Текст книги "Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта"

Синдром скольжения, или Смерть на пологом склоне

Мари кладет инструменты и поворачивается к следователям. «Ну что ж, вот все и закончилось. Я могу поделиться с вами предварительными выводами, которые войдут в мой отчет. Несколько обнаруженных кровоподтеков соответствуют описанным вами событиям – падению и действиям нападавшего, сильно схватившего жертву руками. Но это поверхностные повреждения, сами по себе они не сыграли особой роли и не могли стать причиной смерти. Я не знаю точную причину, но думаю, что смерть наступила из-за синдрома скольжения».

Мари – опытный судмедэксперт из моей команды. На основании решения прокурора Ла-Рошели она только что провела три часа, склонившись над телом 92-летнего мужчины. Она внимательно осматривала, взвешивала, разрезала все его органы, включая простату, выложенные теперь в медицинские лотки из нержавеющей стали. У покойного присутствовали все классические изменения, свойственные столь преклонному возрасту, но ничего в его теле не предвещало наступления мгновенной смерти.

По мнению семьи Люсьена – так звали покойного, – как и прокуратуры департамента Приморская Шаранта, причиной смерти могло быть событие, случившееся неделей ранее. Дело в том, что глубокой ночью на Люсьена и его супругу Мадлен в их доме в Сен-Пьер-д’Олероне напали неизвестные, скрывавшие лица под масками. Люсьена связали веревками и бросили на пол. Преступники также обездвижили Мадлен и отобрали у нее браслет для пожилых людей с тревожной кнопкой SOS. После того как злоумышленники сбежали из дома, забрав с собой небольшой сейф, о существовании которого им явно было известно, супругам удалось освободиться и позвать на помощь.

На место происшествия прибыли спасатели и жандармы. Врачи предложили находившимся в состоянии сильного шока пожилым людям госпитализацию в больнице Ла-Рошели, но те отказались.

Жандармы сделали предварительные выводы: незаконное проникновение в дом, грабеж с применением насилия. Содержимое похищенного сейфа с драгоценностями, жемчугом и слитком золота оценивалось приблизительно в 280 000 евро.

На следующий день, чтобы осмотреть Люсьена, в дом к супругам заехал лечащий врач. Он отметил в медицинской карте наличие гематомы на щеке, следы от веревок на запястьях в результате связывания и сильный психологический шок. Люсьен был замкнут и подавлен, хотя обычно этот 92-летний мужчина был бодр и энергичен. Состояние Люсьена в последующие дни вызвало беспокойство у его сына. Старику становилось все хуже: он почти не ел, не пил и больше не говорил. А ведь совсем недавно был полон сил и говорлив. Сын уговорил отца пройти некоторые рентгенологические исследования, но ни одно из них не выявило никаких аномалий. На седьмой день после нападения Люсьен, всю жизнь встававший с первыми лучами солнца, не смог подняться с постели. На следующий день он умер.

Отрабатывая различные версии, жандармерия, как это часто бывает в случае отсутствия вещественных доказательств, позволяющих установить виновных, стала изучать семейное окружение жертв нападения. Выяснилось, что правнучка супружеской пары поддерживала отношения с подозрительным типом, имевшим криминальное прошлое и хорошо известным правоохранительным органам. В рамках отработки этой информации поставили на прослушку некоторых людей, общавшихся с подозреваемым, и затем задержали пять человек, троих из которых взяли под стражу.

На данном этапе следователь знакомится с результатами аутопсии и остается в недоумении. Синдром скольжения? Он никогда ничего не слышал об этом синдроме. Теперь сложную миссию поручают мне: «Предварительно ознакомиться с делом и переданными результатами исследований биологического материала, собрать все необходимые сведения, приступить к анализу конфиденциальных медицинских документов, касающихся состояния здоровья Люсьена Р., сообщить причины смерти Люсьена Р., уточнить, связано ли ухудшение состояния здоровья и смерть Люсьена Р. с ограблением, произошедшим [ДД/ММ/ГГ] в его жилище, и сделать все замечания, которые могут быть полезными для выяснения правды…».

