Текст книги "Человек семьи"

Глава 15

Пат, близко знакомый с миром смерти и жестокости, не знал, как отнестись к этой новой для него ситуации.

После родов Конни еще некоторое время лечили в "Роуз Брайаре" от того, что врач определял лишь как "нервное состояние". С первой же недели после приезда Пат ушел в работу, но он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме аморфного куска протоплазмы, которому он дал жизнь. Больше всего его беспокоил тот момент, когда Конни упала в обморок в стенном шкафу во время его разговора с Патерно.

Он пригласил Пиледжи выпить и попытался выяснить у него, не мог ли этот шок воздействовать на ребенка. Он чувствовал, что должен это знать.

– Многие характерные черты ребенка, – начал Пиледжи, – являются результатом модифицирующих влияний, которые он испытывает в утробе, а также генетической наследственности – таких вещей, как эндокринные отклонения, эмоции матери, недостаток кислорода, наркотики, употребляемые матерью. Все это могло оказать воздействие на ребенка, хотя болезнь Дауна обычно не считается следствием подобных вещей.

– Но все-таки они могли повлиять?

Пиледжи пожал плечами и добавил льда в свой коктейль.

– Если бы вы только представляли себе, как мало мы об этом знаем, – сказал он. – Если вы пугаетесь чего-либо, возбуждаетесь или огорчаетесь, вы чувствуете, что у вас в организме происходят разные явления. Многие из этих реакций идут от ваших эндокринных желез, которые стимулируются эмоциями. У беременной женщины такая бурная деятельность желез может воздействовать на ребенка. Я не совсем уверен, но думаю, что влияние может быть очень значительным.

– Вы имеете в виду, что если женщина расстроена или испугана, это сказывается на плоде?

– Ну конечно, – сказал Пиледжи. – Стресс или усталость перераспределяет количество веществ в крови, которая циркулирует и через будущего ребенка. Эти колебания могут изменить плод. В случае хронической усталости или страха плод часто очень активен, и это тоже не проходит для него бесследно.

– Но я думал, что все это бабушкины сказки о влиянии внешнего окружения на ребенка.

– Ученые тоже так думали, но теперь более склоняются к тому, чтобы верить в это. Констанца поглощала много успокоительных средств, что могло вызвать кислородное голодание и повредить мозг ребенка.

– Зачем же вы тогда их ей давали?

– Она была в состоянии постоянной истерики. И сейчас она на грани срыва. Если бы мы не держали ее под контролем, это могло было быть хуже для ребенка, да и для нее тоже. Иногда невроз во время беременности развивается в настоящий психоз при родах или сразу же после. Поэтому она и попыталась совершить самоубийство. Шоковая терапия помогла, но не полностью излечила ее. Теперь мы должны следить за ее психикой. Могут быть изменения личности, общая депрессия или возбужденное состояние, страхи, подозрительность, различные фобии. Она может стать чрезмерно разговорчивой, или впасть в бессонницу, или стать раздражительной. Любое из этих явлений может означать серьезную психологическую проблему.

– А почему вы как-то спрашивали про нашу сексуальную жизнь?

– Ну, она может иметь к вашей проблеме некоторое отношение. Бывают случаи фригидности или отвращения к сексу, случаи недостаточного сексуального образования или боязни, особенно если в детстве была сильная, но неудовлетворенная привязанность к отцу, когда отец был чрезмерно властным либо много отсутствовал. Надо опасаться того, чтобы Конни не стала выназывать враждебность к ребенку, но в данном случае все наоборот, не так ли?

– Верно, – сказал Пат. – Мне сказали, что она не отпускает ребенка от себя. Она держит его при себе, напевает, разговаривает с ним, как будто бы он нормальный.

– Ну, он же ваш ребенок.

– Что вы имеете в виду под "он"? Это не он, это оно. Что же, когда ему будет лет десять, я должен буду выводить эту "вещь" в Центральный парк и играть с ним в бейсбол? Должен приглашать друзей и родственников, чтобы они посюсюкали над ним? Такого ли семейного наследия ждет Сэм?

Пат снова налил себе виски, и на этот раз на целых четыре пальца. Врач накрыл рукой его стакан.

