Текст книги "Негативы"

Никто все знает

Эпилог к «Артикуляции безумия» и пролог к большому репортажу из полумифического Бамбукового дома – самого закрытого учреждения Ленинградской области

Отправляясь в свою Одиссею по коридорам Бамбукового дома, я не иначе как обязан поставить точку в желтом глоссарии из февральского номера. На сей раз интервьюер не я, но девственная неотесанность текста сполна окупает этот недостаток.

Вашему вниманию образец речи № 6: психопатия[13]13
  Здесь: психопатологический синдром, проявляющийся в неспособности к сопереживанию, антисоциальном поведении, общей эмоциональной тупости; среди причин его возникновения выделяют неправильное воспитание и психотравмирующие ситуации в детстве.


[Закрыть]. Вербальный портрет маньяка, избравшего своими жертвами детей дошкольного возраста.

Пациент Н.

– Нормальных людей не бывает.

Н. И то верно.

– И вы – не исключение, так что ли?

Н. (Неразборчиво.)

– А по образованию вы…

Н. Никто.

– Хорошо. Вы сами себя кем считаете?

Н. Ой, ну, это философский вопрос. Это философский вопрос?

– В профессиональном поле кем себя считаете?

Н. Никем.

– Философский ответ.

Н. Мне… Спасибо. Мне просто эти категории не близки – образование, профессия. Главное – призвание свое найти.

– Да? И какое у вас призвание?

Н. Все вы знаете. (Смеется.) Детишки. Я детишек люблю.

– Не любили бы, мы бы сейчас не разговаривали.

Н. Но я правда люблю. И все про них знаю безо всякого образования. Все знаю. Там ведь написано, сколько у меня их было. Тридцать три в общей сложности.

– Написано.

Н. Девочки в основном. Так получилось. Любят меня.

– У них был выбор? Они вас выбирали?

Н. Ну, поправьте меня.

– Нет, спасибо. Давайте вы сами себя поправите.

Н. Это был жребий. Я решал не больше, чем они, чем их родители. Вот родители решали. Можно сказать, они сами мне детей вручали.

– Все ясно. Здесь обведено, что дети вам полностью доверяли. Почему, как думаете?

Н. Карнеги. Знаете такого? Дейл или Дейв – как-то так. У него есть книжка, называется «Как влиять на людей»[14]14
  По всей видимости, имеется в виду книга популярного психолога Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей».


[Закрыть]. Там много интересного. Разные махинации. То есть дети в принципе доверчивые, но если на взрослых что-то срабатывает через раз, на детях – всегда. Вот ребенок плачет. Что-то клянчит. Как поступит педагог? Плохой поставит ребенка в угол или тут же даст ему, что он просит. Как, по-вашему, поступит хороший?

– Я не соглашусь. Если вещь необходимая, педагог ее даст, а если нет – сумеет объяснить это ребенку.

Н. Не такая уж необходимая.

– Вопрос надо было иначе ставить в таком случае. Дайте подумать. Допустим, успокоит ребенка.

Н. Нет. Гениальный педагог сам спровоцирует ребенка выпрашивать какой-нибудь пустяк, пусть даже он ему положен. И тут же выполнит просьбу, войдет к ребенку в расположение. Не пристыдит, не будет сюсюкаться – ничего такого. Вообще я считаю, с детьми нужно говорить на равных, чтобы они сами старались себя по-взрослому вести.

– У вас мысль непоследовательная – это раз, а во-вторых – то, что вы говорите, бессердечно просто-напросто. Это ваше «спровоцирует»… Мы о детях в конце концов.

Н. Они у вас есть – дети?

– Да.

Н. Много?

– Сын.

Н. Хорошо. Вы бы оставили его на попечении восторженного, извините, олуха или все-таки рационального человека? Того, кто просто без ума от детей, или того, кто хорошо понимает их поведение, психолога?

– Но вы не психолог.