Помимо всего прочего, в моем распоряжении есть результаты токсикологической и патологоанатомической экспертизы. Меня беспокоит внушительный объем опечатанного пакета, имеющего отношение к этому поручению, – медицинских документов Люсьена очень много. Жандармы хорошо поработали: мне предоставлена его история болезни аж с октября 1987 года…

Проверив целостность печатей и защитных наклеек пакета, я вскрываю его и быстро просматриваю поступившие ко мне документы. Я систематизирую их в хронологическом порядке, снимаю скрепки и металлические скобки, затем беру стопку бумаги из 152 страниц и вставляю всю эту кипу в сканер. Два клика, чуть больше трех минут – и все документы оцифрованы в формате PDF в соответствии со стандартом PDF/A, подтверждающим подлинность документа, с оптическим распознаванием символов. Я вкладываю оцифрованные документы в пакет и опечатываю его.

Так удобнее: это современно и эффективно – теперь у меня под рукой, в моем компьютере, есть все, что необходимо. Я также поступаю и с теми документами, которые мне прислала в бумажном виде прокурор. Теперь мне пора переходить к рассказу о Люсьене.

У меня нет никаких документов до 1987 года, кроме записей врачей, свидетельствующих о ранее перенесенных заболеваниях. Судя по этим документам, Люсьен переболел туберкулезом, от которого ему удалось излечиться. Несмотря на астму, он курил как минимум тридцать лет, прежде чем бросить. Потом, к шестидесяти годам, у него обнаружилась болезнь века – метаболический синдром с ожирением и сахарным диабетом 2-го типа. Когда ему было уже за 70, его положили в больницу по причине артериальной гипертензии. Тогда давление удалось нормализовать, и оно больше не выходило из-под контроля. Он лечился у кардиолога, и тот обнаружил у своего пациента незамеченный инфаркт, случившийся в возрасте 80–85 лет. Но пациент отказался от каких бы то ни было обследований. То же самое было и в случае с простатой: встревожившие родственников Люсьена повышенные значения ПСА (простатический специфический антиген), что обычно бывает при раке простаты, а также при хроническом простатите, совершенно не впечатлили самого пациента, и он отказался пойти на прием к урологу. Люсьен оказался прав: микроскопическое исследование предстательной железы рака не выявило. Будучи большим любителем вкусно поесть, Люсьен обожал морепродукты и хорошее вино, но на уровне холестерина это особо не сказывалось. Что мне подсказывала моя интуиция? Люсьен был оптимистом, он любил жизнь и наслаждался ею.

В 92 года он все еще сохранял бодрость, жил с супругой в своем доме и обходился без посторонней помощи. Для своего возраста он был в хорошей физической форме, в здравом уме и твердой памяти и не имел никаких проблем с социализацией.

О такой старости можно только мечтать – ничего общего с кошмарным существованием несчастного старика в инвалидном кресле в доме престарелых. Какая удача (для судмедэксперта), за неделю до нападения он ходил на прием к кардиологу. Обследование было очень полным, с электрокардиограммой и биологическими анализами. Врач заподозрил сердечную недостаточность и назначил анализы крови на мозговой N-пропептид и тропонин, но они не выявили никаких аномалий. Обследование проводилось в связи со спонтанными болями в области грудной клетки, которые начались без видимых причин. Результатам обследования могли бы позавидовать здоровые молодые люди, а кардиологи рискуют остаться без работы, если у всех пациентов будут такие же результаты кардиограмм. Итак, на момент ограбления ничто не могло предвещать смерть в скором времени.

Я проверяю результаты токсикологической и патологоанатомической экспертизы, но не нахожу ничего, что могло бы привести к смерти. Давний инфаркт был незначительным по размерам, и он зарубцевался.

