Текст книги "Мишель Платини. Голый футбол"

– Поскольку благодаря вам самому и Фернану Састру мне выпала честь и возможность стать директором по коммуникациям, прессе и связям с общественностью Французского организационного комитета на чемпионате мира 1998 г., и поскольку я имел слабость согласиться, я хорошо помню 2 января 1993 г., когда мы втроем собрались в офисе на Елисейских Полях, 90. Совершенно пустом офисе, в котором не было даже документации, за исключением сохранившейся от отборочной комиссии, которую Фернан также возглавлял и привел к успешному завершению.

– Мне было не очень хорошо известно, что такое переполненный офис, и я не слишком страдал при виде пустующих помещений.

– Это еще не был тот день, когда решалось, кто из вас двоих что будет делать. Да впрочем, и впоследствии был ли момент распределения ролей между сопредседателями?

– У меня были высокопоставленные наставники: Джованни Аньелли, Жан-Люк Лагардер, Жак Жорж и сам Фернан. Я наблюдал, как он возглавляет различные организации: ФФФ, Комиссия Састра, занимающаяся модернизацией профессионального футбола, наконец, Отборочный комитет. Я обладал некими поверхностными знаниями. Но никогда ни я, ни кто либо иной не имел возможности заглянуть под этот защитный слой. Изначально четкого распределения задач между нами не было: Фернан делал все, а я остальное. Фернан работал не переставая. Во всяком случае, он мог бы обойтись без меня, а я без него нет. А потом все определилось и распределилось самым спокойным и естественным образом. Необходимости составлять Конституцию не было.

– Тем не менее коренной вопрос маркетинга вызвал у вас разногласия, поскольку он желал внешнего пособия, получению которого мог способствовать Жан-Клод Дармон, а вы стояли за комплексный маркетинг, что позволило бы избежать вмешательства Дармона, который отнюдь не являлся вашим другом, но был другом Фернана.

– Это было поводом скорее для обсуждения, нежели противостояния, и проблема заключалась в организации, а не в персоналиях. Вы ведь сами организовали процесс сбора предложений, на который намекаете, среди различных маркетинговых компаний, и согласитесь, что компания Дармона не удовлетворяла нашим требованиям. И что тогда стали решать этот вопрос внутренними силами. В остальном я учился, наблюдал. Смотрел, как действует Фернан Састр. Что касается взаимодополняемости, с течением времени мы нашли способ взаимодействия. Он занимался организационной, официальной стороной, «политикой». Я – связями с общественностью, рекламой, маркетингом, идеями.

– Помнится, сначала вы хотели превратить Кубок мира во Франции в событие, совершенно не похожее на предыдущие: провести торжественное открытие накануне, первую жеребьевку устроить на стадионе, а вторую – в каком-нибудь музее; создать специальный футбольный логотип этого мероприятия, сделать Маленького принца Сент-Экзюпери его эмблемой. Вдобавок мы на два года создали специальную высококвалифицированную группу, чтобы определить «характер» того, что могло бы стать событием Франция-98. Ее костяк составили Ален Кейзак, Бернар Брошан, Жан-Клод Килли, Франсис Юстер, Филипп Лабро, Бернар Пиво, Ален Делон и еще многие, кто-то на протяжении всего времени, кто-то поочередно. Мы ждали от них нового видения. Всегда возникает ощущение, что мир начинается именно с тобой и что те, кто полон идей, заменят, хотя бы на какое-то время, пустые офисы.

