Текст книги "Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта"

Подвалы с оружием

Адвокат подскочил на месте как ужаленный. Красный от гнева и в черной мантии. Как в одноименном романе Стендаля – «Красное и черное».

– Ваша честь, доктор Сапане – судмедэксперт. Он неправомочен говорить об оружии, найти которое нам так и не удалось.

Но председатель суда невозмутима: «Продолжайте, доктор».

Адвокат устраивает спектакль: «Это возмутительно! Это не суд, а судилище! Почему вы не пригласили на процесс эксперта по баллистике?»

Его театральные крики выводят из сонного оцепенения присутствующих в зале суда присяжных заседателей. Наконец-то происходит хоть что-то интересное. Вот уже два дня как все ужасно скучают. Следует отметить, что дело, которое рассматривалось в тот день судом присяжных заседателей департамента Вьенна в Пуатье, отличалось запутанностью и драматизмом. В боксе для обвиняемых – 39-летний Фредерик М. Его судят за попытку убийства. В зале судебных заседаний присутствуют пострадавшие: бывшая сожительница обвиняемого Кристель, самый старший из ее детей Брайан и друг обвиняемого стрелка Джамаль. Все трое тремя годами ранее получили пулевые ранения из 9-миллиметрового пистолета Фредерика во время бурного конфликта прямо посреди парка в квартале Болье в Пуатье.

Меня привлекли к этому делу через год после описываемых событий, когда следователь, которому его поручили, пригласил меня поучаствовать в следственном эксперименте. Трое раненых были обследованы при поступлении в отделение университетской больницы. Судья хотел сравнить мои выводы с показаниями различных участников этой истории. Я ознакомился с историями болезни, медицинскими выписками и сводными протоколами следователей.

Теперь мне известно, что все началось в воскресенье: Фредерик приходит в квартиру Кристель с пистолетом и угрожает убить свою бывшую сожительницу. Он не может смириться с тем, что она способна бросить его ради другого мужчины. На протяжении нескольких часов происходит то, что подпадает под статью о незаконном лишении свободы. Наконец Фредерик уходит. На следующий день он назначает Кристель встречу возле дома, чтобы передать ей 1 500 евро. Она потребовала деньги, шантажируя его? Версии участников различаются. Опасаясь подвоха, Кристель приходит на встречу вместе со своими детьми. Посредником в разрешении конфликта будет друг Фредерика Джамаль. Но Фредерик не желает примирения таким способом – это ему не по нутру. Он не сдерживается и становится агрессивным. Джамаль пытается успокоить его, переходит на сторону Кристель, неудачно подбирает слова, чтобы выразить свою мысль, и заявляет: «Теперь я с Кристель», что ревнивец понимает по-своему. Так это Джамаль – новый мужчина в жизни Кристель? Предательство! Фредерик хватает полуавтоматический пистолет (одни свидетели говорят, что он уже пришел с оружием на встречу, другие – что он сходил за ним к своей матери) и устраивает беспорядочную пальбу.

Сначала он ранит своего друга Джамаля в плечо, стреляя в упор. Старший сын Кристель Брайан пытается отвести руку стрелка в сторону. Тот стреляет и в него – Брайан получает тяжелое ранение в живот, пуля также задевает позвоночный столб. Кристель пытается убежать, но ее останавливает пуля, попавшая в локоть. Стрелок сбегает с места преступления. Фредерика ищут, устанавливают его местонахождение по геолокации сотового телефона и задерживают через две недели в Нанте. Задержание осуществляется вооруженными до зубов спецназовцами, но преступник не оказывает ни малейшего сопротивления.

