Текст книги "Нефертари. Царица-еретичка"

Глава пятая
Сладкий аромат инжира

Фивы, 1283–1282 гг. до н. э.

Вскоре жизнь моя в Храме Хатхор вошла в привычную колею. Мерит будила меня в предрассветной тьме, и, полусонная, я натягивала на себя чистое платье и зажигала благовония перед усыпальницей своей матери. Когда же ароматический конус прогорал до основания, я пробиралась по полутемным коридорам храма в покои Усрет. Как и предсказывала верховная жрица, теперь я редко виделась с ней.

Визирь Пазер оказался разительно непохожим на наставника Пазера. Он научил меня, как надо приветствовать шумера и как узнать, убивал ли уже хеттский солдат.

– Если он сбрил волосы на лице, то тем самым продемонстрировал свой героизм, проявленный в уничтожении врагов.

Он хотел, чтобы я выучила наизусть обычаи чужеземных народов: например, шумеры хоронят своих мертвецов на тростниковых циновках, а ассирийцы ценят перья дороже любых самоцветов. Иногда целое утро проходило у нас в обсуждении политики.

– Хетты – единственная сила в мире, способная восстать против Египта, – утверждал Пазер. – Нет для нас страны важнее Хатти.

И потому я старалась запомнить все, что только можно, об императоре Муваталлисе и его сыне, принце Урхи: о том, что оба они предпочитают яркие одежды и сражаются мечами, выкованными из железа. Я рисовала карты стран, которые покорил Муваталлис, включая Угарит и Сирию.

– И земли Кадеша, – торжественно и печально провозгласил Пазер, – которые некогда принадлежали Египту. Но Царь-Еретик позволил хеттам сначала предъявить на них права, а потом и завладеть ими, и теперь богатые порты – куда прибывают товары из Северного моря – принадлежат хеттам. Вы понимаете, что это значит?

– Это значит, что нам придется прокладывать обходные маршруты для торговли слоновой костью, медью и древесиной. Это значит, что хетты первыми извлекают из этого прибыль. Но ведь такое положение вещей должно измениться, – добавила я. – Потому что фараоны Сети и Рамзес намерены отобрать у них Кадеш.

Пазер позволил себе улыбку:

– Да.

– Нет ли каких-либо известий…

– Нет.

Я ожидала новостей каждую ночь, и на двадцать седьмой день коиака армия фараона вернулась из Кадеша. Опережая войско, мчались гонцы с известием об их победе и списками павших, и Мерит разбудила меня на рассвете, чтобы сообщить, что Аша и Рамзес остались живы. Из окна в западном святилище я видела, как жрицы Хатхор собираются на пристани. Их украшенные драгоценными камнями пояса переливались на солнце, а платья с глубокими вырезами выставляли на всеобщее обозрение тщательное накрашенные хной груди. У окна ко мне присоединилась Алоли.

– Разве ты не собираешься участвовать в празднестве? – спросила я.

– Верховная жрица повелела мне остаться здесь, с вами.

– Для чего? Или она думает, что я убегу?

Алоли лукаво улыбнулась:

– А вы не собираетесь делать этого?

– Нет, – негромко ответила я. – Не собираюсь.

Внизу, под нами, жрицы уже начали переправляться на другой берег, и яркие бирюзовые паруса кораблей Хатхор таяли вдали, за верхушками платанов. Я обернулась к Алоли:

– Ты помнишь, когда я впервые переступила порог этого храма?

– Конечно. Со своими большими зелеными глазами вы походили на перепуганного котенка. Я даже решила, что вы – не настоящая принцесса.

Я даже растерялась от неожиданности:

– Почему?

– Потому что я знала, что принцессе Нефертари недавно исполнилось четырнадцать, а вы выглядели лет на восемь или девять, не старше.

– Но ты помнишь, как ты сказала, что слышала обо мне?

– Конечно. – Алоли отошла от окна и вернулась к арфе. – Я слышала, что вы были очень дружны с фараоном Рамзесом. И когда стало известно о его свадьбе, придворные сочли, что он женится на вас.

– Но мне было всего тринадцать! К тому же я племянница Царя-Еретика.

