Текст книги "Избранник. Борьба духов"

На следующий день вместе с мамой они поехали в больницу навестить отца. Из-за таблеток и уколов он чувствовал себя намного лучше. Сейчас с ним можно было говорить обо всем. Опять стал таким же, как когда-то, хорошим мужем. Мама спрашивала, приходил ли кто навестить из его родных.

«За все это время, которое провел здесь, единственно вы двое посетили меня, а ведь я больше всех виноват перед вами. Гацо, прошу тебя простить меня, она мне жена, и ее обязанность меня прощать, если не из-за меня, то ради малых детей».

«Оставь это, Неджелько. Не стоит упоминать этого. Был бы ты здоров и пораньше выписался отсюда, все остальное пустяк», – ответил ему дед, в то время как мама утирала слезы.

На лице отца засияла улыбка как когда-то в начале их брака, когда были счастливы. Он рассказал им о том, как родственники собрались, чтобы просить прощения у него, когда увидели, до чего довели их поступки. Тогда отец обещал им, что больше не будет пить. И ему было жаль того, как он вел себя, когда был у деда. Это болезнь и нервное напряжение сделали с ним такое. Через два часа, когда хорошо и обо всем поговорили, дед и мама отправились к доктору узнать о его состоянии здоровья и когда отпустят домой. Доктор рассказал, что состояние психики отца переменчиво. Некоторое время отлично, понимает то, что говорит и делает, но бывает, полностью теряется, не знает, где находится, что говорит. Его лечение продлится еще десять-пятнадцать дней.

На следующий день дед направился назад, а мама осталась заботиться о нас. Помогали и родственники, но было достаточно продуктов, привезенных дедом. Так мы беззаботно жили все время отцовского лечения. Наконец, мама отправилась забирать отца из больницы, а мы остались ждать дома. За эти пятнадцать дней никто из его родных не приходил навестить его. Не навестила его и мамина сестра, которая изо всех сил трудилась выдать за него свою сестру.

«Бедняга, и Богу с тобой тяжело!» – часто шептала моя мама.

Лишь изредка отец не знал, что делает и что говорит. Опять перестал пить. Изо всех сил трудился, обустраивая этот домик, построенный собственными руками. Усердно работал и строил. В течение двух лет после того, как полностью бросил пить, во всем было видно улучшение. Мама опять забеременела. За это время, пока мы боролись за выживание, родственники отца выдали замуж его сестру и женили брата. Устраивали свадьбы и для сестры, и для брата. Конечно, отца не приглашали, так как у них не было никаких контактов. Эти события очень задели его. После всех таблеток и уколов, сделанных в больнице, употреблять любой алкоголь доктора ему строго запретили. Но он их не послушал. Опять все то, что с огромным трудом было создано, упало в воду. Отец все больше изо дня в день напивался. Мама родила дочь. В таких условиях, когда мы были чаще голодные, чем сытые, прошли еще два года. В нашем домике лишь с кухней и комнатой не было ни пола, ни электричества, а про воду и ванну и не говорю. На кухне – деревянная кровать, стол, четыре расшатанные стула, две скамейки, на которых могли сидеть дети, печь на дрова и в углу – стеллаж для посуды. А в комнате, кроме трех больших кроватей, смастеренных отцом, был и один шкаф для одежды.

Мы, дети, имели свой мир. Играли в жмурки и другие игры, так как у нас не было игрушек, чтобы играть ими как другие дети. Мало кто приходил к нам. Так что мы играли сами. Когда мне было три с половиной года, я ударил левое колено во время игры. Немного поплакал, но через некоторое время продолжил играть со своими братьями и сестрами. На следующий день пришел дед и принес разной еды. Отец был в тот день полупьян. Мама приготовила немного, чтобы как могла угостить своего дядю. Помню, хотя был маленьким ребенком, как мой дед посадил меня к себе, а затем свои руки положил на мое колено. Держал руки, а я чувствовал все большую теплоту. Дед сказал, что надо вести меня к доктору, потому что ощутил своими пальцами, что я повредил какой-то нерв, который может стать причиной иссушения мышц на ноге. Мама испугалась, так как знала о его силе, только полупьяный отец начал ругаться на деда.

