Текст книги "Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта"

Это был несчастный случай. Суд с участием присяжных заседателей по обвинению в умышленном убийстве Жану больше не грозит, но впереди его ждет обвинение в причинении смерти по неосторожности. Он горько плачет в углу. Летиция была женщиной всей его жизни.

Ссора с удушением

Телефонные звонки в период вечернего дежурства – это, как правило, сигнал к немедленному выезду на место происшествия. Так было и на этот раз. Вторая половина июля, около восьми часов вечера, а за окном дождь льет как из ведра. В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит: любой судмедэксперт предпочел бы остаться дома, и я не исключение. Но телефон звонит, и выбирать не приходится.

– Добрый вечер, доктор. Вас беспокоит сержант жандармерии из бригады особого назначения города Ньора.

Мне очень нравится, как представляются наши жандармы. С одной стороны, они даже не спрашивают, кто у телефона, – они прямо знают заранее. С другой – им свойственна профессиональная вежливость и технически они очень точны. Фамилия, звание, населенный пункт – я сразу же получаю полное представление о том, с кем говорю и куда поеду.

– Я звоню вам по поводу трупа в городе Мель. У нас почти нет сомнений в том, что это самоубийство, но все же хотелось бы знать ваше мнение.

Жандармам в силу специфики работы тоже приходится иметь дело с трупами, так что они приобрели некоторый опыт.

Ну что ж, самоубийство так самоубийство. Впрочем, врач им нужен в первую очередь для того, чтобы соблюсти все формальности. А в это время, в июле, дежурный врач скорее всего в отпуске, и выехать на место происшествия некому. Я начинаю мечтать, как было бы хорошо оказаться в будущем, где видеоосмотр тела будет обычным способом телепортации судмедэксперта. Офицер уголовного розыска с видеокамерой показал бы мне общий вид тела, а потом конкретные детали: одутловатое лицо с цианозом, разрывы мелких кровеносных сосудов конъюнктивы глаз (петехии), наконец, шею и – крупным планом – странгуляционную борозду. Я отдавал бы инструкции для оценки трупных признаков, манипуляций с веревкой, вызвавшей асфиксию и т. д. Дистанционно. Следователи выиграли бы во времени, поскольку им не пришлось бы ждать моего приезда, а фото– и видеорегистрация подтвердили бы достоверность полученных сведений. Разумеется, если речь идет о самых простых случаях, доля которых составляет больше 85 %, что не так уж и мало. Ну а выезды на место происшествия по-прежнему были бы обязательными, если будут какие-то сомнения в причинах смерти.

Я вспоминаю разговор с генеральным прокурором, которая жаловалась на то, что «у судмедэкспертов не всегда есть возможность и желание приезжать на место происшествия (вполне вероятно, что она говорила про какой-то другой регион, но меня все равно это удивило); более того, невозможно было найти даже врача-терапевта для выдачи свидетельства о смерти в час ночи[20]20
  Это правда. Дело в том, что молодые врачи отказываются выполнять такого рода обязанности в отличие от своих старших коллег – это вопрос смены поколений. – Прим. Карины Рытовой.


[Закрыть]». Она возмущалась, говорила, что такая ситуация недопустима, что полицейским следовало бы опечатывать дом с телом умершего естественной смертью человека и ожидать прибытия врача, который все-таки возьмет на себя труд приехать и наконец окажется там, где его ждут и т. д.

Пока я рассуждал о перспективах судебно-медицинских консультаций на удаленке, меня быстро призвали к порядку и вернули на землю: «Доктор, вы слишком наивны: а о необходимых средствах вы подумали? А защищенное соединение? А юридические формальности? Это ж будут бесконечные проблемы с рисками аннулирования всей процедуры. К тому же каждый специалист должен оставаться в рамках своих компетенций: офицеру уголовного розыска не следует заниматься изучением тела. Его сфера – внешняя среда, а ваша – тело. Именно за это вам и платят». И прокурор еще добавила к этому: «Да, кстати, нам надо будет поговорить о присутствии на регулярной основе судмедэкспертов при изъятии донорских органов. Такое присутствие должно стать обязательным. Насколько мне известно, вы пренебрегаете этой пока еще неформальной обязанностью». Во взгляде прокурора явно читалась угроза.