Завершая 25-страничный отчет, я прихожу к выводу, что смерть не связана ни с декомпенсацией предшествующих патологий, ни с не выявленной ранее патологией, ни с лекарственной передозировкой. Остается единственный вариант, упомянутый Мари, – синдром скольжения. Тут читателю следует запастись терпением и напрячь мозг, как присяжным в день судебного заседания: синдром скольжения – это сложно.

Синдром скольжения – это французский концепт, впервые описанный в 1956 году гериатром Жаном Каррье в диссертации, посвященной видам смерти пожилых людей в доме престарелых. Со временем концепт эволюционировал: в частности, расширились представления о депрессивных расстройствах у пожилых людей и проблемах конца жизни. Этот синдром охватывает от 1 до 4 % пожилых людей. Как правило, речь идет о долгожителях, чей возраст превышает 85 лет, – социально интегрированных, не нуждающихся в посторонней помощи, с высшими психическими функциями в норме или с незначительными изменениями, как в случае с Люсьеном. В результате кризисного события (хирургическая операция, травма или инфекция) или психологического потрясения (переезд, госпитализация, смерть близкого человека, психический шок), после латентного периода, в течение которого ничего не происходит и который может быть очень коротким, появляются симптомы. У пациента пропадает аппетит, он больше ничего не пьет, отказывается от лечения и от еды, больше не разговаривает. Состояние больного быстро ухудшается и наступает смерть, хотя ничто ее не предвещало.

Диагноз ставится методом исключения только после того, как будут отвергнуты любые другие возможные причины: в частности, неблагоприятное развитие кризисного события (например, осложнение после операции), депрессия и т. п. Это нежелание жить дальше – пациент словно плавно скользит к смерти.

По мере чтения документов сомнений больше не остается: смерть Люсьена связана с нападением, вызвавшим сильный психологический шок, который и обусловил возникновение синдрома скольжения.

Если в кругах французских геронтологов мало кто сомневается в существовании этого синдрома, то так называемые современные психиатры не очень его признают. В частности, речь идет об англосаксонской геронтологии, представители которой скорее склонны видеть в таких случаях признаки депрессии. Следует отметить, что один из адвокатов подозреваемых воспользуется этим расхождением, чтобы оспаривать полностью совпадающие выводы судебно-медицинской и психиатрической экспертизы. Напрасно. Впрочем, это не помешает ему поделиться своими «сомнениями» перед присяжными заседателями. Не останется в стороне и местная пресса – она будет подогревать интерес читателей, анонсируя славную битву экспертов с адвокатами.

Перед судом предстали пять человек. В отношении трех из них возбудили уголовное дело по факту участия в двух вооруженных ограблениях, осуществленных группой лиц с применением насилия, что и привело к смерти Люсьена. Четвертый обвиняемый был скупщиком краденого: жандармы нашли у него некоторые драгоценности Мадлен. Пятый подозреваемый, бывший молодой человек правнучки пострадавшей от нападения супружеской пары, так и не явился в суд. Его обвиняли в соучастии в преступлении: он навел грабителей на дом супругов.

По версии защиты, никаких доказательств того, что три главных подозреваемых присутствовали на месте преступления, ставшего смертью Люсьена, не существует. А как же имена, которые стали известны жандармам в результате прослушки телефонных разговоров подозреваемых, которые обсуждали ограбление? – Обычная болтовня, беспочвенные слухи. А что насчет резкого изменения образа жизни членов банды на следующий же день после ограбления? А покупка автоприцепа, дорогого лимузина и путешествия? – Семейные пособия, страховые выплаты, неожиданные поступления денежных средств. А обвинения осведомителя? – Обычная месть.

В сомнительной игре «У меня есть ответ на любой ваш вопрос» адвокат главного подозреваемого заходит еще дальше. Спрятавшись за стопками папок, он слушает с напускным равнодушием мою речь, в которой я напоминаю судебно-медицинскую подоплеку дела. Затем я подробно объясняю судьям, в чем заключается синдром скольжения. Да, он действительно бывает у людей старше 85 лет и диагностируется после исключения любых других причин смерти.

