Текст книги "По зову сердца"

Глава 19

Хьюго опустился на колени рядом с Люсиндой, добежав до нее как раз перед тем, как подоспела Кэтрин.

– Славный выстрел, ваша светлость, – произнес Скрипе.

– Я думаю, она в обмороке, – сказала Кэтрин. Она опустилась на колени и принялась растирать руки Люсинде. – Постлтуэй, в моем ридикюле есть нюхательная соль. Найдите ее, пожалуйста.

Постлтуэй порылся в ридикюле. Хьюго перевел взгляд с мертвого Денби на Вейла, который, морщась от боли, прислонился к карете.

– Благодарю за помощь, ваша светлость, но вам не следовало его убивать. Вы предстанете перед судом пэров.

Вейл через силу улыбнулся:

– Это единственное, что я мог сделать, мой дорогой. Не думаю, что в Англии найдется суд, который обвинит меня. Это ведь самозащита.

– Само… – Капля чего-то темного и густого упала на безупречно начищенные сапоги герцога. – Господи, дружище, вы ранены.

– Да, – отозвался герцог, в его глазах, полных боли, блеснуло озорство. – Дьявольски повезло.

– Ваша светлость, – сказал Скрипе, – дайте-ка, я пущу в ход мои гляделки. – Он расстегнул сюртук на герцоге и стянул его с одного плеча. Потом расстегнул черный жилет; показалась белая рубашка в пятнах крови, с дырой у самого плеча. Скрипе вытащил носовой платок в пятнах.

– Господи, – сказал Вейл. – Надеюсь, он чистый?

– Ясное дело, чистый, – пробормотал Скрипе и стал стягивать руку жгутом.

Хьюго повернулся к Люсинде. Глаза у нее были открыты, и она смотрела, не отрываясь на неподвижное тело Денби.

– Он мертв?

– Да, дорогая, – сказала Кэтрин. – Без сомнения. Люсинда вздрогнула и отвела взгляд.

– Где София? – шепотом спросила она. Девочка выглянула из дверцы кареты.

– Плохой дядя ушел? – спросила она.

Люсинда рассмеялась сквозь слезы. Хьюго тоже не сдержал слез. Вот дурак. Он отодвинулся от Люсинды, хотя жаждал заключить ее в объятия. Но если он это сделает, дороги назад уже не будет. Когда он смотрел, как она падает, ощущение полной беспомощности заставило его застыть от ужаса. При этом он с беспощадной ясностью понял правду. Герцог рисковал жизнью, чтобы спасти ее. Герцог оказался намного благороднее, чем он сам.

Малышка спрыгнула со ступенек кареты, а Постлтуэй и Кэтрин помогли Люсинде подняться. Скрипе достал из кареты одеяло и накинул его на мертвого Денби.

Люсинда повернулась к герцогу.

– Благодарю вас, ваша светлость, – сказала она сухо. – Я так и не поняла, почему вы это сделали, но благодарю вас за помощь.

Взгляд Вейла смягчился.

– Я знаю, что вам пришлось пережить, дорогая. Знаю, что вы считали меня человеком безнравственным. Вы же меня просто поразили. – Он покачал головой. – Я думал, вы уедете к родителям после того, как я дал вам понять, какого рода загородный прием задумал устроить этот болван.

– Н-но ведь это вы втягивали его в порочный и беспутный образ жизни. Все идеи исходили от вас.

Скрипе туго затянул жгут, Вейл поморщился.

– Виноват, увы. Это был единственный способ, который я смог придумать, чтобы держать этого негодяя подальше от вас. – Он на секунду закрыл глаза. – Мне жаль, что он заставил вас страдать, дорогая. Не находись я в своем поместье, когда он сделал вам предложение, я не допустил бы, чтобы он женился на вас. Я знал, что он негодяй. Что ему нужны не вы, а ваше приданое. Но он очень торопился со свадьбой, и когда я вернулся в Лондон, было уже слишком поздно.

Хьюго полагал, что Люсинда упадет в объятия своего спасителя. Нет сомнений в том, что Люсинда дорога ему. Он рискнул ради нее жизнью. Именно такого мужа заслужила Люсинда – обаятельного, богатого и явно влюбленного.