– Возможно, это достаточно наивно, но в то же время важнейшее место занимает поиск отличия. Настоящее открытие такого масштабного события, как Кубок мира, за 24 часа до его начала; жеребьевка, выходящая за пределы привычных огромных залов или телестудий в музей или на стадион; «культурный» логотип; престижная эмблема, одновременно французская и мировая. Мы наслаждались изменениями не ради самих изменений. Это имело свой смысл. Возвысить футбол, вернуть его к истокам, к его истории и культуре. И по тем пунктам, которые вы только что перечислили и которые являются своего рода техническими требованиями, мы в конце концов удовлетворили ожидания. Только мою мечту сделать Маленького принца эмблемой мундиаля-98 не удалось претворить в жизнь. Во-первых, слишком дорогие права на эксплуатацию; во-вторых, ФИФА, принимавшая решение по этому поводу, в отличие от логотипа, даже слышать об этом не хотела. Мы начали с Маленького принца, а закончили Футиксом. Не уверен, что таким образом мы совершили маленький шажок навстречу человеку, и еще менее вероятно – большой шаг навстречу человечеству.

– Для защиты и прославления «культурного» футбола это, разумеется, не было идеалом.

– Но для поддержания хороших отношений с ФИФА и сохранения бюджета это было наилучшим вариантом.

– Еще я помню комитет, мечущийся между ФИФА, ИСЛ, ФФФ и правительством. День бесконечного унижения, когда мы в «Экип» узнали об одностороннем решении Жоао Авеланжа увеличить количество команд – участниц мундиаля-98 с 24 до 32. В другой раз междуведомственный представитель сообщил нам, что премьер-министр Эдуар Балладюр сам будет заниматься распределением матчей по городам и сообщит о принятых решениях из Матиньонского дворца. И я еще избавляю вас от подробностей «войнушки» между комитетом и федерацией. Не знаю, как вы, а Фернан Састр вынес немало.

– Фернан организовал Евро-84 практически в одиночку. Он жил под гнетом воспоминаний о «верховной власти». Но мундиаль имеет иной масштаб. Он собирает крупнейших участников, сталкивая их в чрезвычайно хитроумной комбинации. Эпоха также совсем другая. Много ли вынес Фернан Састр? Во всяком случае, он неоднократно выходил из себя, это точно.

– В последний год своего участия в комитете он по пятницам иногда говорил мне, что не уверен в том, что в понедельник мы снова увидимся.

– Но в понедельник он возвращался на свой пост.

– Как и вы возвращались к своей беспечности, мне кажется.

– Все было «таким новым и таким прекрасным». Я был ненасытен и жаждал узнать, открыть, совершить. И не скрывал, что у меня есть мотивация и я получаю удовольствие, даже если меня раздражало, что правительство не старается поскорее завершить реконструкцию стадионов или Страсбург упорно отказывается войти в список кандидатов на проведение матчей.

– Диапазон велик: от нехватки кислорода до нескрываемого удовольствия. А какое самое лучшее ваше воспоминание в этой должности?

– Их много, и в конечном счете они образуют единое целое. Прекрасная история дуэта или даже трио, если считать генерального директора Жака Ламбера. История коллектива, который разросся с двух до семисот человек. История о чистом листе: как будет выглядеть мундиаль? История создания архитектурного памятника: строительство «Стад де Франс». И новой профессии: организатор мероприятия. Но если бы нужно было назвать мое главное воспоминание, это был бы… исключительный гол Лорана Блана в ворота Парагвая, забитый в одной восьмой финала в Лансе, 28 июня 1998 г.

– Исключительный гол Лорана Блана…

– Если Блан не забивает, чемпионат вот-вот станет катастрофой. Блан забивает, Франция выходит в четвертьфинал, и мы балансируем на грани между успехом и провалом. Блан забивает, и Франция поочередно обходит Италию в четвертьфинале, Хорватию в полуфинале, Бразилию в финале, и Кубок мира превращается в великую Французскую победу. Финансовый менеджмент, ФИФА, ИСЛ, ФФФ, правительство, спонсоры, СМИ, общественность и т. д.: с лучшими инженерами, лучшими архитекторами, лучшими администраторами, лучшими болельщиками вы можете организовать самое прекрасное мероприятие на свете, но на бумаге. Нужно еще заручиться благословением игровой фортуны. Поэтому в конечном счете у этого события может быть только один организатор: игра.

– Если организатором была игра, то каким сопредседателем были вы?

