Текст книги "Красный волк. Проклятый остров"

– Что он делает? Не пойму… – Ноэль, щурясь, вглядывался в ночь сквозь валящий снизу дым.

– Верёвки крепит, – Вилли коротко свистнул.

Человек на стене замер и присел, оглядываясь по сторонам. Вилли из просвета окна неистово замахал ему руками. «Макака», заметив его сигналы, помахал ему в ответ. Тут же на стене появилась ещё одна фигура, затем ещё и ещё. Моряки по верёвкам забирались на стену.

– Так! – Вилли с улыбкой до ушей жестами приказал всем отойти от окна. – Так! Слушай меня! Парни идут сюда на выручку. Отвлечём на себя! Убираем баррикаду, открываем двери, пускаем стрелы в проём и коридор. Они потянутся сюда, завяжем бой, парни ударят в спину. Вырвемся! Вырвемся и к воротам пойдём. Ноэль, возьми пятерых, охраняйте Эдмунда! Носилки делайте!

* * *

Генерал Грегор успешно обошёл мост на реке Фрин и снова вышел на дорогу. На рассвете колонну пехоты нагнал посыльный, отправленный им с капитаном Берроном. Он пристроился чуть позади генерала:

– Ваша Милость! Капитан Беррон выполнил порученное задание.

Генерал удовлетворённо кивнул.

– Ваша Милость! Там не триста воинов, как донесли дозорные.

– А сколько? – почти безразлично обронил Генерал.

– Около двух тысяч пехоты. Кавалерия – около двух сотен. Скрываются в лесу. Может, больше…

Генерал остановил коня. Обернулся на посыльного: в глазах его читалась растерянность.

– Воин! Ты ничего не напутал?

– Нет, Ваша Милость. Я нарвался на них, когда обошёл мост с востока. Хотел через лес… Встретил разъезд, ушёл от них ещё восточнее и выскочил прямо на лагерь. Еле ушёл! Погнались за мной, да я, как заяц – петлю сделал и на запад двинул. Рыцари там тоже были. При полном… Видал пять палаток со щитами гербовыми. Сержанты у кухонь крутятся. Значит, рыцари с копьями своими пришли.

– Ясно, ясно. – Грегор в задумчивости уставился на освещённый первыми лучами восходящего солнца горизонт. – Только бы Льенар проскочил… – сказал он как будто сам себе. – Так! Коня смени. И ко мне!

Посыльный ускакал в обоз, а Грегор двинулся шагом, бормоча под нос:

– М-да… Этого мы не предусмотрели. Не ждали… Не ждали. Значит, готовились они сами к нам топать. Да мы опередили чуток. Теперь я у них в тылу. А между ними и «Мостом вдов» несчастный Беррон с сотней пехотинцев корчит из себя целую армию. Почему они стоят? Почему не идут на север? Может… просто ночёвка? И сейчас они уже гонят моего Беррона по степи? Или гибнет он там героически? Повернуть? Ударить в спину? Продолжить идти в Рейм? Тогда, если они узнают, что к Рейму подходит армия, бросят всё и пойдут за мной? Или, наоборот, ринутся к нам опустошать Фортресс?

Проехав в задумчивости ещё сотню футов шагом, Грегор остановился.

– Говорил я вам!? – закричал он озабоченно во весь голос, – Говорил!

Проходившие мимо копейщики остановились и уставились на генерала, который поднялся в стременах и грозил кулаком то на север, то на юг.

– Влипли, вашу мамашу! Мы… туды-растуды! Влипли! Этот там! Тот к нему летит! Кораблики плывут! Оставили дом… Вот что делать?! – Генерал взмахнул в отчаянии руками и рухнул в седло так, что у коня дрогнули копыта. – Ну?! – гаркнул он глазеющим на него с открытыми ртами копейщикам, – Чего встали? Рты раззявили! – копейщики нервно переглянулись, – Обратно пошли! Воевать будем…

* * *

Моряки ворвались в замок через центральный вход и ринулись по лестницам на второй этаж, туда, где находился пиршественный зал. Неожиданная атака застала осаждающих врасплох, они так были увлечены и так наслаждались поджогом помещений под залом, что многие оставили своё оружие в стороне. В то же время двери зала распахнулись и со свистом полетели стрелы. Они стремительно поражали цель – ранили и убивали осаждающих. Такой натиск с двух сторон эсборцы не выдержали. Они поднимали руки и падали на колени перед нападавшими, пытаясь сдаться, но бородачи с севера со взглядом, полным безразличия, а некоторые даже с жестокостью и ненавистью во взоре, наотмашь рубили головы и насквозь пронзали спины склонившихся перед ними. А если кто-то вдруг пытался оказать хоть какое-то сопротивление, оставляли истекать кровью без рук и без ног.

