Текст книги "Я слишком долго мечтала"

Однако, к величайшему моему удивлению, Оливье спокойно говорит:

– Мама права. Фургон мне нужен для поставок. Подожди ее возвращения, тогда и начнешь тренироваться.

Марго сникает: ее предали! Потом прячет лицо в мокрых волосах, чтобы скрыть слезы. Оливье целует меня, а я ему даже не отвечаю, дивясь тому, что он решился дать отпор своей обожаемой дочке. Наконец прихожу в себя и уезжаю. Препирательства отняли у меня полчаса.

* * *

Еду в Руасси, проклиная ограничение скорости на национальном шоссе, которое мешает мне наверстать упущенное время, хотя трафик не такой напряженный, как я опасалась. Рейс в Лос-Анджелес!.. Двадцать лет назад, между возвращением из Монреаля и вылетом в Город ангелов, я ехала этим же путем и плакала, плакала, плакала.

Париж – Порт-Жуа; Порт-Жуа – Париж.

Двадцать лет…

Знаменательная цифра! Ровно столько Пенелопа ждала любимого мужа. Я пытаюсь улыбнуться. И представить себе нашу историю запечатленной на фреске… или на деревянной мебели?..

Мой телефон на приборной панели звонит на выезде из Гонесса, километрах в трех от Руасси, так близко к аэропорту, что кажется, будто самолеты взлетают с пшеничных полей. Глянув на часы, я убеждаюсь, что не опаздываю, значит, звонят не из Air France.

Да и номер мне неизвестен.

Поднося телефон к уху, одновременно пытаюсь вернуться в нынешнее время, отправив в дальний угол памяти ту безутешную Натали двадцатилетней давности, чтобы сосредоточиться на сегодняшнем, нетерпеливо звучащем звонке.

– Натали?

– Да… кто это?

– Натали, это Улисс. Я должен сообщить тебе плохую… очень плохую новость.

18
1999

Весь обратный путь я плакала.

Монреаль – Париж.

Море слез.

Квадратные метры бумажных салфеток.

А также литры шампанского, которое Фло таскала для меня из бизнес-класса.

– Поплачь, моя хорошая, поплачь.

Я больше никогда его не увижу.

– Вы и общались всего ничего, несколько часов, да и то просто целовались.

Я больше никогда не увижу Илиана.

– Ты избежала худшего, моя красавица, ты спаслась от землетрясения. Поверь мне, ты исчезла вовремя. Попереживашь еще несколько дней, а потом все это станет прекрасным воспоминанием до конца жизни.

Как представить, что мне больше никогда не суждено пережить мгновения, которые потрясли меня до глубины души?!

– И вот что я тебе скажу: кончай из себя изображать Бриджет Джонс, на свете полно женщин, которым было куда хуже твоего! Тебя хоть ждут дома Джепетто и твоя маленькая принцесса.

Фло была права. И я, как всегда, вернулась в Порт-Жуа… с одной неотвязной мыслью. Илиан… У Лоры сразу – каким-то чудом – прошел отит. Она забралась ко мне на колени, начала радостно трясти стеклянный шарик со снежным бураном над замком Фронтенак и, глядя на него еще не просохшими от слез глазами, засыпала меня вопросами: «А ты видела медведей? А пингвинов? А ты ездила на санках с собачьей упряжкой?» – и мольбами взять ее с собой в следующий раз, потому что папа объяснил, что я улетела в волшебный город, где живут Минни, Анастасия, Мулан и Покахонтас[52]52
  Принцессы из мультфильмов У. Диснея.


[Закрыть].

А потом Оливье крепко обнял меня, заметив, что мне сильно не по себе.

– Я потеряла документы, Оливье, все документы!

– Ну ничего, ничего страшного, Бобренок. Это всего лишь документы.

Оливье – моя опора. Оливье сделан из самого прочного дерева.

* * *

Шесть дней я отдыхала в Порт-Жуа, перед тем как отправиться в следующий рейс, в Лос-Анджелес. Все это время Оливье не умолкая разговаривал со мной. Оливье считал, что я переутомляюсь, Оливье уговаривал меня перейти на полставки, Оливье предлагал мне завести второго ребенка, Оливье признался, что очень беспокоится за меня, но я его заверила, что все хорошо, Оли, все к лучшему, спасибо тебе, все пройдет.