Сразу же после моего выступления слово берет восходящая звезда местной адвокатуры. По мнению защиты, поскольку отсутствуют результаты хоть какой-то психологической или психиатрической экспертизы жертвы в течение недели, предшествовавшей ограблению, то версия синдрома скольжения является неубедительной. Тогда я напоминаю суду, что на следующий день после ограбления осмотревший Люсьена лечащий врач отметил состояние сильного психологического шока. Нет никаких сомнений в том, что жертва нуждалась в проведении такой экспертизы. Ознакомившийся с делом по просьбе следователя специалист – эксперт по психиатрии – пришел к тому же выводу, что и я. Его выступление (он взял слово сразу после меня) представляло собой образец ясности и лаконичности – он заявил следующее: «Доктор Сапане прекрасно все объяснил, и я не могу ничего добавить к тому, что было им сказано. Я полностью согласен с его выводами».

От самоуверенности адвоката не остается и следа… Разочарована и пресса: обещанная драка так и не состоялась.

Один из трех обвиняемых признан виновным в нападении и смерти Люсьена – его приговорили к 15 годам лишения свободы. Еще два были оправданы, несмотря на то что прокуратура требовала приговорить их к 10 годам тюремного заключения. Скупщик краденого схлопотал один год условно. Соучастника и информатора банды заочно приговорили к восьми годам тюрьмы.

Мадлен не дождалась вердикта. Она умерла через два года после смерти мужа, так и не оправившись от ужаса той роковой ночи[16]16
  В российской практике такой термин – «синдром скольжения» – не используется. Размышления автора имеют право быть, конечно, но в данном случае перенесенный ранее инфаркт, а также имеющиеся изменения в сердце говорят о том, что стресс – пусковой механизм для развития сердечной недостаточности, которая и привела к смерти, а не так, что данный синдром стал причиной смерти. Тем более что такой синдром относится к чисто симптоматическим, психологическим синдромам и не имеет никакой морфологии, чтобы его можно было выставить по вскрытию. – Прим. Карины Рытовой.


[Закрыть].

Зять-поджигатель

Закон Архимеда гласит: «На тело, погруженное в жидкость или газ, действует выталкивающая сила, численно равная весу объема жидкости или газа, вытесненного телом».

С этим законом согласны все, благодаря ему корабли держатся на поверхности океана. А вот закон дежурного судмедэксперта, столь же неуклонный как и закон Архимеда, известен куда меньше: «Любое тело без признаков жизни, оставленное где-то при подозрительных обстоятельствах, неизбежно влечет за собой телефонный звонок в любое время дня и ночи». На рассвете одной из мартовских суббот у Мари появилась возможность лично убедиться в том, что этот закон работает. Ей позвонили из жандармерии Сожона (департамент Приморская Шаранта) и вызвали на место происшествия. Необходимо было осмотреть два тела, обнаруженных в сгоревшей квартире.

Через два часа Мари вошла в небольшое здание тихого жилого комплекса, расположенного прямо напротив казармы пожарных Сожона. Очень много людей в подъезде, и подняться на второй этаж, к месту пожара, весьма сложно. Лестничная площадка небольшая, и основную ее часть занимает труп – не заметить его невозможно.

Простыня скрывает почти все, но легко позволяет угадать под ней тело взрослого человека. Если бы не приехавшая полиция и не шумиха вокруг, жители подъезда спокойно переступали бы через него, чтобы сходить, например, за хлебом или круассанами в соседнюю булочную.

«Мари-Элен Ж., супруга. Пожарные вынесли ее из горящей квартиры», – поясняет жандарм, сопровождающий судмедэксперта.

