Текст книги "Герои подводного фронта. Они топили корабли кригсмарине"

Сергей Прокофьевич Лисин

Мало кому из советских подводников Великой Отечественной войны выпали такие испытания, как Сергею Прокофьевичу Лисину. Его боевая карьера была короткой и яркой, как жизнь падающей звезды. «Автор» самого результативного похода советской подводной лодки в годы войны оказался в плену, но с честью выдержал все выпавшие на его долю испытания и в 1945 году вернулся к службе на флоте. Расскажем о его жизни по порядку.

Сергей родился 26 июля (в переводе на новый стиль) 1909 года в городе Саратов в семье рабочего. Его отец Прокофий Алексеевич Лисин работал столяром-краснодеревщиком на мебельной фабрике, мать Аграфена Ивановна – работницей на табачном предприятии. Семья Лисиных снимала жилье в полуподвальном помещении, и если бы не революция, то единственной перспективой Сергея было бы повторение пути отца. Впрочем, даже и после 1917-го ни Сергей, ни его родители и не помышляли о другом. В 1919 году будущий ас-подводник пошел в начальную школу, в которой ему удалось отучиться только пять классов – крайняя нужда заставила пойти трудиться на мебельную фабрику. В том же 1925 году Сергей вступил в комсомол. Работал он самозабвенно и не избегал комсомольских поручений. Как активного комсомольца его, только что достигшего 20-летнего возраста, приняли в коммунистическую партию. Для него, как и для многих молодых людей того времени, с комсомолом и партией ассоциировались самые светлые надежды на будущее, на построение коммунистического общества, где каждый будет трудиться по способности, а получать по потребности. Ради этого молодежь 1930-х готова была ехать на край света и трудиться почти круглосуточно, невзирая на неимоверно тяжелые условия быта.

Внес свою лепту в строительство объектов первых пятилеток и Сергей – по призыву комсомола (к тому времени Лисина уже успели избрать членом бюро одного из городских райкомов ВЛКСМ) в составе семи тысяч добровольцев он уехал строить Сталинградский тракторный завод. Добровольцы прибыли в январе 1930 года, а уже 17 июня с наскоро собранного конвейера сошел первый трактор. Комсомольский секретарь не отсиживался в теплом кабинете, а начал осваивать новую специальность – ученика слесаря механосборочных работ. Любознательность, врожденная сообразительность и трудолюбие дали возможность Сергею освоить новую трудовую специальность в кратчайшее время. Этим он вызвал неподдельное уважение со стороны опытных рабочих. Как комсомольский вожак Лисин отличался живостью характера, неподдельным вниманием и заботой о рядовых комсомольцах. В нем не было ни йоты зазнайства или чванства, что так часто проявлялось в выходцах из народа, выдвинутых в вихре революционных перемен на ответственные посты. Так что нет ничего удивительного в том, что он был избран комсомольским секретарем и на новом месте. Параллельно с выпуском тракторов комсомольцы продолжали достройку завода, а Сергей, кроме того, все свободное время посвящал самообразованию. Ему было неудобно перед рядовыми комсомольцами за то, что он, их секретарь, мог бы допускать ошибки, вызванные недостатком знаний, или не ответить на вопрос из какой-либо области. Партийное руководство заметило старательность Лисина, и очень скоро он оказался на освобожденной работе – заведующим массово-экономическим отделом Сталинградского горкома ВЛКСМ, затем заместителем заведующего организационным отделом Нижне-Волжского краевого комитета комсомола. Казалось бы, жизнь вознесла 22-летнего молодого человека на необычайные высоты, можно было расслабиться и доживать жизнь партийным функционером. Но не таким был Сергей Прокофьевич и не для того он пошел в комсомол и партию!