И я не лгала.

Все пройдет – но даже когда я доверяюсь Оливье, когда я отдаюсь Оливье, я думаю о другом. О другом человеке, исчезнувшем где-то там, на планете.

Не оставив никакого следа, никакого адреса.

Ничего, что позволило бы мне броситься в его объятия.

И только одна безумная мысль не выходит у меня из головы: я стала стюардессой лишь для того, чтобы найти его. Где бы он ни был, в любом уголке планеты.

* * *

– Натали!

Я плакала всю дорогу от Порт-Жуа до Руасси. Выплакала все слезы, которые сдерживала шесть дней, проведенных дома. А теперь створы шлюзов наконец открылись, слезам можно дать волю. Любая из подружек объявила бы мне, что я впала в жуткую депрессию. К счастью, со мной в Лос-Анджелес летят стюарды, которых я прежде не знала. Флоранс отбыла в Шанхай, Жан-Макс – в Рио.

– Натали! – повторяет Глэдис, наша «старшая», весьма манерная девушка (такие идут работать стюардессами по одной причине: хотят бесплатно повидать дальние страны, им скучно сидеть дома в одиночестве, ведь муж – занятой человек, хирург, архитектор или адвокат). – Натали! Для тебя есть письмо в окошке Air France.

Письмо?

Я бегу со всех ног. Письмо… Стюарды никогда не получают писем! Меня просят предъявить удостоверение личности и вручают конверт. Я так взволнована, что в спешке скорее разрываю, чем раскрываю его. Я уже догадалась!

В конверте – все мои документы. Все – потерянные вместе с сумкой. Социальная карта, карточка избирателя, водительские права, страховой полис и даже фотографии: Лора в свой первый школьный день и мои моментальные снимки, где я строю дурацкие гримасы.

Нет только сумки, денег и кредитки, которую я, впрочем, успела заблокировать. И я понимаю, что какие-то люди – скорее всего, юнцы, выпивавшие на бельведере Кондьяронк, – нашли мою сумку, выгребли из нее все ценное, а остальное зашвырнули в кусты.

Классический случай!

И мне вспоминаются последние слова Илиана под деревьями парка Мон-Руаяль: Поезжайте в аэропорт. А я останусь и буду искать.

Лихорадочно расправляю скомканный конверт, разглаживаю мятые клочки бумаги и… читаю слова, написанные на задней стороне, которые прежде второпях не заметила.

Вот все, что мне удалось найти.

Лора очень хорошенькая.

Вы тоже.

Не пытайтесь со мной увидеться, прошу вас.

Ваш неприкаянный гитарист, который продолжает свою одиссею.

И вновь слезы, они капают на и без того изуродованный конверт. Илиан продолжал искать! Ил нашел мои документы, наверняка разбросанные в лесу. Собрал их, а потом, зная мое имя, профессию, авиакомпанию и номер рейса, где мы встретились, послал все это в Air France. Притом с анонимной припиской. Так щедрый благотворитель, желающий остаться неизвестным, вручает свой дар и уходит на цыпочках.

Не пытайтесь со мной увидеться, прошу вас.

Ваш неприкаянный гитарист, который продолжает свою одиссею.

За одну только эту деликатность мне еще больше хочется найти его. А ведь я знаю лишь его имя, как страстно он любит музыку (которая еще не стала его профессией), ну и еще конечный пункт маршрута – юг США. Это значит, что, даже если я случайно и попаду туда, у меня нет ни малейшего шанса встретить его в Калифорнии – штате, равном по площади Англии, где проживает почти сорок миллионов человек.

* * *

Самолет летит над Атлантикой. Я замыкаюсь в своих мыслях, перебирая каждое слово единственного письма, полученного от Илиана.

Не пытайтесь со мной увидеться, прошу вас.

Ваш неприкаянный гитарист, который продолжает свою одиссею.

Никакого знака, никакой подсказки! Илиан выразился ясно: только поцелуи, ничего, кроме поцелуев и воспоминаний. Вы замужем, у вас ребенок, а я не хочу страдать и заставлять страдать вас.