– Послушайте, – сказал он. – Мне надо идти, но я бы не хотел, чтобы вы тоже впали в ненормальное состояние. С вами произошла большая трагедия. Никто не знает, кого здесь винить. Вы не можете винить ни себя, ни ее. Это просто произошло.

– Да, Божья воля, как говорит Констанца, верно?

Пиледжи пожал плечами:

– Я не очень религиозен, но по сути дела такое объяснение ничем не хуже других.

Эсперанца, которая теперь постоянно находилась в доме, проводила врача, а Пат налил себе еще на четыре пальца виски. Сам он почти уже не верил в Бога, но у него было неприятное ощущение, что его действия в последние месяцы беременности могли каким-то образом вызвать эту катастрофу, и, судя по тому, что сказал врач, это было возможно.

* * *

Через четыре недели Констанцу отпустили домой с условием, что она будет находиться под постоянным наблюдением сестры. Сестру, Марго Ортен, нашел Пиледжи. Ей было лет тридцать пять, у нее были длинные прямые светлые волосы и блестящая, грубая кожа лица.

Мисс Ортен поместили в маленькой комнате рядом со спальней Констанцы, которую планировали сделать детской. Кроватку ребенка поставили рядом с кроватью Констанцы, которая отказывалась спать отдельно от него. Она укладывала его рядом с собой, и он лежал, испуская звук, более похожий на писк животного. Если Пат еще не был достаточно пьян, ложась спать, то этот писк заставлял его снова спускаться в свой кабинет, чтобы добавить нужное количество спиртного.

Переживания странным образом усилили красоту Констанцы. Ее глаза приобрели лихорадочный блеск, который можно было принять за страстность, губы без косметики стали краснее, чем раньше. В то время как лицо было мертвенно-бледным, на щеках играл розовый румянец, усиливавший ее кукольную красоту.

В те дни Конни обычно не надевала верхнюю одежду и не выходила из дома. Хозяйством занималась Эсперанца, которой по мере возможности помогала мисс Ортен. Кроме родственников, мало кто приходил в дом, если не считать отца Бернарда Донато из обители Святой Агнесы, который по меньшей мере час в день беседовал с Констанцей, держа ее за руку.

Пат, чувствуя вину или впадая в сентиментальное настроение от алкоголя, иногда пробовал говорить с Конни, но она или холодно избегала разговора, или колола его замечаниями по поводу его занятий.

– Зачем сюда все время ходит этот придурковатый священник? – однажды сердито спросил ее Пат. – Ты видишь, что сделали твои молитвы Святой Терезе!

Он махнул стаканом в сторону ребенка, бессмысленно уставившегося в потолок.

– Я больше не молюсь Святой Терезе. Я молюсь Святой Марии Горетти.

– Надеюсь, она послужит тебе лучше, чем предыдущая, – сказал Пат, выходя.

Несколько раз он пытался ее поцеловать – не для удовольствия, а просто на ночь, но Констанца всегда отворачивала голову, так что поцелуй неуклюже попадал в висок.

Однажды Пат взял требник, лежавший у кровати Конни, и из него выпала вырезка из журнала "Тайм". Пожелтевший листок, казалось, был двухгодичной давности. В статье было написано:

МАЛЕНЬКАЯ МУЧЕНИЦА

На прошлой неделе в Риме, впервые в истории, мать присутствовала на канонизации своей дочери в святые. На особо почетном месте, рядом с папским троном, сидела восьмидесятишестилетняя Ассунта Горетти со своими двумя сыновьями и двумя дочерьми и рыдала: "Доченька, моя маленькая Мариэтта".

В 1902 году девятнадцатилетний Алессандро Серенелли попытался изнасиловать Марию Горетти – одиннадцатилетнюю дочь бедных испольщиков с Понтинских болот, что к югу от Рима. Она сопротивлялась ему даже тогда, когда он нанес ей несколько смертельных ран. Умирая, Мария простила Серенелли и пообещала, что будет молиться за него в раю. За свое преступление Серенелли пропел двадцать семь лет в тюрьме и сейчас является подручным в капуцинском монастыре, присматривая за свиньями. День канонизации Марии он провел в молитвах, более усердных, чем всегда.

