглядел так, как будто привык стоять на сцене; у него не было страха. А остальные… было чувство, что они не понимали, что делали». Позже Ларс напишет в дневнике о своем первом концерте следующее: «Толпа: 75. Оплата: $15. Отметки: самый первый концерт. Очень волнительно. Только группа. Дэйв порвал струну на первой песне. Играли так себе! Все прошло неплохо».