Он предпочел сбежать.

У меня одно желание.

Найти его.

* * *

Двенадцатичасовой полет не принес мне никакого облегчения. В кабине пилота нет Жан-Макса с его квебекским акцентом и умением развлечь пассажиров, в салоне нет Фло, чтобы накачать меня шампанским, одна только Глэдис заходит в мой закуток – перемолвиться словом и перечислить все, чем она собирается наслади-и-ться в Лос-Анджелесе. Во-первых, подняться в обсерваторию (ты представляешь?!). Во-вторых, посмотреть фильм Николаса Рэя «Бунтарь без причины» с Джеймсом Дином и Натали Вуд! В-третьих, «Иисусе, я бы с наслаждением посетила остров Святой Каталины с видом на бухту Авалон, где она утонула, эта святая, – настоящее чудо (ты представляешь?!). Там еще снимали “Мятеж на Баунти” в 1984-м и до сих пор водятся дикие бизоны (ты представляешь?! Совершенно дикие!). Один пассажир – он ездит туда играть в гольф – рассказал мне, что это еще и заповедник для последних тонгвас (ты представляешь?!), первых индейцев Калифорнии».

Я ее слушаю… не слыша.

Только смотрю, как шевелятся губы. Глэдис из тех девушек, которым очень хочется нравиться, при том что они недостаточно красивы. У таких все преувеличенно: слишком яркие украшения, слишком облегающие наряды; они желают выглядеть соблазнительными, а выглядят попросту вульгарно, но не понимают этого. Вот и Глэдис стремится вызвать к себе интерес, хотя не очень-то умна и всем надоедает разговорами о фильмах, которые она обожа-а-а-ет, о выставках, которые посетила, о проблемах, которыми поглощена. Редкостная зануда, которая считает себя чуть ли не мастером разговорного жанра.

Девушки такого склада инстинктивно выбирают в слушатели вежливых коллег, которые стесняются их оборвать. Я для нее – идеальная добыча, да и мне, честно говоря, сейчас удобна ее болтовня, нужно только время от времени поддакивать. А пока она разглагольствует, я могу свободно проворачивать в голове две фразы:

Не пытайтесь со мной увидеться, прошу вас.

Ваш неприкаянный гитарист, который продолжает свою одиссею.

Наконец Глэдис заводит речь о калифорнийской музыке, объявляет, что ее уже тошнит от пергидрольных рокеров из группы Mustang, блеющих свои песенки по всему Тихоокеанскому побережью Америки (ты представляешь?!) и подражающих Beach Boys, выступавшим за тридцать лет до них, зато она обожа-а-а-ет местные группы, о которых я никогда не слышала, – Faith No More, Deftones, Rage Against the Machine, Queens of the Stone Age.

Ваш неприкаянный гитарист, который продолжает свою одиссею.

И вдруг названия групп, перечисленных Глэдис, взрываются у меня в голове, как воздушные шары, которые протыкают один за другим на ярмарке.

Мы пролетаем над Большим Каньоном, через час должны приземлиться, а я наконец понимаю, что нужно делать. Ну конечно!

Илиан оставил мне зацепку – крошечную, но все же зацепку. Я вспомнила его слова, произнесенные под железным крестом на горе Мон-Руаяль.

А вот я остаюсь по эту сторону Атлантики. Хочу попытать удачи. Улисс подкинул мне пару адресов…

«Продолжает свою одиссею»… Вот она – зацепка!

А где одиссея – там Улисс!

Улисс Лавалье, продюсер, у которого офис в Лос-Анджелесе! И уж наверно, Улисс нанял его еще на одну-две поездки. Улисса Лавалье нетрудно будет разыскать в городе… и он наверняка знает, где работает Илиан!

19
2019

– Подожди, Улисс, сейчас… минутку!

Я торможу, моя «хонда» проезжает по инерции еще несколько метров по обочине и утыкается в высокую ограду аэропорта Руасси.