Я терпел, отвечал ледяным молчанием и таким же недружелюбным взглядом. Что уж говорить о взглядах, которыми обмениваются следователи и судмедэксперт на протяжении уже многих лет? Я не хотел больше говорить с ней о прогрессе в медицине, о дистанционной передаче информации, об успешном опыте в удаленных уголках Канады и Австралии, об очках виртуальной дополненной реальности, используемых для лечения сердечных приступов, о полном медицинском обследовании умерших с использованием компьютерной томографии (КТ), магнитно-резонансной томографии (МРТ) и о судебно-медицинском осмотре, осуществленном еще до изъятия органов и т. д. Я думал только о том, что ей до пенсии еще несколько месяцев, что ее образ мышления какой-то феодальный, и она поэтому не может осознать эволюцию, произошедшую в медицине и судебной практике. Она умела лишь отдавать приказы своим подчиненным и считала, что это единственный эффективный способ решения вопросов. Так что нам оставалось только ждать и надеяться, что ее место займет новый генеральный прокурор, более открытый современным веяниям.

Впрочем, мне приходится возвращаться из мечты в реальность. Меня вызывают, и я еду. Так всегда и было в Пуатье. Городок Мель находится километрах в шестидесяти к юго-западу от Пуатье. Обычно дорога туда занимает около часа. Сегодня вечером, с учетом климатических условий, потребуется немного больше времени. Сама процедура не должна быть слишком длительной. Если мне повезет, то домой я вернусь еще до полуночи. Ну и ладно.

– Вас понял. Выезжаю. До скорой встречи.

Я смотрю на специальную сумку-укладку судмедэксперта с набором необходимых инструментов и принадлежностей для расследования причин смерти на месте происшествия: комбинезоны, бахилы, маски, перчатки, защитные очки, пакеты для забора биологического материала, пинцеты, лопатки и др. Общий вес – килограммов пятнадцать, не меньше. Я в некоторой задумчивости: вряд ли для сегодняшней миссии мне понадобится весь этот инвентарь. К тому же я знаю, что жандармы отлично экипированы, и они меня выручат в случае необходимости. И тогда я беру с собой только маленький городской рюкзак, кладу в него несколько пар перчаток и бахилы, бутылку воды, термос с кофе и упаковку хлебцов. Никогда не знаешь, как быстро и как сильно захочется есть – иногда аппетит приходит даже ночью.

Как я и предполагал, ехать под проливным дождем, в условиях почти нулевой видимости, очень сложно. Когда я прибываю на место, жандарм, с которым я разговаривал по телефону, кратко вводит меня в курс дела:

– Речь идет о женщине. Два месяца назад она стала вдовой. У ее мужа был рак горла в терминальной стадии. Он умер у нее на глазах, дома. Смерть наступила из-за разрыва сонной артерии.

Я знаю, что это такое. Это редкий случай, но он описан в медицинской литературе. Опухоль постепенно разрушает стенку артерии, и в конце концов под воздействием давления крови происходит ее разрыв. Это ужасное зрелище. Понятно, что женщине было очень сложно прийти в себя после такого кошмара. Тем временем жандарм продолжает свой рассказ:

– Она оставила письмо, в котором объясняет все это и заявляет о своем намерении уйти из жизни вслед за мужем. У нас практически нет сомнений. Но дело в том, что вместо веревки она использовала что-то похожее на бюстгальтер. Если вы не возражаете, нам бы хотелось, чтобы вы посмотрели сами.

Когда меня вежливо просят, я не умею отказывать. Поэтому я иду за жандармом и вхожу в дом. Основная комната служит одновременно прихожей, гостиной и кухней. Тело лежит спиной на полу, лицом вверх. Нет ни следов борьбы, ни видимого беспорядка в одежде. Я легко различаю бюстгальтер – эластичная модель без косточек. Он сжимает ей шею.