«Ты, Гацо, нормальный? Смотри, дитя – как золотое яблоко, а ты что-то выдумываешь и умничаешь. С такими словами не переступай больше моего порога!»

«Послушай, Неджелько, – начал дед успокаивающим голосом. – Ты знаешь, как я тебя уважаю и ценю!»

«Да? Если бы ты меня уважал, ты бы не сглазил моего сына».

«Бог с тобою, Неджелько! Как можешь такое говорить? Какое проклятие? Это и мое дитя!»

«Давай-давай, Гацо. Все знают, что ты умеешь всякие глупости делать…»

«Фу, как не стыдно!» – плюнула мама в сторону отца. – Как можешь такие слова говорить дяде?»

«Молчи, ведьма, это ты, наверно, подговорила этого ведьмака такое говорить!» – продолжил отец полупьяным голосом.

Дед попробовал их успокоить, только мама из-за всех пережитых мук и унижений, охрабренная присутствием деда, не смогла смолчать.

«Я знаю, что больших ведьм и шалав, чем твои сестры, не…»

Неожиданный удар свалил ее со стула. Полупьяный отец начал ее избивать. Дед пытался остановить его, но отец ударил его, и тот упал в другую сторону. Мы начали плакать и верещать. Нам было жаль маму и деда.

«Убью тебя, шалава! Разорву на сто кусков!» – кричал отец и начал беспощадно ударять маму, которая скрючилась и пыталась руками защитить голову.

Дед поднялся после полученного удара, протянул руки в направлении отца, и тот упал, как будто его ударил огромный кулак. Дед перенес руки в другую сторону, и отец отлетел туда как тряпичная кукла. Ударился спиной о деревянный стеллаж с расставленной посудой. Много тарелок разбилось. Еще раз дед перенес руки, еще раз тело полетело и спиной разбило два-три стула. Отец был достаточно крупным человеком, но в тот момент он был похож на тряпку, которую кто-то вытрясает. Хоть я был еще мал, но тогда подумал, что это отличный урок для отца, и после этого он исправится и будет лучше относиться к маме и нам. Пусть хоть однажды увидит, что мы чувствуем, когда он ежедневно бьет нас! Прошло несколько минут, а отец не пошевелился. Затем начал трясти головой. Мы еще слабо плакали, а мама нас успокаивала. Думали, что когда он встанет, то всем отомстит. Отец кое-как с большим трудом сел за стол. Взял бокал и всю воду вылил на голову. Тряхнул ею, и вода разбрызгалась во все стороны.

«Слушай, Неджелько, что хочу тебе сказать, и запомни на всю жизнь. Не смей больше и подумать о том, чтобы ударить это дитя. Знай. Сестра мне оставила завет оберегать и заботиться о ней, а ты из-за своей дурной пьяной головы ее бьешь! Была бы причина, чтоб я понял, али так, из-за твоей пьянки… Э, этого я тебе, поверь, не позволю!»

Отец за эти несколько минут полностью отрезвел.

«Говорят, что каждая собака перед своим домом лает. Так и я поступал в своем доме. Ракия и бес сделали из меня нелюдя».

«Неджелько, я не хочу тебя оскорблять и говорить, что ты нелюдь. Никогда бы этого не сделал, но не мог видеть, как бьешь мою племянницу. Знаю, что хочешь мне обещать, что не будешь ее бить и бросишь пить, только это продлится до первой бутылки. Ракия тебя убивает, Неджелько. И ты сам видел, что сможешь без нее. Больше двух лет не пил. В это время ты работал, и тебя уважали люди».

«Не надо, Гацо, не надо, прошу тебя! Не знаешь ты, что у меня на душе. Боль, Гацо, боль меня разрывает. Переживал за семью. Отец мне наказал заботиться обо всех, а мои сестры… Они меня убили, Гацо. Если бы мы были плохой семьей, понял бы я… А так мы богаты, уважаемы, а они нас опозорили. А где, Гацо, меня уважают? Где только появимся, люди смеются надо мной и провоцируют. Избегают разговаривать со мною, а если это и будет, то нехотя. Чувствую себя везде лишним и никому не нужным. Моя семья нас бросила. Нет, Гацо, не могу обещать бросить пить. Буду пить, пока жив, но семью не трону. Ты прав. Они ни в чем не виноваты. Виноват я в том, что имею такую большую семью и что испортил их жизнь».