Снабженный восковой маской скелет Святой Марии доставлен в Рим для публичного почитания. Призывая мир следовать примеру "маленькой мученицы от чистоты", Папа Пий XII спросил Присутствующую в толпе молодежь, станут ли они сопротивляться любым посягательствам на их добродетель. "Si!" – крикнули они хором.

– Бог мой! – воскликнул Пат, прочитав статью. – И это та Святая Мария, которой ты молишься?

– Она – моя личная святая, – серьезно ответила Констанца.

Пат пошел в свой кабинет, напился и спал в ту ночь на кожаном диване.

На следующий день, когда ребенок дремал в кроватке, Пат попытался заняться с женой любовью, но ему просто не с чего было начать. Если он брал ее за руку, она ее раздраженно отнимала, если гладил по плечу, – отстранялась.

– Конни, что ты делаешь? Это сумасшествие, – сказал он, – Мы женаты. Я не могу так жить!

– Ты найдешь удовольствие где-нибудь в другом месте, – ответила она. – Разве не мало тебе одной Божьей трагедии?

Пат сердито выскочил из комнаты и пошел в кабинет, где стал смотреть по телевизору игру и выпил целую бутылку виски. Он слышал, как наверху сестра Ортен принесла Констанце стакан теплого молока и таблетку секонала и переложила ребенка в кровать.

Через несколько минут сестра с распущенными длинными светлыми волосами спустилась вниз. Пат увидел, как она прошла мимо открытой двери кабинета с пустым стаканом от молока на подносе. Фланелевый халат, завязанный у пояса, снизу раскрывался, и Пат видел кружевную окантовку ночной рубашки.

"По сути дела, – подумал он, – если прикрыть ей лицо, то она не так уж плоха". Он налил себе еще и вернулся к бейсболу, но снова услышал шарканье тапочек сестры по лестнице. Он потерял интерес к игре и, сердито выключив телевизор, прислушался к звукам наверху. Раздался резкий щелчок выключателя в комнате сестры, и наступила тишина, когда мисс Ортен выключила радио.

Пат налил себе еще и вспомнил о первых свиданиях с Констанцей, о ее ясных глазах и черных волосах на фоне белых простыней. Может быть, сейчас, когда дом затих, она будет более сговорчивой. Может, если он коснется ее, погладит, пока она еще не совсем проснулась, они смогут заняться любовью. Мужчина не в состоянии жить так неделю за неделей рядом с прекрасной женщиной, наблюдая сквозь ночную рубашку эти маленькие безукоризненные груди, бедра, ведущие к пушистой серединке.

Пат взял с собой стакан, когда шел наверх в свою спальню, поставил его рядом с кроватью и стал раздеваться. Затем надел шелковый халат, который купил в Локарно. В ванной, которая находилась между их спальнями, поискал дезодорант и прополоскал рот "Лаворисом".

Неуверенными – от выпитого – движениями Пат выключил свет в ванной и как можно тише открыл дверь спальни Констанцы. Он слышал тонкое сопение существа в колыбели и ровное дыхание Констанцы. Пройдя на цыпочках, Пат сел на край кровати, стараясь как можно меньше ее трясти. Осторожно подняв одеяло, он скользнул в тепло и ощутил бедро Констанцы через тонкую ткань рубашки.

Мягко и осторожно Пат провел рукой по ее телу от крепких грудей по мягкому изгибу до глубокого пупка и дальше по округлости живота вниз. Было что-то особо возбуждающее в ощущении сквозь ткань этой теплой плоти. Опустив руку, он нашел край рубашки и поднял ее вверх. Ночь была теплой, и он, открыв одеяло, смотрел на эти две прекрасные округлые колонны.

Пат потер пальцем между ее губ и почувствовал ответ в виде легкого увлажнения: ноги слегка раздвинулись и Констанца тихо застонала во сне. Ровное дыхание прервалось. Он был уверен, что она не спит и получает удовольствие. Все еще лаская ее, Пат оперся на локоть и поцеловал ее в грудь и в шею. Затем очень осторожно он прижался к ее губам и языком раздвинул их – они были горячими.

Пат понимал, что Конни что-то чувствует и отвечает ему. Он знал, что если бы он только мог пробиться мимо этого ненормального подсознательного чувства вины, мимо Богом проклятого часового, охранявшего вход ее влагалища, то чего-нибудь добился бы, получил бы хоть какую-то реакцию на свою страсть.