С учетом гипотезы следователей, которая идеально подтверждается доказательствами, я беру только самые необходимые инструменты. Их немного. На лице явственно видны все классические признаки сдавления шеи петлей. Оно одутловатое и налито кровью, на губах и ушах выраженный цианоз – они синюшного цвета. Я вижу почерневшие ногти. Затем я перехожу к полному раздеванию тела – разрезаю майку и брюки большими ножницами. Визуальный осмотр не выявляет никаких подозрительных следов. Наконец я разрезаю бюстгальтер, сохраняя целостность узла, и приближаю узел к свету потолочной лампы, чтобы лучше его рассмотреть. Это обычный плоский узел, простой и незамысловатый. Жандарм обращается ко мне:

– Мы думаем, что она ушла из жизни сама, без посторонней помощи.

– Это несложно. Я уже сталкивался с подобным случаем – самоубийство с помощью бюстгальтера в палате вытрезвителя при больнице. Несмотря на алкоголь, самоубийце удалось завязать узел. Задача упрощается благодаря эластичности ткани, как и в этом случае. Эластичная петля сжимается вокруг шеи после того как узел завязан.

В результате передавливаются сосуды шеи, препятствуя оттоку венозной крови от головы к сердцу, что приводит к отеку мозга, в это же время воздух не поступает в легкие, развивается «кислородное голодание», асфиксия и смерть.

В то время как я делюсь личным опытом и судебно-медицинскими соображениями, звенит мой сотовый телефон.

– Это дежурная служба судебно-медицинской экспертизы?

Вопрос прямо в лоб. Жандармерия обычно действует иначе. Мои коллеги из университетской больницы, если им надо посоветоваться с судмедэкспертом, тоже общаются по телефону совсем не так – для начала они как минимум представляются. Меня так и тянет пошутить в ответ: «Нет, это похоронное бюро». Но я понимаю, что шутка эта в данных обстоятельствах может быть неуместной, поэтому, я сдерживаюсь и представляюсь:

– Да. Добрый вечер. Я доктор Сапане, заведующий отделением судебно-медицинской экспертизы. С кем имею честь говорить?

– Комиссариат полиции Ла-Рошели. Так вы дежурный? Дело в том, что в городе произошло убийство. Нам нужна ваша помощь. Запишите адрес.

Я беру ручку и записную книжку. Пока записываю адрес, я понимаю, что моим надеждам вернуться домой не суждено сбыться: впереди меня ждет бессонная ночь. К тому же я не взял с собой полный набор инструментов и принадлежностей. Если у жандармов всегда есть все необходимое, и они в любой момент могут меня выручить, то у полиции с этим туго. Так что придется импровизировать.

– Хорошо, адрес я записал. Приеду, но вам придется набраться терпения: меня уже вызвали по другому делу. Как только закончу, буду у вас.

Между тем я уже почти закончил и перекидываюсь с жандармами парой заключительных реплик.

– Вам все ясно?

– Да.

– Мне тоже. Я сейчас выпишу свидетельство о смерти.

Я подписываю свидетельство о смерти, поставив галочку в клеточке НЕТ напротив графы «судебно-медицинское препятствие к погребению», пожимаю жандармам руки[21]21
  Эпидемии коронавируса тогда еще не было.


[Закрыть] и уезжаю.

Обстановка на дорогах все еще сложная. По-прежнему идет проливной дождь, видимость ужасная, и я вынужден ехать очень медленно. Уже почти полночь, а я только подъезжаю по указанному мне адресу. Это центр Ла-Рошели. На улицах никого нет, все тихо. Меня никто не встречает. На всякий случай я проверяю, не ошибся ли я и туда ли приехал. Нет, все верно, это здесь. Вон и красная машина спасателей припаркована недалеко от подъезда. Они здесь наверняка по тому же делу, что и я. Вот только боюсь, что спасать им уже некого.

Я быстро иду к подъезду, стремясь укрыться от проливного дождя. Наконец я под козырьком подъезда. Смахиваю капли дождя с лица, опускаю воротник и толкаю застекленную дверь, ведующую в холл. Дверь закрыта. Справа от меня старый кодовый домофон, который как бы говорит мне «Здесь главный я» и чуть ли не подмигивает. Что же мне делать? Не буду же я разыгрывать сцену из какого-нибудь скетча, где пьяница разговаривает с домофоном, уговаривая пропустить его так, поскольку код он забыл. (Домофон, ау… Привет, домофон… Ты меня узнаешь? Послушай! Э… Я живу здесь, но я забыл код.)