Однако Люсинда не шелохнулась. Герцог обвел взглядом всех, кто находился поблизости, и вопросительно посмотрел на Хьюго.

Люсинда пристально смотрела на него. Хьюго покачал головой и попятился к изгороди, где стоял Гриф.

Герцог глубоко вздохнул. Улыбка появилась на его тонких губах – редкий случай, – превратив его из циничного дьявола в мрачного ангела.

– Леди Денби, – сказал Вейл, – почту за честь, если вы согласитесь стать моей женой.

Хьюго обернулся, сердце у него гулко стучало, ему стало трудно дышать. Какая женщина откажется от самого богатого человека в Англии, к тому же обладающего титулом герцога? После того, что ей пришлось пережить. Она заслужила такого мужа, как Вейл. Все, что мог бы ей предложить Хьюго, – это куча долгов и сердце, скованное льдом. Он ничем не лучше ее покойного мужа. Однажды она сказала Хьюго: «Я никогда не позволю вам властвовать надо мной». Однако Хьюго не удивился, когда Люсинда покачала головой.

– Вы очень добры, ваша светлость. Но я вас не люблю. – И она бросила на Хьюго взгляд, полный тоски.

В душе у него мелькнул проблеск надежды, но он тут же затоптал его. Глупо строить супружество на таком основании, как любовь. От любви мужчина становится слабее; любовь делает житейский путь невозможно мучительным. Любовь требует душу, а он оставил свою душу в Испании, похороненную под горячей сухой землей.

«Дай ей время обдумать предложение герцога, и она поймет все его выгоды. А если не поймет, вернется к родителям». Хьюго схватил поводья и отвязал их от облупленной изгороди. Сунул ногу в стремя и сел в седло.

– Герцог сделал вам хорошее предложение, леди Денби. Лучшее из всех, что вы можете получить.

Он прикоснулся к шляпе и направил Грифа по проулку.

Кэтрин бросилась к Люсинде и обняла ее за плечи, но та не могла отвести взгляд от широкой спины, удалявшейся прочь. Она не нужна Хьюго. Внезапно ощутив дурноту, она обхватила себя руками за талию. Она носит его дитя, но она не нужна ему. Он не знает о ребенке. Но если она ему скажет…

И навяжет себя человеку, который отверг ее, тогда как она призналась ему в любви? Что с ним произошло? Когда он не знал о Денби, он хотел на ней жениться. Это было предательство, это было непонятно. Почему он изменился теперь, когда она овдовела? Что заставило его передумать? Предложение герцога?

Она должна узнать. Люсинда повернулась к Постлтуэю:

– Можно мне пожить здесь еще несколько дней? Постлтуэй удивился. Кэтрин изумленно ахнула.

– Ваша семья очень беспокоится с тех пор, как вы исчезли. Они будут рады узнать, что вы живы и здоровы, – сказал Вейл.

– Вы с ними говорили? – спросила Люсинда.

– Скрипе – их человек. Ваш брат Джеффри нанял его. Когда я узнал, что мы заняты одним делом, мы объединили наши усилия. Девочка сбила нас со следа на некоторое время.

– Джеффри в Англии? Вейл кивнул.

– Скрипе вчера послал ему записку. Ваш брат, а быть может, и ваш отец завтра приедут, леди Денби.

– Приедут сюда? В дом викария?

Герцог посмотрел на викария, который еще не оправился от изумления.

– Можно леди Денби остаться здесь до приезда ее брата?

Кэтрин покачала головой:

– Я и слышать об этом не хочу. Леди Денби, вы поживете в Холле, пока не оправитесь настолько, что сможете отправиться в путь.

Постлтуэй облегченно вздохнул.

Странная пустота образовалась в груди Люсинды, даже новости о приезде ее родных не могли эту пустоту заполнить.

– Если вы последуете моему совету, ваша светлость, – вмешался в разговор Скрипе, – то, как можно скорее покажетесь доктору. Пуля застряла в плече. Ее нужно вытащить, иначе к утру, вы ноги протянете. Мы займем комнату в местном трактире. Я пришило сюда судью позаботиться о теле и сделать заявление.