В воздухе висит сильный запах гари, смешанный с запахом горючего. В некоторых местах на стенах от языков пламени остались большие черные, довольно неравномерные пятна. Нет никаких признаков общего пожара или стремительно распространявшегося огня – только небольшие очаги, вспыхивавшие повсеместно и так и не охватившие все помещение.

В коридоре на полу валяются куски мяса. Мебель в столовой перевернута, разбросана разбитая посуда, повсюду осколки стекла. Под уцелевшим столом с настольным футболом лежит что-то похожее на кусок обгоревшего уха. В спальне прямо на кровати среди вороха тряпок стоит кресло-качалка, а подушка испачкана кровью. Мари заканчивает осмотр помещения ванной комнатой. Там в ванне, головой к кранам, лежит труп с руками, вытянутыми вдоль тела. Жандарм уточняет: «Тьерри Л., супруг, пятьдесят лет. Его жене тоже около пятидесяти». Лицо мужчины покрыто кровью, ноги значительно обожжены, а от мокрой одежды идет сильный запах бензина.

Прежде чем приступить к более детальному изучению обеих жертв, Мари слушает рассказ жандармов. Накануне вечером, около 22:00, на пожарный пульт, находившийся напротив дома, где случился пожар, поступил вызов в связи с сильным задымлением на лестничной площадке. Пожарным нужно было только пересечь улицу. Они выбили закрытую изнутри дверь, поскольку ключ застрял в замке, затем стали тушить пламя с помощью компактного брандспойта. Дойдя до спальни, они обнаружили горящее тело женщины, облили его водой, после чего вынесли из задымленной комнаты, чтобы завершить тушение уже на лестничной площадке. Но в ванной ничего не горело. Поэтому к трупу в ванне они не прикасались.

Внешний осмотр не оставляет ни малейших сомнений. На жертвах отчетливо видны следы преступного насилия. Изучить их лучше позволит только аутопсия. Прежде чем поручить служащим похоронного бюро транспортировку тел в Институт судебно-медицинской экспертизы Пуатье, Мари берет образцы крови для проверки наличия карбоксигемоглобина – показателя отравления угарным газом. Обычно у некурящего взрослого он не превышает 3 %, но в случае поглощения дыма доходит до 66 %. Она также оборачивает головы, руки, ноги, кисти и ступни жертв в пакеты из крафт-бумаги. Лежавшие на полу лоскуты мяса тщательно упаковываются в стерильные контейнеры и нумеруются. Все эти меры предпринимаются для того, чтобы при транспортировке в университетскую больницу сохранить все улики.

Каждое тело помещается в герметичный чехол, опечатывается и передается работникам похоронного агентства.

Все процедуры завершены, и теперь Мари может передать инструкции санитарам морга и вернуться домой.

Все остальное происходит уже на следующий день в соответствии со строгим регламентом, согласно которому оба тела в герметичных чехлах направляются в отделение компьютерной томографии университетской больницы. Только представьте себе эту тайную транспортировку из холодильной камеры института судебно-медицинской экспертизы к одному из трех компьютерных томографов! Семь часов утра, и мы действуем очень быстро – все для того, чтобы избежать встречи с живыми пациентами. Как только тело оказывается на столе КТ (по-прежнему в закрытом чехле), все проходит очень быстро. За несколько минут компьютерный томограф делает снимки, которые затем обрабатываются оператором в зависимости от запросов судмедэкспертов. Обработка может выполняться в любое удобное время, чтобы не занимать компьютерный томограф, который нужен для обслуживания живых пациентов сразу после наших оккультных действий.