Ненавижу попадать в такие ситуации. Обычно, как только я подъезжаю к месту убийства, меня уже видят жандармы из оцепления.

Мне достаточно опустить стекло и произнести (не без некоторого удовольствия) несколько волшебных слов: «Я судмедэксперт». Оцепление расступается, шлагбаум поднимается, а сами жандармы здороваются со мной с настороженным уважением.

Тип, так часто и близко встречающийся со смертью, не может не вызывать смутных подозрений. Но на этот раз мне не повезло: на месте убийства работают не жандармы, а полицейские. Впрочем, полиция тоже бывает тактичной.

Я жду, время идет, я начинаю серьезно нервничать. Возможности перезвонить тому человеку, который разговаривал со мной по телефону, у меня нет – он звонил со скрытого номера. Я возвращаюсь к машине спасателей в надежде застать там кого-нибудь, но в машине никого нет. Вдруг в холле загорается свет. Навстречу мне идет мужчина в униформе. Похоже, мне все-таки улыбнулась удача.

– Вы судмедэксперт? Значит, мы не ошиблись. Шеф так и сказал мне: «Пойди открой дверь – кажется, он приехал». Ну наконец-то. Идите за мной, там уже полным-полно людей.

Бравый парень точен в формулировках: помещение переполнено. Я никогда не видел такой толпы на месте преступления. Скорее похоже на первый день скидок в крупном торговом центре. Настроение у меня портится еще больше. Надеюсь, что они уже задержали преступника, так как скопление такого числа людей на месте преступления делает поиск убийцы по ДНК крайне сложной задачей.

Лестничная площадка переполнена, все снуют туда-сюда, защитной экипировки ни на ком нет. Трое спасателей непринужденно беседуют в углу просто потому, что других мест нет. Их присутствие удивляет меня: жертва скончалась несколько часов тому назад, и все попытки ее реанимировать очевидно бессмысленны. Должно быть, они оптимисты. Или ждут четвертого напарника сыграть партийку-другую в белот[22]22
  Белот – карточная игра, очень популярная во Франции и других европейских странах. Обычно в игре участвуют 4 игрока.


[Закрыть]. На место преступления приехал комиссар полиции, прокурор, заместитель прокурора и помощница прокурора. Защитная экипировка только на двух офицерах уголовного розыска и на эксперте-криминалисте. И то только самое необходимое – бахилы и латексные перчатки.

С моим приходом становится еще теснее. Такого скопления людей и торговый центр не выдержал бы… Судмедэксперт здесь, значит, спасатели могут уезжать – пациент в надежных руках. С их отъездом освобождается хоть какое-то пространство, чтобы я мог подойти поближе. Один из офицеров уголовного розыска сообщает мне предварительную информацию:

– Ян и Шарлен Б. находились в состоянии развода и жили раздельно. Ему 41 год, а ей 23. У них трехлетний сын. Сегодня днем женщина предупредила своих близких о том, что собирается зайти к бывшему мужу за своими вещами. Родственники не могли ей дозвониться до самого вечера и, встревожившись, обратились в полицию. Тело нашли на полу – ее задушили полотенцем. Мужа арестовали в ресторане неподалеку от места убийства, он ужинал в компании с каким-то человеком, которого он даже не знал. С собой у него была банковская карта убитой жены. Он находится под стражей и уже признался во всем, но в его показаниях есть явные противоречия. Следует отметить, что он сильно пьян. К тому же, он хорошо известен полиции. Много лет назад он проходил по делу убийства молодой женщины, которую тоже задушили полотенцем. Вам все понятно?

