Текст книги "Нефертари. Царица-еретичка"

Глава седьмая
Молитва Сехмет

В Храме Хатхор за меня взялась Алоли, пожелавшая узнать все подробности случившегося в ту ночь. На протяжении нескольких дней я старательно уклонялась от ее расспросов, пока однажды не выпалила:

– Она уже беременна!

Алоли отставила свою арфу в сторону и нахмурилась:

– Кто беременна?

– Исет. – Я смахнула с глаз слезы. – Первым ребенком Рамзеса.

Взгляд Алоли, устремленный на меня, был полон сострадания.

– Быть может, это будет девочка, – с надеждой сказала она. – Или она попросту не сможет выносить его до срока. Но самое главное – это то, что сказал он. Он скучал по вам?

Я вспомнила, как порозовели щеки Рамзеса, когда он смотрел на мое сплетенное из бисера платье, и кивнула.

– Да. Усрет полагает, что, вернувшись с войны, он примет решение о том, кто станет его старшей женой. Она хочет, чтобы я участвовала в параде, если армия вернется с победой.

Алоли захлопала в ладоши:

– Ну, так это же здорово! – Она всмотрелась в мое лицо. – А почему вы не радуетесь? Вы были его ближайшим другом с самого детства. Но теперь вы стали женщиной. Красивой женщиной. Чего еще он может желать от царицы?

– Ребенка.

– Ну а разве кто-нибудь говорит, что вы не сможете подарить ему сына?

– Алоли, – жалобно проговорила я, – моя мама умерла, когда рожала меня.

Она откинулась на спинку стула, и ее самоцветы засияли в свете масляных ламп.

– И вы полагаете, что боги отвернутся от принцессы Египта?

– Моя мать была царицей, а они не уберегли ее! Кроме того, как быть, если я не хочу ребенка?

От неожиданности у Алоли перехватило дыхание.

– Все женщины хотят детей.

– Даже ты?

Она небрежно отмахнулась:

– Кому какое дело до того, чего я хочу? Мне никогда не стать царицей.

– Но ты готова рискнуть собой и родить ребенка? – стояла на своем я.

– Полагаю, что если мне когда-нибудь повезет найти такого мужчину, который готов будет содержать меня и дарить ожерелья и драгоценные камни, – беззаботно отозвалась она, – то да. Я захочу иметь от него детей. – Заметив выражение, появившееся у меня на лице, она пылко воскликнула: – Честное слово, я не лгу! Когда мне по ночам снятся сны, то в них никогда не присутствует один только мужчина. Мне всегда снится семья. – Она нахмурилась. – В чем дело? А о чем мечтаете вы?

Я покраснела.

– Вам наверняка снится фараон! – воскликнула она.

– Но почему-то всегда без детей! Только мы вдвоем.

– Совсем одни? В постели?

Щеки мои пылали огнем, но я кивнула.

– Но вы практикуетесь в том, о чем мы с вами говорили? – быстро спросила она.

– Алоли!

– Но это же очень важно! – вскричала она.

– Да. С тех пор как Рамзес ушел в поход с армией, я все время думаю о нем. В банях, в усыпальнице, даже здесь, в восточном святилище.

– Тогда, если он снится вам каждую ночь, – нетерпеливо вскричала она, – то и вы должны приходить к нему во сне!

Я во все глаза уставилась на нее.

– Откуда ты знаешь? – пожелала узнать я.

– Потому что вы запали ему в душу. – Алоли широко улыбнулась. – Поверьте мне, принцесса. А когда он вернется, то постарается воплотить свои мечты в жизнь.

Я спросила себя, а похожи ли мечты Рамзеса на мои, ощущает ли он запах моих волос так же, как я обоняю его кожу, стоит мне закрыть глаза. Представляет ли он, как мы лежим вместе, когда нас разделяет лишь теплый летний воздух? Или кувыркаемся на его кровати между мягких льняных простыней, сбрызнутых лавандой? Я вспомнила все, чему меня научила Алоли, вспомнила о том, куда надо целовать нежно, и те места, где мои поцелуи способны довести его до слез, и вскоре мечты мои стали еще ярче. По ночам я лежала в его воображаемых объятиях, а днем тревожилась о том, что происходит на юге и вернется ли он в Фивы.