События, в корне изменившие судьбу Лисина, пришлись на осень 1931 года. Сначала Сергея решили послать в Ленинград во главе шефской делегации ВЛКСМ – незадолго до этого Нижне-Волжский комитет комсомола принял шефство над Военно-морским училищем имени М. В. Фрунзе. Он с радостью взялся за исполнение этого поручения, тем более что имел на него свои виды. Спустя много лет писатель-маринист Всеволод Азаров задал Сергею Прокофьевичу вопрос о том, что побудило его стать моряком? Он честно ответил:

«– Как мне кажется, две причины повлияли на избрание морской службы. Во-первых, врезавшиеся в мое юношеское сознание образы героических революционных моряков Балтики, таких как Маркин, Дыбенко, Железняков, матросы, штурмовавшие Зимний дворец, защищавшие завоевания революции в годы гражданской войны. Их образы меня воодушевляли… И каждый из них, я это знал, был связан с Балтийским флотом, Лениным, городом, носящим имя великого вождя пролетариата. И вторая, чисто практическая, была связана с предстоящим призывом в Красную армию, с желанием получить дальнейшее хорошее образование, чтобы быть полезным народу, Родине.

Вот эти две причины, как ныне думается, и привели меня на флот»[71]71
  Азаров В. Б. Командир «С-7». О Герое Советского Союза С. П. Лисине. М., 1986. С. 17–18.


[Закрыть].

Неожиданно для руководства училища глава шефской делегации обратился с просьбой зачислить его в курсанты. Хотя вступительные экзамены того года уже завершились, для молодого коммуниста сделали исключение. Чуда не произошло – все три предложенные задачи по алгебре, геометрии и тригонометрии были решены на «неудовлетворительно». На иронический вопрос начальника училища Лисин, набравшись мужества, ответил: «Если примете, приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие!» В результате его зачислили курсантом штурманского дивизиона, входившего в состав существовавшего в то время в училище подводного сектора. Так Лисин стал подводником.

Последующие события показали, что Сергей свое слово сдержал. Начинать пришлось с подготовительного курса.

Молодой курсант активно работал на занятиях, а после их окончания неоднократно просил преподавателей позаниматься с ним дополнительно. Огромная жажда знаний и трудолюбие делали свое дело. Там же Сергей проникся огромной любовью к морю, чему не могла помешать даже обнаружившаяся слабость к качке. «Трави, но не теряй самообладания!» – говорили старые моряки, и он свято выполнял это требование. Уже к концу второго курса он вошел в число лучших курсантов и за успешно проведенную летнюю практику был премирован начальником училища. На четвертом курсе Лисину как отличнику предоставили персональную стипендию Центрального комитета ВЛКСМ. Потому неудивительно, что Сергей Прокофьевич был выпущен лейтенантом на месяц раньше основного потока в мае 1936 года.

Первым подводным кораблем, на котором пришлось служить впоследствии знаменитому подводнику, стала достраивавшаяся на Балтийском заводе в Ленинграде субмарина Щ-313. Ее экипаж только формировался, и постоянный командир – Иван Александрович Немченко – был назначен в августе. Осенью 1936-го лодка успела осуществить несколько пробных выходов в море и отработать первые задачи курса боевой подготовки, но с началом зимы Финский залив замерз, и учебу пришлось прекратить. Когда в мае следующего года залив очистился ото льда, команда уже знала, что вместо продолжения боевой учебы ей предстоит передислокация в состав Северного флота по Беломорско-Балтийскому каналу. Летом 1937-го Щ-313 перешла из Ленинграда в главную базу Северного флота – Полярный, после чего в соответствии с существовавшей в те годы системой наименования подводных кораблей была переименована в Щ-401. Накануне перехода на лодку назначили нового старпома старшего лейтенанта Михаила Петровича Августиновича, с которым Лисин сразу сдружился и от которого почерпнул немало полезного. Другим важным знакомством в жизни Сергея Прокофьевича стала молодая девушка Тоня, которая вскоре стала его любимой и единственной женой.