«Неджелько, ты должен жить ради них, а что другие говорят, то тебя не должно касаться».

«Напрасно, Гацо, все напрасно. Только когда напьюсь, не вижу усмешки на чужих лицах и не слышу их оскорбления. Вот я полностью трезв, и то, что сейчас пообещаю, поверь мне, так будет до моего последнего дня в жизни. Буду пить, пока жив, но семью не буду обижать. И еще кое-что, Гацо. Я бедный, но прошу тебя, больше никогда, пока я живой, не приходи и не приноси нам подарки».

Мама опять начала ругаться, но дед ее успокоил и пообещал больше не приходить. После этого он ушел, а отец исполнил данное обещание. Пил жестоко, как будто хотел алкоголем сам себя убить. Нас не бил и не издевался над нами, как раньше. И с мамой вел себя достаточно прилично. Были и хорошие моменты в эти два года. Она опять забеременела. Как-то в это время мы с детьми играли, и опять я ударился левым коленом. Эта нога у меня была тоньше правой из-за прошлой травмы. Вероятно, мышцы, как сказал деда, начали иссушиваться. Вначале не было ничего страшного, но через несколько дней нога начала неописуемо болеть. Не было моего деда, чтобы опять ставил руки на колено и опять помогал, как некогда. Мама повела меня к врачу, так как не мог ходить. Осмотрели меня и, кроме отека, ничего не могли найти. Дали мне какие-то таблетки против отека, объяснив, что он возник от удара. Через пару дней опять начались боли. Опять к врачу. Тогда сделали детальный осмотр. Затем послали в Белград. Там обнаружили, что какой-то нерв начал из-за удара иссушиваться. Отпустили из больницы с объяснением, что по мере взросления левая нога будет в развитии отставать от правой. Этот диагноз был полностью точен. Изо дня в день я все больше рос, тело развивалось, только левая нога становилась все тоньше и тоньше. Не только это, она отставала и по длине. Терпел боли и постоянно плакал. Мама водила меня к разным докторам, но ничего не помогало.

Второго мая 1970-ого года, когда мне было шесть лет и четыре месяца, впервые в жизни отец сам отвел меня в больницу. Вероятно, ему надоел мой плач, и он сам отвел меня к врачу, который, как только увидел нас, начал кричать на него:

«Послушайте, господин Лазович, зачем опять привели этого ребенка? Вашей супруге уже несколько раз сказали, что только ампутация ноги может помочь!»

Полупьяный отец смотрел на них и ничего не понимал. Тогда ему доктор начал объяснять опять:

«Когда мы получили анализ из военной медицинской академии Белграда, в котором коллеги объяснили, что нерв на его ноге сушится, то сразу поняли, что операция неизбежна. Это мы объяснили вашей жене, которая не захотела понять фактическое состояние. Ни за что не захотела подписать согласие на проведение операции. Не знаю, объяснила ли она вам, что именно хотели мы от нее, и не понимаю, почему до сих пор вы не появлялись, но знаю, что каждый день затягивания неописуемо рискован для жизни вашего ребенка».

Тогда отец начал ругать маму и говорить, что она ему ничего не сказала… Спросил у доктора, что надо сделать, чтобы мне помочь. Доктор ответил, что родителю нужно подписать согласие на ампутацию ноги. Отец согласился. В конце рабочего дня, где-то около половины третьего, отец подписался под документом, чтобы мне завтра в десять утра ампутировали ногу по колено, а при необходимости – и до бедра. Оставили меня в больнице. Позже мне рассказали, как отец в этот день был страшно зол и ругался с мамой. Эта ссора ничего хорошего не принесла маме. Опять после долгого времени он избил ее до потери сознания. В этом состоянии привязал ее цепью за шею к сливе во дворе. Руки связал за спиной, а в рот засунул какую-то тряпку и залепил скотчем, чтобы не кричала.