– Своевременное напоминание, Скрипе, – вздохнув, сказал герцог. – Надеюсь, в этом отвратительном трактире найдутся для нас комнаты.

Скрипе помог ему сесть в карету.

– Нам приготовят комнаты, ваша светлость.

– Я поеду вперед, – сказал мистер Браун, – поговорю с Педдлом, пошлю за доктором, а потом отправлюсь к сквайру.

– Хорошая мысль, – сказала Кэтрин. – Отец любит играть роль судьи и огорчится, если вы не вызовете его сразу же. Может быть, вы также передадите, матушке, что у нас будет гостья? – Она взяла Люсинду за руку. – Я думаю, миссис Грэм… то есть леди Денби, что вам лучше уйти в дом. Полагаю, всем нам не помешает чашка чаю.

– И бисквиты, – сказала София, подпрыгнув от радости.

Люсинда с трудом отвела взгляд от того места, где в конце проулка исчез Хьюго, и привлекла к себе Софию.

– Да. Чашка чаю – это именно то, что нужно.

А также какое-то время, чтобы собраться с мыслями.

– Вы уверены, что с вами все в порядке? – ласково спросила Кэтрин, когда чаепитие закончилось, и Софию уложили спать.

Люсинда колебалась, глядя в сочувственные, хотя и несколько смущенные глаза Кэтрин.

– Не понимаю, почему Хьюго… лорд Уонстед уехал вот так. Что я сделала неправильно?

Кэтрин поджала губки и медленно покачала головой.

– К сожалению, не могу вам помочь. Его отец любил жесткую дисциплину, это был человек холодный, но Хьюго всегда был добрым и ласковым, характером он пошел в мать, а внешностью – в отца. – Кэтрин посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях, и вздохнула. – Война явно изменила его, сделала суровым и отчужденным. За исключением тех моментов, когда он смотрит на вас. – Она пожала плечами. – Мы все изменились. Посмотрите на Артура. Он никогда не интересовался одеждой и картами. А теперь превратился в денди худшего толка.

– Хьюго явно обрадовался, когда Вейл сделал мне предложение. – Вспомнив об этом, Люсинда ощутила болезненный укол в сердце.

В глазах Кэтрин блеснули слезы.

– Не знаю, что вам сказать.

Люсинда встала и принялась ходить перед камином, вертя в руках носовой платок. Быть может, после знакомства с Денби отвращение, которое Хьюго испытал к нему, перешло и на нее? Успокоится ли она, если не услышит правду от него самого?

– Я должна поговорить с ним.

– Могу пригласить его в Холл завтра.

– Нет. Я должна поговорить с ним наедине. – Кэтрин округлила глаза, но Люсинда продолжила: – Сегодня среда. Я поеду в Грейндж после обеда, когда уложу Софию.

Кэтрин схватила ее за руку.

– Вы очень смелая.

– Завтра приедут мои родные, – сказала Люсинда. – Так что это моя последняя возможность. Я могу, одолжить у вас лошадь?

Стемнело задолго до того, как Люсинда прокралась через огород Грейнджа. Проходя мимо пышных кустов, растущих вдоль дорожки, она втянула в себя запах лаванды. Только отблески молодой луны светились на ромбовидных окнах задней стены дома. Внутри было темно. В последний раз, когда она кралась в темноте, она бежала из Лондона. Та далекая ночь привела ее к Хьюго.

Настороженная, затаив дыхание, с гулко бьющимся сердцем, Люсинда нажала на ручку задней двери. Быть может, она ошиблась, и теперь слугам уже не дают выходных дней по следам?

Крадясь по кухне, она ощутила, что волосы у нее на затылке стали дыбом, как будто кто-то смотрел на нее. Люсинда остановилась. На каминной полке тикали часы, угли, которые сгребли в кучу, отбрасывали красный отблеск на чистые горшки и начищенные плиты пола. Не было ни видно, ни слышно никого из прислуги. Лежавший у очага Белдерон поднял огромную голову и потянул черным носом.