– Во-первых, сопредседателем, проходящим обучение среди исключительно умных и дальновидных людей, можно сказать даже, бывалых. Совершенствующимся, внимательно прислушивающимся к окружающим, берущим дело в свои руки в уже обозначенных пунктах. Затем, если можно так выразиться, президентом со всей полнотой функций и сжимающимся сердцем, когда Фернана Састра настигла болезнь.

– Финансовый менеджмент открыл для вас много нового о себе самом, положении дел в футболе и его резонансе.

– Находясь в первых рядах партера, я смог оценить, какой вес футбол приобрел в обществе, политике, геополитике, экономике, культуре, зрелищной индустрии. Скромное предположение блестящим образом подтвердилось. Вот таким образом я, несомненно впервые, получил подтверждение того, что футбол – вполне невинная игра, отданная во власть амбиций, гораздо менее невинных. И равным образом в первый раз оказавшись на новом уровне игры и рефлексий на эту тему, я задумался, не является ли руководитель столь же важной персоной, что и игрок.

– Вот уж поистине, у вашего порога стояла революция!

– Скорее осознание того, что общепринятый взгляд не должен ею быть. Моя личная революция произошла в иной момент. В то время мне нужно было пройти этим путем, чтобы преодолеть некоторую робость, определенные комплексы, пролегавшим в мире сильных и зачастую красноречивых личностей, в то время как мои словарные и грамматические возможности ограниченны. И я не утверждаю, что на следующий день получу главный приз за свой французский. 14 июля 1994 г. в мэрии Беверли-Хиллз в Лос-Анджелесе мне было не по себе во время речи, которую я произнес в присутствии доброй тысячи представителей международной прессы. Франция передавала эстафету США. И в первый раз мне предстояло явить футбольному миру того нового Платини, которым я стал. Мундиаль-98 превратился в повседневное приключение, приключение, в котором я одновременно пускался в путь и искал самого себя.

– Я бы скорее описал подобным образом следующий период, настолько вы со стороны производили впечатление человека, борющегося с самим собой, чтобы не сказать, борющегося в одиночестве, по сравнению с тем, что было раньше. Прямодушный человек, «ведомый» по тонкому льду, и двуличные стратеги, ведущие обманчивые речи в лице ФИФА и УЕФА.

– В январе 1998 г. Йозеф Блаттер предлагает мне выставить свою кандидатуру в качестве преемника Жоао Авеланжа. Эту мысль подсказал ему сам Авеланж: «Платини президент, ты генеральный секретарь, это было бы очень изящно». Возможно, это и было бы изящно, но не слишком реалистично. Потому что в январе 1998 г. я занят чемпионатом мира, а главное, совершенно не чувствую себя готовым принять такую ответственность. «Что ж, в таком случае я выставлю свою кандидатуру, но мне понадобится твоя помощь». В конце концов я попросил его дать мне два-три месяца на размышление…

– Два-три месяца, чтобы согласиться на «советника президента»?

– «Чем я могу тебе помочь?» – спросил я его. «Ты будешь моей спортивной совестью», – ответил он.

– И ваш ответ звучал «Да будет так», а взамен вы получили значок «бравого солдата».

– Что ж, пусть будет так.

– По крайней мере выглядело.

– Во всяком случае, мне не пришлось жалеть о своем решении. Меня изберут членом Исполнительного комитета ФИФА, затем, позднее, членом Исполнительного комитета УЕФА. И это в каком-то смысле будет единственный раз в моей жизни, когда я посещал образовательный центр.

– И вы обнаружите там то, ради чего в значительной степени и пришли: законность.

– Именно.

– А еще две банановые кожуры, когда вы в первый раз попытались взойти на УЕФА с северного склона.

– В 2002 г. я чувствовал себя готовым баллотироваться в УЕФА, и тогда Леннарт Юханссон, действующий президент, отозвал меня в сторону и сказал: «Милый Мишель, давай не будем воевать. Дай мне два года, а потом я протяну тебе руку, более того, я тебя поддержу».