Алоли лишь передернула плечами в ответ:

– Все были уверены, что фараон Рамзес не станет обращать на это внимания. Никто и представить себе не мог, что он возведет на помост девчонку из гарема. Поэтому, когда вы появились в этом храме, мы решили, что вы, наверное, передумали выходить замуж.

– Нет. Предложения мне не сделали. Как только Рамзеса короновали, Хенуттави отправилась к фараону Сети и заговорила с ним об Исет. – Я поделилась с Алоли соображениями Усрет насчет того, что Хенуттави помогла Исет стать царицей в обмен на нечто столь же важное для себя. – Вот только что это может быть?

– Власть, – быстро ответила Алоли. – Золото. Обладая и тем, и другим, она сможет построить величайший храм в Фивах, который превзойдет храм Хатхор. Паломники будут посещать его хотя бы ради того, чтобы взглянуть на его великолепие и пышность.

– Оставляя свои сокровища в качестве подношений, – согласилась я. При мысли о Рамзесе щеки у меня загорелись. – Не могу себе представить, чтобы я вышла замуж за кого-либо еще, кроме Рамзеса, – призналась я.

– Тогда недостаточно просто учиться игре на арфе, – заявила Алоли. – Если вы намерены стать старшей женой, то должны знать, как доставить удовольствие мужчине. – Жрица встала, и серебряные браслеты, позвякивавшие при ходьбе, соскользнули ей на запястья. – В Храме Исиды было полно мужчин Хенуттави, – пояснила она. – Если они были достаточно состоятельными, она не отказывала никому. Хетты, ассирийцы… В том храме я научилась не только тому, как умилостивить Исиду. Вы должны овладеть всеми секретами, которым Хенуттави учит Исет.

Я растерялась окончательно:

– Например?

– Например, как доставить мужчине удовольствие под его схенти. Как своими губами сделать ему приятное. – Должно быть, по моим глазам Алоли угадала, о чем я думаю, потому что добавила: – Вы станете главным отличием Фив, которыми управляет Хенуттави, от Фив, которыми правит Усрет.

* * *

Не знаю, что стало тому причиной – страх перед подобной перспективой или любовь к Рамзесу, но я проявила себя примерной ученицей. Я никогда не опаздывала, регулярно выполняла домашние задания и уже скоро могла бы запросто отплыть в Ассирию и выжить там исключительно за счет владения аккадским языком. Пазер никак не мог взять в толк, как это я так быстро овладела этим наречием, но правда заключалась в том, что я практиковалась в нем повсюду – в банях, во время прогулок по двору. И даже перед алтарем своей матери я молилась Мут на аккадском. Мои уроки игры на арфе с Алоли стали куда интенсивнее – жрица в буквальном смысле старалась силой воли вложить свой талант в мои руки. Мое мастерство возросло настолько, что если бы царица предложила мне продемонстрировать свое умение при дворе, я бы не опозорилась перед собравшимися. Исет всегда гордилась своим музыкальным талантом, но теперь я видела, что, располагая временем и терпением, добиться успехов на этом поприще не так уж и трудно.

Однако отнюдь не из-за арфы я каждый день задерживалась допоздна в восточных покоях. Однажды Мерит заметила:

– Похоже, вам нравится музыка, моя госпожа.

Я прикрылась веером, чтобы спрятать за перьями жаркий румянец, а на следующий день Мерит одобрительно заявила:

– После каждого урока вы задерживаетесь все дольше.

В конце концов я призналась ей:

– Дело в том, что Алоли рассказывает мне не только о том, как играть на арфе.

Мерит замерла, перестав наполнять мой алебастровый кувшинчик ароматической жидкостью, и вернулась в комнату с балкона.

– И чему же еще она учит вас? – ровным голосом осведомилась она.

Я отложила в сторону тростниковое перо:

– Другим вещам. Например, тому, что я должна буду проделать в свою первую брачную ночь.

Мерит пронзительно вскрикнула.

– Я должна уметь все, что делает Исет, – поспешно добавила я.

– Вы – не какая-то там девчонка из гарема!