– Это я, – прошептала Люсинда.

Собака стукнула хвостом и снова опустила голову на скрещенные лапы.

– Ты хороший сторожевой пес.

Дверь в коридор скрипнула, когда Люсинда закрыла ее за собой. Она остановилась, прислушиваясь. Тишина. Люсинда на цыпочках вошла в огромный холл. Ни души. Темно. Только у подножия лестницы горит лампа. Люсинда заглянула в кабинет, потом в библиотеку. Никого.

Сердце у нее упало. Не мог же он так быстро вернуться в свой полк? Держась одной рукой за холодные перила, другой, приподняв повыше юбки на случай, если придется убегать, Люсинда поднялась.

У комнаты Хьюго остановилась. Кажется, она тоже погружена во мрак.

Дрожащими пальцами Люсинда повернула ручку и осторожно толкнула дверь. Подождала. Прислушалась. Скрипнула кровать. Раздалось приглушенное ругательство. Тяжелое дыхание. Это дыхание бодрствующего или спящего глубоким сном человека? Люсинда открыла дверь чуть шире и скользнула в комнату.

Ставни были открыты, лунный свет бросал жуткие тени на пол и на стены. Постепенно прояснились очертания мебели, кресла у стены, блеск бронзовой ручки на комоде; стоявшее на нем зеркало отбрасывало лунный луч на огромную кровать.

Настороженная, готовая в любой момент пуститься наутек, Люсинда подкралась ближе к кровати с той стороны, которая была ближе к двери. Обнаженная грудь Хьюго вздымалась и опускалась, глаза оставались в тени. Наблюдает ли он за ней, выжидая, когда она подойдет ближе, чтобы наброситься на нее? Запах мыла и спящего мужчины ударил ей в нос; запах этот манил и пугал одновременно.

Хьюго перевернулся на бок, ударил кулаком по подушке. Придет ли он в ярость, увидев ее?

Почему он не захотел разговаривать с ней? Или, быть может, посмотрел на нее глазами Денби и увидел, какая она безобразная? В таком случае она напрасно сюда пришла, обрекла себя тем самым на унижения.

Крадучись Люсинда подошла еще ближе.

Хьюго пошевелился. Одеяло сползло ниже. Он застонал и отвернулся от нее. Замерев, она подождала, пока его дыхание снова не станет ровным. Во рту у нее пересохло при виде этого сильного мускулистого тела. Как же она соскучилась по нему за эти недели! Соскучилась по его прикосновениям, его пылу, по наслаждению ощущать его плоть в себе.

Она крепко зажмурилась и вспомнила, как она решила проститься с ним в ночь праздника, поскольку в качестве замужней женщины ей не следовало продолжать их связь. Теперь обстоятельства изменились. Почему же тогда он отдал ее герцогу?

Увидела ли она в его глазах облегчение или сожаление? Если бы знать это наверняка!

На цыпочках она подошла к изголовью его кровати, опасаясь, как бы он ее не увидел, и, желая этого, затаив дыхание, она сняла платье. Корсет и сорочка упали на пол.

Господи, как холодно. Можно подумать, что сейчас в разгаре зима. Но дрожала она не от холода, а от страха. Сжав пальцами, край простыни, она ждала. Ей показалось, что он стал дышать глубже.

Сейчас. Если она не сделает этого сейчас, она сдастся, как сдавалась всегда. В кои-то веки она получила возможность распоряжаться собственной жизнью и дойти до конца, как бы мучительно это ни было.

Люсинда присела на краешек кровати и залезла под одеяло.

Она потыкалась носом в его спину, лизнула его, ощутила соленый вкус и пряный запах мужчины. Потерлась щекой о его лопатку и провела пальцем вокруг уха.

Его ягодицы сильнее прижались к ее ногам, зажигая искры наслаждения в ее лоне. Люсинду бросило в жар.

Она обвела пальцем его предплечье, потерла его сосок.

Он гортанно застонал. Хьюго. Ее медведь. Люсинда улыбнулась.

