Текст книги "Под опасным солнцем"

Моя бутылка в океане
Глава 10

Из хижины мэра я выхожу последней, но до пансиона добираюсь первой. У меня нет ни малейшего желания похоронным шагом тащиться вместе с другими, пусть даже Янн и посоветовал нам идти гуськом. В крайнем случае – попарно, как школьники на прогулке. Эй, капитан, нас пять человек, это нечетное число! Жандармов что, считать не учат?

На несколько сотен метров опередив группу, поднимаюсь на террасу, где в тени бугенвиллей устроилась Танаэ. Она усадила По и Моану делать ожерелья из ракушек и зерен – пригодятся, когда надо будет встречать новых гостей в аэропорту Жака Бреля. Большая часть туристов проводит здесь всего несколько ночей, так что в месяц, получается, надо дарить до сотни ожерелий.

Мне тут же бросается в глаза, что не все на месте.

Моей подружки нет!

Перепугавшись, хватаю Танаэ за плечи:

– Где Майма?

Мое ожерелье из красных зерен, шурша, мотается по хлопковой рубашке. Танаэ от меня такого не ждала. Платье слегка соскальзывает, и она поспешно натягивает его на плечи, как будто ее лопатки боятся солнца. Я не обращаю на это внимания, я думаю только о Майме, я знаю, до какой степени она может быть непокорной, еще хуже меня.

Испуганный взгляд Танаэ только усиливает мое беспокойство. Ей тоже неизвестно, где девочка. Она дрожащим голосом извиняется. Как можно было ее удержать? Нельзя же накинуть ей на шею веревку, как Мири, Фетиа и Авае Нуи, трем лошадкам. Ей велишь сидеть дома, а она сбежит через окно.

– Ты… ты ее отпус…

Я не успеваю договорить, Танаэ не успевает разрыдаться, По и Моана замирают с иглой и провисшим ожерельем из зерен в руках. Кто-то, задыхаясь, кричит в саду:

– Клем!

Это голос Маймы! Я вздыхаю с облегчением. Похоже, моей маленькой беглянке есть что рассказать своей любимой наперснице. Я оборачиваюсь в тот момент, когда Майма влетает на террасу. Она останавливается и тревожно смотрит на Танаэ и на меня. Пытаюсь ее успокоить:

– Янн и твоя мама сейчас придут, дорогая моя, я здесь, что происходит?

Не знаю, где была Майма, но не мне ее воспитывать. Это сделает Янн, если захочет. Или Мари-Амбр, если вспомнит, что у нее есть дочь. Немного отдышавшись, девочка залпом рассказывает все. Про то, как она навестила Мартину в погребе под фаре, про человека, которого она прозвала Чарли Чаплин и который сбежал с черной жемчужиной, а потом повесил ее на шею тики, про жеребенка, который появился из леса и поскакал к своей матери в ту самую секунду, когда она забирала украшение…

– Это точно она, – с гордостью заявляет Майма, закончив рассказ, – это жемчужина Титины. – И кладет ее на ладонь Танаэ:

– Вот, вернешь ей.

Танаэ вешает жемчужину на тот же гвоздь, на котором держится портрет Жака и Мэддли.

– Ты его знаешь, этого Чарли? – прибавляет Майма, обращаясь к хозяйке пансиона. – Он вел себя как дома. Что он здесь делал?

Майма быстро описывает островитянина – с его тростью, усами, как у старого кота, бараньими кудрями и походкой пингвина. По и Моана, улыбнувшись, снова принимаются нанизывать ракушки. Танаэ пытается связать концы ожерелья.

– Его звать Пито, – рассеянно отвечает она. – Не Чарли. Он садовник, ухаживает за деревьями и цветами в пансионе. Это он помог мне отнести Мартину в подвал.

Майма взрывается. Вижу, что у нее руки так и чешутся сбросить со стола коробочки, чтобы разноцветные ракушки посыпались дождем.

– А пока он нес тело Титины, сообразил, что висюлька стоит целое состояние, и потом вернулся в запретное место, чтобы ее украсть. Понимаешь, Танаэ?