– Нет. Я – принцесса из семьи, упоминание о которой стерли со скрижалей истории. Ты не хуже меня понимаешь, что это значит, если я стану старшей женой. Фамилия моей семьи вновь появится на свитках. Это спасет мою семью и нас всех от Хенуттави. Ты можешь представить себе Фивы, где Хенуттави не уступает властью и могуществом самой царице?

– Но как жрица Алоли посмела обучать вас таким вещам?..

– А почему нет, если они дадут нам возможность уцелеть? Если это поможет оживить имя моей матери? – При этих словах я взглянула на свой поврежденный алтарь. Хотя придворный скульптор сделал все, что было в его силах, я по-прежнему видела тонкую линию в месте разлома на шее у богини. – Ты навсегда останешься моей мават, мамой, – пообещала я. – Но у меня была и другая мать, которая отдала свою жизнь ради меня. А что я дала ей? Что дал ей Египет? Став старшей женой, я смогу сделать так, что ее имя никогда не будет забыто, что мы никогда не будем забыты, – уточнила я. – Моя семья правила Египтом на протяжении более сотни лет, но после них не осталось ни одного посмертного храма, где бы можно было бы отдать дань уважения их памяти! Однако я смогу построить такой в холмах для тебя и еще один – для моих родителей. – Порыв теплого ветра донес до меня запах инжира со смоковниц, и я вдохнула его полной грудью. Мерит всегда говорила, что моя мать любила этот аромат. – У меня есть множество причин стать старшей женой. Но что, если Рамзес меня не любит?

Выражение лица Мерит смягчилось.

– Он всегда любил вас.

– Как сестру, – возразила я. – Но что, если он не сможет полюбить меня как жену?

* * *

Когда наступил сезон шему, двор начал готовиться к ежегодному переезду на север, во дворец Пи-Рамзес, где удушающую безветренную жару Фив смягчал океанский бриз. И впервые я не собиралась плыть туда вместе с флотилией ярко раскрашенных кораблей или стоять на палубе под расшитыми золотом штандартами фараона, трепещущими на ветру у меня над головой под теплым солнцем паини. Стоя на балконе своей комнаты, я воображала, будто весь мир уплывает от меня, оставив мне на память одного лишь Тефера. Но даже от него не было особого проку, поскольку он целыми днями пропадал в полях, охотясь на мышей. Он не нуждался во мне. Я никому не была нужна.

– Что с вами такое? – с упреком окликнула меня Мерит, остановившись в дверях. – Вы приходите сюда каждый день после обеда. Со вчерашнего дня эти рощи ничуть не изменились.

– Я скучаю обо всем! Когда наступит месяц тот и начнется новый год, я буду скучать и о празднике Уаг. – Только в эту ночь душа человека, его акху, может вернуться на землю живых и насладиться земной едой, которой ее угощают.

Но Мерит лишь покачала головой, с хитринкой глядя на меня.

– Не думаю, что вы будете горевать о празднике. Вчера я виделась с верховной жрицей, пока вы упражнялись на арфе. Она сказала, что через два месяца исполнится ровно год с того момента, как вы покинули двор, и что уже скоро… – Для пущего эффекта Мерит выдержала драматическую паузу. – Вы сможете вернуться.

* * *

Десятого числа месяца тота Мерит разбудила меня во внеурочный час.

– Моя госпожа, верховная жрица ждет вас!

Я села на постели и протерла глаза, прогоняя сон.

– Что?

– Сегодня вы не будете заниматься с визирем. Вместо этого верховная жрица желает видеть вас!

Мы бегом бросились к зеркалу, и я сидела, не шевелясь, пока Мерит наносила краску.

– Мы возьмем малахит, – решила она и открыла кувшинчик с драгоценным зеленым порошком. Я закрыла глаза, пока она распыляла его мне на веки, а потом старательно подводила их сурьмой. Когда же Мерит вынула из ящика мой парик, я заметила, что она успела вплести в него зеленые фаянсовые бусины. – Как… На всякий случай, – нетерпеливо бросила она.

С тех пор как я переступила порог Храма Хатхор, прошло уже много месяцев, в течение которых я редко виделась с Усрет. Мерит накрасила мне ногти хной, воспользовавшись для этой цели кисточкой, предназначенной для нанесения сурьмы, а когда она подала мне платье, я обнаружила, что оно совершенно новое. Я встала, и Мерит негромко ахнула.