В понедельник утром в зале для собраний полным-полно народу. В воздухе витает аромат кофе и горячих круассанов. Проведение двух вскрытий для обнаружения признаков преступления – задача, требующая работы целой команды специалистов. Мы сварили к завтраку кофе, а приглашенные эксперты принесли круассаны. Снимки КТ проецируются прямо на белой стене зала. Надо сказать, они впечатляют в равной степени – не важно, идет ли речь о муже или жене. Конечно, в том, что смерть имела насильственный характер, никаких сомнений не было сразу же, но то, что удается выяснить с помощью компьютерной томографии, превосходит все ожидания. Перед нами красноречивая картина крайнего насилия: проломленные черепа, расколотые челюсти, сломанные шейные позвонки, ушибы гортани, не говоря уже о нескольких поврежденных ребрах. Рентгенологи проделали колоссальную работу по 3D-реконструкции костных повреждений. Мари погружает нас во внутреннее пространство черепной коробки, чтобы лучше показать значимость переломов. Вот в этом и заключается преимущество современной медицинской визуализации – в воспроизведении точных изображений, показывающих костные повреждения еще до того как в ходе аутопсии, при отсепаровке, будут перемещены соответствующие фрагменты. Легко представить себе, какое впечатление производят такие изображения на присяжных заседателей во время суда.

Похоже, что утро будет долгим, поэтому принимается решение организовать работу команды оптимальным способом. В нашем распоряжении есть два зала для вскрытий, и судмедэксперты распределили задачи. Мари займется вскрытием тела мужчины. Ей помогает стажер – студентка-юрист: она будет вести протокол вскрытия и заодно приобщаться к ужасам жизни на практике. Тиффани проведет аутопсию тела женщины вместе с экстерном, уже привыкшим к таким процедурам. С санитарами морга все сложнее: не все они еще пришли на работу (у них она посменная) – придется обращаться к ним поочередно. То же самое и со следователями: руководитель следственной группы отправился вместе с Мари, а судебный фотограф будет переходить из зала в зал.

Что касается меня, то, поприветствовав собравшихся, налив кофе в любимую кружку (это настоящее произведение искусства мне подарили мои подчиненные: на одной стороне надпись «Кто здесь шеф?», а на другой – изображение черепа) и, главное, ухватив круассан, я удаляюсь к себе в кабинет и приступаю к той части нашей деятельности, о которой почти никто не догадывается. Речь идет о работе на компьютере и написании отчетов.

Время идет, страниц у меня становится все больше, и вдруг звенит телефон:

– Шеф, Мари просит вас прийти в зал.

– Она уже закончила?

– Нет, все еще продолжается внешний осмотр, но она хотела бы посоветоваться с вами.

Я быстро смотрю на часы и понимаю, что у нее явно какие-то трудности. В это время она обычно уже давно занимается исследованием органов. Я отрываюсь от компьютера и погружаюсь в прохладу прозекторской. Уже знакомая нам гамма запахов дополняется еще одним образчиком – сегодня здесь преобладает стойкий запах пожара. Он все еще исходит от нашей одежды. Вентиляция с ним не справляется.

– У вас голова не болит от этого запаха?

– Не только болит – меня уже начинает подташнивать. Я хочу посоветоваться с вами. Я уже показывала повреждения Тиффани, но мы никак не можем понять, с чем они связаны.

Я сразу же понимаю, почему Мари закончила внешний осмотр только сейчас. На теле столько повреждений, что их выявление, описание и фотографирование требует огромного количества времени и затягивает вскрытие. К тому же, чтобы зафиксировать повреждения под волосами, пришлось сбривать волосяной покров.

Под сбритыми волосами на коже головы присутствуют многочисленные, очень характерные следы внешнего воздействия. Некоторые из них находят друг на друга. Каждое такое повреждение представляет собой кровоподтек размером от 35 до 40 мм в длину и от 15 до 20 мм в ширину. На каждом кровоподтеке видны мелкие ссадины, они идут параллельно друг другу, «ленточками», расстояние между ними составляет от 2 до 4 мм. В нескольких местах от них разорвана кожа: раны идут перпендикулярно царапинам прямо посередине.