Я внимательно слежу за вспышкой Маймы и за реакцией Танаэ. Меня с самого начала занимает эта история с черной жемчужиной – почти так же, как вытатуированный Эната или исчезновение Пьер-Ива.

Танаэ слишком резко дергает леску, соединяя ожерелье, оборванные концы остаются у нее в руках, ракушки слетают с прозрачной нити роем внезапно оживших пришпиленных насекомых.

– Майма, занимайся своими делами!

Ответ не допускает дальнейших обсуждений. Танаэ хватает метлу, ту самую, которой она обычно гоняет Гастона, Оскара и других петухов. Я мысленно ставлю на то, что Майма на этом не успокоится… но конец разговору кладет мужской голос.

Входит Янн, за ним все остальные. Мари-Амбр, едва взглянув на дочь, устремляется к кухонному холодильнику за пивом. Танаэ, продолжая подметать, искоса посматривает на Майму.

Я понимаю.

Молчаливая сделка.

Ты мне – я тебе.

Танаэ ничего не скажет о том, что Майма прогулялась к тики, девочку не накажут, а она позабудет об этой истории с украшением. Впрочем, никто и не замечает жемчужину, так и висящую над портретом, только Жак и Мэддли косятся на нее из рамки.

Янн смотрит на меня с упреком. Понимаю, он велел держаться вместе, я должна была их подождать. Придется тебе с этим смириться, капитан, я такая же упрямая, как твоя шестнадцатилетняя помощница, если не больше.

Янн продолжает уверенно раздавать указания: следственная бригада с Таити скоро прибудет, до тех пор никто не покидает пансион, а он вернется в бунгало Мартины и тщательно осмотрит место преступления.

И пока все разбредаются, не теряя друг дружку из виду, я мчусь к своему бунгало. Заскочу на секунду, только рюкзак прихватить.

Я в жизни не подчинялась распоряжениям жандармов!

Запираю дверь на ключ.

Я не могу сидеть сложа руки и описывать пятьдесят оттенков неба для своей океанской бутылки, мне необходимо узнать, понять, выяснить правду, закрыть это расследование, чтобы написать свой детективный роман. Хороший писатель должен как можно раньше понять, чем все закончится.

Смотрю вперед, на бухту Предателей и на Атуону. Следующая глава будет написана там.

Дневник Маймы
Таитянские спецы

Я сидела в конце стола и дулась на всех.

Нечего со мной обращаться как с ребенком! Мало мне было мамы – теперь и Янн отстранил меня от расследования, и даже Клем решила строить из себя Эркюля Пуаро и действовать в одиночку, вот только что одна рванула к своему бунгало.

Я нанизывала семена чёточника, лакричной лианы, красные шарики, из которых делают ожерелья, браслеты и прочие цацки, неотличимые одна от другой. Ненавижу это занятие! Вот По и Моану, сидевших рядом, хоть обе и постарше меня, оно, похоже, увлекало.

А я чувствовала себя как в тюрьме. Наверное, узников заставляют заниматься такими дурацкими делами – нанизывать бусины, сортировать гайки, раскрашивать пуговицы. Вот потому этот прекрасный остров – тюрьма, при всей моей к нему любви. В конце концов ты превращаешься в заключенного, выполняешь арестантскую работу, повторяешь все те же движения, и еда всегда одна и та же, и прогулки. Маркизы нравятся тем, кто заглядывает сюда ненадолго, а чтобы их полюбить, надо, чтобы тебе пришлось остаться здесь навсегда…

Из глубины кухни доносился голос Бреля, он пел в честь Мартины, это Танаэ так захотела. Голос кумира старичков шел из CD-плеера.

 
Прощай, Титина, я тебя любил
Прощай, Титина, я любил тебя, ты знаешь
 

Я замерла с иголкой в руке, нанизав всего две бусины, а По с Моаной тем временем нанизали двадцать. Они могли бы открыть фабрику бус и, синхронно трудясь в четыре руки, выдавать продукции больше, чем десяток рабочих.

– Ну пойдем!

Низкий голос застал меня врасплох.

Янн!

– Ну пойдем, – повторил мой капитан, – ты мне нужна.