– Авеланж в 1998 г., Юханссон в 2002 г. – президентам как-то особенно нравилось отзывать вас в сторонку. Они, несомненно, были заинтересованы в вашей молодости…

– Авеланж казался искренним… Во всяком случае, больше, чем Юханссон. Что касается Юханссона, то тут просто нужно было дождаться своей очереди. Молодость, да. Но нужно подождать, пока она пройдет.

– И наивность.

– Юханссон проведет на посту не два года. Он останется на пять лет и найдет способ не только нарушить данное слово, но и продлить срок своего мандата еще на один год, то есть до 2007 г.

– Говорили, это для того, чтобы зарезервировать место для Франца Беккенбауэра, слишком занятого немецким мундиалем до 2006 г., а затем вполне свободного в перемещении.

– Не думаю, что это сильно привлекало Франца. Зато некоторые члены УЕФА, кажется, были мало заинтересованы в моем появлении на сцене.

– В течение этого периода мы часто виделись один на один, и от вас иногда так и веяло одиночеством, даже некоторым фатализмом.

– Фаталистом, причем фаталистом международного уровня, я, вне всякого сомнения, и являюсь. Но фаталистом, которому не свойственно отчаяние. По воле обстоятельств у меня появлялось время? Я этим пользовался. Я занимался «Канал Плюс», и это меня чрезвычайно развлекало. Я проникал в международные структуры и узнавал много нового. Я раскручивал свое маленькое предприятие. Дорабатывал свою программу. И не испытывал ни чрезмерного нетерпения, ни чрезмерного беспокойства. По зрелом размышлении, это именно то, чего я больше всего хотел за всю свою карьеру: пост президента УЕФА.

– И какую прекрасную кампанию вы развернули, побольше бы таких. Кампания на востоке, где можно набрать столько голосов.

– Она отражала мои убеждения и мои идеи, ничего больше.

– Кампания, адресованная «малым странам», ориентированная на восток, соответственно; она полностью удовлетворяла правилу «одна страна = один голос».

– Я не так уж обнадеживал «малые страны», и ошибочно было бы полагать, что я победил на выборах благодаря именно им или Восточной Европе. Я набирал голоса повсюду, во всех уголках земного шара, как в малых, так и в крупных державах.

– Значит, на востоке тоже опасались грядущих изменений?

– На востоке, как и на западе, на севере и на юге. Известно, что потеряешь, но не известно, что найдешь. Когда наступает момент выбора, идея перемен вызывает отторжение или заставляет каждого все хорошенько обдумать.

– Теперь, когда у вас есть опыт, можно ли сказать, что вселенная УЕФА позволяет влиять на ход вещей больше, нежели вселенная ФИФА?

– Игра в ФИФА и в УЕФА ведется в разных регистрах. На сегодняшний день ФИФА гораздо больше ориентирована на консервацию, в то время как УЕФА, по причинам ее масштаба и гомогенности, ближе идея модификации. Особенно в том, что касается собственно спортивного сектора, на который как раз направлены – или должны быть направлены – большинство действий руководства. Это совершенно не подразумевает, что с этой точки зрения в ФИФА нечего делать.

– Если Платини с самого начала XXI века далек от перехода через пустыню или других наивных поступков, которые ему приписывают, как вы его оцениваете?

– Как человека, научившегося давать времени время. И как человека, который не желает терять время, приняв какое-то решение. Я привык к некоторым реакциям, необходимым в политике или дипломатии. Я научился больше слушать. Несомненно, я никогда до такой степени не замечал, как нужны все остальные. Готовясь к предвыборной кампании, я старался снова и снова убеждать избирателей указать мое имя.

– Итак, вы выбраны. Январь 2007 г. Вы президент УЕФА. Господин президент, я не стану писать вам письмо, чтобы спросить: почему вы отправились на войну без генерального директора?