Долго служить на Севере Лисину не пришлось. Уже осенью того же 1937 года как отличного штурмана его направили на обучение в командный отдел Учебного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова в Ленинграде, который в мае следующего года он с отличием окончил. За распределением вызвали в Москву. Там Сергей Прокофьевич узнал, что его собираются назначить в Управление военно-морских учебных заведений. И снова, как это уже было в свое время в комсомоле, он не проявил ни малейшей заинтересованности в том, чтобы перейти на руководящую работу. Лисин просился назад, на подводные лодки, но ему отказали. Тогда пришлось «воспользоваться» личными связями. На встрече с бывшим комиссаром училища, а теперь начальником Политуправления ВМФ П. П. Лаухиным Сергей Прокофьевич страстно просил вернуть его на флот. «Значит, в Управлении вмузов служить не хочешь. А на фронт хочешь?» – спросил Лаухин.

В то время любому из советских людей было понятно, о каком фронте идет речь. С лета 1936 года весь мир напряженно следил за обстановкой в Испании, на полях которой развернулась схватка между силами Республики, которую поддерживали либеральные и коммунистические силы, и войсками мятежного генерала Франко, нашедшего поддержку у германских нацистов и итальянских фашистов. В республиканском военно-морском флоте имелось несколько подводных лодок, но их боевая деятельность по ряду причин оказалась далеко не блестящей. На нее в первую очередь влияло техническое состояние самих субмарин, которые длительное время не имели нормального технического обслуживания. Многие из кадровых офицеров и технических специалистов сбежали к франкистам, а морякам-республиканцам не хватало знаний, чтобы умело обслуживать свою материальную часть. К тому же командовавшие подлодками испанские офицеры в своем большинстве либо тайно симпатизировали мятежникам, либо не считали возможным убивать испанцев, оказавшихся «по другую сторону баррикады». Такое положение дел требовало замены офицерского корпуса подводных (да и не только подводных) сил на советских командиров, и Лисину посчастливилось стать одним из шестерых советских подводников, принявших участие в Гражданской войне в Испании. Первые наши подводники – Иван Алексеевич Бурмистров и Герман Юльевич Кузьмин – прибыли в Испанию в январе 1937 года, а Сергей Прокофьевич стал последним. Он прибыл в главную базу республиканского флота Картахену в конце июня 1938 года, где получил псевдоним дон Серхио Леон и назначение на должность старшего помощника подводной лодки С-4. Командиром этого корабля являлся уже упоминавшийся Г. Ю. Кузьмин. Под его руководством Лисин настойчиво изучал устройство иностранной субмарины, налаживал отношения с испанским экипажем. Уже спустя пару недель Сергей Прокофьевич вошел в круг своих основных обязанностей и даже научился отдавать команды на испанском языке. Ходить в боевые походы на С-4 ему не довелось, поскольку в августе субмарина стала в текущий ремонт, продолжавшийся фактически до момента окончания Гражданской войны. Тогда Лисина перевели на однотипную С-2, которой командовал другой талантливый советский офицер – капитан-лейтенант Владимир Алексеевич Егоров. Он служил на подводных лодках с момента окончания училища имени Фрунзе в 1933 году, в 1935-м экстерном сдал экзамены по программе Специальных курсов комсостава флота, спустя два года – точно таким же образом сдал выпускные экзамены УОППа. Как отличника и талантливого организатора боевой подготовки Егорова в 1936 году наградили орденом Ленина, что в то время являлось высшей наградой СССР. Встреча с этим одаренным подводником завершила формирование Сергея Прокофьевича как командира. С конца августа по конец октября С-2 совершила тринадцать кратковременных выходов в море в основном для несения дозорной службы у побережья или для перевозки почты из Барселоны на Балеарские острова, в ходе которых прошла более 6000 морских миль. Под руководством опытного наставника молодой офицер привык действовать уверенно в боевой обстановке. Правда, ходить в боевые атаки С-2 не довелось, хотя встречи с кораблями франкистов в море периодически происходили. Вот как Лисин вспоминал об одной из них:

«Однажды С-2, находившаяся у северного побережья Африки, обнаружила фашистский крейсер.

Егоров и Лисин решили атаковать вражеский корабль. Это свое решение они сообщили через переводчика комиссару.