Эту ночь мама связанная и избитая провела на улице. Когда пришла в себя, ощутила боль во всем теле. Попыталась освободиться, но это было невозможно. Тогда сникла и так дождалась зори с надеждой, что ее муж за ночь отрезвеет и утром спасет ее дитя. Это не произошло. Не знала, что он за ночь выпил еще пол-литра ракии, был беспробудно пьян, а время неминуемо проходило.

Утро перед операцией в больнице. Пришли две сестры, переложили меня на какой-то стол или кровать на колесиках и повезли к операционной. Я был покрыт зеленой простыней и знаю, был очень напуган. Не знал, что такое ампутация, но чувствовал, что это что-то страшное для меня. Этот страх подтвердила одна из медсестер, сказав другой:

«Жаль. Везем на ампутацию ноги, а никто из его близких не пришел, чтобы быть рядом с ним, поддержать и уменьшить боль».

Если бы мог, спрятался под этой простыней, чтобы никто и никогда меня не нашел. А они толкали, колесики крутились, и кровать быстро приближалась к залу, в котором меня будут оперировать. Но неожиданно у самых дверей операционной я увидел никого иного, как моего деда Гацо. Прошло два с половиной года, как мы не виделись. Никому я так не радовался, как ему. Дед остановил сестер.

«Иди ко мне, мой маленький Парапанац», – произнес своим тихим голосом.

Все страхи исчезли, как только он взял меня на руки. Вошли в операционную. Около стола, где должна была проходить операция, находились два доктора, три ассистента и две медсестры. Ждали только меня, чтобы начать операцию.

«Добрый день!» – услышал я дедов голос, который в тишине прозвучал как громовые раскаты.

Все онемели. Дед держал меня на левой руке, а правую незаметно направил на них и несколько раз махнул влево-вправо. Не знаю, что сказать и как объяснить, но в этот момент я увидел полное преображение, произошедшее с докторами и всеми присутствующими. В глазах докторов сначала появилось бешенство из-за появления моего деда в операционном зале. На их губах я увидел гневные слова, которые они не успели промолвить. В одно мгновение все это пропало. На лицах появились улыбки и ожидание того, что он им скажет. Тогда дед начал объяснять, что пришел меня забрать. Он будет лечить меня по-своему, а отец дал согласие на операцию потому, что он известный пьяница и не понимал, что делает из-за своего пьянства. Доктора слушали его, постоянно улыбаясь. Дед велел секретарше напечатать врачебное заключение о том, что операция не нужна.

Опять воздействие на сознание сделало так, что доктора безоговорочно выполняли указания, которые он им давал. Кроме всех тех указаний, которые выполнили, он воздействовал на их сознание, и они вызвали милицию, которая нас отвезла домой.

Выехали два милиционера, два доктора и мы с дедом. Когда доехали до дома, все были сильно удивлены. За столом перед домом сидел мой отец на деревянном стуле в полулежачем положении, а перед ним стояла почти допитая бутылка ракии. Не видит нас и не знает, что происходит вокруг. Маму окружили изголодавшиеся дети, пытающиеся как-то ей помочь. Один из милиционеров в шоке от увиденного перекрестился. И тут все как по команде пришло в движение. Доктора начали ее осматривать. И они не смогли ее отвязать. Сняли скотч и вынули тряпку изо рта. Милиционеры обыскали отца и нашли ключ, чтобы открыть замки и снять цепи, которыми была привязана моя мама. Им удалось. Мама была очень измучена. Из-за тряпки, вынутой изо рта, некоторое время не могла говорить. Первое, что сказала слабым голосом:

«Дядя, опять ты спас меня и мою семью!»

Этот момент один из докторов прокомментировал:

«Боже мой, даже животные так не делают! Эта женщина беременна, а он ее оставил связанной на улице на целую ночь».