– Кто главный? – кричал Вилли, протискиваясь сквозь толпу радостно обнимающихся моряков и гвардейцев, – Главный кто?!

– Сынок! – позвал его адмирал, – Я здесь! Где Эдмунд?

– О! Ваша Милость!

– Брось! Просто адмирал. На море экономят слова. Где Эдмунд?

– Он при смерти!

– Сынок, прошу, не шути так!

Длинная седеющая борода адмирала затряслась.

– Стрела прям в сердце, – Вилли ткнул себя в грудь большим пальцем, – Вон, – он мотнул головой в сторону, – Несут на носилках. Говорят, если б не медальон, прям бы на месте… Того… А так…Без сознания он… Какие тут шутки!

Лиам бросился к монахам, которые несли носилки, и, отстранив одного, схватил одну из ручек.

– Адмирал! – продолжил Вилли, – Мы вооружимся трофейным и попробуем взять ворота. А вы со своими ребятами посмотрите, что творится в донжоне. Хорошо бы захватить его. Да, и ещё вот что… Чёртов Виктор бежал каким-то тайным ходом. Уж не там ли он?

– В таком случае, он там и заперся. Ты же знаешь, донжон нахрапом не взять…

– Посмотрите там, а мы бросимся на ворота и стены. А что там за десант? Это вы?

– Полтысячи Глотчерских змей!

Вилли присвистнул.

– Пропал Рейм! Ой-ой… Хорошо, что они с нами, а не с ними… Даже не знаю, пускать ли их в замок, если попросятся, – и Вилли, заржав во всё горло, побежал к воротам, увлекая за собой вооружившихся трофеями гвардейцев.

Это кровавое утро Рейм запомнит навсегда. Наёмники Глотчера не знают пощады. К полудню город полыхал одним большим пожаром. Горело всё, и всё обращалось в пепел. Повсюду валялись изувеченные трупы городских стражников и простых горожан. Они застыли в причудливых позах, прихваченные морозцем. Заледеневшие их лица были спокойны от того, что их предсмертные мучения наконец-то закончились. Брусчатка улиц стала скользкой от замёрзшей крови. Городские стены и все ворота были захвачены. Замок полностью принадлежал фортрессцам. Донжон оказался пуст, если не считать десятка стражников, застигнутых врасплох и отправленных к праотцам. Виктор Прозорливый бесследно исчез. Ни поиски, ни пристрастные допросы пленных придворных и стражников не дали результата.

Раненого Эдмунда уложили в покоях Виктора в донжоне. Монахи хлопотали вокруг него, беспрестанно меняя мокрые тряпки на лбу. Они никак не могли решить, что делать со стрелой, торчащей из груди короля. Все попытки привести Эдмунда в сознание были тщетны.

– Ну, что, Лиам? – в дверь заглянул Адмирал, – Нет?

Монах покачал головой:

– Подожди, Роб. Я выйду.

Адмирал вышел на лестницу и сел на ступеньки, прислонив косматую голову к стене. Через пару мгновений он задремал. Разбудил его брат Лиам, присевший рядом:

– На, Роб, выпей! – монах протянул ему оплетённую бутылку. – Своими силами не обойдёмся. Тут лекарь нужен. Иначе никак. Может, поищите в городе?