Пат почувствовал, что ее рот открывается и отвечает ему. Внезапно ее тело напряглось, и он понял, что она проснулась по-настоящему.

– Что ты делаешь? – спросила она громким, как вопль, шепотом.

– Что я делаю? Занимаюсь с тобой любовью, вот что я делаю.

– Занимаешься любовью? Любовью?

Она дико рассмеялась.

– Да, я знаю о твоей любви. Я жду твоей любви.

В темноте Пат едва увидел, как она потянулась к ночному столику. Он думал, что она собирается включить свет. Заметив металлический блеск, он резко дернулся в сторону, так как узнал ее длинные, острые ножницы. Пат опирался на локоть, другая рука была у нее между ног, поэтому он не мог отклонить быстрый удар и почувствовал резкую боль в груди, когда лезвие воткнулось прямо под сосок.

– Если ты еще раз коснешься меня, я тебя убью.

– Бог ты мой, – крикнул он. – Ты и в самом деле псих! Ты – псих!

Пат соскочил с кровати: кровь текла по его обнаженному телу. Констанца лежала и смеялась. Вся кровать была теперь испачкана кровью.

Сердито, но без страха Пат выхватил ножницы из ее расслабленной руки и швырнул их в угол. Затем побежал в ванную и прижал к ране тампон.

– Ортен! – завопил он. – Сестра Ортен! Выйдите сюда. Поспешите, черт бы вас побрал!

В соседней комнате раздался шорох, и появилась заспанная медсестра. Глаза ее расширились, когда она увидела кровавый след от кровати к тому месту, где стоял совершенно голый Пат.

– Она свихнулась, – сказал Пат. – Сделайте ей укол или что-нибудь, а потом помогите мне. Я истеку кровью!

Сестра подбежала к столику с медикаментами, быстро нашла иглу и ампулу. Конни восприняла укол мирно, почти с благодарностью, все еще довольно ухмыляясь.

Затем мисс Ортен занялась Патом, который все еще стоял голым в ванной и старался остановить сочившуюся кровь. Она быстро обработала рану и прижала к ней марлевый тампон, приклеив его липкой лентой.

– Вам будет не очень приятно, когда вы будете все это отдирать, – прошептала сестра.

Пат нашел, что давление ее холодных пальцев успокаивает.

– Прижмите еще немного, – улыбаясь, сказал он.

Сестра Ортен улыбнулась в ответ и прижала пальцы к ленте.

Они стояли на расстоянии нескольких дюймов и их тела неизбежно должны были соприкоснуться. Пат почувствовал, что ее дыхание углубилось, лицо покраснело. Прижимавшая ленту рука слегка продвинулась и коснулась кудрявых волос на его груди. Пат прижал палец к губам, взял ее за руку и повел к себе в спальню, закрыв за собой дверь.

– Вы ей дали хорошее снотворное? – спросил он. – Она спит?

Сестра в ответ только улыбнулась. В темноте ее прыщи не были видны. Зубы ее блестели в лунном свете. Тонкая ночная рубашка вертикальными складками свисала с ее полных грудей. Без всяких вопросов или объяснений Пат подвел ее к кровати, снял с нее рубашку через голову и обнял.

– Господи, я ждала этого, – сказала она и уверенно потянулась к его уже стоящему члену.

У нее было крепкое тело с огромными, тяжелыми, но крепкими грудями с большими коричневыми кругами вокруг сосков, которые тоже были большими, и огромная область светлых волос внизу.

– Полегче, – сказал Пат, когда она завалила его на себя. – Вы имеете дело с раненым человеком.

Глава 16

Ребенка окрестили Себастьяном. Имя выбрала Конки – по имени Святого Себастьяна, мученика. Пат мог только вспомнить картину, виденную им в галерее Палатина во Флоренции. На ней был изображен сильный, красивый мужчина с телом атлета и лицом девушки. Он был привязан к дереву, а над ним летал улыбающийся ангел. В его горло была воткнула стрела, и кровь текла по обеим сторонам шеи. Другая стрела вонзилась в ногу На заднем фоне неясно виднелись пешие и конные фигуры.