Лисин уже начал прокладывать курс для выхода в атаку, но комиссар-анархист как-то странно медлил.

– Спроси, в чем дело, – сказал Егоров переводчику.

– Он опасается за судьбу лодки. Он против атаки.

– Но ведь там, где война, есть и риск, – требовательно говорит командир.

И пока шел этот недопустимый на военном корабле спор, время торпедного удара было упущено. К сожалению, так бывало не раз»[72]72
  Азаров В. Б. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть].

Тем не менее служба на республиканской С-2 не прошла даром. Именно на ней Сергей Прокофьевич научился решать тактические задачи, руководить экипажем и чувствовать себя уверенно в любой обстановке. Близкое знакомство с иностранной техникой и боевыми возможностями немецких и итальянских кораблей позволило ему сформировать свое собственное мнение о границах дозволенного для подлодок того времени. Это выгодно отличало его от 90 процентов остальных советских подводников, которые, варясь в собственном соку, имели преувеличенное представление о вероятном противнике, что в боевых походах зачастую оборачивалось скованностью и безынициативностью.

К концу 1938 года чаша весов в Гражданской войне окончательно склонилась в пользу франкистов и советское руководство поспешило отозвать своих специалистов домой. После испанской «стажировки» прекрасно зарекомендовавший себя Лисин считался уже опытным подводником, способным решать любые задачи. Еще 2 октября состоялся приказ наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова о назначении Сергея Прокофьевича командиром новейшей подводной лодки С-7, которая достраивалась на заводе «Красное Сормово» в городе Горьком (ныне Нижний Новгород) и должна была в ближайшем будущем пополнить ряды Краснознаменного Балтийского флота (КБФ).

С-7 принадлежала к подклассу средних субмарин последнего предвоенного поколения (так называемая IX-бис серия), пришедшего на смену знаменитым «щукам». Данный проект разрабатывался по советскому заказу немецки ми инженерами, а затем перерабатывался под установку советских приборов и механизмов. Тип С, или, как их называли на флоте, «эски», считались наиболее совершенными, удобными в управлении и хорошо вооруженными советскими лодками. Они были оснащены четырьмя носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами с двойным запасом торпед, двумя пушками – 100– и 45-мм, обладали скоростью в 19,5 узла и отличной маневренностью. Служило на «эске» сорок пять моряков, в том числе восемь человек командного состава. Из недостатков типа С можно отметить лишь сравнительно большие размеры – длина 77,7 метра и 840 тонн надводного водоизмещения, что затрудняло действия в мелководных районах, которыми столь изобилует Балтийское море.

Сразу после прибытия к новому месту назначения Лисин взялся за сколачивание экипажа и организацию помощи рабочим со стороны моряков в достройке корабля. А она затягивалась. С-7 была спущена на воду 5 апреля 1937 года, но только весной 1939-го, после того как Волга вскрылась ото льда, была готова к переходу в Ленинград по Мариинской водной системе. 3 июня лодка прибыла на Балтийский завод в Ленинграде, игравший роль сдаточной базы, где до сентября проходила швартовные испытания[73]73
  Швартовные испытания – испытания отдельных приборов и механизмов, когда подлодка стоит у причала на швартовых.


[Закрыть]. Между 25 сентября и 17 ноября субмарина полностью выполнила программу ходовых испытаний, но государственных пройти не успела из-за начала войны с Финляндией – Финский залив оказался в зоне боевых действий. Крайне суровая зима 1939/40 года привела к тому, что испытания возобновились только 20 мая 1940 года. Они завершились полным успехом 30 июня, и 7 августа на корабле подняли военно-морской флаг и его включили в состав ВМФ[74]74
  ЦВМА. Исторический журнал подводной лодки С-7.


[Закрыть]. В сентябре лодка перешла в Либаву[75]75
  Либава – ныне Лиепая, Латвия.