Хьюго перевернулся на спину. Люсинда резко отодвинулась, чтобы он не смял ее своим плечом. Бодрствующий или спящий, он, конечно же, не возражал против ее присутствия, и Люсинда почувствовала облегчение.

Она погладила его мускулистый живот. Оперлась на локоть и наклонилась, чтобы коснуться губами его соска. Грубые волосы щекотали ей губы и язык. Маленькая бусинка затвердела от ее прикосновения.

Люсинда провела рукой по собственной груди и почувствовала, что ее сосок тоже затвердел. Тогда она потерлась им о его бицепс и задрожала от восхитительного ощущения. Едва сдержав стон, вызванный желанием, она окинула его тело алчным взглядом. Он лежал неподвижно; глаза закрыты, лицо напряженное, но не мрачное, ноги широко раскинуты, под простыней на чреслах виднелся бугорок.

«Потрогай его там», – шепнул ей внутренний голос. От этой смелой идеи внутри у нее все задрожало. Желание нарастало. Она стянула с Хьюго простыню, так что теперь он был доступен ее взгляду во всей своей возбужденной красе. Вдруг его рука метнулась к его чреслам. Он обхватил свой член пальцами и стал дергать его. Люсинда замерла, а он застонал от удовольствия.

Не раздумывая, она обхватила его член пальцами ниже его пальцев. Хьюго замер. Рука его упала.

Люсинда затаила дыхание. Потом сжала пальцы, а он гортанно застонал, накрыл ее пальцы своими, словно призывая ее сжимать сильнее.

Она посмотрела на его лицо. Неужели он спит? Глаза у него по-прежнему закрыты, губы разжаты, грудь вздымается и опадает в ритме ее ласк. Забраться к нему в постель было поступком порочным и безумным. Как будто она какая-нибудь шлюха. Если он проснется и найдет ее играющей его телом, как будто это тело принадлежит ей, ее распутство вызовет у него отвращение. Люсинда отпустила его.

С быстротой молнии он обхватил ее за талию и положил на себя. Он хочет ее.

И она хочет его. Как цветок увядает зимой без солнечного света, ее сердце сжималось при мысли о том, что она никогда больше не увидит его лица и не ощутит магии его прикосновений.

Люсинда села на него верхом, он вошел в нее.

– Люсинда… Любимая…

Слезы брызнули из ее глаз. Любимая. Как долго она ждала этого слова!

– Люсинда!

– Хьюго, – прошептала она.

– А я думал, мне это снится, любимая.

Любимая. На этот раз он произнес это слово, уже проснувшись. Сердце у нее запело. Но тело требовало своего. И они вместе ускорили ритм своего соития, который становился все быстрее, удары – сильнее; казалось, это будет продолжаться вечно. Их тела терлись друг о друга, одной рукой он ласкал по очереди ее груди, ее пальцы теребили его соски, впивались в них ногтями, пока он, в свою очередь, не закричал.

Он принялся ласкать ее грудь, и она застонала от удовольствия.

– О Боже! – воскликнул он, приподнял ее и перевернулся на спину, прорычав: – Моя очередь.

Она обхватила его лицо ладонями, коснулась языком его губ.

– Прими меня всего, – сказал он и вошел в нее. Люсинда, близкая к оргазму, корчилась и извивалась.

Они вместе взлетели на вершину блаженства. После чего Люсинда погрузилась в глубокий сон.

Хьюго не сводил с нее глаз. Он даже зажег свечу, стоявшую у кровати. Хьюго был счастлив, что Люсинда рядом, не хотел думать о том, что это последний раз. Придя к нему этой ночью, она просто отдалила их расставание. «Так тебе и надо, эгоистичный негодяй».

Он ощутил момент, когда она проснулась, хотя она и не открыла глаз. Шея у нее напряглась, дыхание остановилось.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

– Нам нужно поговорить.

– О чем? – спросил Хьюго.

Она отодвинулась. Чем дальше они друг от друга, тем будет легче. Он решил держаться честно и грубо.

– Почему я вам больше не нужна? – Голос ее дрогнул от слез.

– Вы мне лгали. Я терпеть не могу, когда из меня делают дурака.

– Это единственная причина? – с притворным спокойствием спросила Люсинда.