За неделю до крещения его друзья с Малбери прислали корзину сыра "рикотта". Это был традиционный подарок отцу перворожденного мальчика. Пат мог только надеяться, что до них не дошли новости о том, что у него был за отпрыск.

Конни все время сидела у себя в спальне, почти не спускаясь вниз, и за ней ухаживали Эсперанца и медсестра. Отец Донато приходил не меньше четырех раз в неделю, как и Пиледжи. Молодой врач советовал пригласить специалиста для ребенка и психиатра для Конни. Но каждый раз, как поднимался этот вопрос, она угрожала, что снова впадет в истерику, поэтому эта идея была на время забыта. Пат не огорчался.

– Послушайте, доктор, – сказал он как-то Пиледжи. – Я вас уважаю. Я уважаю вашу профессию. Но неужели вы и в самом деле думаете, что врач может помочь этому существу наверху? Если бы Бог был милостив, он позволил бы ему умереть.

Пиледжи ничего не ответил.

– А что касается Конни, то она думает, что она – одна из римских мучениц. Она не примет помощи от психиатра, только от чертова святого. Пока вы удерживаете ее в умиротворении, я буду счастлив.

– Я сделаю все, что смогу, – сказал Пиледжи.

Не имея семейных обязанностей дома, Пат мог посвящать больше времени своей работе. Через шесть месяцев после рождения ребенка его перевели в Отдел детективов и приписали к Шестому детективному взводу, отвечавшему за Гринвич Вилледж.

Потратив часть новоприобретенных средств, он купил белый "линкольн капри", но оставил и старую машину, чтобы ездить на работу. Нежелательно, чтобы его сослуживцы видели новую машину – это только вызовет лишние пересуды. Машину он купил на имя Ала Сантини.

* * *

Сэм Мэсси в этом году был очень занят политикой. Маркантонио наконец умер, в бедности и немилости, а Десапио с помощью Костелло стал правителем Таммании во время предварительных выборов мэра. Лючезе, имевший поддержку Сэма и Дженовезе, поддерживал Импеллиттери против кандидата Вагнера, выдвинутого Десапио, но Вагнер с легкостью победил.

– Это, черт побери, будет нам помехой, – горько говорил Сэм Пату. – С Импи все было в порядке. Ты знаешь, у нас были к нему подходы. Он встречался с Лючезе и Томом Мэрфи.

– Их уже видели вместе, – сказал Пат.

Сэм пожал плечами:

– Это их дело. Кто знает, о чем они говорили? Но для нас это было удобно. Фрэнк Костелло уже неудобен для Семьи. Думаю, он слишком много о себе думает. Вито прав. Надо как-то освободиться от Костелло, но он слишком уважаем сейчас, чтобы просто от него отделаться.

Пату было лестно, что Сэм все больше и больше вводил его в курс внутренних дел организации. Рождение такого внука очень опечалило Сэма. Он посылал ему игрушки и одежду, будто бы им гордился. Трагедия сблизила его с Патом.

– Как ты думаешь, Пат? – спросил он однажды. – У нее будет еще ребенок?

– Если честно, Сэм, то я буду этим очень удивлен. Она действует так, будто боится, что такое произойдет снова. Думает, что Бог наказал ее за что-то. Ты знаешь, она как-то услышала разговор о Семье. Это было как раз перед родами, и она была очень расстроена. Я сказал ей, что в этом нет ничего особенного, но она впала в истерику.

Сэм понимающе кивнул:

– Совсем как ее мать. Она принесла мне много тревог в этом плане.

* * *

Проводя меньше времени дома, Пат чаще стал появляться на Малбери, где, играя в карты или бильярд, узнавал все новости. Поль Ганчи убеждал его прийти на заседание Итало-американской лиги. Поль возобновил старую дружбу с Поли Федеричи, который был вице-президентом лиги. Насколько Пат понимал, в этой лиге только болтали и ничего не делали. Говорили о великом итальянском наследстве, об установке статуй в разных частях города, о предубеждениях в школах, но членов лиги было не более двадцати пяти. Лучше всего члены лиги проводили общественные мероприятия – старомодный ужин со спагетти в ресторане на Малбери-стрит, пикник на озере Спринг с пивом и играми.