Следственный эксперимент прошел без инцидентов, в почти расслабленной обстановке, что бывает редко. Обвиняемый продолжал настаивать на своей версии: по его словам, он стрелял «не целясь», а следовательно, не имея намерения убивать. Эту точку зрения явно не разделяла его бывшая сожительница: она помнила о том, что третья пуля раздробила ей локоть как раз тогда, когда она пыталась убежать. Нападавший приставил дуло пистолета к ее виску и нажал на курок. В памяти Кристель навсегда останется характерный звук металлического щелчка. Фредерик растерянно покрутил пистолет в руках, снова направил его в голову Кристель и опять нажал на курок. Ничего. Ну что ж, значит, не судьба… Затем он пустился бежать со всех ног, услышав сирены полицейских машин.

До сих пор на суде для Фредерика все складывалось как нельзя лучше. Ведь в конечном счете все остались живы. Подсудимый подробно отвечает на все вопросы, касающиеся уголовного дела. А как же попавшая в живот Брайана пуля? – Фредерик объясняет все провалом в памяти – «черной дырой». Пуля в руке Кристель? – Он целился именно в руку, потому что у него не было намерения нанести тяжелое ранение. Отличный результат для стрельбы по движущейся цели… Он сожалеет о случившемся.

Впрочем, все эти уловки шиты белыми нитками, и натура скоро берет свое: «Кристель всегда было мало. Джамаль? Сначала он не хочет мне отдавать деньги за мою машину, а потом заявляет, что уводит у меня женщину. Говоря по правде, я хотел быть добрым со всеми, но получилось как получилось…».

Таково в общих чертах уголовное дело, которое вот уже два дня рассматривает суд присяжных заседателей. Теперь перед судом должен выступить я. Первая часть моего выступления проходит гладко, как по маслу. Я объясняю присяжным, что судебно-медицинское заключение не противоречит условиям ведения стрельбы в том виде, в котором они были воспроизведены в ходе следственного эксперимента. Я уже готовлюсь вернуться на свое место, как ко мне обращается председатель суда.

– Доктор, можете ли вы сообщить нам другие подробности, в частности, касающиеся оружия, которое так и не было найдено.

Какой трудный момент. У меня два варианта: либо признаться в своей полной некомпетентности в этой области (я не эксперт по баллистике), либо заняться просвещением присутствующих в качестве дилетанта, оказывающего содействие судебному эксперту. Но такой консультант не эксперт. Он просто обладает небольшим практическим опытом и поверхностными представлениями, что всего лишь дает ему законные основания высказываться на определенную тему. Это мой случай применительно к оружию. Более того, я могу судить только о некоторых его типах. Будучи охотником и стрелком, я по опыту знаю, что это за щелчок, который услышала пострадавшая. Это звук удара бойка по дефектному патрону, или же он говорит об отсутствии патрона в патроннике. Несомненное доказательство того, что на спусковой крючок нажимали.

Показания Кристель предельно ясны – они зафиксированы в папке с материалами следственного эксперимента, и к ним прилагаются фотографии. Оружие у виска – щелчок. Фредерик нервничает, крутит в руках пистолет, снова приставляет его к виску, нажимает на курок и опять ничего не происходит. Какой бы ни была причина осечки, нет никаких сомнений в том, что если бы оружие выстрелило, то давать показания Кристель бы уже не пришлось.

Цель этого небольшого выступления по просьбе председателя суда заключалась только в том, чтобы просветить присяжных заседателей. Результат – вспышка ярости у адвоката обвиняемого. С ним все понятно: когда готовишься защищать подследственного, и в уголовном деле речь идет о выстрелах и ранах, то упоминание попытки совершить убийство производит тягостное впечатление на присяжных заседателей. Вот поэтому адвокат вне себя от возмущения.

– Это возмутительно! По этому делу никаких баллистических экспертиз не проводилось, а судебно-медицинский эксперт рассказывает нам байки об оружии, которое так и не было найдено! Доктор Сапане выходит за рамки своих полномочий! Нельзя быть экспертом в сфере баллистики на основании своего личного опыта. Я, например, бегаю по утрам, что вовсе не дает мне права заявлять себя в качестве специалиста по марафону!