Н. Вы правы. Видите? Я не спорю. Не говорю: «Вы правы, но…», – никаких «но». Я не психолог. Не ученый. Вы бы доверили ребенка ученому? Вы видели, как они с детьми разговаривают? Как с крысами подопытными, сидят каменные, бубнят непонятно что, а к детям надо или с душой, или как я – на равных. Я ведь и сам ребенок. Так и не вырос. Вот вы говорите в том ключе, что я бездушный, а мне, честно говоря, обидно. Как маленькому. А почему, сказать? У людей, вроде меня, – с какими вы тут беседуете, – у всех или почти у всех детство было не сахар. Там за стенкой сидят, и у каждого одна и та же басня. От некоторых лично слышал. Соль в чем: из детей, у которых все было, вырастают плохие взрослые. В смысле, не плохие… Черствые, невосприимчивые – это хотел сказать. Откуда им знать, что ребенку нужно, если у них у самих все было. Все. Внимание, игрушки, какие угодно. Из баловня хороший родитель… (Далее неразборчиво.)

– Скажите уж, что попросту пользовались детским доверием.

Н. Ну, не без этого. (Смеется.) Говорил им, что был поэтом, и меня за это судили, говорил, что был пиратом, и меня за это любили. Даже среди взрослых – если у тебя есть какой-нибудь необычный опыт, это впечатляет. Мамы с папами – скучные, честные люди, так что вакансия «авторитет номер один» всегда открыта.

– Мать вы ребенку не замените.

Н. (Деланно повысив голос.) Мать! Какую великую роль играть ей в жизни любого человека! Даже ее невыход на сцену премного скажет зрителю. А уж если вышла, а потом ушла – сразу такая трагедия случается с героем. Все, что тот не поделает следом, – во всем надрыв сверху донизу, а это полный же отрыв получается! Представляете? Не шрам – ампутация!

(Пауза.)

– Что это было?

Н. Это вы.

– В таком случае, мы закончили. Это все ничтожно и низко, и любви в вас во всем ни капли.

Н. Любовь, значит, жидкая. То-то влюбленные мокнут. И плесневеют совсем молодые. Не все, конечно, – некоторые. А чьей любви – своей или чужой?

– Своей, чужой – всяческой.

Н. И прям во всем? Может, в мочке уха чуть осталось или под ногтем? А низости своей я не стесняюсь. Я ее с трудом нашел – разыскивал в себе на крутом спуске, чтобы узнать получше, – и ничего преступного в ней не усмотрел. И все-таки я – не пустое место.

– Действительно. Пустота – это что-то, а ничто – ничто и есть.

Н. И все же оно есть!

– Я вас услышала.

Н. Знаете, я держу про себя теорию, что есть лица сознающие, а есть, извините, тупые придурки, и соотношение их равно один к девяносто девяти, если брать все население Земли. Я вот смотрю на вас и вижу лицо сознающее, хоть и сказали вы всего ничего, чтобы так судить, а вы смотрите на меня, и глаза у вас блестят, как со смеху, – значит, это не взаимно.

– Вы свободны. Мне попросить вас вывести?

Н. То есть? А на каких основаниях?

– Сами только что сказали.

Н. Во-о-от. Значит, признаете, что я проницательный.

– Я признаю, что вы проницательный.

Н. А рекомендацию даже не посмотрели. Я не хотел вас обидеть. Никогда, ни за что. Шутка дурацкая. Давайте забудем. Дети же ведут себя непосредственно. Вот и я. Знаю же, что стрижку под пажа люди считают дурацкой, – может, не все, в большинстве своем, – но все равно так постригся, потому что идут люди лесом и своими считалками считают ели, и будут выпуканы вепрем – ну вы поняли, не все, в большинстве своем… Детям вы непосредственность прощаете?

– Детям.

Н. И меня простите. Я не со зла – очевидно же. Послушайте, мать от меня отказалась. Отца я в глаза не видел. Воспитывал дядя. И как воспитывал – был раз, в платьице меня в школу отправил. Поколачивал, потом в интернат для недоразвитых сдал. Вы хоть представляете, как сложно детдомовцу работу найти? Наверно, я какой не такой, не знаю.

(Пауза. Слышен шелест листаемых страниц.)

– Читаю, и опять: «манипулировал сном и едой». Как это понимать?