– Это касается Илиана, – объясняет Улисс, запинаясь на каждом слове. – Он мне позвонил… Вернее, мне кто-то позвонил несколько часов назад… Ну и…

Он не решается договорить. Я проклинаю телефон, проклинаю разделяющие нас полмира, которые мешают мне посмотреть ему в глаза, услышать из его уст слова, которые я угадываю, которые сразят меня, как пули. Наконец Улисс решается:

– Илиан… Илиан стал жертвой несчастного случая…

Моя голова откидывается на спинку кресла, отяжелевшие руки бессильно падают. Какой-то грузовик на полной скорости проскакивает так близко, что мой «джаз» сотрясается всем корпусом. Я кричу:

– Где?! Когда?!

– Вчера, в первой половине дня… на авеню Терн. Рядом с магазином «Фнак», где он работал… Его сбила машина.

– И… как он?

Улисс молчит.

– Только не говори, что он…

И я вспоминаю свои страхи всех этих лет молчания: если с Илианом что-то случится, если он умрет, никто мне не сообщит. Илиан исчезнет, а я этого не узнаю, даже не смогу его оплакать. Когда хоронят любимого человека, сколько тайных любовей погребают вместе с ним? Сколько невысказанных страстей, поглощенных небытием, исчезают навек, словно никогда не существовали?

Улисс по-прежнему говорит медленно, как будто каждое слово застревает у него в горле:

– Он… он еще жив, Натали… Он дышит… Он в сознании… Но… у него перфорация одного легкого… Раздавлена… грудная клетка. Затронута плевра. Средние и нижние доли легкого – тоже. Врачи боятся, что начнется кровотечение. Я только что говорил с дежурным врачом скорой помощи больницы Биша. Они пока ждут… Они… – Улисс не решается договорить, молчит, потом выпускает последнюю пулю: – Натали, я думаю, тебе лучше туда поехать.

Еще один грузовик вихрем проносится мимо так близко, что моя «хонда» чуть не взлетает в воздух.

Больница Биша.

Я смотрю на часы. Биша совсем недалеко от Руасси – полчаса езды, но дорога туда и обратно не позволит мне успеть на самолет. Если бы я узнала раньше, если бы Марго не задержала меня на целых полчаса… если бы… если бы…

– Я… я не могу, Улисс… Через час мы вылетаем. Я поеду туда, когда вернусь… Через три дня…

Сама не верю, что произношу эти слова.

– Если он еще будет жив, Натали.

Я лихорадочно размышляю в поисках решения. Сочинить какой-то предлог, чтобы не лететь… Или лететь, но придумать, как узнавать о его состоянии. Я вижу только одну-единственную возможность – рискованную, сложную…

– Есть еще кое-что, Натали… Но… Нет, об этом нельзя говорить по телефону.

– Говори!

– Но тебе же некогда, ты спешишь.

– Да говори же!

– Илиан мне позвонил. Сегодня утром. Он едва смог произнести несколько слов. И сказал кое-что, о чем я должен с тобой поговорить… Но это нужно обсудить как следует, не торопясь… Садись в самолет, а когда прилетишь и поселишься в отеле, позвони мне.

– Ты в Лос-Анджелесе?

– Да.

– Тогда мне незачем звонить, я приеду. Мы летим в Лос-Анджелес.

– Ты не шутишь?

– Нет, Улисс. Нет.

Внезапно в голосе Улисса звучит подозрение. Его явно смущает развитие событий.

– Это несколько неожиданно, ты разве не находишь, Натали? Мы не виделись с 1999 года, и вдруг позавчера ты мне позвонила из Монреаля. Я дал тебе номер Илиана, и тут его сбил какой-то лихач. Я тебе звоню, а ты, оказывается, летишь в Лос-Анджелес.

– Да, я понимаю, что в это трудно поверить…

Но сама начинаю осваиваться в новой ситуации. Как будто все происходящее подчиняется какой-то неумолимой логике. Как будто все было давно предрешено.

– Улисс, почему ты хочешь меня видеть?

– Ты знаешь мой адрес, Натали. Он не изменился.

– Да ты хоть скажи, о чем будет разговор? Что Илиан сообщил тебе?

– Тот тип, что сбил его на авеню Терн… он не остановился.

* * *

– Лора!