[Закрыть], где на тот момент базировались остальные корабли 1-й бригады подлодок КБФ, куда вошла С-7. После устранения нескольких мелких неисправностей и испытаний новых устройств с января 1941 года субмарина приступила к отработке вступитель ной задачи, а с начала апреля – курса боевой подготовки подлодок. Благодаря усилиям командира, сумевшего обучить и сплотить экипаж, а также продемонстрировавшего свои военные таланты, сдача задач курса осуществлялась без сучка и задоринки. До 16 июня были сданы на отличные и хорошие оценки все задачи, где оценивались способности командира и экипажа к управлению кораблем и ведению боевых действий в простых условиях обстановки. Подводники даже успели отработать четырнадцать учебных торпедных атак по эсминцу «Энгельс», имитировавшему корабль противника. Не вызывает сомнения, что до конца года экипаж успел бы перейти в первую линию и войти в число лучших на флоте, но судьба распорядилась иначе. Спустя три дня после сдачи последних задач С-7 вышла для несения дозора на входе в морские ворота Риги – Ирбенский пролив. Здесь она и встретила начало Великой Отечественной войны.

Первые два дня начало войны никак не ощущалось. Только в ночь на 24 июня с мостика находившейся в надводном положении «эски» обнаружили два торпедных катера, которые дали правильные опознавательные сигналы (случайно немецкий и советский опознавательный сигнал на эти сутки совпал). Немцы – а это была пара их «шнелльботов», вышедшая охотиться на наши корабли у латвийского побережья, – также некоторое время были сбиты с толку, но по силуэту опознали в подлодке противника. Начав сближаться с катерами для их лучшего опознания, Лисин внезапно подвергся торпедной атаке и артиллерийско-пулеметному обстрелу. Только своевременное переложение руля спасло корабль – одна из торпед прошла параллельно борту на расстоянии 1–2 метра. Сразу после этого лодка пошла на погружение. Она еще не успела уйти на глубину, как над ней взорвались четыре глубинные бомбы. Субмарину сильно встряхнуло, и она буквально упала на грунт на глубине 58 метров. Из-за короткого замыкания на электроподстанции в шестом отсеке возник пожар. В этой критической ситуации командир сохранил самообладание и спокойным и четким голосом отдал приказы о ликвидации возгорания. Спустя пару часов субмарина всплыла и для осмотра повреждений направилась в близлежащий порт Виндава[76]76
  Виндава – ныне Вентспилс, Латвия.


[Закрыть]. Опасность, которой подвергалась С-7 в этом боевом столкновении, не стоит недооценивать – спустя несколько часов эта же пара катеров потопила однотипную С-3, пытавшуюся вырваться из осажденной немцами Либавы. В самой Виндаве обстановка тоже была весьма беспокойной – в течение суток стоянки в порту артиллеристам «эски» пришлось принять участие в отражении восьми воздушных налетов. Осмотр повреждений показал, что от пулеметного обстрела пострадали находившиеся в надстройке трубопроводы системы вентиляции цистерн главного балласта. Продолжать поход с такими повреждениями было нельзя, и утром 25 июня С-7 перешла в Усть-Двинск, а спустя два дня из-за эвакуации порта – в гавань Куйвасте в Моонзундском проливе.

Обстановка, начавшая складываться с первых дней войны на Балтике, весьма отличалась от той, которую рисовали в штабе КБФ в ходе предвоенного планирования. Немцы не только не предпринимали попыток прорваться в Финский и Рижский заливы, высадить десанты на побережье, но даже не выделили для действий на Балтике сколько-нибудь крупных надводных кораблей. Лишь многим позднее в штабе Балтфлота поняли немецкий замысел: не вступая в крупные морские бои, дождаться, когда войска победоносного вермахта захватят с суши все советские военно-морские базы, включая Ленинград, после чего кораблям КБФ останется затопиться или попытаться интернироваться в шведских портах. На период до взятия Ленинграда немецкое морское командование планировало ограничиться лишь сковывающими действиями, такими как постановка мин, налеты небольших сил авиации и набеги торпедных катеров. Немецкое судоходство на Балтике было сокращено до минимума, а трассы перехода судов перенесены на 5-метровую изобату[77]77
  Изобата – линия, соединяющая отметки с одинаковой глубиной.