Н. Если утром все вели себя хорошо, то вместо тихого часа у нас были игры. А еда – кто разучивал алфавит или, например, досчитал до ста, вместо каши ел йогурт в полдник. Что ж вы к словарю цепляетесь!

– А когда всех детей забирали, вы ставили игрушки на высоченный шкаф, чтобы на следующее утро малыши вашу помощь вымаливали. Герой, ничего не скажешь. Я, чтобы вы понимали, не только ваши бумажки читала. Мы всегда справки наводим.

Н. Все-все, вы победили. Нанимайте придурка в коричневом галстуке. Его к нам не брали, потому что он алкаш и матершинник. Бедная группа, господи прости. Она у него к Новому году осатанеет. Этот деток выучит. Будут кричать: «Елочка, гори! Снегурочка, повесься! Дед Мороз, вспори себе брюхо, мудло!». Родителям вы что на это скажете?

– Закончили?

(Пауза.)

– Чего притихли?

Н. Сказать честно? Вы меня ранили.

– Куда это?

Н. Сюда. (Слышны похлопывания.)

– Переживете.

Н. Переживу. Я и не говорил, что не переживу. Время лечит.

– Неужели? И как долго?

Н. По-разному. Минут пятнадцать-двадцать.

– Так долго?

Н. Разве это долго?

– Ну, вы мужчина сложный, я женщина отходчивая. Мне минуты хватит.

Н. Вас просто, куда я показал, еще не ранили. И эти у вас… панцири. С такими сильно не ранишься. Вы только не забывайте, что их потом не станет.

– И ничего не станет, но сейчас-то они есть.

(Пауза.)

Н. Я пойду.

– Идите.

Из собеседования на должность воспитателя в детский сад «Желтый лучик» (Ленинградская обл.) / подготовил Мишель Дюшен // Утопия. – № 15. – C. 51–54.

Часть третья
Логики не стало

Шли годы. Когда съехавшую с мироздания крышу заменили на брезент, бесовщина пошла на убыль. Хотя, как сказать…

Церемониал: чаепитие и ведьмы

Командировка интервьюера в Японию прошла под знаменами удручающего открытия. Еще в самолете бумажные зубы бюрократии – прямоугольные листы формата А4 – перемололи в пыль не прошедший таможню хрусталь счастья. По прибытии в аэропорт Кансай в мыслях нарывом вскочила идея, которая словами запишется так: сознаваемый опыт, в сущности, имманентен и, приложив умственное усилие, его несложно подделать. Сбывшись в таком свете, мечта о визите на родину Дадзая Осаму оборачивается излишком, закрепляющим эту аксиому меж ушей раз и навсегда. Задаюсь вопросом: но неужели нет ничего, что стоило бы пережить непосредственно, вне себя? С целью выяснить это, я провел эксперимент, результаты которого представлены ниже.

Проанализируйте два отделенных друг от друга астерисками, чередующихся опыта. Первый – церемония чаепития «Тяною» – был пережит автором словосложения лично. Второй – частный случай казни ведьмы в герцогстве Савойя – опосредственно, через баснословное количество дошедших до нас материалов. Так задумано, что в совокупности два этих опыта рождают третий – ваш индивидуальный.

8 ноября, 2004 г. Асано Тоура на ломанном английском изрек: «В церемонии чаепития, где участвует вода из-под крана и чайный пакетик, нет, собственно, церемонии чаепития. В людях, такой ритуал поощряющих, нет, собственно, людей». Так хозяин небольшой гостиницы на западной окраине Осаки, в которой я остановился, пригласил меня пройти в чайный домик тясицу. Он настоял, чтобы я облачился в халат юката и взял с собой с порога кувшин родниковой воды, как того с гостя требует обычай. В помещении на четыре с половиной татами (около восьми квадратных метров) нас уже ждала его жена Хина, которая на английском говорила много свободнее. Убранство домика состояло из компактного комода в углу со всеми необходимыми принадлежностями и ящика Пандоры в центре. Хозяйка поклонилась, приняла кувшин и начала расспрос о моих чайных предпочтениях; хозяин же сооружал из захваченных с собой веток подобие домика, чтобы поместить его на дно причудливой, из черного железа печи.