– Какой там! – оторвавшись от бутыли, прохрипел Адмирал. – Наши червячки даже детей не жалели. Я был в городе… – он махнул рукой и ещё приложился к вину, – Мясники, одним словом. Хранителя Эсбора подвесили за ногу на дереве, представляешь? Поймали его где-то у ворот, он в женском платье, хотел сбежать. Можно сказать, червячки около часа не замечали, что он не баба. Да… Где-то час не замечали, по очереди. Им, похоже, вообще всё равно… А потом заметили, и вот… Значит, за ногу подвесили, за одну. А к другой пару коней привязали и стеганули хорошенько. Теперь у Эсбора, можно сказать, два Хранителя. Вернее, две половины. Одна на дереве, а другая до сих пор по городу мотается за конями. Да, кстати, – вдруг оживился адмирал, – Ко мне тут подошла одна старуха… И ты знаешь, что интересно? Она сама дряхлая такая, невзрачная, в потёртом каком-то одеянии, но чистая, а пахло от неё фиалками! А я почему ещё удивился: зимой фиалками… Да и странно, как она осталась жива при такой резне. – Роберт пожал плечами. – Не знаю, может, цветочница… Так вот, – Роберт достал из-за пазухи расшитый жемчугом кисет, – Дала она вот это и сказала, голос у неё совершенно молодой, как у девочки пятнадцати лет, прям льётся–переливается. Удивительно, бывает же такое – у дряхлой старухи такой молодой голос! Так вот, говорит она: «Спящий проснётся, только вдохнёт».

– На! – он протянул кисет Лиаму. – А ещё она добавила: «Но только на час…».

– Вот так, да? – хмыкнув, Лиам осторожно взял кисет из рук адмирала. – Фиалками, говоришь? И плащ серый? Чистенький такой, да?

– Да-да. – невозмутимо ответил Роберт, медленно вставая, – Очень чистый. Необычная, такая старушка, знаешь ли… Я пойду, Лиам. Мне надо поспать. Мне уже не тридцать.

– Постой же! – уже в спину сказал монах, – Роб! Я рад, что меня тебе навязали.

– Увидимся! – Адмирал кивнул монаху, слегка улыбнувшись, и отсалютовал бутылкой, – Надо ещё запасы пополнить. Ты же должен вывести флот в море, лоцман! Старая ты портовая мидия!

Хихикая и напевая «Старая мидия в порту живёт…», Адмирал устало поковылял вниз.

– На час… – вспоминая слова старухи и в задумчивости крутя кисет в пальцах, бормотал Лиам, – Всего на час. И когда же этот час? Есть ли у нас час? Говер, Отец моих отцов и всего, что имеет сердце! Глаз Твой да зрит на нас непрестанно. Длань Твоя да сбережёт нас от дорог, не к Тебе ведущих! Направь на путь верный, прямой. Вручаю тебе всего себя!

Кряхтя, поднялся он со ступеней и, спрятав кисет за кушаком, вернулся к братьям.

* * *

Генерал Грегор вывел своё войско через лес прямо в лагерь обескураженных эсборцев. Не ожидая удара с юга, все дозоры эсборцы выставили с севера. Полный разгром трёхтысячного войска, подкреплённого пятнадцатью рыцарскими копьями, будут вспоминать в песнях ещё триста лет, как в печальных эсборских, так и в бахвальных фортресских. А лес, где произошла эта битва, с тех пор получил название «Лес Грегора».

Проведя в сёдлах почти двое суток, продрогшая кавалерия Фортресса приближалась к городским стенам Рейма. При её появлении в окрестных городках и деревнях люди прятались по домам, с грохотом закрывая ставни. Но Льенар проводил свой отряд через них, не останавливаясь. Он так торопился к отцу, что прибыл ещё до заката. Остановив коней на холме в миле от ворот Рейма, всадники вглядывались в городской пейзаж.

– Льенар, – наклонившись со своего коня, сказал Морис, – Я не уверен, но мне кажется, над воротами бело-голубое знамя…

– Вижу, вижу!

Льенар почувствовал, как к горлу подступает ком.

– Вижу, Морис. А ещё вижу дым. Много дыма. Похоже, город горит.

– Ваше Высочество! – монах указывал рукой вперёд, – Там всадник.

От городских ворот к ним во весь опор мчался наездник в голубом плаще.

– Вперёд! – скомандовал Льенар и рванул с места.

Через несколько минут они были рядом.

– Ваше Высочество! – спрыгнув на ходу с коня и неуклюже поклонившись, поприветствовал Льенара всадник, когда они встретились. – Рейм взят! Поторопитесь! Король Эдмунд ранен! Он в замке!

Льенар переменился в лице. Напряжённость сменилась тревогой. Пришпорив коня так, что с боков взмыленного животного потекла кровь, он устремился к воротам.

Проскакав галопом по пылающим улицам Рейма, Льенар влетел во двор замка. Приветственные крики со стен, бряцание оружием нисколько не впечатлили его. В растерянности он стоял посреди двора, вглядываясь в окна.