Мы никогда не видели ничего подобного. Как правило характер повреждений отражает свойства травмирующего предмета. Я помню восхитительный пример альтернативного использования теннисной ракетки. На теле жертвы (разумеется, она выжила) остались следы в виде квадратов от струн – изумительные, геометрически правильные. Но в нынешнем случае я напрасно напрягаю память и терзаю извилины своего головного мозга – у меня нет никаких предположений.

– Даже не знаю, что сказать, Мари. А вы не заметили на месте пожара каких-нибудь особенных предметов?

– Нет, но, честно говоря, там был такой беспорядок…

– Не представляю себе, что могло оставить такие следы.

– Я все сфотографировала. Мы сможем подумать об этом и позже.

Я соглашаюсь с ней и возвращаюсь к себе в кабинет.

По итогам вскрытия в бронхах обеих жертв не выявлено следов копоти. Значит, они погибли не на пожаре. Еще одним доказательством того, что мужчина и женщина умерли до начала пожара, является низкий уровень карбоксигемоглобина – 1,3 %. Нет ни малейших сомнений в том, что угарный газ не попал внутрь их организмов. Женщине нанесли 17 ударов по голове, но ни один из них не имеет ничего общего с теми ударами, которые достались мужчине. При этом удары по голове стали смертельными для них обоих. Ближе к вечеру Мари и Тиффани отправляют свои предварительные выводы, перед тем как составить окончательный отчет. Сложная работа с учетом большого количества повреждений, которые придется описывать поочередно, хотя иногда одна удачная фотография способна заменить долгие рассуждения.

Все кончилось для этой пары молодых и мирных пенсионеров. После ужасного убийства и вскрытия – последнего насилия над их телами, необходимого, чтобы восторжествовала правда, – они обретут покой.

Все следующие дни мы напрасно ломаем себе голову, пытаясь определить, какой именно бытовой предмет мог оставить такие следы, но все бесполезно: тела по-прежнему хранят свою тайну. Зато в местной прессе появляется сообщение о задержании подозреваемого. На месте преступления остались многочисленные следы ДНК, которые помогли следователям, и они в пятницу задержали предполагаемого преступника – 39-летнего мужчину. По некоторым данным, он «является родственником» жертв, но никаких более подробных сведений ни о степени родства, ни об обстоятельствах его задержания в департаменте Приморская Шаранта не приводилось. Задержанного помещают под стражу, затем вызывают к прокурору и следователю Ла-Рошели, которые принимают решение о возбуждении уголовного дела по факту убийства и умышленного поджога жилища. Но у нас почти нет времени следить за этой историей. У нас на очереди другие мертвые для вскрытия.

Я уже совсем забыл об этом деле, как вдруг мне звонит следственный судья, которому было поручено расследование. Таков удел любого шефа: как только начинаются проблемы – виноват всегда он.

– Доктор, у меня проблема с делом М. Я не нахожу отчет аутопсии. У меня есть предварительные выводы, но мне их недостаточно…

Фамилия мне ни о чем не говорит.

– Дело М.?

– Да, двойное убийство в Сожоне. Ваш специалист был на месте преступления, и у меня есть его отчет внешнего осмотра тела и предварительные выводы, но нет окончательного заключения.

– Подождите немного, пожалуйста. Возможно, я смогу вам помочь, мне надо посмотреть нашу базу данных.

– Я был бы вам очень признателен. Дело в том, что по этому делу под стражей находится подозреваемый, и ему кажется, что он сидит уже слишком долго. К тому же, у него адвокат…

К счастью, мы всегда сразу же архивируем документы на сервере университетской больницы. Доступ к базе данных имеют только врачи и технические специалисты. Я немедленно начинаю искать отчет аутопсии, но ничего не нахожу по указанной мне фамилии.

– Странно, но у меня нет никаких документов по этой фамилии, я даже не нахожу файл с предварительными выводами.

– Нет, доктор. Луи М. – это имя подозреваемого, предполагаемого преступника. Не думаю, что вы проводили его аутопсию. А жертвы – это супруги Л.