* * *

Однажды утром, в самом начале месяца хатир, Пазер спросил у меня:

– Вы по-прежнему упражняетесь во владении аккадским?

– Как же я могу практиковаться, когда Рамзеса могут запросто убить во время нубийского восстания? – вопросом на вопрос ответила я.

Пазер, сидевший за столом Усрет, окинул меня долгим взглядом.

– Если вы станете беспокоиться о Рамзесе в Нубии, – сказал он, – то остаток жизни проведете без сна. Быть фараоном – значит сражаться с врагами, которые мечтают о том, чтобы захватить ваше царство. А когда фараон не сражается с захватчиками, то подавляет восстания. Даже Царь-Еретик держался за территорию Нубии обеими руками, поскольку она изобилует рудниками и сплавами золота и серебра. Не думаю, что фараон Рамзес вернется, пока полностью не подавит бунт. И вы не можете с этим ничего поделать…

– Почему это? – перебила я его. – Очень даже могу. Я могу отправиться с ним вместе.

Пазер уставился на меня так, словно на голове у меня свил гнездо ибис.

– И чем же вы там будете заниматься? – пожелал узнать он. – Фараона Рамзеса с самого детства готовили к войнам. Там будут кровь, и смерть, и крики умирающих по ночам…

– За которыми могут ухаживать женщины, – упорствовала я.

– Вы когда-нибудь видели мужскую руку, отсеченную вражеским мечом?

Я постаралась удержаться и не побледнеть.

– Нет.

– А как насчет зрелища солдатских кишок, вырванных стрелой?

– Нет. Но я видела гонки колесниц на арене, где солдат давили колеса и лошади.

– Битва – это не игра и уж, во всяком случае, не забава! – с раздражением вздохнул Пазер. – Как вы думаете, что с вами станется, если фараон погибнет в бою? Враги захватят вас в плен и надругаются над вами. – Он сам и ответил на свой вопрос. – А весь остальной Египет будет ввергнут в хаос. И кто тогда станет соправителем? Кто наследует фараону Сети на троне? Разразится гражданская война, а все, у кого найдется хоть немного золота, побегут отсюда без оглядки.

– Но вы сами сказали, что в Нубии ему не грозит никакая опасность. Вы только что говорили, что он вернется…

– В Нубии, может быть, и не грозит, а вот как насчет Хатти, или Ассирии, или Кадеша? Война – не место для принцессы. Если хотите помочь фараону, молитесь Сехмет о том, чтобы он остался жив и здоров и чтобы богиня войны вернула его домой. А теперь займитесь своим аккадским.

Но я никак не могла сосредоточиться. Не могла спать. Даже есть я и то не могла. Мерит заказывала на кухне самые соблазнительные кушанья, жаренного в чесноке гуся или ореховые пряники в меду, но у меня начисто пропал аппетит.

– Так не может продолжаться! – восклицала она. – Ты и без того исхудала, как тростинка. Нет, ты только посмотри на себя. – Она взяла меня за руку и подняла ее. – Тебя свалит с ног даже слабый порыв ветра!

Наконец, когда армия отсутствовала уже почти три месяца, ко мне в комнату зашла Усрет и сказала:

– Мерит сообщила мне, что ты ничего не ешь. Ты что, в самом деле хочешь походить на шелудивую кошку рядом с Исет, когда Рамзес вернется из Нубии?

Сидя на краю кровати, я в ужасе уставилась на нее:

– Нет конечно!

– Тогда я пошлю к кухаркам за несколькими блюдами, – строго заявила она. – И ты попробуешь их все. – Она повернулась, собираясь уходить, но у дверей заколебалась и приостановилась. – Сегодня утром прибыли гонцы. Армия фараона подавила восстание.

Глава восьмая
Первая победа

Когда фараон возвращается с войны с победой, это значит, что боги не только оберегают нас, но и протягивают нашему царству руку помощи. По всем Фивам толпы народа праздновали на улицах, поедая медовые пряники, которые продавали разносчики, и запивая их гранатовым вином. Мужчины надели длинные схенти, чтобы уберечься от холода, а меня от ветра защищал мягкий мех накидки Усрет. Вместе с остальными придворными я стояла на широкой аллее Сфинксов, неподалеку от храма Амона, как вдруг Усрет нервно прошептала мне:

– Не забудь все, чему я тебя учила.