Я не покладистая легавая девчонка, я сделала вид, будто раздумываю.

– Что, прямо сейчас? Я не успею доделать бусы? – Последняя дипломатическая пауза – и я дала волю своему любопытству: – И чем мы займемся?

– Я научу тебя одной штуке, моя ассистентка. Снимать отпечатки пальцев.

Я уже была на ногах, так проворно и радостно вскочила, что толкнула стол, едва не опрокинув все коробочки с терпеливо разложенными семенами и ракушками.

* * *

Янн разместил в бунгало Мартины весь свой импровизированный арсенал детектива. Высыпал в чашку порошок из картриджа от принтера Танаэ, разложил позаимствованные у Элоизы кисточки, листы белой бумаги, рулон скотча и пластиковые хозяйственные перчатки.

– Пока сюда не добрались криминалисты, обойдемся подручными средствами, – объяснил мой капитан.

Я не прочь была поиграть в Шерлока Холмса, но одна подробность меня удивляла: Янн больше трех часов назад связался с полицией Папеэте, так что теперь они вот-вот должны были приземлиться… Таитянские спецы, скорее всего, взбесились бы, заметив, что жандармский капитан заляпал все место преступления порошком для принтера и скотчем.

Все, я решила больше не отвлекаться. В конце концов, это его дело, и я не хотела портить себе удовольствие.

Янн дал мне точные указания: взять кисточку, набрать немножко порошка и осторожно нанести его на все поверхности, к которым могли прикасаться, на дверные ручки и ручки шкафов, на полочку у зеркала, а также на все предметы – стаканы, чашки, книги, бутылки с водой, флаконы духов.

Это отнимало кучу времени. А Янн к тому же действовал куда тщательнее меня. Через четверть часа мне стало казаться, что эта работа тоже напоминает арестантский труд.

В конечном счете жандармы и воры – один черт, разницы никакой, так же скучно.

Моя рука с кисточкой зависла над раковиной в ванной.

– Слушай, МакГарретт[18]18
  Один из героев сериала «Полиция Гавайев». – Примеч. перев.


[Закрыть], может, пока мы тут играем в Гогена, заодно подведем итоги?

– Ну давай, если хочешь, – ответил капитан, продолжая тонким слоем рассыпать порошок на тумбочке у изголовья. – Но я по-прежнему доверяю своей интуиции, и для меня Клеманс остается подозреваемой номер один.

Я подняла глаза. Мартина расклеила по стенам своего бунгало яркие розовые, желтые, оранжевые, светло-зеленые липкие бумажки, украшенные крохотными кошачьими следами; на этих листочках она мелким округлым почерком записала несколько цитат своего великого Жака. Я нанесла щепотку черного порошка на розовую бумажку, которая оказалась прямо передо мной.

 
Ничего обо всем этом не знаю,
но знаю, что все еще люблю тебя.
 

– Валяй, капитан, объясняй. С чего бы Клем убивать романтичную бабулю Титину?

– Не знаю… Пока не знаю. Может, это связано с ее книгой, на которой она зациклилась, с этой океанской бутылкой. Она все время что-то записывает.

Тоже мне аргумент!

– Может, ты не заметил, но каждая участница этой литературной мастерской мечтает написать роман. Даже твоя жена, хочу тебе напомнить! И хотя ты меня об этом не спрашиваешь, скажу тебе, что я остаюсь при своем убеждении: убийца – Элоиза! Ты вчера за столом видел ее рисунки? Кромешный ужас – вороны, растерзанные деревья, разорванные тучи, на песке два истощенных ребенка, кожа да кости, и черные волны моря, которое вот-вот их поглотит. Я уверена, что она их убила! И что Титина об этом догадалась!

Янн посыпал порошком ручки тумбочки.

– Тебя бы это очень устроило. Ты обвиняешь Элоизу и таким образом защищаешь одновременно Клем и свою мать. Мы об этом не говорили, но все же странная история с этим укравшим черную жемчужину садовником, которого ты окрестила Чарли Чаплин. Если смерть Мартины связана с ее жемчужиной, значит…

Вот уж чего никак не ждала и не предвидела. От неожиданности я просыпала часть порошка из чашки в раковину. Так Янн уже знал? Танаэ ему все рассказала? Я задержалась у двери, читая приклеенную к ней голубую бумажку.