– Сюда! – услышал он голос сверху.

Из узкого окошка донжона высовывалась рука. Кто-то махал ему.

– Сюда, Ваше Высочество!

Взбежав по узкой винтовой лестнице, на которой двое не разойдутся, Льенар ворвался в открытую дверь бывших покоев Виктора. Лиам остановил принца за плечи. Тот хотел было вырваться, но монах крепко его удерживал.

– Ваше Высочество! Ради Говера! Спокойно!

– Пусти! – принц посмотрел на Лиама взглядом, который, по его мнению, должен был поставить наглеца на место.

– Я отпущу сейчас! Только послушайте! Король без сознания, в груди стрела. Не трясти, не дёргать. Очень аккуратно. Ладно?

– Всё плохо? – принц смягчился.

Лиам погладил его по плечу.

– Плохо, – монах потряс головой, – Плохо, но не сделайте хуже!

И он отпустил Льенара. Тот на непослушных ногах подошёл к отцу и опустился на край кровати, вглядываясь в бледное лицо родителя. Так сидел пару минут, потом оглянулся на Лиама.

– Без сознания почти сутки, – сказал монах, подойдя ближе, – Последнее, что от него слышали – это Ваше имя. Он очень ждал Вас.

– Не говори об отце в прошедшем времени, – принц строго посмотрел на монаха.

– Ваше Высочество, выйдем на лестницу.

– Говори тут.

Лиам, поколебавшись несколько секунд, стукнул два раза каблуком по полу. В ту же секунду два других монаха вышли за дверь, закрыв её за собой. Один спустился немного вниз по ступенькам, другой поднялся вверх с таким расчётом, чтобы не подпустить никого к двери и самим не слышать разговора. Лиам проверил окно и подошёл к принцу. Опустившись перед ним на колени, он привлёк голову принца к своей так, что его губы оказались у самого уха Льенара, и накрыл их обоих своим просторным голубым капюшоном. Так, скрытые тяжёлым, пропахшим потом и пылью капюшоном Лиама, под бдительной охраной двух монахов они проговорили почти до заката. Наконец монах скинул с их голов капюшон и, постанывая, поднялся с колен. На левой смуглой щеке его расплылось красноватое пятно, на бледном лице Льенара такой же краснотой выделялась правая щека. Монах отошёл в угол и в изнеможении сел на скамью, вытянув ноги. Льенар смотрел на него, не сводя глаз. В руке принц держал расшитый жемчугом кисет.

– Он может умереть в любую секунду, – Лиам постучал себя пальцем в грудь, – Если бы не медальон вашей матушки, это случилось бы мгновенно.

Льенар обречённо взглянул на кисет.

– Ты побудешь со мной?

– Как пожелаете, Ваше Высочество, – Лиам встал и поклонился.

Льенар распустил узелок на кисете, но вдруг замер в нерешительности.

– Подождите, – Лиам подошёл к постели, – Я подержу ему руки, чтобы он не схватился за стрелу. Давайте.

Принц поднёс раскрытый кисет к ноздрям Эдмунда. Единственный факел, горевший в изголовье, затрещал и тут же потух, погрузив комнату в темноту. Лишь полоса лунного света из узкого окна-бойницы лежала на каменном полу. Прислушиваясь к дыханию отца, Льенар приблизился к его лицу. Вдох, трепещущий, как свеча на ветру. Тишина. Ожидание. Выдох. Короткий и сильный. Словно морская волна, ласкающая песчаный берег, дыхание отца касалось лица принца. Снова дрожащий вдох. И тишина…

– Как я рад, что ты здесь, – вдруг в темноте раздался голос Эдмунда. Он казался совершенно обычным, будто не лежал он при смерти, не терял сознания на сутки, – Лиам, можешь отпустить!

– Отец, я здесь… Я здесь, – зашептал Льенар почти на ухо королю.

– Да, да, Льенар, ты здесь, а я должен уйти. Лиам! Не нужно света!

Монах уже было взял факел, чтобы зажечь его, но тут же вернул его на место.