– Рамзес должен подойти ко мне первым.

– Не бросайся к нему, словно изголодавшаяся кошка на рыбу. Но если он захочет поговорить с тобой наедине, соглашайся.

Я с удивлением покосилась на нее, поскольку ничего подобного Усрет мне раньше не говорила.

– Мужчины похожи на ивив, щенков, – пояснила она, напомнив мне о холеной и избалованной собачонке царицы Туи. – Стоит один раз хорошенько накормить их, как они будут приходить к тебе за едой снова и снова. Но ты должна дать ему понять, что бесплатного угощения не бывает, – строго заявила она, и я про себя подивилась тому, отчего она явно нервничает, причем сильнее меня. – Дай ему понять, что ты вернешься в храм, если он примет неправильное решение.

Взгляд Усрет скользнул по моей золотой диадеме и распахнутой, подбитой мехом накидке, выставляющей напоказ мое просвечивающее платье. Ее последние слова заглушил рев труб и крики толпы, приветствующей приближающуюся армию.

Над нами, стоя на ступеньках храма в окружении самых влиятельных придворных, фараон Сети и царица Туя с гордостью поджидали возвращения сына. Все они надели золотые браслеты и тяжелые парики, но даже среди них Исет выделялась своим триумфом. Под накидкой у нее вызывающе бугрился пятимесячный живот, а ее груди служанка напудрила толченым перламутром.

Сделав шаг вперед вместе с толпой и вытянув шею, я увидела боевые колесницы с начищенными колесами и позолоченными боками. Запах конского пота смешался с ароматами благовоний и роз. По мере того как войско подходило все ближе, приветственные крики толпы становились все громче и лихорадочнее, и я почувствовала, как чьи-то руки вытолкнули меня вперед. Оглянувшись, я увидела, как из группы жриц Хатхор мне дерзко улыбается Алоли.

– Вы же хотите, чтобы он заметил вас, не правда ли? – осведомилась она.

Мерит ухватила меня за плечо и потянула обратно.

– А еще она хочет, чтобы ее не раздавили колесницы.

В самом конце аллеи я разглядела военную хепреш Рамзеса. Он ехал в одной колеснице с Ашей, и оба буквально впитывали обожание толпы. Аша придержал пару вороных коней, Рамзес обвел взглядом встречающих, а когда он нашел меня, мне вдруг стало жарко под накидкой, несмотря на прохладный ветер. Но тут фараон Сети приветственным жестом раскинул руки в стороны, и Рамзес оторвал взгляд от моего лица. У ступеней храма он сошел с колесницы, чтобы поклониться своим родителям, и медленно потянул меч из ножен. Толпа вокруг нас окончательно обезумела, когда Рамзес приготовился вручить Исет свой клинок, принесший ему победу. Подобный дар означал высшие почести, какие только могли быть оказаны кому-либо. Я изобразила улыбку, а потом заметила, что Аша смотрит в нашу сторону.

– Кто это? – прошептала Алоли.

– Аша? Он – командир колесничих Рамзеса.

– Тогда почему он так пристально смотрит на нас?

– Наверное, потому, что он еще никогда не видел таких, как ты.

Алоли была единственной жрицей Хатхор, чьи волосы своим огненно-рыжим цветом могли поспорить с шевелюрой Рамзеса. Она надела тяжелую бирюзовую накидку, выгодно оттенявшую голубизну ее глаз, а платье ее было соткано из такого тонкого льна, что казалось почти прозрачным. Когда Исет приняла меч и церемония закончилась, Алоли шагнула вперед, чтобы Аша хорошенько рассмотрел ее.

– Не старайся понапрасну, – сказала я ей, когда войско направилось ко дворцу. – Фараон Сети не зря называет его Аша Осторожный.

– В таком случае ему, пожалуй, нужна смелая женщина.

Я рассмеялась, но Алоли, похоже, нисколько не шутила.

– Это будет мое первое празднество во дворце, и я не собираюсь проспать все самое интересное, – призналась она.