Нет. Именно поэтому я должен посмотреть на все сам. Зато теперь я понимаю, почему присутствующие на месте убийства чувствуют себя так непринужденно: преступник уже дал признательные показания, и он в руках правосудия. А раз так, я уговариваю себя, что, бог с ней, с небрежностью по отношению к сохранению улик и вещественных доказательств на месте преступления, не так уж это теперь и важно. Если только, конечно, не всплывет никакой судебной ошибки или подозреваемый вдруг не изменит свои показания. Я вхожу в квартиру в сопровождении офицера уголовного розыска и эксперта-криминалиста, перед которыми расступается собравшаяся толпа, и я могу пройти. Я по привычке изучаю вначале общую обстановку и только потом перехожу к внешнему осмотру самого тела. С лестничной площадки попадаешь в коридор, слева от которого расположена гостиная. Справа находится ванная, а в глубине квартиры – спальня. В этой комнате я вижу обычный беспорядок, множество разбросанных повсюду вещей и телевизор, который явно швырнули на пол. На одном из его углов видны следы крови. Мы продолжаем осмотр помещения. В коридоре и ванной идеальный порядок. Эксперт-криминалист уточняет:

– Вы удивлены, доктор, не так ли? Здесь очень чисто. Мы даже применили реагент BlueStar. Свечение было повсюду: на стенах и на полу. Здесь произошла настоящая резня. Но парень заметал следы и основательно почистил квартиру. По крайнее мере, хотел это сделать. У меня есть отличные фотографии, и я взял пробы ДНК крови.

BlueStar – это химический «проявитель» следов крови. С его помощью кровь обнаруживается даже после тщательной влажной уборки.

Достаточно распылить реагент из пульверизатора, а потом посветить на поверхность специальным фонарем, и пятна крови или следы попыток их уничтожения сразу же, как привидения, появятся в свете лампы. Я думаю, как эксперт-криминалист смог работать в такой толпе? Но потом понимаю, что вначале он был совсем один.

Мы входим в основную комнату. Жертва лежит вниз лицом в углу комнаты, между диваном и столом. Ее голова частично находится на подушке рядом с махровым полотенцем, пропитанным кровью. У убитой мокрые волосы. На полосатой майке большие пятна крови в области шеи. Рядом картонные коробки, заклеенные скотчем. Они стоят друг на друге. Все готово к переезду. Судя по всему, там вещи покойной.

Я надеваю латексные перчатки и бахилы (других предметов защитной экипировки у меня с собой нет), подхожу к трупу и переворачиваю его. Картина проясняется. На жертве видны следы жестокого избиения. Кровоподтек под глазом, следы ударов в виде многочисленных гематом, различные повреждения на коже головы. По поводу причины смерти сомнений почти нет. На передней поверхности шеи отчетливо видны две странгуляционные борозды, однако сзади они почти незаметны. Так бывает, когда преступник душит жертву, находясь позади от нее, удерживая петлю обеими руками и не соединяя ее концы.

Я очень хорошо запомнил первую фразу следователя: «Он задушил ее полотенцем». Поэтому я предусмотрительно обращаю внимание стоящих рядом со мной офицеров уголовного розыска на следы удушения, которые скорее напоминают следы от ручки сумки, от пояса или подвязки шторы, но уж точно не от полотенца.

Я потихоньку начинаю собирать свои вещи, как вдруг помощница прокурора удивленно восклицает:

– Вы разве не измеряете ей температуру? В Институте криминалистики нам говорили, что это необходимая мера.

Классика жанра. Дело в том, что во времена комиссара Бурреля, героя телефильма «Последние пять минут» (даже слово «телесериал» тогда еще было не в ходу), который показывали по телевизору во Франции в 1960-е годы, вызванный на место преступления врач непременно доставал старый ртутный градусник, который всегда носил с собой. После введения измерительного инструмента в тело жертвы (режиссер никогда не показывал нам детали этой интимной процедуры), врач объявлял своему другу комиссару: «Он умер между 2:30 и 3:00 часами ночи».