 
У нас будет дом,
в нем будет много окон и почти не будет стен,
это не точно, но все же может быть.
 

Вышла к Янну, в большую комнату, стараясь выглядеть спокойной.

– Не вижу связи между этой жемчужиной и моей матерью. Больше того, ей-то зачем красть жемчужину, у нее таких сколько угодно! И потом, хочу тебе сказать, что убийца Мартины оставил жемчужину на кровати, хотя времени у него было достаточно, вполне мог забрать… – Высматривая место, которое мой капитан еще не засыпал порошком, я одновременно с наслаждением обдумывала ответный выпад. – Зато я, кажется, поняла, почему ты обвиняешь Клем…

– Да? И почему же?

– Ты действуешь методом исключения! На самом деле подозреваемых всего четверо. Начинаем вычитать… Ты всерьез запал на прекрасную Элоизу, ты побаиваешься цепляться к моей маме, и ты как-никак должен оберегать свою жену… Остается только Клем!

Вот тебе! Я ждала, что Янн ответит, а он вместо этого всей своей тяжестью осел на кровать, как будто у него вдруг подкосились ноги. Я подошла к нему, пристроилась рядом.

– А, собственно, где сейчас Фарейн-майорша?

– Не знаю.

Он ответил еле слышно, а потом и вообще замолчал и даже перестал шевелиться.

– А теперь мы что будем делать?

Я думала, пристальное изучение места преступления окажется повеселее. Надо было пойти с Клем и вести расследование вместе с ней. Я была уверена, что она не сидела сложа руки, не читала и не писала под москитной сеткой в своем бунгало, что она тоже занималась расследованием. Как Лара Крофт, без всяких кисточек.

– Капитан, – снова спросила я, – а теперь, когда мы все засыпали порошком, что будем делать?

– Подождем, пока высохнет.

Моя бутылка в океане
Глава 11

Спускаюсь одна в деревню в своей военной форме, с армейским рюкзаком за спиной. Не знаю, заметил ли кто-нибудь мое отсутствие. Может, Майма. Она, конечно, хотела бы пойти со мной, но Янн найдет чем ее занять. Тем лучше, в пансионе ей оставаться безопаснее. Хотя мне сейчас, когда я иду в деревню одна, кажется, что опасаться нечего: десять утра, тропинка тянется параллельно дороге, каждые полминуты проезжают пикапы, все лавки и прочие заведения Атуоны (то есть парикмахерская, аптека, бакалея и почта) открыты, и вокруг снуют во все стороны островитяне – как в любой день недели и в любую неделю года. Что со мной может случиться?

А главное, и я вполне могу вам в этом признаться, я всегда мечтала вот так вести расследование, в одиночку, как героиня романа, которая без конца бросается в пасть волку, но в конце концов его ловит или, еще того лучше, приручает.

Моя детская мечта: стать детективом.

Двойная детская мечта: стать детективом и написать об этом книгу! Моя бутылка, брошенная в океан, может быть, превратится в большой роман, в котором ни одна линия не оборвется.

Задумавшись, я спотыкаюсь о корень иланг-иланга и чуть не падаю. Кое-как удерживаюсь на ногах, схватившись за ветку. От деревни доносятся запахи сандала, дикого ананаса и пакалоло – местной конопли, от этого мои мысли снова начинают мельтешить.

Откровенно говоря, даже если бы и не эта детская мечта и не книга, мне все равно пришлось бы вести расследование. У меня нет выбора – я должна защищаться! Я прекрасно понимаю, почему Янн так на меня посмотрел, когда пришел в пансион, я знаю эту манеру полицейских. Он смотрел на меня не просто как на подозреваемую, он смотрел на меня как на виновную. Почему?

Медленно спускаясь к Атуоне, я успеваю навести порядок в своих мыслях. Во всяком случае, пытаюсь это сделать. Такое впечатление, что следы ведут во всех направлениях, примерно как от единственной круговой развязки на Хива-Оа, перед аэропортом, где сходятся все пути и дороги острова. И ни одного указателя.