– Потому что, если вы не являетесь президентом, работающим на «полную ставку» и осуществляющим исполнительную власть, не стоит труда становиться президентом. Президент, обладающий исполнительной властью, не нуждается в генеральном директоре, он сам им является. Я хотел стать президентом не для того, чтобы просто занять этот пост, а с целью создать программу. Впрочем, будут ли спортивные структуры так же управляться и в будущем – сильными депутатами, обладающими исполнительной властью, а не администраторами, обошедшими слабых кандидатов?

– Федеральный совет ФФФ и исполнительные комитеты ФИФА и УЕФА, в свою очередь, сыграли роль наблюдательных пунктов, откуда следили, какой тип президентской власти вы собирались установить.

– Я думаю, что внес вклад в инстанции, в которые вступил, в двух отношениях: склонность к предметному обсуждению и дух демократии в той степени, в которой одно не бывает без другого. Перевести курсор на какой-либо вопрос, выслушать то, что каждый имеет сказать по поводу этого перемещения. Именно так сегодня функционирует УЕФА. А в случае необходимости президент прерывает прения.

– Если до сих пор не прервал.

– Я не авторитарный президент, который бросается на все, что движется, президент в квадрате. Нельзя сказать, чтобы юридический аспект (в том числе вопросы судейства) или финансы пострадали от моей политики вмешательства. Но в остальном я действительно ничего не пускаю на самотек. Ценности, лицо футбола, связи с общественностью, маркетинг и соревнования, разумеется.

– Рискну охарактеризовать вас в качестве президента как игрока-лидера, забивающего голы, которым вы были в другой жизни.

– Я буду еще банальнее: слово, описывающее мою деятельность на этом посту, – присутствие.

– Возможно, потому что оно противостоит частому отсутствию вашего предшественника.

– Когда я говорю о том, что остаюсь президентом двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, то не только для того, чтобы подчеркнуть отличия от прошлого или чтобы напомнить, что я сижу в офисе и физически присутствую на месте. Это манера, искусство наполнить пространство даже не собой, а, по возможности, своими идеями. Способ всегда быть «в игре». И в связи с этим очень кстати ваша теория об игроке-лидере.

– Во время предвыборной кампании вы анонсировали, что будете делать. Все ли обещания выполнили?

– Передать организацию в руки депутатов; сплотить европейский футбол; привести футбол в маленькие города, а маленькие города – в самое сердце игры, я имею в виду Лигу чемпионов; усмирить крупные клубы; бороться с любого рода отклонениями от намеченного пути: в течение четырех месяцев я запустил практически все реформы, прописанные в моей программе в 2007 г. Скажу без похвальбы: думаю, я сделал все, о чем говорил. Плюс к этому я даже добавил в конце первого срока финансовый «фэйр-плей» и расширил футбольную еврозону с 16 до 24 стран. Разумеется, попутно я не забывал и о том, о чем не говорил, но что входит в компетенцию президента УЕФА в первую очередь: 1) организация соревнований; 2) развитие европейских ассоциаций. Однако в целом, что касается моей деятельности, возможно, нет необходимости считать ее особенно выдающейся.

– Сейчас футбол существует уже более полутора веков. Принимая во внимание то, что лично вы узнали о нем за последние пятьдесят лет, исходя из вашего многообразного опыта от ученика до президента, как бы вы предварительно оценили его состояние (хотя, думаю, в процессе обсуждения мы к этому еще вернемся)? Можно ли сказать, что этот вид спорта обречен на вымирание, если у него не будет преемника, или же достаточно некоторого обновления, и перед ним откроется богатое будущее?

– Я бы сказал, что это спорт, требующий больше внимания, бдительности, защиты, чем раньше, но что его будущее не вызывает опасений. Мне кажется, в футбол всегда играли и всегда будут играть.

– Если после такого широкого обзора, начиная от ворот гаража и заканчивая коридорами власти, мне нужно было бы определить ваши достижения и найти некоторую путеводную нить, я бы привязал ее к следующим пунктам:

– молодость (игрок международного уровня в двадцать лет; «бизнесмен» в двадцать семь; селекционер в тридцать три; организатор мундиаля в тридцать семь; президент конфедерации в пятьдесят один);

– самообучение (без посещения какого бы то ни было образовательного центра, хотя бы какой-нибудь федерации, где можно «набить руку» или школы);

– независимое мышление, иногда даже ценой одиночества;

– увлеченность во всем;

– упоение властью в любой области, но власти исключительно как рычага воздействия, а не самоцели.