– Я оставлял тебе Фортресс на две недели, но, как видишь, он теперь твой навсегда. Эсбор теперь тоже твой. Лиам! Утром проведите церемонию! Король Фортресса и Эсбора теперь – Льенар! – Эдмунд улыбнулся, – Прости, мальчик мой, что не успел навести тут порядок. Но ты справишься. Я знаю, и я верю в тебя. Ты обязательно справишься! Никому не доверяй, кроме братства. Ещё один человек предан мне был. Это Чарлиз. Но дни его сочтены. Надеюсь, Морис скоро займёт его место, и так же, как отец его был верен мне, он будет верен трону Фортресса, а теперь ещё и Эсбора. Прости, если уделял тебе недостаточно внимания в детстве, я всего лишь хотел сделать из тебя настоящего мужчину…

Рука Эдмунда легла на ладонь Льенара. Она была холодна. Никогда он не держал в своей руке холодную руку отца. Его большие, надёжные руки всегда были тёплыми. Когда он гладил его по голове в детстве, когда жал его руку в юности. И пахли эти руки по-особенному, пахли любовью и заботой. Руки самого близкого для него человека. Сейчас же, здесь, в темноте эсборского замка, рука, которая коснулась его ладони, была холодна и слаба.

– Твоя мать и сёстры заждались меня. – продолжил Эдмунд. – Я уже вижу их силуэты где-то там, вдалеке. – Лиам! – позвал король, – Убери стрелу.

– Но, Ваше Величество! Нет…Я не могу.

– Не бойся, Лиам! У меня ещё есть время. Я хочу, чтобы ты с братьями переодел меня в рясу и принял наконец в братство.

– Я… Не в праве. Только Веко…

– Лиам! Завтра утром ты узнаешь от гонца, что Веко умер на рассвете. Теперь ты – Веко, и я верю в тебя. Давай! Вынь стрелу и позови братьев. Льенар, ты должен уйти. Встретимся по ту сторону зарниц. Прощай, сын!

Эдмунд убрал свою руку из руки сына, и Льенар робко повиновался. Он медленно пятился к выходу, пытаясь рассмотреть лицо отца. Но слёзы размывали очертания и без того терявшегося во мраке лика.

– Прощай, отец.

Глава VII

По утрам ощущалась прохлада надвигающейся осени, но к полудню возвращалось лето, прощаясь зыбким теплом. По традиции, устоявшейся веками, в сентябре устраивалась королевская охота. Загодя псари и конюшие начинали готовить животных. Собакам уменьшали пай, псари устраивали травли. Чесали и стригли лошадям гривы, заплетая локоны в причудливые косички. Чинили и меняли упряжь. Егеря примечали тропы и выпасы. Весь двор жил в предвкушении предстоящей не то забавы, не то церемонии. Всё должно было быть безупречно. Каждый из придворных, обязанных явиться на охоту, по мере своих возможностей или обновлял костюм, или чинил старый. И если рутинная охота была мероприятием исключительно мужским, то на королевской можно было встретить женщин и девушек в пышных праздничных нарядах, грациозно расположившихся в специально изготовленных дамских сёдлах. Жёны и дочери наравне с заядлыми охотниками – мужьями и отцами – принимали участие в этой церемонии. Девиц забавляло и веселило такое приключение. Азарт гнал по жилам молодую кровь, адреналин будоражил сознание при виде оружия, дикой природы и в целом всего антуража происходящего. А вот степенным матронам охота доставляла массу неудобств. Но виду подавать нельзя, и они мужественно переносили все тяготы этого дня, успокаивая себя мыслями, что в следующий раз они сядут в седло лишь через год.

Молодой король Льенар не сразу встал с постели. Он долго валялся в кровати и думал о предстоящей сегодня охоте. Она и радовала его, и тяготила.

«Вот бы оторваться ото всех и затеряться в чаще. Да разве скроешься? – рассуждал он, – и кто придумал таскать весь двор по лесу… Неужели им не хватает пирушек в замке?! Ну, хоть не в четырёх стенах, и то хорошо…»

Ему крайне надоели бесконечные приёмы, надоели напудренные девушки, увивающиеся вокруг него, их родители, мечтавшие, чтобы он обратил внимание на одну из дочерей. Размышления молодого короля прервал еле слышный стук. Дверь в спальню бесшумно открылась, и в комнату вошли слуги с кувшином воды, тазом и свежим платьем. Льенар нехотя поднялся и начался утренний туалет.