Из-за того, что уже начался месяц коиак, было уже слишком холодно для того, чтобы устраивать праздник под открытым небом, во дворе Малкаты. Посему празднование победы перенесли в Большой зал, где всю ночь на жаровнях будут жечь коричные палочки, а двери закроют во избежание сквозняков. В тот день, когда я вошла в зал, меня поразило не количество солдат и не тот факт, что лошадей Рамзеса тоже привели сюда и украсили цветами. Нет, сюрпризом для меня стал длинный полированный стол на возвышении, с четырьмя тронами посередине и двумя дюжинами стульев вокруг.

Проследив за моим взглядом, Усрет кивнула.

– Ты ведь не бывала в Большом зале с тех пор, как Рамзес изменил придворные традиции. Самые влиятельные вельможи больше не едят под возвышением.

– Они теперь сидят наверху, у всех на виду? Но почему?

– Разве ты не догадываешься? – осведомилась Усрет. – Исет оказалась совсем не такой интересной собеседницей, как он надеялся. О чем ему вечер за вечером говорить с ней и своими родителями?

Зато теперь рядом с ним оказывались его визири и посланники чужеземных государств. Итак, пока остальные придворные трапезничали внизу, ближайшие советники и друзья фараона располагались на более высокой ступени. Рамзес пока еще не занял свое место на троне. Я решила, что сейчас он находится в своих покоях, меняет доспехи на длинную схенти и плотную накидку. Скорее всего, он наденет еще и сине-золотую корону энмеш, поскольку хепреш была высокой и тяжелой. А вот что он станет делать дальше? Сердце у меня учащенно забилось. Заговорит ли он со мной за столом? Или же не заметит никого больше, не сводя глаз со своей беременной жены?

– Никогда не видела ничего подобного, – пробормотала Алоли.

Я совсем забыла о том, что она впервые оказалась в Большом зале. Арфистки играли во всех углах просторного помещения, и густые ароматы жареной говядины и вина наполняли теплый воздух комнаты. Женщины надели свои лучшие наряды, и вечером их толстые золотые воротники будут отражать свет масляных ламп. В блестящей глазуровке плит пола я уже видела отражение тысяч обутых в сандалии ног, шаркающих, танцующих или тайком соприкасающихся под столами.

Пока мы пробирались сквозь толпу к возвышению, кто-то выступил из-за колонны позади нас и коснулся моего плеча. Обернувшись, я оказалась лицом к лицу с Рамзесом, одетым в длинную льняную схенти, отороченную золотой нитью и расшитую изображениями боевых колесниц. На нем был широкий пояс, а под золотой пекторалью на груди виднелся свежий шрам, оставшийся от полученной в битве раны. Я уже открыла рот, чтобы вскрикнуть от страха при виде того, что он был ранен, но Рамзес приложил палец к губам. Я покосилась на Усрет, которая взяла Алоли за руку и повлекла ее за собой в сторону возвышения. Рамзес же при этом не сводил с меня глаз.

– Значит, это правда, – прошептал он.

И вдруг я осознала, что мы стоим так близко друг к другу, почти вплотную, что, протянув руку, я могу коснуться его подбородка или резких, словно вырубленных топором скул.

– Что правда?

– Что ты – такая же красивая, какой я тебя помню. Нефер, – заговорил он, и дыхание его участилось. – Быть может, ты хочешь просто остаться моим другом, но, уехав отсюда, я думал только о тебе. Когда мне полагалось беспокоиться о восстании или о том, найдут ли мои воины свежую воду в пустыне, я мог думать только о том, как ты захотела укрыться в Храме Хатхор. Нефер, ты не можешь быть жрицей, – пылко заявил он.

Мне хотелось закрыть глаза и шагнуть в покой его объятий, но за колонной уже собирался весь двор.

– Но если я не стану жрицей, где будет мое место в Фивах? – спросила я у него.

Я затаила дыхание, ожидая услышать нужный ответ и мысленно взывая к нему. А потом он привлек меня к себе и коснулся губами моих губ.

– Рядом со мной, – твердо ответил он. – В качестве моей царицы.