Одной рукой прижимаю телефон к уху, другой верчу руль, заезжая на стоянку Руасси, потом той же рукой вытаскиваю чемодан из багажника.

Ответь, Лора! Да ответь же!

Захлопываю крышку багажника. Запираю машину.

– Мама?

Я слышу в трубке дыхание Лоры. Голос у дочери слегка встревоженный. Она понимает, что случилось нечто серьезное, раз уж я звоню ей на работу.

– Лора, мне нужна твоя помощь. Я… у меня есть друг, которого госпитализировали к вам в Биша. В отделение неотложной помощи. Несчастный случай на улице. Вчера. Ты можешь… ты не могла бы… навести справки?

– Да, конечно. Я его знаю?

Я останавливаюсь посреди стоянки: невозможно делать две вещи разом. Меня трясет. Вот уж не думала, что мне придется вмешивать во все это свою дочь.

– Нет… Нет… Просто один старый друг… (Лора наверняка все поймет по одному моему голосу.) Человек, который… с которым мы были очень дружны.

Осторожно, ни слова лишнего, иначе Лора сразу догадается.

– Ты просто скажи… передай, что я думаю о нем.

– Не волнуйся, мам, мы о нем позаботимся. Я ведь два года проработала в «скорой» и всех там знаю, так что с твоего друга будут пылинки сдувать. Как его зовут?

– Я… я знаю только имя.

* * *

Как только Лора отключилась, я со всех ног помчалась к аэровокзалу, волоча за собой чемодан. Странно: после того как я назвала ей имя – Илиан, она выдержала такую долгую паузу, как будто знала, кто это такой.

Да нет, я просто свихнулась!

Сперва пробовала объяснять совпадения, потом слова, а теперь… теперь анализирую даже паузы в разговоре! В разговоре с собственной дочерью! Которую прошу позаботиться о моем любовнике!

Рейс AF-208 на Лос-Анджелес.

Стоя у выхода на посадку, смотрю сквозь стекло, как из автобуса появляются стюардессы «Эмиратов» в своих тесно облегающих костюмчиках, почти таких же светлых, как халаты медсестер. Как же мне хочется сбежать из этого зала, сесть в машину и помчаться в Биша! Что за мерзость – улетать отсюда, когда Илиан борется со смертью на больничной койке…

– Нати!

Я оборачиваюсь.

Это Фло!

Она подходит ко мне с сияющей улыбкой. Меня не удивляет ее появление. Всякая логика, всякий нормальный порядок вещей в прошлом. Теперь я буду удивлена, если увижу в своем экипаже незнакомые лица.

Пытаюсь ответить на улыбку Фло. Пытаюсь утешить себя тем, что не видела Илиана около двадцати лет, что он давно стал для меня чужим, что Илиан так много значил для меня тогда, но теперь уже ничего не значит, что воспоминания о нем в эти последние дни объяснялись каким-то предчувствием, что все прошедшие годы я старалась его забыть. И почти преуспела в этом. Если бы только не…

– Нати, что с тобой?

Фло отводит меня в сторонку, подальше от пассажиров, которые начинают выстраиваться в очередь на посадку. Как же мне опротивела вся эта суматоха!

– Знаешь, с кем мы летим? С Шарлоттой! – объявляет она. – И угадай, кто ведет самолет?

– Жан-Макс, – машинально отвечаю я.

Фло разочарована.

– Точно. И тебя это не удивляет?

Да… Нет… Не знаю, Флоранс…

Фло перечисляет других членов экипажа. Жорж-Поль и Сестра Эмманюэль не входят в его состав, но Фло тащит меня еще дальше, к парфюмерному бутику дьюти-фри, где почти нет народа, и, обняв за плечи, шепчет с видом заговорщицы:

– Я провела расследование!

Господи, когда же это кончится?!

– Какое расследование, Фло?

– По поводу всех твоих вопросов и совпадений. Ну помнишь – таинственные совпадения в твоем графике, вероятность попасть на те же три рейса в том же порядке: Монреаль, Лос-Анджелес, Джакарта, – шансы встретиться со мной и Жан-Максом на всех трех, совсем как двадцать лет назад…

– Жан-Макса и тебя не было, когда мы летали в Лос-Анджелес.