* * *

8 ноября, 1432 г. девятнадцатилетняя Анна Сонтаг была приговорена к публичной казни через сожжение за прелюбодеяние с Дьяволом. Последний, знай он об этом, был бы несказанно рад. Красота девушки немногим лишь уступала ее хорошим манерам, что были воспитаны в ней отцом; Карл Сонтаг был одним из шестнадцати писарей в Вале – городе, попавшем под горячую руку охочих до линчевания еретиков, – и как всякий образованный человек, был в немилости у народа. Народа, чей глаз стал случайным свидетелем свидания его дочери с антихристом.

Редкий богоотступник доживал до казни, как бы парадоксально это ни звучало. Приговор часто выносили запытанным или обезглавленным мертвецам. Сожжение было формальностью, которую требовала церковь, уверявшая, что лишь огню посильно избавить душу грешника от квартирующего ее лукавого. Анна Сонтаг была в сознании, когда ее привязывали к лестнице. Девушке успели лишь разорвать щипцами пальцы во время допроса, лишив ее восьми ногтей. Иные не сознавались и на стали пыточного кресла, сиденье которого раскалялось от расположенной под ним печи.

* * *

Длинной спичкой Асано посеял пламя на дне ящика. Несмотря на предельную точность руки и слова, действие было в общем-то лишено церемонного пафоса, но не было в нем и сколько-нибудь осязаемой вседозволенности. Губы хозяина, имевшие цвет восковой свечи, сохраняли доброжелательную улыбку, пока его жена просеивала порошковый чай маття. Распределив его по низким чашкам, Хина наполнила чугунный чайник тэцубин водой из кувшина и кивком дала мужу понять, что закончила первый этап приготовлений. Мы заняли свои места вокруг печи, которая, как выяснилось, именовалась «Махо но иэ». На его дне находится вертикальный стержень, на который должна встать тара. Процесс этот многосложен – всего одно лишнее движение, и емкость потеряет равновесие, расплескав сырую воду по углям. Так как мастер чая не смог почтить нас присутствием, ответственность была возложена на Асано. Хозяин опустил ладонь на ручку чайника и сомкнул на ней пальцы так крепко, что на кисти выступил узор вен. Он занес чугунный шар над железным кубом движением настолько плавным, что я не услышал слабейшего всплеска воды. И вот тэцубин навис над овальным отверстием, откуда уже веет жаром. Все волнительно переглянулись. Чугун начал свое погружение.

* * *

На шею девушке повесили мешочек с порохом. Им же был пропитан ее просторный балахон из плотной ткани. Руки связали вместе, зажав меж ладоней деревянное распятие. Даже грубость палача не лишила ее самообладания: белое полотно лица не смяла гримаса, а глаза и губы оставались сомкнуты до того момента, пока лестницу, частью которой в конце своего пути стала Анна Сонтаг, не приставили к столбу, вокруг которого уже плясали языки пламени. Она берегла зрение до этого времени, чтобы теперь рассмотреть в толпе отца. Ужас, охвативший ее от вида тысячеголовой толпы, польстил фанатичным судьям. В глазах встали слезы от дыма, но отец был ближе всех к своей дочери, не считая палача. Он стоял в установленных десяти шагах от кострища. Как писал Фетиз, бывший очевидцем описываемой церемонии, сорокапятилетний Карл Сонтаг в тот полдень иссох до состояния кураги. И не он один.

0

Почти две тысячи пар глаз, которым нет дела до Анны Сонтаг. Даже отчий взор был обращен ввысь, когда хор херувимов ознаменовал явление библейского папаши. Небеса разверзлись, демонстрируя безумной толпе дно колоссального тэцубина. Явление вызвало у нее не просветление, а недержание. Отец ведьмы упал в обморок еще до того, как показалась могущественная рука, занесшая чугунную благодать над лобным местом. С безупречной точностью поместив чайник на макушке столба, рука спешно воспарила кверху, назад в занебесную. Хина, жена всемогущего, достала из-за пояса своей юкаты свежий лист мяты, прижала его к ямочке под носом и облегченно вздохнула. Один инициативный пастор поспешил заверить собравшийся люд, что предвидел сие чудо. Народ расшумелся, чем привлек внимание Асано. Он, оперившись руками о печь, заглянул внутрь. В двух мирах воцарилась тишь неопределенности, священное безмолвие. Человечество вглядывается в Бога. Хозяин гостиницы в пригороде Осаки вглядывается в грудь средневековой еретички.