Но все это осталось в прошлом. Теперь известно – о чем я рассказывал ранее, – что скорость охлаждения трупа зависит не только от времени, прошедшего с момента смерти до момента измерения, но и в первую очередь от окружающей температуры, ее дневных и ночных перепадов, погодных условий и ряда других внешних и внутренних факторов, не имеющих ничего общего с досужими домыслами. В данном конкретном случае следовало бы измерить температуру комнаты во время трагедии, затем рассчитать количество тепла, выделенного десятком присутствующих на месте убийства специалистов, которые сбились в кучу в тесном помещении, и еще учесть, в какой момент открывалось и закрывалось окно. Это невозможно и бессмысленно. Дело в том, что в самом обстоятельном исследовании, опубликованном в крупном научном журнале, говорится о том, что, независимо от условий, при постоянной температуре внешней среды, предполагаемое время смерти определяется приблизительно с допустимой погрешностью в лучшем случае плюс-минус 2 часа 40 минут[23]23
  Это абсолютно нормальное явление. – Прим. Карины Рытовой.


[Закрыть]. Эта погрешность слишком велика: если предположительно смерть могла наступить около полудня, то тогда реальное время наступления смерти находится в диапазоне от 9:20 до 14:40. Более того, если такой подсчет актуален вначале, то по прошествии времени погрешность увеличивается. Поэтому я объясняю помощнице прокурора, что измерение температуры не принесет пользы в отличие от оценки полицейских, основанной на проверке показаний. Такое объяснение позволяет мне отдать должное эффективности работы полицейских. «Вы знаете время, когда один из свидетелей все еще видел ее живой и здоровой. И то время, когда спасатели выбили дверь в квартиру – оно указано в протоколе. Тогда она уже была мертва. У нас не будет более точного определения момента наступления смерти».

И я приступаю к упаковке головы, кистей и ступней жертвы в пакеты из крафт-бумаги, чтобы избежать потери возможных улик в ходе транспортировки тела. Неожиданно обнаруживается, что на теле влажная одежда. Я мысленно отмечаю эту деталь. Ну вот, теперь мне остается только раскланяться и удалиться. Один из офицеров уголовного розыска явно удивлен.

– Доктор, вы уже закончили свою работу?

– На сегодняшний вечер да. Я забыл взять свою сумку с инструментами.

– Так вы утверждаете, что…

Я не имею ни малейшего представления о том, что хочет мне сказать следователь. Я с трудом удерживаюсь от ответа «Да, я утверждаю, что она умерла», прежде чем выйти из квартиры.

– Да, вскрытие будет проведено завтра во второй половине дня. Я утверждаю.

Пока я спускаюсь по лестнице, я слышу, как заместитель прокурора шепчет: «И это все? Я ожидал другого…». На что рассчитывали эти двое? На танцы с бубнами в моем исполнении? Увы, работа судмедэксперта не имеет ничего общего с эстрадными номерами. Я возвращаюсь в свою машину. Чашка горячего кофе из термоса и кусочек горького шоколада из Эквадора (содержание какао 98 % – обычно такое есть невозможно, но мне очень нравится его кисло-горький привкус, который так хорошо сочетается с ароматом кофе) позволяют мне за несколько минут справиться с плохим настроением и зарядиться бодростью, чтобы не заснуть за рулем в такую дождливую погоду. Через два часа уже будет светать.

Как и всем людям, судмедэксперту тоже нужно спать. Завтра днем вскрытие проводит Николь. При процедуре присутствуют офицеры уголовного розыска Ла-Рошели. Они сообщают нам новую информацию. В своих показаниях муж утверждает, что он хотел попросить денег у супруги, которая приехала за вещами. Она отказала. Тогда он ударил ее, швырнул к стене и стал душить, но потом ослабил хватку. После первого раунда столь бурной встречи, супружеская пара якобы сделала небольшой перерыв, смыла следы крови и приняла ванну. Вот что значит настоящий спортивный дух. Борьба борьбой, но перерыв с примирением по расписанию. Для полной гармонии не хватает только спиртного. Но Ян Б. подумал и об этом. Он объясняет, что спустился в продуктовый магазинчик возле дома, чтобы купить пива. Он расплатился банковской картой своей бывшей. Как известно, физические упражнения приводят к обезвоживанию организма.