– Вы – женщина, – проговорила она с таким видом, словно не верила своим глазам.

А потом, прищурившись, окинула пристальным взглядом мое лицо, платье и ногти. Когда же взгляд ее опустился на мои сандалии, лицо ее разгладилось и она откровенно заявила:

– Вот теперь вы готовы. – Ее душили слезы, и она крепко обняла меня. – Удачи вам, моя госпожа.

– Спасибо тебе, мават, мамочка. – Я отстранилась, чтобы взглянуть ей в глаза. – Спасибо тебе, – повторила я. – Не только за то, что приехала сюда со мной… а за все.

Мерит расправила плечи.

– Ступай. Иди, пока она не передумала.

До покоев Усрет от моей комнаты было недалеко, и тем не менее никогда еще дорога не казалась мне такой долгой. Я взглянула на стены с изображенными на них Хатхор и Ра и спросила себя, а вдруг я вижу их в последний раз. У двери Усрет меня приветствовала поклоном служанка:

– Верховная жрица ждет вас, госпожа.

Она отворила дверь, и я увидела, что Усрет сидит за столом, окруженная цветами в честь месяца тота и нового года. Яркие букеты стояли в фаянсовых вазах, и аромат лилий заполонил всю комнату. Она подняла голову, а когда увидела меня, то выражение искреннего удивления на ее лице сменилось радостью и удовлетворением.

– Нефертари? – Встав из-за стола, она подошла ко мне. – Ты только взгляни на свои щеки! – выдохнула она. – Они округлились! А твои глаза… они поистине великолепны. – Она заставила меня повернуться кругом раз, и другой, а на третий воскликнула: – Глазам своим не верю, как ты изменилась. – Протянув руку, она оттянула вырез моего платья, чтобы взглянуть на мои груди и талию. – Довольно этих бесформенных нарядов, – провозгласила она. – Я хочу, чтобы Мерит сняла с тебя мерку для новых платьев. Пока я была занята, ты выросла и превратилась в женщину! Когда Исет растолстеет и станет неуклюжей, вынашивая ребенка Рамзеса, ты по-прежнему останешься стройной и красивой, – пообещала Усрет. – И еще ты никогда не станешь жаловаться. Могу пообещать тебе, что уже совсем скоро Рамзесу надоест ее нытье.

– Он не любит ее? – быстро спросила я.

Усрет выразительно приподняла брови:

– Я этого не говорила.

– Но что ему может в ней нравиться, если она ноет и жалуется?

– О, она может быть очаровательной, если захочет; кроме того, она исключительно красива. Но ее очарование и красота станут куда менее привлекательными, когда он станет сравнивать ее с тобой, что произойдет уже через восемь дней.

– На празднике Уаг? – воскликнула я.

Усрет улыбнулась:

– Да. Думаю, мы готовы.

Глава шестая
Праздник Уаг

1282 год до н. э.

Восемнадцатого числа месяца тота, в конце урока, Пазер отложил в сторону тростниковое перо и спросил:

– Вы готовы к сегодняшнему празднику?

Я постаралась ничем не выдать охватившие меня волнение и восторг.

– Нянька подготовила для меня подношение – корзинку с едой для храма фараона Сети и еще одну…

– Я не имею в виду еду, – перебил меня Пазер. В голосе его прозвучала нескрываемая ирония, когда он сказал: – Я уверен, что акху фараона, как и ваши собственные, будут очень рады тем подношениям, которые вы им сделаете. Но я спрашиваю себя, а подготовил ли кто-либо вас к тому потрясению, которое ждет вас при посещении двора. Особенно если учесть, что вы там не останетесь.

– Да, – негромко ответила я. – Усрет предупредила меня, что я смогу лишь коротко переговорить с Рамзесом.

Пазер, сидевший по другую сторону стола, согласно кивнул.

– И вы не останетесь там на три ночи пьянства. Разве что вам захочется увидеть, как Хенуттави спотыкается и грохается оземь, – проворчал он себе под нос, вставая.

Я тихонько фыркнула, потому что уже изрядно наслушалась подобных историй о старшей сестре Усрет.