– Пошлите за Морисом, – приказал король, вытирая лицо белоснежной салфеткой с королевском монограммой, вышитой золотом.

Через несколько минут появился молодой Хранитель Большого Ключа. Он тихо вошёл и встал в углу, приглаживая растрёпанные волосы. Морис ждал, когда король заметит его.

Слуги, покончив с туалетом, наконец удалились, и молодые люди остались одни.

– Морис, друг мой! Ты забыл, как на прошлом совете Генерал назвал тебя выскочкой?

– Ваше Величество! Этот старый пень вечно меня третирует, он явно…

– Морис, как думаешь, дело в возрасте? – перебил Хранителя король.

– Да знаю я, почему он окрысился. Когда мой отец преставился, он спал и видел, как бы протащить своего братца на его место.

– Одна сорока принесла мне на хвосте, что позавчера ты вернулся из города на рассвете.

– Но…

– Не перебивай, Морис! – тоном наставника прервал его король. – Вернулся перед рассветом, навеселе и не один. С девицей. Говорят, дочка портного…

– Сапожника, – вздохнул Морис, опустив голову и приняв смиренный вид.

– Э-э-э… Сапожника, – передразнил его Льенар. – Не мог что-нибудь получше найти? Мало при дворе девиц?

– Ваше Величество, она просто красавица! Божество! Со мной происходит что-то невообразимое, когда она рядом! А какая она кудесница в любовных утехах…

– Всё, хватит, Морис! Я не в настроении выслушивать подробности твоих любовных похождений!

– Она прелестница, Ваше Величество! Лесная голубка… Стройна и скромна. Очаровала, что же сделать! Устоять перед ней было невозможно…

– Как, впрочем, и перед каждой предыдущей!

– Я могу объяснить…

– Довольно! – отрезал Льенар.

– К тому же она полезная девушка, – не унимался оправдываться Морис, однако уже не так эмоционально, – У неё в знакомых парочка эсборских купцов.

– И что же с этого?

– Она рассказывает мне про них весьма занятные вещи…

Тут отворилась дверь, и слуги внесли завтрак. Поверхность просторного круглого стола очень быстро была заставлена блюдами. Суп из голубей, жареный каплун, бараньи котлеты размером с ладонь, нашпигованные чесноком и травами, овощное пюре с пшеничными гренками, оленья ветчина и варёные яйца с грибным соусом. Довершала этот кулинарный ансамбль королевского завтрака бутыль прохладного вина. Комната наполнилась ароматами, и, поторопив слуг удалиться, Льенар и Морис расположились за столом друг напротив друга. Принявшись трапезничать, они продолжили прерванный разговор.

– Так что там с этими эсборскими купцами? – напомнил Льенар.

– Да, да! – радостно отреагировал Морис, стараясь не отрываться от еды, – Так вот… Когда эти двое, изрядно набравшись пивом, начинают спорить, у них проскакивают такие словечки, что даже дочка сапожника поняла, что они вовсе не купцы.

– Шпионы? – король сделал наигранно серьёзное лицо.

– Льен… – Морис осёкся, учтиво покашляв, – Ваше Величество! А ведь возможно, что и шпионы. Или и того хуже…

– Морис, – Льенар серьёзно посмотрел на друга, – У тебя огромная сеть лазутчиков, шпионов, осведомителей. Твой отец достиг в этом деле таких высот!.. И тебе всё передал. Но ты смог расширить эту сеть всего за пару лет. Не пристало Хранителю с девками по городу гулять, да ещё в нетрезвом виде.

Морис хотел было что-то сказать в своё оправдание, но Льенар не дал ему открыть рта.

– Нет, ты послушай! Я серьёзно! Не знаю, каких ты там шпионов ловишь, но знаю точно, что лицо ты теряешь. И, между прочим, при этом моё лицо тоже страдает!

– Ваше Высочество, есть вопросы, которые я не могу доверить…

– Морис! – Льенар стукнул пальцами по столу. – Не искушай меня! Завязывай с этой публичностью. Делай, что считаешь нужным, но чтоб ни одна подзаборная собака не видела тебя в неподобающем виде! Ты, чёрт подери, Хранитель Большого Ключа! Второе лицо в королевстве!

– Пока ты не женился! – хохоча, перебил Морис. – Тогда у королевства появится более симпатичное второе лицо!