После возвращения супруга боевые действия вспыхивают с новой силой. По его словам, Шарлен пригрозила ему тем, что он больше не увидит сына, и также добавила к этому, что хочет начать свою жизнь заново. С другим мужчиной. Плевок в душу – такие оскорбления смываются только кровью. Ян в бешенстве. Он снова набрасывается на нее, снова бьет ее и душит. Или в обратном порядке – душит и бьет. Что было дальше – непонятно, но есть результат: он собирает чемодан со своими личными вещами, забирает собаку и банковскую карту Шарлен, которая ей явно больше не понадобится. Он снимает в банкомате 400 евро наличными, бронирует номер в отеле Ibis на вымышленную фамилию и затем идет в ресторан. По дороге он встречает какого-то незнакомца, заговаривает с ним и приглашает его на ужин. И тут прибывшие полицейские оставляют его без дессерта.

Подозреваемый изложил свою версию. Теперь очередь версии жертвы.

Дело в том, что безжизненное тело Шарлен содержит в себе массу ценной информации о ее последних моментах в мире живых. Ну а нам надо расспросить это тело и расшифровать полученные ответы.

Процедура начинается с раскрытия чехла, в котором находится покойная, и раздевания тела. Полосатая майка и брюки с разрезами скрывают необычную наготу. Нижнее белье полностью отсутствует. Я сразу же вспоминаю еще одну странность – влажную одежду, которую я заметил перед транспортировкой тела. Получается, что убийца взял на себя труд обмыть свою жертву, прежде чем наскоро снова одеть ее, забыв впопыхах про трусы и бюстгальтер? Такая версия показалась бы мне более правдоподобной, чем совместное принятие ванны с любовными утехами.

Внешний осмотр подтверждает мои предварительные выводы, к которым я пришел на месте преступления, а именно – по поводу многочисленных следов насилия на лице и голове.

Агрессор не сдерживал себя. На лбу три глубокие раны с рассечением кожи до кости. На лице огромный кровоподтек на левом глазу, два кровоподтека на нижней губе и еще один на верхней губе.

На правой щеке и на подбородке присутствуют кровоизлияния в виде множества маленьких красных пятен под кожей, свидетельствующих о разрыве мелких кровеносных сосудов. Характерный признак странгуляционной асфиксии, которая подтверждается двумя бороздами на шее. На передней ее поверхности борозды более выражены, хорошо заметны, на задней – почти невидимы. Ширина нижней борозды варьируется в диапазоне от 1 до 2 см (это была веревка?). Верхняя борозда имеет прямоугольную форму, и ее ширина составляет около 3 см (пояс?).

На грудной клетке видны фиолетовые полоски. Такие остаются от бюстгальтера, если волочить тело за одежду. Почти везде присутствуют кровоизлияния. На обеих руках следы от пальцев и ссадины на обеих ногах. Наконец, в области ануса обнаруживается впечатляющая глубокая гематома по всей окружности и рана глубиной в 1 см, которая говорит о грубом проникновении.

Вскрытие тела дополняет картину грубого насилия. Отекшие легкие заполнены беловатой пеной. Классический признак асфиксии. Видимое полнокровие головного мозга. Наконец, послойное исследование шеи показывает перелом хрящей гортани в сочетании с глубокими кровоизлияниями мышц шеи, что служит доказательством того, что в момент удушения жертва все еще была жива. Все это позволяет прийти к выводу о том, что смерть наступила в результате как обильного кровотечения из ран головы, так и удушения[24]24
  Автор не описал ни одного признака, указывающего на смерть от обильного кровотечения. Сама формулировка, что смерть наступила и от кровотечения, и от удушения одновременно, немного абсурдна. Бывают комбинированные травмы, различные сочетания, но не в таком ключе. – Прим. Карины Рытовой.


[Закрыть].

Шарлен еще не успели похоронить, а пресса, – вероятно, информированная, как это обычно говорят, источником, близким к следствию, – уже стала писать о прошлых судимостях Яна. В очередной раз мы можем наблюдать за ходом следствия практически в прямом эфире – достаточно читать публикации в местных газетах с сомнительной репутацией. В 1991 году, за двадцать лет до трагедии в Ла-Рошели, Ян проходил по делу об убийстве девушки, тело которой было обнаружено в лесу. Несчастную задушили какой-то тряпкой. В то время он обвинил в убийстве одного из своих приятелей, но признал, что помогал ему перевозить тело. Тогда Ян схлопотал два года лишения свободы. Приятеля приговорили к 17 годам тюремного заключения, несмотря на то, что он так и не признал себя виновным.