– Нефертари, – вновь заговорил Пазер, становясь серьезным, – уже скоро наши уроки станут не такими частыми, как прежде. Поскольку фараон Рамзес все больше вовлекается в дела Зала для приемов, та же участь ждет и меня. Кроме того, я могу научить вас совсем немногому. Вы прекрасно овладели теми восемью языками, которые мы с вами изучали. – Он проводил меня до двери покоев Усрет. – Но я надеюсь, что вы не забыли совет, который дала вам верховная жрица Хатхор. Усрет – умная женщина, и если кто-нибудь и может помочь вам проложить дорогу к трону, так только она.

– Не Хенуттави? – с любопытством спросила я.

– Хенуттави умеет лишь обманывать и лгать. Она может научить Исет искусству обольщения, но в конце концов чары обмана неизбежно рассеются.

– Но разве это не то же самое, что делаю я? Обманываю и обольщаю?

– Старательно держась подальше от фараона Рамзеса? – осведомился Пазер. – Нет, вы просто напоминаете ему о дружбе, которой ему отчаянно недостает.

Войдя в свою комнату, я с удивлением обнаружила там Усрет и Алоли. Вместе с Мерит они рассматривали пару сандалий.

– Те, что на толстой подошве и с вплетенной золотой нитью, – решила Усрет. – Сегодня вечером ей предстоит ходить пешком, но мы же не хотим, чтобы она выглядела пастушкой, бродящей по холмам вслед за стадом коз.

Алоли первой обратилась ко мне:

– Вы готовы?

Я кивнула, даже понимая, что единственная накидка с капюшоном, имевшаяся в моем распоряжении, ни за что на свете не подойдет к тем сандалиям, которые Усрет только что выбрала для меня. Праздник Уаг всегда начинался с паломничества к посмертному храму фараона Сети в Фивах. И только после того, как мы почтим предков Сети, нам будет дозволено отнести еду в посмертные храмы наших собственных акху. Но у моей семьи посмертного храма не было. Каждый год я навещала Хоремхеба, который присвоил храм моего деда в Джамете и приказал срубить лики членов моей семьи со стен – за исключением одного-единственного изображения моей матери. Паломничество начиналось сразу же после захода солнца, и хотя ночи во время месяца тота были теплыми, храм встречал гостей холодом и сыростью. И что я буду делать без хорошей накидки? Я покосилась на Мерит.

– Что я надену?

– Верховная жрица была настолько добра, что подарила тебе вот это, – сказала Мерит, кивая на прелестную белую накидку, разложенную на постели. Капюшон ее был оторочен мехом, а широкие рукава аккуратно подрублены. В выбранных Усрет сандалиях я превращусь в бело-золотое видение во мраке гробницы.

– Быть может, этот праздник изменит ход всей твоей жизни, – сказала Усрет. – Кстати, Мерит перешила для тебя одно из моих платьев. – Подойдя к кровати, она подняла накидку, под которой обнаружилось платье, сплетенное из фаянсовых бусин. – Ляпис-лазуревые бисерины подобраны под цвет твоих глаз. Когда я вернусь, – обронила она, направляясь к двери, – то рассчитываю застать тебя полностью готовой к выходу.

Она покинула комнату, а я приблизилась к кровати, пораженная столь изысканным и откровенным нарядом.

– Редкое платье, – сказала Алоли. – Я никогда не видела, чтобы верховная жрица давала его кому-нибудь, даже в починку. Поднимите руки.

Сняв свое платье, я сделала, как мне было велено. Алоли надела на меня новое платье через голову, а Мерит одернула его на бедрах. Затем, набросив на плечи накидку, я уселась перед зеркалом.

– Для век мы не воспользуемся ляписом, – решила Мерит. – В полумраке он будет совершенно незаметен. – Она открыла баночку с золотой пылью и смешала ее с маслом. – Даже если никто не разглядит ваших волос под капюшоном, по-прежнему будут видны ваши глаза, – пообещала она.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда мне наконец накрасили хной ногти, причем Мерит особое внимание уделила узорам на пальцах ног. Из зеркала на меня смотрело золотисто-белое отражение. Мягкая белизна накидки Усрет обрамляла мое лицо, и меховая оторочка резко выделялась на фоне щек. Когда дверь в комнату отворилась, я услышала, как кто-то за моей спиной негромко ахнул от изумления.