Элли все еще училась в Нью-йоркском университете, стремясь получить степень доктора, и Пат иногда заходил на сандвич или даже оставался на ночь. Секс с Элли стал лучше – менее диким и более спокойным, но ее постоянная болтовня о политике иногда надоедала ему, особенно когда она показывала ему вырезки из газет, где говорилось о жестокости полиции.

– Послушай, – говорил ей Пат, – что касается меня, то я никого не бью и не мучаю. Но если я попадаю в стычку и знаю, что противник вооружен, то вопрос в том, останется жив он или я, – вот и все, детка.

К середине декабря стали приходить рождественские открытки. Пат был удивлен тем, как много появилось v него знакомых. Пришли открытки почти от всех членов Итало-американской лиги, от знакомых с Малбери, от друзей по университету, школе и колледжу, а также от некоторых членов Семьи.

В прошлые годы рассылкой открыток занималась Конни, но сейчас, потеряв чувство времени с заслюнявленным ребенком в постели, она не могла думать о рождественских херувимах и Санта Клаусе. В этом году Пат Рождество не встречал.

Новый год Пат проводил в одиночестве, попивая виски и глядя на Гая Ломбарде по телевизору. У него было множество приглашений, но он знал, что если уйдет в эту ночь, Конни будет возмущена. Немного выпив, Пат решил зайти к ней. Открыв бутылку Асти Спуманте, он поставил ее на поднос вместе с двумя охлажденными стаканами и без пятнадцати двенадцать вошел в ее комнату.

– Счастливого Нового года, дорогая, – сказал Пат.

Конни тупо посмотрела на него, и он понял, что она уже приняла успокоительное. Осторожно поставив поднос у кровати и налив вина, Пат дал ей стакан. Она подняла его, тупо на него глядя, стакан наклонился, и немного пенистого вина пролилось на ее бледную грудь. Пат промокнул ее салфеткой, как ребенка, и ощутил возбуждение при виде этой все еще крепкой груди и безукоризненной кожи. Подняв стакан, он чокнулся в ней и еще раз сказал:

– Счастливого Нового года.

Конни пила вино, ничего не говоря, но глядя на него поверх стакана.

– Послушай, – сказал Пат, – это был тяжелый год, но были же и хорошие события. Я получил повышение, и скоро у меня будет степень юриста. У нас здесь прекрасный дом...

Пока он говорил, Кон ни допила вино, поставила стакан на ночной столик и скользнула под одеяло, натянув его до подбородка. Пат, осекшись, допил вино и сказал:

– Что же, спокойной ночи и счастливого Нового года.

– Ты бы выключил верхний свет, когда будешь уходить, – попросила Конни, и Пат так и сделал.

Когда он выходил из темной комнаты, Конни горько сказала ему вслед:

– Маленький Себастьян тоже говорит: "Счастливого Нового года".

Из своего кабинета Пат позвонил Элли Фогель и, к его удивлению, она оказалась дома и была одна. Схватив бутылку шампанского, он сел в свой "линкольн" и поехал в Вилледж. Элли ждала его, лежа голой в кровати.

Встав, Элли достала из холодильника красную икру, крекеры и плавленый сыр и поставила пластинку с музыкой Вивальди. Пат ни о чем не думал, а просто наслаждался моментом – не самый худший способ встречи Нового Года.

К своему дому Пат подкатил около десяти часов утра, чувствуя себя очищенным, отдохнувшим и совершенно измотанным – Элли мало чем отличалась от своих растений-хищников. Он сделал остановку на Бродвее у открытого маркета, чтобы купить апельсинов и свежего итальянского хлеба с семенами сезама. Придя домой, он сложил все это на кухне. Собираясь идти наверх, Пат услышал какие-то звуки из своего кабинета и заглянул в него. Конни стояла там в своем шерстяном купальном халате с распущенными по плечам волосами. Она смотрела через окно в сад.

– Что ты делаешь, детка? – спросил он. – Ты чувствуешь себя лучше?

Она обернулась:

– Я подумала, что могла бы прибрать в кабинете. Здесь такой беспорядок.

Но Пат заметил, что она не взяла с собой ни швабры, ни пылесоса.

"Ладно, – подумал Пат, – по крайней мере, она начинает проявлять хоть какой-то интерес. Может быть, это хороший знак".