* * *

Оставив позади весь двор, пирующий в Большом зале, мы прямиком направились в его покои, и Рамзес сразу же запер дверь. В его комнате царил идеальный порядок, а сине-зеленая плитка на полу была тщательно начищена. Исписанные клинописью таблички лежали на низком столике, а доска сенет, которой явно не пользовались несколько месяцев, была разложена и готова к игре. Он взял меня за руку и подвел к кровати, приостановившись только для того, чтобы прошептать:

– Ты уверена, что хочешь меня так же, как я хочу тебя?

Я не стала отвечать. Вместо этого я просто прижалась губами к его губам, а потом поцеловала его так, как мечтала все те долгие ночи, пока он сражался в Нубии. Мы вместе упали на подушки, и шум пиршества внезапно отдалился и стих, словно оно продолжалось в другом царстве.

– Нефер. – Рамзес приподнялся на мускулистых руках, упершись ими в кровать по обе стороны моего лица. Я потянулась к нему и погладила его так, как научила меня Алоли. Он закрыл глаза, позволяя мне провести пальцем по его стволу.

– Я хочу попробовать тебя на вкус, – прошептала я.

Он откинулся спиной на подушки, и я начала с внутренней стороны его бедер, лаская его языком и поднимаясь к груди, к нежной плоти вокруг недавней раны. Он же обхватил ладонями мои груди, чувствуя, как затвердели соски под тонкой тканью платья, а потом застонал, когда я вновь опустилась к низу его живота, к каменной твердости между ног.

– Разденься для меня, – взмолился он.

Я встала над ним на колени и медленно расстегнула накидку. Затем наступил черед платья, и наконец я стянула с головы парик, так что мою наготу прикрывали теперь одни лишь распущенные волосы.

– Ты еще красивее, чем я думал, – выдохнул Рамзес.

Кажется, при этих его словах я залилась румянцем. Красивой была Хенуттави. Красивой была Исет. Но я оседлала его в положении, которое, как уверяла Алоли, увеличивало возможность зачатия, и только потом мельком подумала о том, что он может говорить правду. Дыхание его стало учащенным и хриплым, а когда я нависла над ним, он резко двинул бедрами вверх, стремясь поскорее оказаться во мне.

Сотни раз я по-разному представляла себе, каково это – быть с Рамзесом. Но когда этот миг настал, все, чему научила меня Алоли, вылетело у меня из головы, и я чувствовала лишь прикосновение его тела, вкус его кожи и жгучее ощущение внутри, которое началось как боль, но вскоре превратилось в наслаждение. Когда все закончилось и Рамзес излился в меня, я опустила взгляд на простыни. Я перестала быть девственницей.

В янтарном зареве заходящего солнца Рамзес бережно погладил меня по щеке. Но наше безмятежное очарование друг другом нарушил громовой удар в дверь – кто-то снаружи забарабанил в нее тяжелым кулаком. Он взглянул на меня, а в следующий миг мы оба поспешно стали собирать разбросанную одежду.

– Ваше величество, – донесся из-за двери чей-то голос, – праздник начался, и фараон желает знать, куда вы пропали!

– Сколько времени он уже стучит? – воскликнула я.

– Пожалуй, уже давно, – рассмеялся Рамзес и привлек меня к себе. – Ты должна вернуться в свои покои, – сказал он. – И никаких больше храмов.

– Я должна буду спросить разрешения у Усрет, – с напускной скромностью отозвалась я.

– Забудь об Усрет! Если я сделаю тебя своей женой, она не сможет забрать тебя обратно. Ты нужна мне здесь. – Он вновь накрыл ладонью мою грудь. – Я хочу, чтобы ты была здесь.

– А они хотят, чтобы ты вернулся в Большой зал, – лукаво отозвалась я.

* * *

Каждый вечер после женитьбы Рамзес входил в Большой зал вместе с Исет. Но в ту ночь, ночь празднования своей первой победы в качестве вождя армии фараона, он войдет со мной, и все поймут, где он был. Со своего места за столом на возвышении Хенуттави увидит нас, а Исет отвернется к своим подругам из гарема, и разразится буря.

«Будь храброй, – сказала я себе. – Исет – внучка жены из гарема, а я – дочь царицы». Мы вышли из царского дворика, когда на дворец опустилась ночная прохлада. Я укрылась под сильной рукой Рамзеса, и когда мы зашагали по коридорам, позади нас раздались шепотки. Я расслышала свое имя и вздрогнула всем телом.