– Да.

– Вы лжете, я слышу это по вашему тону. Позвольте мне высказать предположение. Все было хорошо, когда вырешили сделать предложение вдове, которую могли бы прятать в деревне. – Голос ее дрогнул. – Но теперь, зная, кто я, вы не можете на мне жениться, вам будет стыдно показываться со мной на людях.

Хьюго хотелось заключить ее в объятия, поцелуем стереть слёзы, которые – он знал это и, не глядя – дрожат у нее на ресницах. Но он не шелохнулся.

– Герцог сделал вам прекрасное предложение. С моим не сравнить.

– Герцог ни слова не сказал о том, что любит меня. Я заслуживаю большего.

– Подумайте об этом. Пусть пройдет какое-то время. Она презрительно усмехнулась и погрузилась в молчание. Хьюго почувствовал, что раздавил что-то изящное и ценное, сокрушил железными копытами боевой лошади или растоптал каблуком сапога. Но он не стал просить прощения.

Пропасть между ними становилась все глубже и глубже.

– Вы меня не любите?

– Мужчина и женщина могут желать друг друга до безумия, – сказал он. – Но в любовь я не верю. – Он не смеет верить в нее.

Пропасть становилась все глубже. Он почувствовал это, хотя Люсинда не пошевелилась. Она ускользала от него, но именно этого он и хотел.

– То, что вы описываете, похоть. Любовь непостижима. Желание умереть, чтобы другой жил, – вот что значит любовь.

– Мелодраматический вздор, – пробормотал Хьюго. Он вспомнил, как решительно вел себя несколькими часами раньше, и почувствовал угол совести. Любовь опасное чувство, она заставляет человека страдать, когда он теряет того, кого любит. Он страдал, потеряв мать, страдал, потеряв жену и ребенка, но если что-нибудь случится с Люсиндой, он будет страдать в десять раз сильнее. Трус.

– Где вы находитесь в настоящий момент? – спросил он. – Вы приехали сюда из дома викария? Я отвезу вас обратно.

Она посмотрела на него.

– Я остановилась в Холле. Кэтрин была так любезна, что одолжила мне свою лошадь.

– И вас совершенно не заботит ваша репутация? Вы явились сюда среди ночи.

– Нисколечко.

– Вам пора возвращаться, пока вас не хватились. – Ей пора возвращаться, прежде чем желание взять ее не одержит верх над доводами рассудка. Ее запах, запах их ласк наполнял каждый его вдох, и сознание того, что она находится совсем рядом, воспламеняло в нем кровь, поэтому было очень трудно здраво мыслить. А ему требовались все его умственные способности, чтобы уходить от ответов на ее вопросы.

– Значит, вы не верите в любовь? Вот от таких вопросов.

– Нет, не верю. А если бы и верил, я не тот человек, который вам нужен. Герцог спас сегодня вам жизнь. – Он позволил себе горько улыбнуться, и отвел руку, хотя ему страшно хотелось ощущать тепло ее тела. – Если не ошибаюсь, у него все было под рукой, пока я шел ощупью.

– Должна признаться, – я ошиблась относительно герцога. Отчасти.

– Как ошибаетесь относительно меня. Я вам не пара.

– Вы говорите это потому, что я совершила ошибку в своем суждении о Денби, а стало быть, не способна понять, чего хочу?

– Господи. Вы одна из самых умных женщин из всех, кого я знаю. Среди светских женщин нет такой, которая могла бы пойти своим путем, как это сделали вы.

– Комплименты? Они ничего не значат, Хьюго, если скрывают правду. Вы чего-то недоговариваете.

Ему хотелось послать ее ко всем чертям, закрыть дверь и зализывать раны, которые она наносила ему каждым сказанным словом. Он боялся, что ее удовлетворит только правда. Она уйдет, если узнает, что он на самом деле за человек.

– Вы меня не знаете. Я принадлежу к тому типу людей, которые убегают. Я убежал от отца, бросил свою мать, убежал из Испании. Я трус.

– Все говорят, что вы герой.