Куда, например, приведет новое направление в расследовании, несколько минут назад заданное Маймой, – этот садовник, укравший жемчужину? Может ли след привести к Мари-Амбр? Богатство у нее от мужа, отца Маймы, одного из самых богатых в Полинезии фермеров, выращивающих черный жемчуг. В хижине мэра пахло ее духами, значит, прошлой ночью с Пьер-Ивом была она, а не Мартина. Потому что она – его любовница? Зачем такой богатой и привлекательной женщине, как Амбр, и вроде бы не так уж страстно любящей литературу, спать с этим толстым писателем? Ладно, допустим… Мари-Амбр и Пьер-Ив – любовники. У них назначено ночное свидание. ПИФ неожиданно открывает Мари-Амбр жестокую истину, они ссорятся – и все завертелось. Здесь появляется развилка, есть два возможных направления.

Первое – Мари-Амбр в припадке неконтролируемой ярости убила Пьер-Ива, а следом Мартину, потому что той была известна часть правды. Второе – Пьер-Ив и Мари-Амбр поссорились, но после того, как рыбак Камай ушел, помирились и сообща решили заставить Мартину замолчать…

Вот и первые дома деревни. Несколько кошек, настолько же тощих, насколько упитанны островитяне, спят под окнами пустующей жандармерии.

Пьер-Ив и Мари-Амбр – любовники и сообщники? Это самый широкий след, прямо-таки шоссе, вот только я не могу по нему двигаться. Колесики в этом механизме не крутятся, смазка отсутствует – нет ни малейшего намека на мотив. Должно быть что-то другое…

Тики?

Татуировки?

Напротив почты, под манговым деревом, самозабвенно целуется влюбленная парочка. Он приехал на мотороллере, она – на велосипеде. На Маркизских островах потрудиться всегда приходится женщинам! Как у всех здешних девушек, у нее длинные черные волосы, для контраста за ухом торчит белый цветок тиаре, у нее хорошенький круглый животик, который ее гонщик не решается погладить у всех на глазах.

Влюбленная пара…

Мне вспоминается завещание Мартины.

Еще раз увидеть, один-единственный раз, единственного человека, которого я любила за всю свою жизнь.

Значит, она умерла, не простившись с ним, не увидевшись с ним, если только не вообразить, что этот человек, на которого она так надеялась, вернулся… чтобы ее убить!

Нелепо! Я осознаю, что сочиняю невообразимые сценарии преступлений, внушенных страстью. Это чтобы не смотреть правде в лицо? Не видеть, до чего убога моя личная жизнь? Да ладно, мне надо провести расследование и написать детективный роман, а до моих чувств вам дела нет, успею рассказать потом.

Иду через деревню. Прохожу мимо запертой жандармерии с закрытыми ставнями, потом перед открытой дверью туристического агентства – его сотруднице велено не давать никаких карт, никаких проспектов и никаких советов за исключением одного: наймите проводника! Еще через несколько метров, рядом с единственным на всю деревню фургончиком-забегаловкой, прокатная машина неосторожно припаркована под кокосовой пальмой.

Я отмечаю все и размышляю. Версию проклятых любовников, взбалмошной блондинки и гениального писателя, решаю пока что отложить. Про пять таинственных тики тоже сейчас думать не буду, чтобы сосредоточиться на версии, которая способна, по-моему, все объяснить, – татуировки!

Миную памятник погибшим, который охраняют два розовых тики, на нем выгравированы всего два имени, по одному на каждую великую войну, не забывайте о том, что они были мировыми. Перекладываю в уме другие части головоломки: камешки с нарисованным Энатой, первый – оставленный на вещах Пьер-Ива, второй – на кровати Мартины. Какая связь может существовать между этими рисунками и теми, что были вытатуированы на телах двух жертв убийцы из пятнадцатого округа?