Толпа взвыла: «Это искра божья!»; Анна Сонтаг выкрикнула: «Это сексуальная объективация!»; Хина Тоура сказала: «Эта мята вызывает импотенцию»; Асано Тоура прошептал: «Эта шалава взывает к Дьяволу».

Ведьма горит. Чайник закипает.

Пятипалая, левая, твоя

Сразу после страшной аварии на трассе М-4 ты пытаешься открыть глаза, но их слепит – ясно только, что кругом белым-бело, – и кто-то басит над ухом: «Так, гражданин, вы меня слышите? Язык высуньте, если слышите». Ты с трудом показываешь кончик языка, и хирург – такие голоса бывают только у хирургов – вроде как зачитывает с листа, монотонно и быстро, что-то про аварию, что было лобовое столкновение, что ты не виноват, что «Форд» твой смялся гармошкой, что пуделю твоему трындец, карьере в органах, походу, тоже, потом перестает бормотать и как бы между прочим, живенько так говорит: «Вы потеряли руку, но не пугайтесь – нашлась. Она сейчас в реанимации. Да не дергайтесь. Все будет пучком. Слышите? Язык высуньте, если слышите».

Состояние твоей левой руки «стабильно тяжелое». Сначала ее держат под двумя капельницами и думают ввести в искусственную кому, но потом все обходится. Через пару дней ее переводят в обычную палату, да и тебе становится легче, и ты просишь дежурного врача о встрече. Тебя везут на коляске через весь коридор и налево – в «женское» крыло. Везут и везут, наконец тормозят у пятой палаты, и ты видишь сначала капельницу – одну, слава богу, – а затем ее: лежит, распластавшись, ладонью вверх. Ниже кисти гипсовое кольцо, под ним бинты, но цвет кожи здоровый. «Как ты?» – спрашиваешь, на что пятерня, плоть от плоти твоей, сжимается в малосильный кулак, чтобы показать большой палец, и даже медсестра позади пускает со стоном в рукав слезу-другую. Как и говорил хирург, все пучком. Вот так трогательная сцена.

Еще через пару недель вас обоих выписывают. Тебе названивают друзья и дальние родственники, поздравляют. Некоторые присылают цветы. Среди этих некоторых – мама с отчимом. Вы с рукой чувствуете себя как молодожены, но на торжество ложится тень утраты: дни напролет ты оплакиваешь своего верного напарника – пуделя Кусаку. Проходит месяц. Снимают швы. Рука стыдиться шрама и прикрывает его, нацепив сверху полосатый носок. Пока ты пропадаешь с тем, чтобы вам назначили пенсию, она возится по дому, пытается разгрести холостяцкий бардак. Она немного неуклюжая, твоя рука, – не как та, из «Семейки Адамс», – но с простыми делами управляется.

Вы сближаетесь. Секс, конечно, не тот, что прежде – хватка какая-то непривычная, а уж попасть в один ритм – та еще задачка. Вообще ты правша, но дрочил всегда именно левой, дескать, не хотел блудить рукой, которой на хлеб зарабатываешь. Тут еще такое дело, что она в процессе вообще не получает удовольствия, и ты пытаешься это компенсировать – раз в месяц водишь ее на маникюр, покупаешь недешевые крема, учишься оральным ласкам, но инициативу проявляешь реже – чуется тебе в вашей связи порочный душок, инцестуальный что ли. Так и получается, что однажды она застукивает тебя среди ночи за мастурбацией. Закатывает скандал. До утра вы сидите в кухне и выясняете отношения, а на следующей неделе она идет в тату-салон и возвращается с наколкой на запястье – всевидящее око. Тут тебе бы вспениться, но ты сдерживаешься. В отношениях надо быть сильным, а сила иногда в том и выражается, что ты идешь на компромисс. С другой стороны – рука изловчилась бегать и впотьмах могла сойти за экзотического паука, а у тебя арахнофобия, хоть ты и убеждаешь себя в обратном. С тату этой «паукообразности» прибавилось, и ты теперь постоянно на нервах, дерганный стал, а отчего – черт его знает.