Классическая ситуация. Повседневная проблема в наших отношениях с прокурорами и следователями. Они называют дела именами преступников, а мы – именами жертв.

– Вот, я нашел. Я вижу здесь предварительные выводы, но у меня нет окончательного заключения.

И вдруг меня озаряет: сразу после аутопсии Мари пришлось временно приостановить свою деятельность. Она просто не успела составить окончательное заключение. В общих чертах я объясняю ситуацию следователю, и он сразу понимает меня, когда я говорю ему, что Мари еще не скоро вернется к работе. Но проблема лишь в том, что предварительное заключение под стражей не может продолжаться слишком долго. Молчание на другом конце провода (у себя в кабинете я все еще использую старый проводной телефон) становится тягостным. Найти решение, которое было бы совместимо с уголовно-процессуальным законом – тот еще квест.

– Господин судья, Мари не может работать по уважительным причинам. Вы вправе попросить заменить ее. Я не сомневаюсь, что у нее есть все необходимые материалы, включая протокол вскрытия. К тому же мы сохранили все фотографии на сервере. В нашем распоряжении есть также снимки компьютерной томографии и фотографии, которые делали следователи во время аутопсии.

Молчание на другом конце провода длится еще некоторое время, затем мой собеседник говорит следующее:

– А вы не могли бы сами заняться этим делом? Вы единственный свободный эксперт в списке вашего подразделения.

Как же это не вовремя. Две наших сотрудницы сейчас находятся в декретном отпуске, и нам катастрофически не хватает людей, тем более что работы становится все больше и больше. Дело в том, что заменить судмедэксперта нелегко. Я чувствую, что зароюсь в своих делах еще больше и отставание от графика станет хроническим, но плохо представляю себе, как можно отдать следственного судью на растерзание адвокату обвиняемого.

– Как скоро вам нужен отчет?

Следственный судья понял, что добился желаемого. Он может вздохнуть с облегчением.

– Доктор, на самом деле, он был нужен мне еще вчера… За неделю сможете?

– Сомневаюсь.

– А за три недели?

– Ох… Надеюсь, что Мари хорошо систематизировала все документы!

– Спасибо, вы меня спасли. Как вы думаете, она вернется на работу, когда будет проходить следственный эксперимент?

– Непременно. Вы можете на нее рассчитывать.

К счастью, Мари, будучи очень пунктуальным сотрудником, оставила мне доступ к документам и компьютеру на время своего отсутствия. Такое доверие делает мне честь. В ее шкафу все расставлено по годам и в алфавитном порядке по фамилиям жертв. Найти нужную папку и ценные записи от руки не составляет большого труда. Затем я обнаруживаю, что на самом деле ее отчет уже практически готов. Сделано описание всех внешних, этих ни на что не похожих повреждений с большим количеством фотографий. Также описаны внутренние повреждения. Остается только написать введение, анализ и сделать небольшую верстку.

Эффективность работы команды не вызывает сомнений, и на следующий день отчет отправлен следователю.

Спустя два года Мари и Тиффани возвращаются на место преступления для проведения следственного эксперимента. У обвиняемого есть ответы на все. Да, он был в квартире за несколько часов до преступления. Но он ушел и никакого отношения к этому преступлению не имеет. Впрочем, он упомянул двух подозрительных личностей, которые вполне могли быть преступниками. Жаль, что протокол его показаний был аннулирован. Да, от него исходил запах горючего: в день пожара он был на станции техобслуживания. Автомеханик выручил его с топливом, но, заправляя бензобак, он пролил бензин на себя. Да, на месте преступления обнаружили следы его крови, но он порезался, открывая банку с вареньем. Ну а адвокат подозреваемого нашел слабое место: в протоколе отсутствует указание на время наступления смерти. Неожиданно подследственный расслабляется, и у него вырывается фраза: «Ума не приложу, как они не сумели определить время смерти».