Такое убедительное сравнение предоставляет мне право ответной реплики, и я тут же им пользуюсь.

– Господин адвокат, если однажды для экспертизы мне понадобится информация по теме оздоровительного бега, не сомневайтесь: я обращусь за ней к вам. Конечно, вы не являетесь экспертом в этой области, но ваш опыт позволяет вам иметь свое собственное мнение, и оно может быть ценным.

Как только начинаются судебные прения, адвокат обвиняемого прибегает к различного рода уловкам, чтобы забыть об этом инциденте между нами. Но тут на первый план выходит прокурор – он описывает человека с криминальными наклонностями, импульсивно-агрессивным поведением, собственническими замашками и ревнивым характером, который рискует все потерять. «В тот день он начинает паниковать – ему хочется любой ценой помешать ей подать заявление в суд. Встреча идет не так, как он планировал. Она должна была его успокоить, но вместо этого выводит из себя. Он собирается решить проблемы раз и навсегда», – рассказывает прокурор. А решение проблем, на его взгляд, заключается в том, чтобы убить их. Накануне покушения на убийство через гостиную в доме соседки-пенсионерки также пролетела пуля. По мнению прокурора, обвиняемый так тренировался обращаться с оружием. В том квартале был идентифицирован его телефон. Сторона обвинения требует приговорить обвиняемого к 18 годам лишения свободы, из которых 12 лет он должен провести в тюрьме без права условно-досрочного освобождения.

Сторона защиты выступала в течение полутора часов. По мнению адвоката Фредерика, требуемый срок наказания является «чудовищным»:

– За то, что сделал мой клиент, – это беспрецедентный срок.

Он продолжает:

– Тот, кого в Пуатье вам решили представить врагом государства № 1, на самом деле является всего лишь обычным правонарушителем, и для правоохранительных органов он мелкая добыча…

Адвокат описывает прошлую жизнь клиента: бедный район, никаких перспектив, череда мелких правонарушений, разного рода проступки, которые накапливаются и приводят его в тюрьму. Особенное внимание обращается на то, что именно привело Фредерика к катастрофическому финалу.

– Да, я согласен с тем, что в тот день, когда ушла его любовь, он потерял все. Перед нами человек, впавший в отчаяние. Но это не значит, что он хочет убивать. Он целится в голову Джамаля, но потом стреляет ему в плечо. А нам говорят, что он хотел убивать. Брайан сам поднял его руку с оружием, когда Фредерик ее уже опустил, поэтому и произошел случайный выстрел. Он не хотел ни ранить, ни тем более убивать его. Что касается Кристель, разве он целился ей в голову или живот? – Нет, он целился в сторону! А когда он приставлял оружие к ее голове, то никто не задавался вопросом, а действительно ли он собирался стрелять? И вы хотите судить его за попытку убийства? Это чересчур!

Все это, конечно, так, но на курок обвиняемый нажимал – и довольно быстро. В итоге присяжные останавливаются на тройной попытке убийства, и Фредерика приговаривают к 13 годам тюремного заключения с правом условно-досрочного освобождения. За отсутствием доказательств с него снимают обвинение в пробной стрельбе из 9-миллиметрового пистолета (та самая пуля в гостиной соседки).

На обратном пути я еду по улицам Пуатье и задаюсь вопросом, а так ли хорошо я знаю этот город. Скоро уже будет сорок лет, как я здесь живу и работаю. Я знаю, что здесь иногда происходят трагические истории, участники которых, как правило, оказываются на моем столе в прозекторской. Но до этого судебного заседания я никогда не слышал о незаконном обороте оружия в некоторых городских районах.