На протяжении всего пути словно расставлены эти краеугольные камни, столь отличающиеся на вид, но сохраняющие глубокую внутреннюю связь.

– Значит, речь не о Маленьком принце, а о Мальчике-с-пальчике.

– У меня свое мнение на этот счет, но вам виднее.

– Фактически только в том, что касается увлеченности, ваша классификация меня не привлекает. Прежде страсти к совершению поступков я бы поставил страсть к словам. Это давало наибольшее могущество. Не стоит забывать, разумеется, и о первейшем из всех увлечений – игре в футбол.

– Именно к этому я подводил, чтобы обозначить вторую платинианскую связь между вами и игрой в футбол: футбол был футболом, а вы – вами.

– Простите, что украл у вас аргумент: «Потому что это самый простой, самый невероятный, самый беспристрастный, самый терпимый и «экзистенциальный» или солнечный из всех видов спорта, что превращает его в притчу о человеческой жизни». Потому что он – это он, а я – это я? Несомненно, вы на правильном пути.

– В вашей страсти к футболу есть нечто от «наставления в вере» (особенно в рассказах об отце, воскресеньях с зеленым автомобилем номер 404 времен вашего детства и т. д.) и «религиозного откровения» (наслаждение индивидуальным действием – успешный дриблинг; удовольствие от командных действий; товарищество, сплоченность; опьянение властью; эйфория от всеобщей причастности). Но несмотря ни на что, не является ли источником подобного влечения и подобной страсти моральное кредо футбола?

– Меня не посетило откровение в виде наслаждения в двенадцать лет, а даже если бы это было так, я бы не смог сформулировать это подобным образом. Как и все остальное, впрочем. Это пришло со временем, и в первую очередь с рефлексией, свойственной руководителю и сменившей возбуждение игрока, незаметно подводящей вас к осознанию морального кредо. И даже «необычного» кредо.

– Столько уступок в пользу коварства, порока, хитрости, двусмысленности, окружающих некоторые основные правила, равно как и в пользу их судейской интерпретации во время игры, что это отнюдь не только добродетельное кредо. В этом и заключается его «причудливость», вернее, его противоречивость и даже абсурдность. В нем нет единства, ему не свойственны безусловность и догматизм, оно гибко и человечно, со своей долей требовательности и понимания.

– Разве не такова нравственность у Камю?

– Давайте будем с осторожностью следовать по дорогам литературы и философии. А также нравственности! Но в той степени, в какой Альбер Камю часто ставил чувство превыше причины, а человека превыше системы, и неизменно в той степени, в какой условия человеческого существования питали его размышления и его произведения, да.

– «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан футболу». Сказав так, он напомнил как о величии, так и о слабости человека, а значит, человеческого существования.

– Несомненно именно поэтому он присудил футболу степень «доктора» нравственных наук, или же места «образования» нравственности. Однако в 1953 г. в записках бывших игроков Racing Club Universitaire в Алжире, где он был вратарем в 30-х гг., Камю написал буквально следующее: «Тем, что мне доподлинно известно о нравственности и обязательствах людей, я обязан спорту».

– Так он не написал слово «футбол»?

– Вся его статья была посвящена игре в футбол и вратарю, которым он сам был в 30-е гг., так что все приходят к выводу, что слово «спорт» не может указывать ни на что иное.

– Футбол настолько очевиден, что его находят в некоторых неупотребленных словах, равно как в некоторых жестах или незавершенных исканиях. Я подумал о великом ударе Пеле или просто-напросто о Севилье 1982 г.

– Кажется, вам по вкусу идея, что вот уже больше века футбол увлекает на свою орбиту многие человеческие убеждения и опасения.

– Более того, эта идея мне нравится больше всех иных.