[Закрыть]. Эта мера полностью оправдала себя – существовавшее до войны наставление запрещало советским подводным лодкам действовать в районах моря с глубиной менее 24 метров, что в условиях мелководного Балтийского моря приводило к тому, что субмаринам приходилось держаться на расстоянии 10–15 миль от побережья, наблюдая, как суда проходят на большом расстоянии от них.

Именно в такой обстановке проходил июльский 1941 года поход С-7 на позицию между Либавой и Виндавой, которые к тому времени уже были захвачены немцами. Несколько раз командир обнаруживал отряды боевых кораблей, но каждый раз подлодка оказывалась далеко от берега и не успевала выйти на дистанцию торпедного залпа. Вечером 19 июля Лисин наблюдал, как мимо Виндавы в Рижский залив проследовал конвой, о чем он доложил в штаб флота, но царившая там в первые недели войны неразбериха привела к тому, что радиограмма не дошла до получателя. 21 июля подлодку отозвали с позиции, и на следующий день она перешла в Таллин. Несмотря на то что субмарина ни разу не вышла в атаку, командование отметило активность Сергея Прокофьевича и даже объявило ему благодарность. На фоне действий других подлодок КБФ поход С-7 выделялся в лучшую сторону, но в условиях многочисленных ограничений, накладывавшихся на командира разработанными до войны инструкциями и наставлениями, с одной стороны, и сокращения вражеского судоходства, с другой стороны, «эске» Лисина в 1941 году так и не удалось открыть боевой счет.

В конце июля С-7 перешла из Таллина в Кронштадт, где ей предстояло пройти послепоходовый ремонт. Пока она стояла в доке, нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов отдал приказ, согласно которому всем балтийским «эскам» предстояло перейти на Север через Беломорско-Балтийский канал. Подготовка к переходу была начата незамедлительно, но еще раньше, чем она завершилась, 30 августа немцы вышли к Неве восточнее Ленинграда, перерезав тем самым маршрут предстоящего перехода.