Льенар схватил со стола кусок пшеничной лепёшки и бросил через стол в Мориса. Тот хотел увернуться, но лепёшка угодила ему прямо в лоб. Насмеявшись от души и как следует позавтракав, молодые люди встали из-за стола.

– Ну, что? – Льенар приобнял Мориса за плечи, – Готов?

– Если, Ваше Величество, Вы про охоту, то я, конечно, предпочёл бы остаться и приглядеть за кухарками да служанками. Чтобы к вашему возвращению всё было как надо.

– Я тебе пригляжу! Поскачешь со мной рядом. Как в тот ледовый рейд! Помнишь?

– Такое не забывается. Ну а моя Джоанна с папашей будут?

– Девиц будет полным-полно. Что тебе Джоанна? Разве тебе уже не всё равно?

* * *

В тронном зале появления короля ожидал весь высший свет двух объединённых королевств: Фортресса и Эсбора. Фортресские бородачи с вьющимися чёрными волосами ниже плеч в сопровождении своих красавиц-жён и дочерей в модных для Фортресса чёрных бархатных охотничьих костюмах, расшитых жемчугом и серебром. И, словно в противовес им, светловолосые гладковыбритые эсборские вельможи с семьями, сплошь облачённые в красное с безумными перьями в головных уборах. Фортрессцы ощущали себя хозяевами, и надо отдать им должное, вели они себя гостеприимно. Ни в чём нельзя было заподозрить неприязнь к гостям или, не дай Говер, нелюбовь. Эсборцы же изо всех сил старались делать вид, будто не было три года назад той ужасной резни в Рейме, в которой почти у каждого погиб кто-то из родных. Не было будто поражения в лесу Грегора, наложившего тень позора на эсборское воинство. И не было никогда короля Виктора, таинственно исчезнувшего во время всех этих событий. И те, и эти понимали, что как никогда обоим королевствам нужен мир.

– Его Величество король Фортресса и Эсбора – Льенар Вильгемонт! – громогласно провозгласил церемониймейстер, отстучав положенные три раза жезлом по полу.

Чёрно-красный зал склонился в приветственном поклоне. Не склонив голов, остались лишь несколько человек, стоявших у стен. Крупные, с суровым взглядом мужчины внимательно следили за гостями. С момента смерти короля Эдмунда братство взяло на себя тайную охрану короля.

И вот появился молодой король. Он вошёл в зал, олицетворяя собой надежду на мирное сосуществование двух народов под одной короной. Черноволосый, гладко выбритый Вильгемонт был облачён в чёрный охотничий костюм с красной оторочкой и подпоясан красным же кушаком. Льенар коснулся двумя пальцами правой руки левого запястья, приветствуя тайным знаком членов братства.

Церемониймейстер двинулся в сторону выхода из зала, постукивая жезлом, при этом склонившиеся в поклоне придворные расступались, не разгибая спин и образуя проход для короля. За правым плечом Льенара шествовал, высоко задрав нос, Морис. Он, широко улыбаясь, неприкрыто наслаждался своим положением. Пусть в нём не было той утончённой красоты Льенара и таких же длинных густых волос, но он компенсировал это безумным обаянием, острым умом и чувством юмора. Морис носил короткую бороду, а его тёмно-русые волосы были прямы и доходили почти до плеч. Высмотрев двух молодых эсборских красавиц, Хранитель открыто им подмигнул, чем вызвал у них улыбки и удивлённый взгляд их отца, стоящего рядом.

– Морис, – прошипел Льенар, – Я всё вижу!

– Но, Ваше Высочество! Их папаша явно не сапожник, – прошептал в ответ Морис.

– Их папаша… – возмутился король, – Их папаша – Великий Князь Корнфилский, племянник Виктора.

– Да знаю я. На последнем совете ты сам говорил об объединении знатных родов Фортресса и Эсбора. Чего ж мелочиться…

– Убью! – пригрозил король, спускаясь по лестнице во двор. Он еле сдерживал смех.

Кавалькада охотников под звуки рожков высыпала из ворот города. За подъёмным мостом их ожидали королевские псари, едва сдерживая рвущихся собак. Слившись в единый поток, охота направилась в лесные угодья Вильгемонтов.

У края леса их поджидал обер-егермейстер. Дюжина егерей за его спиной стояли с подносами наготове. Поприветствовав короля и его гостей, обер-егермейстер отдал приказ:

– Разноси!