Пьяного отца затолкали в машину и отвезли в тюрьму. И доктора уехали с ними. Велели маме, если почувствует какое-либо ухудшение, обратиться в больницу. Вошли в дом, а там горе и беда. Маме было неприятно, что нечем угостить деда. Тогда он говорит:

«Доченька моя, не было времени собрать и привезти что-то для вас. Иначе опоздал бы спасти моего Парапанца. Не смущайся. Я и сам знаю, что такое бедность. Привез денег твой дядя, и теперь я тороплюсь купить для этих детей и тебя все, что нужно».

Сначала в магазине недалеко от дома накупил хлеба, паштета, колбасы и сладостей. Мы, как всякие изголодавшиеся дети, сразу навалились на еду. Пока дед ходил на рынок, и мама присоединилась к нам, чтобы утолить голод. Он купил два мешка муки, два мешка картошки, десять кило фасоли, два ящика яблок, два ведерка джема, пятьдесят мясных консервов, пять кило копченой колбасы, кофе, сахар, рис, масло, сок, несколько упаковок разных сладостей и много других мелочей. Купил нам и козу. Говорит:

«Пусть дети имеют хоть немного молока и не едят сухой хлеб».

Так прошло три дня. Мама и дед разговаривали обо всем, договорились, что я пойду с ним, чтобы он меня лечил по-своему. Потом дед сходил в милицию, чтобы отца выпустили из тюрьмы. Его отпустили, но от стыда он не мог ни маме, ни деду посмотреть в глаза. Добрались домой, и тогда дед начал ему втолковывать:

«Смотри, Неджелько, не хочу тебя укорять за то, что ты сделал своему сыну, не хочу корить, что опять избил мою племянницу, хоть ты и обещал не делать этого никогда. В этот раз я пришел спасти дитя от катастрофы, увести его с собой и вылечить».

Отец молчал, а дед продолжил:

«Обещал тебе больше не приходить. И не пришел бы, если бы ты сдержал обещание».

Я подумал: «Откуда дед все это знает? Ведь он живет так далеко от нас? Наверно, они с мамой разговаривали, и она все ему рассказала».

Дед продолжал:

«Ладно, и ты не сдержал, и я не сдержал обещание. И теперь как будто и не давали их. Решил я, Неджелько, оплатить тебе подключение к электричеству и к водопроводу, купить тебе доски, чтобы ты установил полы, и дети не ходили в доме по земле. Оставлю тебе достаточно денег, чтобы ты все это сделал, заплатил мастерам и мог жить. А я хочу завтра забрать это дитя с собой, а когда приду в следующий раз, пусть все будет сделано, как мы договорились».

9

Едва дождался следующего дня. Первое, о чем подумал, что там будет еда. Думал, что будет достаточно детей, как у нас дома, и я смогу с ними играть. Мама собрала мне немного одежды, и мы вдвоем с дедом ушли. По дороге мне было немного тяжело на душе, ведь я впервые покинул свой дом.

Доехали на Яблоко, только там яблок не увидели… Так называлось это место, где остановился автобус. Только одна дорога проходит. Можно было подумать, что оказался где-то в горах. Лишь немного дальше, когда вышли из леса, показались прекрасные поля, дома и огороды. Издалека слышались звуки неизвестного мне инструмента. Остановились отдохнуть, так как я не мог дальше идти. Дед пояснил, что это звук свирели. Именно тогда полюбил я этот инструмент, еще даже не увидев его. Мы продолжили наш путь легким шагом и добрались до дома.

Перед ним нас встретила бабушка Стана. Большой двор раскинулся перед дедовым домом. Во дворе чуть дальше от дома – ограда, а в ней несколько десятков ульев. Внизу, немного в стороне от дома, – огород. Только что посеян лук и чеснок, картофель, бобы, кукуруза и остальное, что можно найти на всяком сельском огороде. Под домом – еще одна изгородь, сплетенная из прутьев, и за ней двадцать овец, две коровы, пять-шесть коз и один поросенок. Все этоя приметил, пока шел к дому.

«Иди к бабуле, внучек», – распахнула руки и приняла меня в свои объятия.