– Ничего, скоро привыкнешь, – пообещал Рамзес.

– К шепоту за спиной или к холоду?

Он рассмеялся, но когда мы приблизились к Большому залу и глашатаю, который должен был объявить о нашем появлении, живот у меня свело судорогой. Я уже слышала доносящийся изнутри удивленный гул голосов.

– Фараон Рамзес Второй, – провозгласил глашатай, – Повелитель Двух Земель и сын фараона Сети.

Рамзес шагнул вперед и остановился, поджидая меня.

– Принцесса Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и военачальника Нахтмина.

Рамзес взял меня за руку, и, когда мы двинулись через зал, по рядам придворных прокатился негромкий возмущенный ропот – они были шокированы тем, что именно сегодня, в такой день, Рамзес появился со мной вместо своей жены, которая уже носила под сердцем его ребенка. Перед тем как мы подошли к царским тронам, я несколько раз расслышала собственное имя, а слуга поспешно установил еще один стул за столом на возвышении, между тронами фараона Сети и Рамзеса. Глаза Исет превратились в узенькие щелочки, а сидевшая рядом царица Туя окаменела. Ее собачонка Аджо понюхала воздух и, хотя во всех Фивах не было никого, кто бы ей не нравился, задрала морду и беззвучно зарычала, когда я проходила мимо.

Я заняла свое место за столом в неловком молчании, которое первой нарушила царица Туя:

– Как мило с твоей стороны сопроводить принцессу Нефертари в Большой зал. Хотя я думала, что ты предпочтешь составить компанию своей жене.

Усрет, сидевшая напротив, поймала мой взгляд, и я поняла, что она мысленно пытается приободрить меня и передать мне толику своей уверенности. Я улыбнулась и ответила:

– Боюсь, это моя вина, ваше высочество.

– Какое это имеет значение? – сказал Сети. – Мой сын только что вернулся с войны, и сопротивление нубийцев подавлено! – Он поднял свой кубок, и все остальные сидевшие за столом последовали его примеру. – Итак, Нефертари! – с насмешливым удивлением воскликнул фараон Сети. – Малышка выросла.

Я смиренно опустила голову:

– Да, ваше высочество.

– Знаешь, нам недоставало твоей улыбки в Малкате. Особенно моему сыну, как мне представляется. – Он покосился на Исет, которая с угрюмым выражением лица сидела рядом с царицей. В эту минуту своими вытянувшимися физиономиями обе походили на длинномордую собачонку Туи.

– Это правда, – отозвался Рамзес, глядя мне прямо в глаза. Я поняла, что своим взглядом он еще многое хочет сказать мне.

– Ну, так расскажи мне, Нефертари, – Хенуттави опустила свой кубок, – что же ты обсуждала с моим племянником? Должно быть, его рассказ получился очень уж занимательным, раз он занял всю вторую половину дня. Почему бы тебе не поделиться им с нами?

Мне показалось, что лицо мое цветом готово соперничать с палочками корицы, горевшими в жаровнях, но Рамзес недрогнувшим голосом заявил:

– Мы обсуждали, как Нефертари вернется во дворец.

Хенуттави обменялась взглядами с верховным жрецом Рахотепом.

– В самом деле? Неужели ее пребывание в храме моей сестры оказалось настолько невыносимым?

– Разумеется, нет. – Голос Рамзеса прозвучал непреклонно. – Но она будет куда полезнее здесь, чем в Храме Хатхор.

Я взглянула через стол на Усрет. Неужели это правда? И он хочет, чтобы я вернулась, только потому, что я могу оказаться ему полезной? Но Усрет старательно избегала моего взгляда.

– Значит, ты решила не становиться жрицей? – пожелал окончательно убедиться фараон Сети.

Я кивнула:

– Я хочу вернуться во дворец Малкату как можно скорее.

Фараон Сети откинулся на спинку своего трона:

– В таком случае ты будешь здесь, когда завтра я объявлю свою волю. Через несколько дней мой двор переедет в Аварис.

Я покосилась на царицу, которая по-прежнему сидела с вытянувшимся лицом.

– Навсегда?

Фараон Сети кивнул и закашлялся.

– Я сделаю Аварис столицей Нижнего Египта, – сказал он, – и таким образом окажусь ближе к нашим северным границам. Я хочу приглядывать за царством Хатти.