Вынужденный объяснить, откуда у него взялся 9-миллиметровый пистолет, из которого он стрелял по своим жертвам (эксперта по баллистике не было – зато на месте преступления остались гильзы от оружия, которое использовал Фредерик), мужчина рассказал о каком-то доступном для всех желающих подпольном «супермаркете» оружия с «филиалами» во многих районах города. Обвиняемый даже уточнил, что в прошлом он приобретал там для себя «автоматический пистолет Кольта калибра 0,45 дюйма, охотничьи ружья и помповое ружье». Накануне драмы он поменял свой пистолет калибра 7,65 на 9-миллиметровый. А еще рассказал, что в том магазине предоставляли еще и машины, и скутеры. Оружие и транспорт брали во временное пользование по мере необходимости.

Существование в подвалах города такого преступного «центра проката», действующего нелегально и без всякой рекламы, вызывает у меня грустные мысли. Никаких формальностей, моментальное предоставление, гарантия возврата… Начинающим убийцам живется проще, чем продавцам подержанных автомобилей. Преступник сталкивается разве что с проблемой выбора, когда он оказывается у такого рода «коммерсантов» в неблагополучных районах города.

Спустя некоторое время адвокат предпринял последнюю атаку (на этот раз безуспешную!) в своем блоге. Он обрушился на экспертов, которые «иногда приносят пользу на судебном процессе, но их оценкам придают слишком большое значение».

Кемпинг-кар

Судьба нанесла Ремону двойной удар. В один день он потерял жену Катрин и свою свободу. Виной тому – краткосрочное помутнение рассудка. Когда он оказался перед безжизненным телом своей супруги в своем кемпинг-каре, он не знал, что делать. Звонить в службу скорой медицинской помощи? Закопать тело? В конце концов он пошел заявлять о смерти в жандармерию. Такое решение вызвало немалое удивление у жандармов, а уж они-то много чего видели в жизни, и подтолкнуло их к проверке информации. Они проводили новоявленного вдовца до кемпинга в Сен-Пьер-д’Олероне, собственными глазами увидели труп на задней полке автофургона и вызвали работников скорой помощи.

Приехавший реаниматолог отказался от любых попыток реанимации. Он принял такое решение с учетом состояния женщины, которая явно скончалась за много часов до этого. И не разрешил хоронить тело, поставив галочку в пункте «судебно-медицинское препятствие к погребению» (подозрительная смерть) в свидетельстве о смерти. Так что тело Катрин отправили в Институт судебно-медицинской экспертизы Пуатье, а Ремона взяли под стражу. Спустя несколько часов я получил от прокурора Ла-Рошели поручение провести аутопсию г-жи Катрин М. 66 лет, чтобы установить причину смерти.

Я вхожу в зал для вскрытий рано утром, но, оказывается, я уже не первый. Благодаря проворности санитаров морга тело уже там. Однако у меня все же есть преимущество. Я знаю почти все, что ждет меня при открытии чехла с телом. В утреннем полумраке кабинета я рассматривал сделанные ночью изображения компьютерной томографии. Снимки не оставляли места сомнениям.

У меня перед глазами были страшные признаки неизлечимой раковой опухоли в терминальной стадии. Метастазов было так много, что они сливались друг с другом.

Несколько десятков маленьких круглых пятнышек гроздями покрывали ткань легких. Разъеденные ребра и кости таза, метастазы в правой плечевой кости, напоминающие отверстия в сыре грюйер.

Пока изображения КТ сменялись одно за другим, я задумался, можно ли считать выражение «дырявый, как сыр грюйер» соответствующим действительности. Я уверен, что в швейцарском Институте судебной медицины в Лозанне (следует сказать, что к этому учреждению я испытываю крайнюю зависть из-за материально-технических средств, которыми оно располагает, а также из-за высокого уровня проводимых там научных исследований) судмедэксперты не без ехидства напомнили бы мне, что в грюйере нет дыр. И с этим нельзя не согласиться. С единственной оговоркой: в Швейцарии, а не во Франции. Здесь грюйер испещрен маленькими дырочками размером не больше вишни. А вот сыр эмменталь наделен крупными дырками и во Франции, и в Швейцарии. Может, стоит говорить «дырявый, как сыр эмменталь»? Почему мне приходят в голову такие дурацкие мысли, когда я открываю чехол? Несомненно, чтобы дистанцироваться от ожидающего меня зрелища.