Она меня нежно целовала и ласкала так, что у меня потекли слезы от той теплоты, которую я почувствовал. Дома меня никогда так не ласкали. А когда я повредил ногу, всем стал помехой, потому что из-за боли почти всегда плакал. Вспомнил то, что в последние пару дней, точнее с того дня, когда меня деда взял в руки, вообще не чувствую боли. Бабуля засуетилась и начала готовить еду для нас. Толи из-за чистого воздуха, толи из-за дороги, толи потому, что я до сих пор всегда был голодный, только тогда я впервые наелся и буду это помнить всю жизнь.

В сравнении с нашим домиком дом деда был настоящим дворцом. Старинные двери, которые с внутренней стороны закрывались задвижкой. Стены были из камня, толщиной более восьмидесяти сантиметров. Две большие комнаты, кухня и огромная кладовая. Нижняя часть дома, наполовину зарытая в землю, служила стойлом для скота. Бабуля и дед обсуждали все, что произошло у нас за эти пару дней, а я вышел из дома погулять и осмотреться. Сразу же вернулся, потому что рядом с загоном для скота увидел двух больших собак.

Когда я подошел к двери, то услышал, как дед говорит бабушке:

«Осталось ему всего пару месяцев, Стана. После его смерти будет легче семье».

Инстинктивно я почувствовал, что эти слова относятся ко мне. Вошел внутрь и испуганно спросил:

«Дед, это мне осталось пару месяцев жизни?»

Тогда дед взял на руки, долго ласкал и пояснил, что взял меня из больницы, чтобы вылечить, потому что, если бы случилось со мной что плохо или если бы не дай бог умер, то дед всю жизнь должен был бы находиться в тюрьме. Объяснил, успокоил, только искорка сомнения осталась во мне. Тут дед объявил нам с бабушкой, что будет со мной говорить по-сербски, без черногорского диалекта, потому что потом, когда я вернусь в свою семью, всем будет необычно меня слушать. А с другими будет по-прежнему, как и до сих пор, разговаривать. Я рассказал ему, что около скота видел двух больших собак. Дед взял хлеб и повел меня кормить их.

«Теперь они в моем присутствии тебя понюхают, запомнят, и ты станешь им навсегда другом, – он смотрел на собак и помахивал правой рукой, а когда обе опустили головы, он им бросил хлеб. – Помни, сынок, собака человеку – самый большой друг, но, пока она ест, не надо ее трогать ни в коем случае».

Собаки съели хлеб, и дед разрешил мне их погладить. И они принялись меня лизать и вертеть хвостами. Позже я провел с ними много времени. Полюбились мне и другие животные деда, а особенно поросенок.

Так прошел мой первый день у деда. И остальные были похожи. Дед каждый день готовил отвары и делал повязки на мое колено. Каждое утро и вечер я ел мед, и результат скоро увидели все. Я поправился, и нога лучше работала.

Однажды дед посадил меня на лошадь и повез в Плав. Это небольшой город, но с давних времен, еще с турецкой эпохи, известный торговый центр. Всю дорогу дед рассказывал сказки: Ивица и Марица[15]15
  «Ге́нзель и Гре́тель» – сказка братьев Гримм.


[Закрыть], Золушка, Красная шапочка, Три поросенка и другие. В Плаве мы купили несколько футболок, пижамы, штаны, опанки[16]16
  Опанки – национальная обувь из кожи народов Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговины, Македонии, Хорватии.


[Закрыть] и кондуре[17]17
  Кондуре – короткая резиновая обувь жителей села балканских стран.


[Закрыть]. Это обувь, подбитая металлом, дольше носилась и была на несколько размеров больше, чтобы я мог носить их два-три года. Я не мог себя узнать. Был счастлив, но уже начал скучать по моей семье. С каждым днем мне было все труднее без них, но, с другой стороны, на ноге, из-за которой я сюда пришел, был заметен огромный прогресс. Сгибалась почти до конца. У меня не было никакой боли, и она становились все толще и толще. Казалось, и в длину выросла, я не хромал больше, как это было ранее.