В 2006 году Ян работает поваром в ресторане. Он знакомится с Шарлен, которая пришла с друзьями поужинать в его заведение. Ей 16 лет, ему 33 года. Она выходит за него замуж. Пара начинает вести тот образ жизни, который принято называть «свободным», что еще мягко сказано, в том числе с регулярным посещением свингер-клубов. В 2008 году у них рождается сын. Еще через два года Шарлен заявляет о своем желании развестись. Счастливая супружеская жизнь и пикантные вечеринки остаются в прошлом. Она уходит из дома и начинает юридическую процедуру развода. Ян предпочтет решить вопрос более эффективным способом.

Спустя девять месяцев судья вызывает на следственный эксперимент проводившую аутопсию тела Шарлен Николь. Речь идет о том, чтобы проверить соответствие заявлений подследственного имеющимся в деле доказательствам. Меня не приглашают, но я не в обиде. В конце концов, я только готовил труп к транспортировке, присутствовал при внешнем осмотре тела вместе с Николь и знакомился с делом. Теперь судья хочет точно знать, произошло ли подтвержденное в ходе аутопсии изнасилование до или после смерти жертвы. К сожалению, придется ограничиться только предположениями и гипотезами. В последний момент предполагаемый преступник отказывается выходить из подъехавшего к подъезду дома автозака. Следственный эксперимент невозможен. А я напрасно потратил время.

Как всегда, последний акт трагедии проходит в присутствии присяжных заседателей департамента Приморская Шаранта. Яну Б. предъявлено обвинение в умышленном убийстве своей супруги, которому предшествовало изнасилование. На этот раз вызывают и меня.

В первый день судебных слушаний изучается психологический профиль предполагаемого преступника. Мать его первого ребенка описывает Яна как извращенца, из-за которого она пристрастилась к алкоголю, наркотикам и беспорядочному сексу. Он фотографировал ее голой и снимал на видео, предлагал посещение свингер-клубов и обмен половыми партнерами. Так же он вел себя и с Шарлен. Когда эта женщина в 2000 году захотела расстаться с Яном, он показал некоторые ее интимные фотографии жителям деревни. Ну что тут скажешь – настоящий герой.

По словам бывшего коллеги, сам Ян называл себя no limit – человеком, который хотел попробовать все и ни в чем себе не отказывал. Эксперты в области психологии и психиатрии описывают его как примитивную личность нарциссического типа с характером собственника и «склонностью к извращениям». «В глубине души он никак не мог смириться с тем, что она может заменить его другим мужчиной».

Во время выступлений свидетелей подозреваемый сохраняет совершенно непроницаемое выражение лица.

По-видимому, Ян не все рассказал о том, что произошло в день убийства. В очередной раз готовясь к судебному заседанию и просматривая фотографии с места преступления (цифровой фотоаппарат – лучший помощник судмедэксперта), я заметил, что плинтус и нижняя часть стены в 40 см от головы Шарлен были покрыты брызгами крови. Такие многочисленные скопления капелек бывают от сильного удара, но Шарлен уже была на полу. Об этом подозреваемый ничего не говорил. Мое выступление такое же краткое как и мое присутствие на месте преступления: поделившись своими наблюдениями, я объясняю присяжным и судьям, что точное восстановление событий, происходивших в тот трагический вечер, практически невозможно. Я ссылаюсь на «сложные особенности места преступления и запутанный характер событий». В действительности, следователям, как и мне, пришлось столкнуться с тем, что место преступления было существенно изменено. Тело перемещали и на него воздействовали, было также предпринято несколько попыток уборки помещения. Наконец, я уточняю, что присутствующие на теле странгуляционные борозды несовместимы с использованием полотенца в качестве орудия убийства. Впрочем, я совершенно ничего не знаю, кто это выдумал, и почему это заблуждение сохранилось в деле, несмотря на все мои опровержения. Никто не спорит с тем, что возле тела находилось полотенце, но оно лежало под головой жертвы и было пропитано кровью.