Ну что ж, я не ошибся в своих предположениях. Лицо с похожей на пергамент кожей застыло в страшной гримасе, его черты искажены болью, рот широко открыт, словно в попытке захватить последний глоток воздуха. Перед моим мысленным взором непроизвольно всплывает знаменитая картина Эдварда Мунка «Крик».

На теле отпечаток долгих тяжелых страданий. Кожа на обеих молочных железах превратилась в одну большую язву. Грудная клетка покрыта открытыми ранами и узлами вплоть до самой шеи. Как в последней судороге, правое предплечье прижато к грудной клетке с согнутым локтем, и распухшая от отека кисть кажется приклееной к груди. Для продолжения внешнего осмотра я пытаюсь разогнуть локоть, но внезапно раздается зловещий звук, заставляющий меня вздрогнуть, – плечевая кость трескается, как сухая ветка. Я страдаю физически, как будто бы это было мое тело.

Вес трупа не доходит даже до 30 кг. Я без всяких усилий перекладываю иссохшее тело на стол из нержавеющей стали. Теперь у меня есть возможность осмотреть покойную с обратной стороны. Вид там не лучше. Спина и ягодицы сплошь покрыты пролежнями – ужасно болезненными повреждениями, появляющимися в результате продолжительных периодов обездвиженности, когда тело собственной массой сдавливает определенные участки кожи, контактирующие с твердой поверхностью, вследствие чего начинается некроз тканей. Я вижу часть крестца.

На этом этапе я прекращаю осмотр. Аутопсия явно бессмысленна, но мне еще нужны аргументы, чтобы убедить в этом прокурора. Я возвращаюсь к себе в кабинет, где меня ждет медицинская карта. Мне ее передали жандармы.

Я открываю историю мучительных страданий, которые начались семь лет назад, с того момента, как покойная обнаружила у себя странный комок в правой молочной железе. Она обращается к врачам и различным специалистам, но категорически отказывается от биопсии и любого лечения. Несмотря на усилия врачей спасти ее, она исчезает из их поля зрения.

Пять лет спустя, измученная болями, она возвращается в университетскую больницу Пуатье. На этот раз соглашается на биопсию и компьютерную томографию. Впечатляют уже одни только сканы КТ. Врачи ставят неумолимый диагноз: рак молочной железы с метастазами в костях и печени. На тот момент опухоль занимает почти все туловище и является неоперабельной по причине своих размеров. В выписном эпикризе указывается на втягивание кожи и захват правой подмышечной впадины столь объемной опухолью, что больная почти больше не могла двигать рукой. Врач отмечает, что пациентка использует эластичные бинты, чтобы поддерживать пораженную конечность, которая причиняет ей боль. Начинается более эффективное лечение, но пациентка отказывется следовать предписаниям специалистов.

Через несколько месяцев она снова возвращается в университетскую больницу. По наблюдениям осмотревшего ее врача, состояние больной значительно ухудшилось. На этой стадии об излечении не может идти и речи. И тогда ей предлагают паллиативную терапию, направленную на улучшение качества оставшейся жизни. Врачи выбирают дату начала лечения. Но Катрин больше не придет на запланированные консультации.

По словам мужа, поддерживавшего свою супругу и выполнявшего ее волю до самого конца, пара решила воспользоваться оставшимися днями жизни и отправиться в большой тур по Европе в автодоме – кемпинг-каре. Они посещают Шотландию, Ирландию, Испанию, но потом вынуждены прервать путешествие. Катрин все хуже и хуже. Если раньше она пила только чай с лекарственными травами, то теперь для обезболивания она соглашается использовать пластырь с морфином, который ей выписали врачи. Пара решает переехать поближе к родственникам и устраивается в кемпинге в Сен-Пьер-д’Олероне. Спустя несколько дней Ремон отправляется за покупками. Вернувшись из магазина, он видит, что мукам Катрин пришел конец. Она умерла.