А потом приехали Веско, Раде и Саша. Это дедовы внуки от его сына Мишо. Они жили в Иванграде и каждое лето проводили у бабушки и деда в селе. Это были самые прекрасные дни в моей жизни, которые я до сих пор помню! В заре мы выпускали скот и пасли до полуденной жары, днем и пока не наступят сумерки. Каждый день дед нам что-то показывал, объяснял и многому учил. В лесу было много диких животных, и поэтому мы всегда должны были быть внимательными. Собирали землянику, малину, ежевику и другие лесные ягоды. Из них бабушка варила различные джемы. Дед ежедневно массировал меня и ставил примочки, и нога стала почти как правая. Больше я не волочил ее и мог делать почти все, что и правой. Мое восстановление было просто поразительным.

А потом наступило второе августа. В тот день дед красиво одел меня, и мы пустились в дорогу. Как всегда, в пути мы мало разговаривали. Ехали автобусом и добрались до нашего дома в городе Печ[18]18
  Печ – город в Косово.


[Закрыть], а там собралось много людей. Многие плакали. Приближаясь к ним, мне вспомнились слова деда, сказанные, когда он меня забрал с собой:

«Осталось ему всего пару месяцев».

Теперь я понял – эти слова относились к моему отцу. Дошли. Заплаканная мама обняла нас. И я начал плакать. Мне было страшно. Подошел к братьям и сестрам. Они сначала посмотрели на меня с удивлением, не веря, что я так быстро сумел поправиться. Я тоже смотрел на них с удивлением. Показалось, что только я один вырос, а они остались худыми и некормлеными. Здесь находились и дети наших родственников. Мы, удалившись от всех, начали играть. Чуть позже пришел священник, и моего отца понесли хоронить.

Все это закончилось быстро. Мы вернулись домой. Остались несколько родственников, которые после обеда разошлись по домам. Дед остался ночевать. Я думал, что останусь с моей семьей, но дед и мама объяснили, что мне нужно опять идти с ним для моего выздоровления. Сейчас все изменилось, и мы скоро встретимся.

Затем начался новый период в моей жизни. Дед записал меня в школу, и я должен был ходить туда каждый день пешком примерно пять с половиной километров. Только примерно через полтора километра от нашего дома я встречался с первым учеником, а потом к нам присоединилясь еще четверо. В эти сентябрьские дни все было хорошо. Никто детям не запрещал лакомиться фруктами из сада. Частенько старые люди сами предлагали взять яблоко, грушу, айву, виноград или то, что сами выбрали. Днем мы могли срывать что захотим, но, как только темнело, не смели войти в чужой сад, потому что это считалось кражей. Ни один из детей в темноте не залезал в чужой сад или огород, чтобы сорвать что-то. Ни мы, ни пожилые люди.

Два мальчика и одна девочка были на год старше, а мальчик и девочка – первоклассники, как и я. По дороге в школу и из школы мы играли, гонялись друг за другом. Я не отставал ото всех. Соревновались, кто камнем с некоторого расстояния попадет в дерево, кто выше прыгнет, кто дальше бросит камень рукой с плеча, кто быстрее и т. д. Сначала все меня обыгрывали, но я очень быстро стал лучшим. Почти всегда я побеждал. Никто никогда бы не подумал, что несколько месяцев назад мне должны были сделать операцию и ампутировать ногу. Мне очень нравилось общаться с детьми. Только те полтора километра, которые я шел один, были для меня самые трудные и скучные.

Проходили дни, наступила поздняя осень. К деду все меньше приходило людей за помощью. С пожелтевшими листьями пришли холодные дни. Упал первый снег, хотя зима еще не началась. Таковы капризы природы в этих горах. На этот снег упадет второй, третий, четвертый так, что не растает до конца апреля. В эти зимние дни мы придумывали новые игры, которыми наслаждались. Почти всегда приходили в школу мокрыми от снега. Собирались у печи и так сушились, пока не придет учительница. Не лучше мы выглядели и когда возвращались из школы домой. Это, однако, никому не мешало, потому что мы всегда были в движении, а шерстяные носки и свитеры не допускали переохлаждения. Дед меня каждый день провожал эти полтора километра и в том же месте встречал, когда я возвращался из школы. Я был отличником. Мой дед сделал пугач, который он в шутку назвал маленькой пушкой. Это, по сути, была жестяная банка из-под джема с жестяной крышкой. Она была удлинена, похожа на пушечный ствол, и поэтому дед так ее и назвал. С двух концов просверлил дырки и продел ремень, чтобы я мог носить ее на шее. В задней нижней части гвоздем пробил три дырки. Внутрь положил кусок карбида, закрыл жестяной крышкой и к задней нижней части с тремя дырками подносил огонь от зажигалки. Карбид загорался. Происходила детонация, взрыв, как будто кто-то бросил бомбу. Дал и мне, чтобы я попробовал, как стреляет этот маленький топ. Мне удалось. Я был вне себя от радости.