Обстановка, сложившаяся на южных подступах к Ленинграду, была необычайно тяжелой. Еще с 8 августа немцы развернули генеральное наступление на город, вышли к Неве, а 8 сентября к берегу Ладожского озера, перерезав тем самым сухопутную связь города с остальной страной. Одновременно их дивизии наносили непрекращающиеся удары на ленинградском направлении через Красногвардейск (ныне Гатчина), Пулковские высоты и вдоль берега Финского залива. Нашим войскам пришлось оставить южные пригороды, и в бинокль немецкие офицеры уже могли наблюдать в солнечный день купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости. Казалось, еще немного, и город падет. На этот случай все корабли КБФ, включая субмарины, были приготовлены к подрыву и затоплению. В этой обстановке в штабе бригады подлодок (в начале сентября все подводные силы КБФ были сведены в одну бригаду) был разработан план прорыва лодок через Балтийские проливы. В годы Первой мировой войны этим маршрутом на Балтику проникли несколько британских субмарин, а в 1939 году в обратном направлении прорвались польские подлодки «Вилк» и «Ожел». Трудно сказать, насколько реальным был разработанный в штабе бригады план, особенно если учесть, что советским лодкам предписывалось прорываться не через более глубоководный пролив Малый Бельт, а через разделяющий Швецию и оккупированную Данию пролив Эресунд, глубины на котором в самом мелком месте составляют 8–8,5 метра. Пройти такое мелководье в подводном положении «эски» не могли, а проход в надводном был практически самоубийственным мероприятием. Тем не менее экипажи группы, куда входила и С-7, взялись за подготовку к прорыву, шансы на успех которого сами моряки оценивали как один на миллион. К счастью, вскоре обстановка начала стабилизироваться. После этого была отменена и операция по прорыву на Север. Вместо нее вечером 28 сентября С-7 вышла к острову Лавенсари, где находилась в готовности на тот случай, если немецкий флот попытается войти в Финский залив и поддержать огнем своих орудий наступление на Ленинград. Подобных попыток, как известно, немцы не предприняли, и утром 21 октября субмарину вернули в Кронштадт. Там Лисин получил весьма необычную боевую задачу – выйти в Нарвский залив, откуда по ночам вести обстрел береговых объектов, где, по данным разведки, противник сосредотачивал войска и запасы военных материалов. Сергей Прокофьевич с максимальным качеством выполнил и это задание. В течение нескольких ночей субмарина выпустила по берегу более четырех сотен снарядов, но причиненный ими ущерб в целом оказался незначителен. Из-за сложности с определением своего места относительно находившихся в глубине территории береговых целей большая часть снарядов упала на пустыри, пострадал лишь кирпичный завод в селении Асери. Впрочем, такие обстрелы и не могли иметь иного результата. Когда их план был выполнен, командование предложило Лисину задержаться на позиции на столько дней, на сколько он сочтет возможным. Штурман С-7 Михаил Хрусталев так описал связанные с этим события в своем походном дневнике: «Меньше всех отдыхает командир корабля. И в то же время он заботится, чтобы каждый из нас использовал любую возможность для отдыха. У команды приподнятое настроение: возвращаемся в Кронштадт. Мы уже подошли к бую Лавенсари, когда командир приблизился к моему столику, взял раскрытую книгу. Посмотрел название: Бальзак «Утраченные иллюзии». Рассмеялся: «Как раз определяет наше настроение». Я не понял. Он пояснил: «Поворачиваем назад, штурман. Приказано, если достаточно продуктов и топлива, оставаться на позиции до 15 ноября». Топлива действительно на несколько суток, продуктов тоже. Но вот пресной воды всего на два дня. Коммунисты и комсомольцы лодки пошли на новые суровые лишения. Выдачу воды сократили, а для супа Шинкаренко предложил использовать соленую воду. Шкурко (фельдшер подлодки. – М. М.) тревожился: люди могут заболеть. Но кок недаром считался на лодке магом и волшебником. Из матросов никто и не догадывался, что суп сварен с добавлением морской воды»[78]78
  Цит. по: Азаров В. Б. Указ. соч. С. 47–48.


[Закрыть].

По возвращении из похода командование снова отмечало активные и грамотные действия Лисина. 16 ноября подлодка вернулась в Кронштадт, а спустя шесть дней перешла в Ленинград для зимовки и текущего ремонта. Он осуществлялся в условиях тяжелейшей первой блокадной зимы, холода, голода и непрекращающихся артиллерийских обстрелов. Группа «эсок», в которую входила и С-7, стояла у Адмиралтейской набережной в центре города, но и туда залетали вражеские снаряды. 16 декабря один из них разорвался в 8 метрах от борта лодки и нанес ей осколочные повреждения. Еще больше подводники, а в особенности их многочисленные родные и знакомые страдали от голода. Не лишне вспомнить, что по минимальной норме, введенной в декабре, солдаты и рабочие получали ежедневно 250 граммов хлеба и иждивенцы – 125 граммов! Неудивительно, что на подлодках отмечались случаи хищения продуктов и предметов, которые в городе можно было бы обменять на продовольствие. И только экипаж С-7 не был отмечен в документах политотдела с негативной стороны. Напротив, многие отмечают, что в этих тяжелейших условиях Сергей Лисин оставался душой коллектива подводников, вселял в их сердца спокойствие и уверенность в окончательной победе над врагом. Так, например, штурман подлодки С-9 В. В. Правдюк, переводившийся во флотскую разведку, в своих мемуарах писал: «Прощание с командирами прошло формально – на флоте, в том числе и подводном, сложилась традиция обособленности командира от остальных офицеров, своеобразная кастовость, не располагающая к нормальному, не говоря уже о дружеском, общению, пусть и со старшим по чину, но все же человеком. В нашем дивизионе приятное исключение составляли командир С-7 Сергей Прокофьевич Лисин (выпускник 1936 года, повоевавший в Испании) и его комиссар Гусев»[79]79
  Правдюк В. В. Морские дороги. Либава – Кронштадт – Вашингтон 1933–1960. Выборг, 1994. С. 76.