– Верно, но это ничего не меняет в моих выводах.

– Которые говорят о чем?

– О том, что все это подстроил Жан-Макс!

Я едва не опрокидываю плоский картонный манекен с лицом Джулии Робертс – рекламу нового аромата от Lancôme. Машинально извиняюсь перед Джулией.

– Ты уверена?

– Абсолютно! Парни из планового отдела признались, что он надавил на них и они устроили так, чтобы мы летели все вчетвером – Шарлотта, мы с тобой и он.

– Но… зачем ему это?

– Вот об этом ребятишки ничего не знают. Но, судя по всему, наш Жан-Макс уже давно проворачивает такие фокусы. Выбирает для себя экипаж. Ну а поскольку он пользуется большим влиянием…

– Пользовался… Зато теперь – ты помнишь слова Сестры Эмманюэль, что ему грозит взыскание? И это всего за несколько месяцев до ухода на пенсию. Не знаю… может, мы с тобой – его любимые стюардессы и с нашей помощью он хочет красиво завершить свою карьеру?

Фло презрительно кривится.

А я, напротив, вздыхаю с облегчением. Впервые хоть что-то прояснилось. Фло объяснила одно из самых странных совпадений, даром что я еще не знаю, чем руководствовался Жан-Макс. Объявляется посадка на наш рейс, я поворачиваюсь – слишком резко – и снова натыкаюсь на Джулию Робертс. Но она на меня не сердится, продолжает сиять своей картонно-вощеной улыбкой. И только тут я замечаю название духов, достойных ее неувядаемого шарма.

«Жизнь прекрасна».

* * *

Рейс выдался на редкость спокойный. Механическое исполнение обязанностей, к которому я привыкла за долгие годы, помогает мне не думать. Никакие новые совпадения на сей раз меня не тревожат. Я часто – кажется, это стало манией – открываю сумку и достаю из нее белый камешек, подобранный на берегу Сены. Взвешиваю на ладони и кладу обратно, убеждая себя, что этот кругляшок из моего сада меня защитит. А камень времени остался в Порт-Жуа, как пребывал там все эти годы, только теперь не в ящике комода, а на берегу Сены, у подножия кирпичной стенки, отделяющей сад от реки. Чем дольше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что всем загадкам есть вполне рациональное объяснение – то самое, что заставило меня позвонить сперва Улиссу, а потом Илиану перед вылетом из Монреаля как раз в тот момент, когда его сбил какой-то лихач.

Только Илиан мог организовать всю эту серию совпадений. Во всяком случае, тех, что не имели прямого отношения к Air France.

Со вчерашнего дня Илиан в больнице.

И совпадения прекратились.

* * *

Наш аэробус летит над Атлантикой, немой и темный, если не считать немногих бортовых огней. Весь обслуживающий персонал собрался в хвосте самолета – жужжащий осиный рой над пустыми обеденными подносами. Я подхожу и сразу понимаю, что обсуждают легендарного командира Баллена. В Air France уже все прослышали о взыскании.

Я пытаюсь убедить коллег, в том числе Фло, что не нужно обсуждать это при Шарлотте. Но стоит нашей стажерке отойти – например, чтобы закрепить колыбельку младенца в салоне, – как языки тут же развязываются. Патрисия, давняя подруга Сестры Эмманюэль, наконец проговорилась. Она жутко сволочная баба, а Эмманюэль – человек порядочный, но сейчас я спрашиваю себя, которая из них опаснее.

– Эмманюэль застукала Жан-Макса Баллена за сексом!

Наши осы тут же оживляются:

– Где?

– С кем?

– Когда?

– С девушкой?

– Сомневаюсь!

– Так где же?

– В пилотской кабине!

– С девушкой… в пилотской кабине? Не может быть!

– С пассажиркой или со стюардессой?

– Когда?

– Во время рейса Париж – Монреаль, на прошлой неделе.

– Со стюардессой в униформе?

– А была ли на ней одежда? Или Жан-Макс все с нее сорвал?

– Ну кто?

– Кто же?

– Эмманюэль ее узнала?

– Да!