В этот миг я поняла, как невыносимо трудно ему было смотреть на то, как его сын повел войско в Нубию. Он по-прежнему хочет оборонять Египет и не спускать глаз с его врагов, пусть даже не может присоединиться к сыну на поле битвы. Фараон Сети никак не мог откашляться и задыхался, и Рамзес нахмурился.

– Кроме того, для его здоровья будет лучше, если он окажется подальше от жары и болезней такого большого города, как Фивы. И это – самая важная причина.

Но фараон Сети лишь небрежно отмахнулся:

– Я возьму с собой нескольких визирей. И половину армии. Мы хотим отплыть до того, как переменится погода. – Его ласковый взгляд остановился на мне. – Надеюсь, ты сможешь проститься с нами, когда мы отправимся в путь.

Рамзес положил ладонь мне на колено, и я улыбнулась:

– Конечно, ваше высочество.

* * *

Когда мы плыли обратно к храму, я рассказала Усрет о том, что пообещал мне Рамзес перед тем, как мы вышли из его покоев.

– Мы сегодня же уложим все вещи, чтобы быть готовыми появиться в Зале для приемов уже завтра утром, – сказала она и выглядела при этом чрезвычайно довольной. – Должна ли я предположить, что ты…

– Разумеется, они занимались этим! – заглушая плеск весел, воскликнула Алоли. – Да вы только взгляните на ее лицо. Вы ведь сделали это, правильно?

Я кивнула в ответ, и Мерит едва успела сдержать возмущенный возглас:

– Прямо сегодня, моя госпожа?

– Нет смысла вверять любовь воле богов, – заметила Усрет. – Сейчас он хочет ее, и мы должны поставить ее перед ним, чтобы он понимал, за что сражается.

Я попыталась рассмотреть в темноте выражение лица Усрет, но на нашей лодке была всего одна масляная лампа.

– Сражается?

– Драка случится непременно. И не только между моим братом и царицей Туей. Пока мы оставались на возвышении, Алоли сидела внизу, среди придворных. И она слышала, о чем они шепчутся.

– Обо мне? И что же они говорили?

Алоли кивнула:

– Вещи, которые я не возьмусь повторить, госпожа.

– Да ты и сама видела, как восприняла твое появление Хенуттави, – продолжала Усрет. – А верховный жрец отреагирует куда хуже, если Рамзес пожелает жениться на тебе. Особенно если слухи говорят правду и Рахотеп навещал спальню моей сестры. Но мой брат любит Рамзеса и редко отказывает ему в чем-либо. Сомневаюсь, что сейчас он почему-либо поступит иначе.

– Хенуттави может быть очень убедительной, – заметила я.

– Но не настолько, как влюбленный мужчина.

– А что, если он не любит меня? Вы слышали, что сказал Рамзес на празднике – что во дворце я могу принести ему больше пользы, нежели в храме.

Усрет одарила меня долгим взглядом из-под капюшона накидки.

– Он скажет то, что должен, дабы убедить отца. Фараон Сети может относиться к тебе как к дочери, но считать тебя подходящим выбором в качестве жены – совсем другое дело.

Я отвернулась к реке, чтобы никто не догадался о том, как больно мне слышать подобные речи.

Алоли мягко заметила:

– Вы поймете, любит ли он вас, по тому, как долго он будет готов сражаться.

– И если он откажется драться, это будет означать, что он решил, будто я того не стою, – сказала я, когда лодка приблизилась к причалу.

– Ты уж постарайся сделать так, чтобы подобные мысли не пришли ему в голову, – заметила Усрет.

Мы вошли во врата храма Хатхор, и Усрет немедленно отправила целую армию слуг помочь мне собрать вещи. В моих покоях Мерит распорядилась нагреть горячей воды для ванной.

– В такой час? – возмутилась было одна из служанок.

– Да, в такой час. Или ты думаешь, что она нужна мне на утро? – выбранила ее Мерит.

Когда принесли горячую воду, я вытянулась в лохани и попыталась вспомнить все, что произошло в покоях Рамзеса. Мне хотелось еще раз и еще пережить случившееся, чтобы даже самая мелкая подробность навеки запечатлелась в моей памяти. Пока Мерит терла мне спину, я рассказала ей обо всем, от начала и до конца, а когда закончила, она испустила долгий вдох и всхлипнула.