– Великолепно.

Усрет шагнула вперед, и я увидела ее отражение в отполированной бронзе. Длинное белое платье облегало ее бедра, перехваченное на талии поясом из ограненной ляпис-лазури. Накидка доходила ей до лодыжек и была украшена прелестной бирюзовой строчкой, а на шее висела ладанка в виде золотой коровы с темно-голубыми глазами. Волосы ее были зачесаны набок, так что любой, кто подошел бы к ней сзади, сразу же заметил бы менат, который в качестве противовеса носила каждая жрица Хатхор. Священное ожерелье было сделано из фаянса и заканчивалось золотым амулетом, оберегавшим того, кто носил его, от зла. Облик Усрет был безупречен, начиная от золотых браслетов на ногах и заканчивая ее прозрачным платьем. Я развернулась на стуле, чтобы лучше видеть ее.

– Вы прекрасно выглядите, – прошептала я и с удивлением сообразила, что красотой она нисколько не уступает своей старшей сестре Хенуттави.

Верховная жрица жестом предложила мне встать, после чего внимательно оглядела меня с ног до головы, когда я повернулась кругом. Она приподняла край моего платья, чтобы взглянуть на то, что сделала Мерит с моими ногами, после чего одобрительно фыркнула.

– Ты уж постарайся, чтобы хна не запылилась, – сказала она. – Не шаркай ногами по песку. Сегодня вечером ты должна ступать очень осторожно.

Она накинула капюшон мне на голову, а Алоли расправила мои косы, перебросив каждую через плечо.

Взглянув на себя в зеркало, я не узнала женщину, которая отражалась в нем. Она была из тех, кто целые дни проводит в банях, сплетничая с подругами и покупая бисер у дворцовых коробейников.

– Алоли, тебе тоже пора приготовиться, – сказала Усрет. – Вы с Мерит проделали прекрасную работу.

Когда Алоли и Мерит отправились к себе в комнаты, Усрет присела на стул. Верховная жрица выглядела напряженной. Впоследствии я поняла, что год, проведенный мною в храме, дался мне куда легче, чем ей. От меня требовалось лишь учиться, впитывая знания подобно папирусу, тогда как ей приходилось договариваться, планировать и интриговать. Она прекрасно сознавала, какие последствия ждут ее в случае неудачи, тогда как я лишь воображала, будто вполне представляю их. Несмотря на всю свою щедрость и гостеприимство – она отдала мне свою комнату во дворце, содержала в Храме Хатхор, сделала Пазера моим наставником, обеспечила одеждой, – Усрет ни разу не попросила ничего взамен. Прислушиваясь к тому, как Мерит складывает мои платья в прихожей, я негромко спросила:

– Чем я буду вам обязана за все это?

Улыбка тронула губы Усрет.

– Я не такая, как Хенуттави, – ответила она. – Ты ничего мне не должна.

– Но вы вложили в меня столько сил и времени. Почему? И для чего?

– Ты стала взрослой и умной женщиной, – ответила Усрет, и мне показалось, что ей понравился мой вопрос. – Я надеюсь, что ты займешь место Исет и не позволишь Хенуттави обрести могущество, о котором она мечтает. Я не только надеюсь, но и рассчитываю на это, – решительно заявила она. – Фивы не должны танцевать под дудку Хенуттави, только и всего.

Я поняла, что она чего-то недоговаривает, но больше верховная жрица ничего не сказала. И я вдруг спросила себя, а смогу ли оплатить счет, который мне выставят впоследствии.

* * *

Мы выступили в путь, когда солнце скрылось за холмами, и добрались до пристани перед храмом Хатхор, когда вода в сумерках стала цветом напоминать густое вино. На борт корабля вместе с нами поднялись и жрицы, которые песнями воздавали хвалу Хатхор, и мы отплыли к погребальному храму, выстроенному фараоном Сети для своей акху. Как и дворец, посмертный храм был возведен на западном берегу, поскольку именно там каждый день умирает солнце и оттуда начинается дорога в Нижний мир. Я много раз бывала вместе с придворными в храме Сети, но сегодня вечером все было по-другому. Когда на приближающемся берегу замерцали огоньки, я почувствовала, как в животе у меня похолодело, чего никогда не случалось ранее. Мерит стояла рядом со мной на носу и подняла мой капюшон, чтобы мех обрамлял мое лицо.