Дед объяснил мне, что это необходимо носить с собой, когда иду и когда возвращаюсь из школы:

«Говорят, сынок, что лиса хитра, а я тебе могу сказать, что волк хитрее ее. Он никогда не нападет на человека или на животное до того, пока не проверит, является ли это для него безопасным. Поэтому ты будешь, сынок, носить этот топ с собой. Он понадобится тебе, когда увидишь волка, а он всегда покажется, прежде чем тебя атаковать. Если он увидит, что ты испугался и начинаешь убегать от него, он сразу нападет, потому что от него тебе не убежать. Этот зверь очень быстр. Как правило, появляется перед человеком и наблюдает за ним. Это наблюдение длится около полутора минут. Большинство людей пугается, волк это чувствует и нападает. Страхом парализует противника и, таким образом, гарантирует себе победу. Поэтому не смеешь бояться и должен быть спокойным. Вытащишь зажигалку, которая всегда должна быть в кармане, и запалишь малую пушку. Когда из него вырвется пламя и раздастся взрыв, волк испугается и убежит от тебя. Этот волк никогда больше не нападет на тебя, но не расслабляйся, потому что есть и другие волки».

Сам не знаю, сколько раз дед разрешал мне опробовать свой топ и взрывать его. Мне казалось, что я это полностью освоил. Пару раз напугал им собак, лаявших на нас по дороге к школе. Как-то раз приятели разошлись по домам, а мне нужно было еще полтора километра пройти в гору по лесу. Прошел где-то семьсот-восемьсот метров, и тут появилось какое-то предчувствие, я несколько раз нащупывал зажигалку в кармане, вытаскивал и убирал снова. Беспокойство овладело мной. В глубине дороги, по которой я должен был пройти, увидел волка. Со страху он показался мне огромным. Таким он и был на самом деле. Стоял и смотрел прямо в мою сторону. Первая реакция – бежать, но тут вспомнились дедовы слова, что этот зверь быстр так, что человеку от него не убежать. Успокоил себя и начал готовиться подпалить свой топ. Приметил, что руки неудержимо трясутся. Только вытащил зажигалку из кармана и хотел чиркнуть, как она выпала из рук прямо в снег. Постарался хладнокровно нагнуться и вытащить ее оттуда. Волк по-прежнему смотрел в мою сторону. Смотрел и я на него, пока шарил пальцами по снегу и, наконец, нашел ее. Теперь облегчение и уверенность появились во мне. Руки, пока подносил зажигалку к пугачу, уже не дрожали. «Больше не выпущу ее и запалю пугач», – самоуверенно думал я. Чиркнул. Ничего. Второй, третий раз. Опять ничего. «Кремень промок…», – пролетела мысль, и меня охватила паника. Волк как будто только этого и ждал. Сделал шаг. Второй. И только собрался броситься на меня, как раздался грохот. В то мгновение я смотрел на него и подумал, что это мой пугач так бухнул. Нет. Из-за дерева в пятнадцати метрах от волка появился мой дед с пистолетом в руке. Волк лежал между нами, тихонько подрагивая.

«Дед, в этот раз было опасно», – едва смог проговорить я.

«Не бойся, дедов Парапанац, – дед принял меня в свои объятия, – здесь твой дед, чтобы защитить тебя от любой опасности».

«Что бы со мной было, если б ты запоздал хоть на пару секунд».

«Если бы дал волку скакнуть, он бы вцепился тебе в горло и сломал бы шею, да только моя пуля догнала его. Я здесь скрылся и десять минут как ждал, когда вы появитесь».