Мне все ясно. Я звоню прокурору. Я не считаю, что мне необходимо продолжать исследование. Бессмысленно терзать тело Катрин дальше. Ему и так уже досталось с лихвой. Я объясняю ситуацию, говорю об отсутствии каких бы то ни было подозрительных следов внешнего воздействия и о полной уверенности в некриминальной причине смерти. Прокурор сомневается.

– Доктор, как вы можете исключать возможность эвтаназии со стороны мужа, если вы не проводили аутопсию?

– Я не обнаружил никаких следов насилия или укола. Внешний осмотр и медицинская визуализация предоставляют мне достаточно сведений для окончательного вывода о том, что смерть была вызвана метастатическим раком в терминальной стадии.

– А что вы думаете насчет отравления?

– Это единственная возможная гипотеза, но в этом случае аутопсия не даст никаких результатов. Для подтверждения или опровержения этой гипотезы достаточно будет токсикологических анализов. Я могу их сделать и без вскрытия.

– А что, если он задушил ее подушкой? Ведь такой способ убийства почти не оставляет следов, не так ли?

– Это не совсем так. Чаще всего следы остаются на лице, а на сканах компьютерной томографии обнаруживается отек легких. Здесь ничего подобного я не увидел.

– Честно говоря, я озадачена. Во всех рекомендациях – в частности, в европейских директивах – говорится о том, что в случае подозрительной смерти необходимо вскрытие.

– Да, это так. Вы имеете в виду рекомендацию R (99) 3, касающуюся согласования правил судебно-медицинской экспертизы трупа. В свое время эта рекомендация принесла огромную пользу, но лично я считаю, что она уже устарела.

– Устарела? Европейская директива? Да вы шутите! Ее приводят в качестве примера успехов Европы на лекциях в Государственной юридической магистратуре. А наш генеральный прокурор приложил огромные усилия для ее распространения в судах!

– Рекомендация датируется 1999 годом, и ее утвердили после многолетних дискуссий. Ей больше двадцати лет. Вы, конечно, знаете, что с тех пор в медицине произошла настоящая революция. Она затронула не только живых, но и мертвых. В то время посмертная компьютерная томография (post mortem) только делала первые шаги. С тех пор медицинская визуализация значительно продвинулась вперед, и, главное, сейчас к ней получили доступ судмедэксперты. В нашем отделении мы с 2006 года проводим компьютерную томографию перед каждым вскрытием.

– Я знаю, и это обходится нам довольно дорого!

– Если позволите, я могу отправить вам на электронную почту несколько снимков тела и сканы КТ. Я также отправлю краткое описание к этим файлам.

Прокурор не возражает и через час получает мои документы post mortem. Еще через две минуты она звонит мне и глухим от волнения голосом говорит, что разрешает мне не проводить аутопсию. Я возвращаюсь к телу Катрин, чтобы взять биологический материал для химико-токсикологических исследований. Забор крови из подключичной вены, мочи из мочевого пузыря (к счастью, она там есть) и водянистой влаги из глаза. Все пробы тщательно упаковываются и отправляются в лабораторию для анализов. Спустя несколько дней приходят результаты – все они отрицательные.

С Ремона снимают все подозрения. Ему возвращают тело Катрин в том состоянии, в котором он его обнаружил. Ну а мне остается только надеяться, что я смог убедить прокурора в том, что аутопсия не всегда является обязательным этапом для установления юридической правды. Так я внес скромный вклад в общее дело: ведь убедить в этом всех моих собеседников – задача, требующая больших усилий!