– Хрупкая, – сказала она, когда вокруг нас сгустились сумерки. – И нежная.

Полная луна отражалась в водах Нила, а я вдруг вспомнила слова Усрет: «Когда Исет растолстеет и станет неуклюжей, вынашивая ребенка Рамзеса, ты по-прежнему останешься стройной и красивой». Перекрикивая плеск весел, я спросила у Мерит:

– А что, если Исет уже беременна?

– В таком случае у него появится лишний повод сделать ее царицей, – ответила она. – Рамзесу уже исполнилось восемнадцать. В этом году он выберет себе старшую жену.

Когда корабль причалил к пристани, Усрет сказала, обращаясь ко мне:

– Полагаю, что двор уже прибыл, но ритуал не начнется без нас. Или без Хенуттави, – добавила она. – Можно не сомневаться в том, что она наверняка опоздает.

Дворцовые слуги, ждавшие на берегу, подняли над головами факелы, чтобы сопроводить нас в темноте. Впереди, во дворе посмертного храма, сотни зажженных ламп освещали его уходящие ввысь пилоны, отбрасывая трепещущие отблески на фрески на стенах. На одной из них Озирис, правитель богов, погибал от руки своего брата Сета. В свете тростниковых факелов я видела, как Сет расчленяет тело Озириса, разбрасывает его куски вверх и вниз по течению Нила. Далее художник изобразил жену Озириса Исиду, которая была одета в точно такие же ярко-алые одежды, как и Хенуттави. На настенной фреске она разыскивала повсюду части тела своего мужа и складывала их вместе, чтобы воскресить его. Над вратами храма была изображена и последняя сцена. Восставший из мертвых Озирис дарит Исиде ребенка. Это был Гор, бог небес с головой сокола, который отомстил за отца, погубив Сета. Как только Сет был изгнан, он присоединился в Нижнем мире к богу с головой шакала – Анубису. Те, кто пересек реку забвения и достиг суши, должны предстать перед судом Анубиса, чтобы превратиться в акху. Запрокинув голову, я спросила себя, сколько моих предков прошли через этот суд и увижу ли я вновь свою мать на том далеком берегу.

Когда мы подошли к распахнутым вратам, песнопения жрецов Амона стали громче. Ко мне обернулась Усрет:

– Держись рядом со мной, даже когда я стану делать подношение своим акху. И когда мои жрицы запоют гимн Хатхор, не отходи от меня ни на шаг. Сегодня вечером в храме соберутся сотни людей. Я хочу, чтобы ты была там, где Рамзес сможет увидеть тебя.

Мерит метнула на меня предостерегающий взгляд, и я пообещала держаться рядом с Усрет.

– Мы здесь для того, чтобы напомнить Рамзесу о том, что он потерял, – продолжала на ходу наставлять меня Усрет. – Но если ты отдашь слишком много, то может сложиться впечатление, будто ты никуда и не уезжала. А если кто-нибудь спросит, почему ты не одета в платье Хатхор, отвечай, что еще не уверена в том, что хочешь стать жрицей…

– Особенно Рамзесу, – подхватила Алоли. – Дайте ему понять, что вы еще не уверены в том, где ваше место.

Я подумала, что Усрет рассердится из-за того, что ее прервали столь бесцеремонно, но она лишь кивнула:

– Да. Он достаточно умен, чтобы самостоятельно сделать первый шаг.