Девятнадцать лет прошло…

У перекрестка несколько молодых людей ждут, сидя на пластиковых стульях, один держит в руках укулеле. Мне остается пройти метров пятьдесят, заведение, куда я направляюсь, стоит посреди белого сада с нежными оттенками жасмина, гардении и плюмерии. В нем работает официальный татуировщик Хива-Оа, и это единственное заведение, доступное туристам, которые ради того, чтобы увезти с собой прекрасное воспоминание о Маркизских островах, запечатленное на коже, готовы неделю обходиться без купания.

Вхожу. Сегодня толпы желающих не видно. Я одна в маленькой квадратной комнате, напоминающей одновременно кабинет зубного врача и приемную психолога. По крайней мере, так это мне представляется. С одной стороны – медицина: высокая кушетка, стальные дермографы, шприцы, компрессы, банки с разноцветными чернилами и другие, пахнущие спиртом для дезинфекции. С другой – подсознательное: повсюду на белых стенах нарисованы черным маркизские мотивы, солнца, черепахи, ящерицы, пауки, буйволиные рога, наконечники копий и всевозможные эзотерические символы. Тщетно высматриваю пресловутого Энату, и тут дверь открывается.

– Кахоа[19]19
  Здравствуйте. – Примеч. автора.


[Закрыть].

Я стою разинув рот.

– Что вам угодно?

Я ждала, что увижу маркизского татуировщика с повадками массажиста, точную копию колоссов весом в сто двадцать кило, которые разъезжают по острову на внедорожниках «тойота», а руки у них как стволы баньяна. Но передо мной стоит приветливый мужчина ростом метр восемьдесят, стройный, как чистокровный конь, с мускулами тонкими, как лианы. В белом халате. Улыбается, точно доктор Хаус. Глаза кошачьи. Скромная и элегантная татуировка на шее под бритым блестящим черепом.

До чего хорош!

Меланезийский тип с добавкой всего лучшего, что есть на каждом из тихоокеанских островов: гавайское спокойствие, австралийская элегантность, аура острова Пасхи и маркизская мужественность.

– Мм… – Ну и дура, он застал меня врасплох! – Я… я… авторка… – Тупо упираю на феминитив, полная идиотка! – Я… я пишу путевые заметки… Мне надо написать главу об искусстве татуировки, и я подумала, что…

Мистер Архипелаг продолжает разглядывать меня с головы до ног. Я жалею о том, что на мне так мало одежды. Мои шорты внезапно кажутся мне коротковатыми, рубашка – слишком просвечивающей. Я убеждаю себя, что он, истинный профессионал, всего лишь оценивает мою голую кожу как заурядный пергамент, который надо разрисовать. Он проходит передо мной, обдавая запахом имбиря, закрывает дверь.

На задвижку.

И мне сразу становится страшно.

Никто не видел, как я сюда вошла, никто не знает, что я здесь. Обрывки разговора, заголовки крупными буквами прокручиваются у меня в голове, стирая все прочие картинки.

2001 год. Париж. Пятнадцатый округ. Две девушки, татуированные, изнасилованные и убитые. Обвиняемый – татуировщик, звали его Метани Куаки, родом с Маркизских островов, в конце концов бесследно исчез.

Я лихорадочно прикидываю, сколько лет может быть стоящему передо мной татуировщику.

Около сорока?

Он молча закрывает ставни единственного окна.

Комната погружается в темноту, лишь из-под двери другой комнаты, той, откуда вышел татуировщик в белом халате, пробивается свет.

Около пятидесяти?

Мои пальцы сами собой стискивают красные зерна ожерелья, которые должны меня защитить. Я знаю, что должна действовать решительно, как положено детективу, с профессиональной уверенностью, не сомневаясь, что я отсюда выберусь, но мной овладевает паника, и я не способна ей сопротивляться.

Мягко, но настойчиво подталкивая в спину, татуировщик направляет меня в соседнюю комнату. Темнота меняет черты его лица, он поворачивается к дермографам, скальпелям, пинцетам, традиционным перламутровым гребням, акульим зубам, черепаховым панцирям, молоткам черного дерева… Его маска любезного коммерсанта превращается в оскал недовольного психопата.

Мое сердце – лежачий камень. Моя плоть – кусок замороженного мяса. Моя кожа – обломок сухого дерева, источенный насекомыми.

А если это он – убийца?