На годовщину аварии ты даришь ей обручальное кольцо, и внезапно ваша история на передовицах всех областных газет, а спустя неделю вы вдвоем красуетесь в эфире на передаче «Пусть говорят», и какой-то знаменитый инженер-протезист заявляет на камеру, что любой ценой решит проблему «этой молодой семьи». Так в твоей жизни появляется бионический протез от компании «Технофист». У него подвижные пальцы и лучезапястный сустав. О большем ты и мечтать не мог, но отношения с родной левой катятся в яму. С протезом тебя берут кладовщиком в мебельный центр, но каждый раз, когда ты возвращаешься с работы, рука валяется без чувств на диване с никотиновым пластырем. Ты советуешь ей записаться к психологу, а она отвечает тебе средним пальцем. Она на все отвечает средним пальцем с тех пор, как ты впервые надел протез.

Секса у вас не было уже несколько месяцев, и одним утром ты просыпаешься, а протез пропал с тумбочки. Ты находишь его в мусорном ведре в кухне. Там же на столе распакованная посылка от «АлиЭкспресс» и твоя левая, постукивает коготками по упаковке с резиновым влагалищем. Рядом чек с кривой росписью. Ты не ждал доставки сегодня, проспал звонок от курьера. Тебя начинает потряхивать со стыда. Ты становишься на колени и вымаливаешь прощение, а про себя думаешь, куда будешь перед сном прятать протез, чтобы рука до него не добралась.

Той же ночью ты просыпаешься оттого, что кто-то схватил тебя за горло и частично перекрыл кислород. Вслепую ты дотягиваешься до ночника, щелкаешь выключателем – и, разумеется, это она: вцепилась с самыми серьезными намерениями. В эту секунду ты благодаришь Бога, что ни разу в жизни не сумел подтянуться на турнике, поднять штангу и взял второй джойстик для консоли вместо кистевого эспандера.

Молча и деликатно ты разжимаешь один за другим пальцы на своей шее, перекладываешь горе-душительницу на подушку, встаешь и направляешься в кухню выпить стакан воды, но не замечаешь растянутой на выходе из спальни лески, а следом, на полу в коридоре, битого стекла. Кажется, это был винный сервиз – его подарила тебе мама еще на позапрошлый Новый год. Стекло, впрочем, было лишним – ты не успеваешь перегруппироваться на лету и впечатываешься лбом в стойку для домашнего телефона.

Очухиваешься ты уже связанным на полу спальни рядом с кроватью, к которой выставлен твой обнаженный зад. За окном светает. Твой рот набит гигиеническими салфетками и заклеен скотчем, а конечности зафиксированы брючными ремнями. Трусы расстелены у тебя под головой, но на этом удобства заканчиваются: любое телодвижение сопровождается болью – все затекло, а в колени еще глубже врезаются осколки. Тут ты замечаешь прямо перед своим носом круглое зеркальце на ножке. В нем ты видишь происходящее на постели за своей задницей, а происходит там вот что – твоя левая ухитрилась стащить со шкафа бионический протез и теперь обильно смазывает его кулачок маргарином.

Ты догадываешься, что будет дальше, только слово забыл, и ничего тебе не остается, кроме как наблюдать жалкого калеку, который краснея, брыкаясь и громко сопя носом, мычит что-то протестное. И ты наблюдаешь до тех пор, пока не узнаешь в нем себя. К тому времени лоснящийся от маргарина протез уже готов к погружению, и левая, плоть от плоти твоей, ведет обратный отсчет от пяти.

И вдруг наступает спокойствие. Прямо-таки напирает. Проникает вглубь. Занимает тебя целиком. В голове вспыхивают и тут же гаснут сотни мыслей, и лишь одна горит долго и греет: «Да, что ни говори, а отвлекающий маневр с удушьем был что надо. Мои аплодисменты».