Мне не хотелось обманывать Рамзеса, но разве не крылась в словах жриц правда? Что сулит мне будущее после того, как мое наследство будет истрачено, а я потеряю место при дворе? И если он не захочет меня, какой смысл вообще выходить замуж? Кто еще сможет разделить мою тягу к языкам и охоте? С таким же успехом я могу стать жрицей. В животе у меня образовался ледяной комок, когда мы вошли во врата храма и углубились во тьму святилища, которое фараон Сети выстроил для себя и своих предков. На всех стенах теперь красовались сцены из истории его семьи. Здесь был Рамзес I, полководец, которого избрали фараоном, когда не имевший детей Хоремхеб понял, что так и умрет, не оставив наследника. Был здесь и сам фараон Сети со своей тихой непритязательной царицей, которая участию в дворцовой политике предпочитала дворцовые же сады. Здесь были изображения только что родившегося Рамзеса II, и на стенах яркими красками горели его рыжие волосы. А ведь моя семья из поколения в поколение восседала на троне Египта. Но разве можно сыскать хотя бы один-единственный монумент, воздвигнутый в их честь?

– Перестань думать, – прошептала мне на ходу Мерит. – Иначе ты расстроишься.

Когда мы вошли в восточное святилище, я крепче сжала губы, чтобы они не дрожали. Жрецы Амона допели гимны, и теперь обширный зал заполонили сотни придворных. Они обернулись, чтобы рассмотреть процессию, которую возглавила Усрет, и меня вдруг охватило отчаянное желание плотнее закутаться в свою накидку. В воздухе висел аромат благовоний и холодной сырости стен, никогда не видевших солнца. Я последовала за Усрет в переднюю часть помещения, где жрицы уже затянули гимн Хатхор. Усрет же отошла в сторону от женщин и поставила чашу, которую принесла с собой, перед статуей Рамзеса I. Справа от нас поблескивала корона фараона Сети, а рядом с ним виднелся профиль Рамзеса, увенчанного сине-золотой тиарой.

Он стал выше. И еще красивее, чем я помнила. Головной убор из полосатой ткани обрамлял его худощавое лицо с высокими скулами и крепким подбородком солдата. Нас разделяло изображение его деда – огромная гранитная статуя, освещенная золотистыми отблесками. Я разглядела и стоящую рядом с ним Исет, на голове которой посверкивала самоцветами диадема принцессы, а вот Хенуттави нигде не было видно. Мерит тоже заметила отсутствие верховной жрицы Исиды и покачала головой.

– Опаздывает, как всегда.

– Она просто хочет привлечь к себе внимание, – сказала я, начиная понемногу понимать, в какие игры играют женщины.

Голоса певчих Хатхор эхом отдавались в зале, но теперь их гимн заглушался шумом в коридоре. Когда в помещение вошли вновь прибывшие, мы увидели на них легко узнаваемые красные наряды Исиды. Но даже среди них поразительно глубоким цветом своего платья выделялась Хенуттави. Шлейф ее длинной ярко-алой накидки поддерживала жрица, а роскошные кудри были собраны на затылке под золотой сешед, диадему принцессы. Она словно ножом разрезала толпу, и ее жрицы вышагивали вслед за ней, направляясь в переднюю часть крипты.

– Для акху величайшей фамилии в Египте, – громко провозгласила Хенуттави, извлекая из-под полы золотую чашу.

Мне стало интересно, сколько же потребовалось подношений из Храма Исиды, чтобы заплатить за столь роскошный подарок. Она поставила свою чашу рядом с чашей Усрет, отчего последняя совершенно потерялась на ее фоне. Затем Хенуттави низко склонилась перед братом, и ее собственные певчие затянули новый гимн.

– Ты опоздала, – сказал Сети, и Хенуттави подалась вперед и что-то прошептала на ухо брату. На миг на его лице проступил гнев, но потом он рассмеялся.

– Прекрасная, очаровательная Хенуттави, – прошептала мне на ухо Усрет. – У нее всегда наготове причина и оправдание. И мой брат, готовый простить, как всегда. А Рамзес научился этому у своего отца. Так что тебе стоит быть внимательной.

Жрецы Амона вновь вышли вперед, голоса их зазвучали громче, а я не могла отвести взгляда от Рамзеса. Но он, не отрываясь, смотрел на жрецов, громкая песнь которых эхом разносилась по пустой крипте. Усрет подняла руку, и ее браслеты зазвенели, словно маленькие колокольчики, а Рамзес, взглянув в нашу сторону, замер. Потом он вгляделся в темноту, и я позволила капюшону медленно соскользнуть с моего лица.