[Закрыть]. Экипаж «эски» окончил зимний судоремонт досрочно ко Дню Красной армии, за что в очередной раз получил благодарность от Военного совета флота. Помимо подготовки техники готовили себя к летним боям и сами подводники. Особое внимание было обращено на отработку действий в нештатных ситуациях и при выполнении боевых задач, командиры лодок тренировались в Кронштадте в учебном кабинете торпедной стрельбы. В основу обучения, к которому привлекались преподаватели Военно-морской академии, был положен анализ опыта неудачной кампании 1941 года. Пересматривались многие положения довоенных наставлений, внедрялся новый метод торпедной стрельбы залпом с временным интервалом взамен выпуска одиночных торпед. И снова Лисин оказался одним из лучших среди обучаемых, и не случайно, что С-7 вошла в состав первого эшелона подлодок, которому предстояло выйти на вражеские коммуникации в начале лета 1942 года.

Документы свидетельствуют, что Сергей Прокофьевич был активным и смелым не только в море, но и при решении принципиальных вопросов на берегу, даже если это приводило к конфликтам с руководством. Вот лишь один пример: 27 марта 1942 года командир первого дивизиона подлодок Е. Г. Юнаков, Лисин, его комиссар В. С. Гусев и командир С-4 Д. С. Абросимов на служебном совещании в присутствии начальника Главпура ВМФ И. В. Рогова выступили с жалобой на командира плавбазы «Смольный» капитана третьего ранга С. С. Веселова и его военкома батальонного комиссара А. Е. Лапова. Последнего подводники обвиняли в разворовывании и спекуляциях личными вещами погибших в 1941 году подводников, хищении продуктов и дележе их с бывшим военкомом бригады Майоровым, а также в наплевательском отношении к нуждам личного состава. Политотдел БПЛ провел расследование, в ходе которого часть фактов подтвердилась, а другая осталась недоказанной. Но и этого хватило, чтобы 23 апреля снять Лапова с должности. Несколько позже – 6 августа – за пьянство был снят и командир плавбазы С. С. Веселов. Другим вопросом, вызвавшим столкновение, являлось предоставление отпуска к находившейся в эвакуации семье. «Тов. Абросимов и Лисин, – писалось в политдонесении, – были убеждены, что их месячное отсутствие не отразится на успешном ходе судоремонта подлодок, а что касается своей личной учебы и подготовки к активным действиям в 1942 г., то они, якобы, в этом особой нужды не имели. Больше того Абросимов и Лисин ссылаясь на то, что к боевым действиям надо не только отремонтировать механизмы корабля, но и здоровье личного состава (в частности ПЛ) неоднократно высказывал (так в документе. – М. М.) в кают-компании недовольство тем, что с КБФ вывозятся в тыл («золотой фонд») не справившиеся командиры и нач. состав (даже на самолетах), а боевых командиров (таких как они) боятся на один месяц отпустить на отдых, и Абросимов в беседе с Лисиным это квалифицировал как трусость вышестоящего командования взять на себя ответственность за отдых подчиненных. При этом т. т. Абросимов и Лисин свои отпускные настроения не только не считали нездоровыми, вредными, а наоборот утверждали, что это боевая необходимость…»[80]80
  ЦВМА. Ф. 18. Д. 28146. Л. 196.


[Закрыть] Тогда командование и политорганы раскритиковали предложение командира С-7, но позже без лишнего шума его полностью реализовали. Уже зимой 1942/43 года командирам лодок Балтфлота стали предоставлять отпуска с выездом на Большую землю, а годом позже приказом наркома ВМФ были введены обязательные отпуска и санатории для подводников.