– Ох, моя госпожа, вот вы и стали женщиной! И скоро… – Она шмыгнула носом. – И уже скоро вы будете принадлежать Рамзесу.

– Не плачь, мават. Я никогда не оставлю тебя. Даже ради сотни фараонов.

Мерит сморгнула слезы и выпятила подбородок.

– Я плачу от радости, а не от горя, – возразила она. – Случилось то, о чем я мечтала. Царица Нефертари. Мать будущего царя Египта.

Лежа в теплой воде, я вздохнула.

– Тогда мы никого не боялись бы, – сказала я. – Ни верховного жреца, ни Хенуттави. Будь я царицей, даже Исет не посмела бы коснуться нас и пальцем. – Я вылезла из лохани, и Мерит протянула мне плотную простыню. Завернувшись в нее, я вздрогнула всем телом. – А что, если я не смогу иметь детей? – озадачилась я вслух.

– Что за глупости вы говорите? – зашипела Мерит. – Почему это вы не можете иметь детей?

– Я такая маленькая.

– Многие женщины маленькие.

– Но не такие, как я, а ведь моя мама умерла при родах, когда рожала меня, – прошептала я.

– У вас будет много детей. – Мерит разошлась не на шутку. – Столько, сколько захотите.

Я надела платье. Снаружи, за стенами комнаты для переодевания, слышались шум и голоса – это слуги двигали корзины и укладывали мои вещи в многочисленные ларцы и сундуки, которые я привезла с собой из Малкаты. Пройдя мимо них, я остановилась на балконе, с которого были видны рощи. Смоковницы склонились в лунном свете, словно древние старухи, худые и скрюченные, и я спросила себя, когда увижу их снова. В тонком платье мне вскоре стало холодно, и по телу пробежала дрожь. Мерит, завидев меня, испуганно вскрикнула:

– Моя госпожа! Что вы делаете снаружи?

– Сегодня – последняя ночь, когда я могу полюбоваться на все это, – ответила я.

Она быстрым шагом вышла на балкон и взяла меня за руку.

– Это будет ваша последняя ночь в Египте, если вы простудитесь и умрете. А ну-ка, быстро в постель! Вам нужно хорошенько отдохнуть перед завтрашним днем.

Но я все-таки оглянулась, чтобы в последний раз полюбоваться рощами Хатхор. «Наступили мои последние мгновения покоя, – подумала я. – Отныне моя любовь к Рамзесу не принесет мне ничего, кроме хаоса».

– Госпожа спит, – заявила Мерит слугам, еще остававшимся в моих покоях. – Закончим завтра утром. – Когда они ушли, она заперла тяжелые двери и подошла к моей кровати. – Вы – женщина, – еще раз подивилась она, глядя на меня сверху вниз.

Тефер свернулся калачиком у меня на подушке, и я рассмеялась:

– Я стала женщиной еще два года назад.

– Но женщина становится настоящей женщиной только тогда… Быть может, через несколько месяцев мы будем готовить для вас родильную комнату, – с гордостью произнесла она.

После того как Мерит ушла, я долго лежала в постели и смотрела на разрисованный потолок. Скорее всего, я видела его уже сотни раз, но вы думаете, что я помнила об этом? Таковы наши воспоминания: то, что представляется нам ясным и незабываемым сейчас, в следующий миг тает, словно туман над водой. Я не хотела, чтобы то же самое случилось и с тем днем, который мы с Рамзесом провели вместе, и потому снова и снова переживала эти мгновения, стараясь навсегда запечатлеть в памяти выражение его глаз, запах его кожи и ощущение его сильных ног между своих. Мне отчаянно хотелось быть с ним рядом, и я спросила себя, а думает ли он сейчас обо мне во дворце.

В ту ночь я спала плохо, урывками, беспокоясь о том, что утром я проснусь и все случившееся окажется только сном. Но когда тусклые молочные лучи солнца пробрались сквозь тростниковые циновки, я открыла глаза и увидела, что слуги уже складывают вещи. Мерит улыбнулась мне, прижимая к груди охапку льняных простыней.