И егеря принялись обносить охотников имбирным элем.

– Строго по одной чаше, не больше! – периодически выкрикивал обер-егермейстер. – Замеченные в употреблении большего количества к охоте не допускаются! – И он щёлкал в воздухе бичом.

– Отказываться возбраняется! – покрикивал он на чопорных дам, воротящих нос от чаш.

Дамы кривили лица, затыкали носы, но через силу тянули из чаши ядрёный напиток. Что касается мужчин, то те пили по-разному: одни махом выпивали эль и громко вдыхали носом, а уже на выдохе довольно мычали и утирали перчатками рты, другие неспешно, с довольной блаженной улыбкой на устах, небольшими глотками смаковали эль и при этом облизывали губы и причмокивали. Гости распивали свой эль, не спускаясь с коней, перекидываясь шуточками и глазея друг на друга.

– Смотри, Морис! – наклонившись к Хранителю, шептал король. – Это же просто смешно – они разглядывают друг друга… Кто как одет, у кого какой конь… Они красуются!

– Ваше Величество, не будьте ханжой. Для них это праздник. Забава. Они ещё целый год будут обсуждать наряд графини Буль-Буль, коня герцога Ква-Ква и как барон Бульон свалился на задницу прямо в болото, – Морис приветственно поднял свою уже опустевшую чашу в сторону очередной блондинки, – Нравятся мне эсборки! Они такие румяные… Какие-то они… Сочные! Не то что наши поганки. Хотя всё-таки и среди поганочек находятся вполне съедобные варианты. Вон та, например, на мой взгляд и вкус, как раз их таких.

– Доклад пикера! – прокричал обер-егермейстер.

Гости, зная порядок, дружно побросали чаши в траву. Раздалась короткая трель рожка, и все приготовились слушать. Пикер – управляющий всей охотой егерь – выехал в середину всей компании и привстал в стременах. Все вокруг затихли, и только собак невозможно было успокоить. Пикер уверенно начал свою речь:

– Господа! Травля лисицы! – голос его был хриплым, он старался перекричать собачий лай. – Борзые встают здесь вдоль кромки. На триста ярдов, не ближе. Не толпитесь! Гончие зайдут через запад и погонят зверя. Напомню: со своры спускать только ближних! Или две, если между пойдёт. Остальные могут только принимать зверя! Больше свор не спускать! – Он сделал паузу, откашлявшись в кулак, и в конце добавил:

– Разъезжайтесь! Доезжачие вперёд!

Псари с гончими на длинных поводках устремились в лес, забирая вправо. Конные охотники, шутя и бахвалясь, неспешно начали распределяться вдоль кромки леса. Борзятники семенили рядом, прислушиваясь к лаю, доносящемуся из леса.

– Далековато уходят, – генерал Грегор нагнал Льенара с Морисом, – Так они вглубь загонят.

– Уверен, что господин обер-егермейстер позаботился о подсадке, – ответил Морис, оглядевшись, не услышит ли кто. – Где-нибудь в подлеске сидят пара егерей с мешками. А в мешках у них две-три лисицы, пойманных ещё неделю назад. И сидят бедолаги в кустах с самого раннего утра. И точно у одного из них есть фляга. И во фляге точно не имбирный эль. И если они там не перепились, будет нам лиса.

Льенар поморщился своим мыслям, но ничего не сказал. Грегор же, неодобрительно помотав головой, пришпорил коня.

Заняв позиции, охотники застыли в ожидании, вглядываясь в лес и внимательно слушая лай гончих.

– Слышишь Верзилу? – Льенар приложил руку к уху, – Вот, вот!

– Может, и Верзила. А может, Звонарь… Но точно гонит. – Морис свистул борзятнику, указывая рукой в сторону лая, – Верзила?

Борзятник кивнул:

– Гонит. На нас идёт.

Шутки и смех утихли. Охотники, насторожившись, подобрали поводья. Из леса нёсся лай погони. Наполненный азартом, он приближался всё ближе и ближе. Пикер на гнедом мерине встал напротив места, где, судя по лаю, должна была появиться добыча, и поднял красный вымпел. Борзые перестали огрызаться и виться на поводках. Они напрягли слух, тихо поскуливая. Всё замерло, обратившись к лесу, в дрожащем ожидании добычи.