– Так кто это?

– Вы же знаете Сестру Эмманюэль. Она умрет, но не проговорится!

Я смотрю на стройную фигурку Шарлотты, которая, приветливо улыбаясь, разговаривает с молодой супружеской парой, укрывая потеплее их младенца. Фло тоже обратила на нее взгляд. Неужели Шарлотта доверила свою тайну и Флоранс? Или та сама обо всем догадалась? Выглядит она такой же смущенной, как я. И это смущение никак не сочетается с сальными репликами экипажа и их шумными предположениями по поводу знаменитого клуба «Выше одной мили»[53]53
  Mile High Club 1 (англ.) – так называют людей, которые занимаются сексом в самолете на высоте не ниже одной мили (5280 футов, или 1609 м). Реально такого клуба не существует. – Примеч. авт.


[Закрыть].

Следующие пять минут мы работаем бок о бок с Шарлоттой, и меня занимает новый вопрос. Я хорошо знаю Сестру Эмманюэль – она готова до последнего защищать своих подчиненных, особенно юную стажерку, которая позволила себя соблазнить. Но хватит ли порядочности командиру Баллену, чтобы не выдать девочку?

* * *

Мало-помалу все успокаиваются и начинают дремать. Потом (чудится, будто прошло всего несколько минут) вспыхивают лампочки и все начинается сначала. Пробуждение, подносы с завтраком: «Вам булочку или кекс? Чай или кофе»? Пока мы торопливо собираем пустые подносы, микрофоны вновь оживают: сообщение из пилотской кабины.

На сей раз Жан-Макс изъясняется с уморительным американским акцентом. Если это и вправду его последний рейс и он в курсе, то ничем себя не выдает. Видимо, решил – как я и сказала Фло – поставить красивую точку в своей карьере.

– Дамы и господа, мы пролетели над Скалистыми горами и начинаем спускаться к Лос-Анджелесу. Надеюсь, вы приятно провели ночь, поскольку она может стать для вас последней. Я должен объявить вам грустную новость: оба двигателя самолета отказали, и мне остается только попробовать посадить самолет на воды Тихого океана, напротив пирса Санта-Моники[54]54
  Имеется в виду большой пирс у подножия Колорадо-авеню в Санта-Монике, Калифорния, которому более 100 лет.


[Закрыть]. А хорошая новость заключается в том, что выпутаемся мы из передряги или нет, Клинт Иствуд обязательно снимет об этом фильм. И мое последнее желание – да будет тому свидетелем «черный ящик»! – чтобы меня сыграл Том Хэнкс. Желаю вам удачи! Не стесняйтесь, назовите сейчас же, прямо и откровенно, имена актеров, достойных запечатлеть ваши образы для следующих поколений!

Почти все пассажиры хохочут. Имена сыплются как из рога изобилия: Том Круз, Мэрил Стрип, Леонардо Ди Каприо, Марион Котийяр, Джим Керри… Сидящие у иллюминаторов убеждаются, что оба мотора исправно работают, и констатируют, что наш аэробус пролетает над гигантскими белыми буквами HOLLYWOOD на склоне холма к северу от Города ангелов.

Еще несколько секунд, и вот последний поднос убран, и я наконец могу прочесть сообщение, пришедшее на мой электронный адрес перед посадкой.

Выйдя из самолета, заказываю такси.

Адрес: @-TAC Prod, бульвар Сансет, 9100. Тот же самый маршрут от аэропорта, по которому я ехала двадцать лет назад в офис Улисса.

В надежде снова встретиться с Илианом.

С Илианом, который сейчас борется со смертью. С Илианом, которого я бросила, от которого сбежала на этом самолете, уносившем меня все дальше и дальше от него.

И все-таки…

Двадцать лет назад я появилась в офисе Улисса с бьющимся сердцем, в погоне за Илианом, который был тогда настолько жив, что стал неуловимым, и каждый миг в том самолете над Лос-Анджелесом приближал меня к нему.

 
Когда на любовь нам наложат запрет,
На наши объятья, на солнечный свет,
На тьму благотворную наших ночей —
В мерцании лунных волшебных лучей
Бесследно растает наш легкий след.