– Настоящие герои погибли. А я стою без толку в стороне, в то время как другой человек спасает мою женщину.

– Вашу женщину? – Она села, длинные прямые волосы рассыпались по плечам, обрамляя лицо и смягчая его черты. Бедра прикрывала простыня. Люсинда походила на наяду, встающую из волн.

Недосягаемая богиня.

Совершенно сбивающее с толку видение.

– Вы меня не слушаете. Мне пришла в голову бредовая мысль, что никто не заботится о вашем благосостоянии, что вы могли бы жить здесь со мной в этой старой развалине и быть счастливой. В любой момент бейлиф может оказаться у моих дверей. Вы видели, в каком состоянии находятся счета по хозяйству. Поверьте, это лишь малая часть того плохого, что здесь творится. Как могу я позволить женщине с вашими перспективами жить в такой убогой обстановке? Вам, разумеется, нужно искать что-то получше.

– И вы решили отдать меня герцогу? – спросила Люсинда.

Он стиснул зубы.

– Вы не вещь, и я не могу отдать вас. – Голос у Хьюго дрогнул.

– А ребенок?

Черт бы ее побрал. Она знает все его слабости.

– Она забудет обо мне через полмесяца. Скажите Вейлу, чтобы он купил ей пони.

Она положила руку на свой слегка округлившийся живот.

– Я говорю не о Софии.

– Что?!

– Я жду ребенка от вас.

Он спрыгнул с кровати, дошел до окна, вернулся.

– Нет! – крикнул он. – Это невозможно. Ваш муж поклялся, что у вас не может быть детей.

– Он ошибался. – Люсинда подтянула простыню к подбородку. – Разве это так плохо?

– Плохо! – взревел Хьюго. – Хуже и быть не может! Вы ошиблись. Или… – Он сердито посмотрел на нее. – Это ребенок вашего мужа, а вы пытаетесь выдать его за моего. Скажите мне. Я не буду возражать.

Она покачала головой.

– Проклятие! – Он прошел по комнате, добрался до туалетного столика. – Нет! – закричал он своему отражению в зеркале. Потом ударил кулаком по зеркалу. Оно разлетелось на множество осколков, и в этих осколках отразились кусочки его, Хьюго. – Проклятие! Нет! – Ему хотелось свернуться в комок, зарыдать, молиться каким-то богам. Он не допустит этого во второй раз.

– Что с вами? – шепотом спросила Люсинда.

Она сидела на кровати его отца, лицо у нее было белее простыни, которую она прижимала к груди, и она смотрела на него как на выходца из Бедлама. Каковым он и был.

– Я говорил вам. Я не хочу иметь детей. Терпеть их не могу. Избавьтесь от него.

– Вы говорите несерьезно. Вы привыкнете к этой мысли. – Люсинда едва сдерживала слезы.

Ему хотелось выть и крушить все вокруг. Все, что угодно, только не это. Он провел рукой по туалетному столику, сбросив на пол щетки, одеколон и осколки зеркала.

Люсинда подалась назад, уперлась в изголовье кровати и огляделась диким взглядом.

– Если вы оставите этого ребенка, вы все равно, что умрете, – сказал он, – Я говорил вам, что был женат, да? Рассказывал вам о своей жене-испанке.

– Вы сказали, что были женаты. И больше ничего.

– Я убил ее. Через девять месяцев вы тоже будете мертвы. Кто тогда будет заботиться о Софии?

– Прекратите! – крикнула она. – Вы меня пугаете.

– Гораздо меньше, чем вы меня. Хотите умереть? Она в оцепенении смотрела на него, закусив нижнюю губу, стараясь унять дрожь.

– Расскажите, что произошло. Позвольте мне оценить возможную опасность.

Этого он не ожидал. А вдруг его рассказ подействует? Можно подать свою историю в таких мрачных тонах, что это напугает самую смелую женщину в мире, а Люсинде – видит Бог – смелости не занимать.

Он подошел к кровати и тут понял, что он голый. Присел на краешек рядом с ней. Провел рукой по заросшему щетиной подбородку.

– С чего начать?

– Сначала.

Но он не мог думать об этом теперь.

– Я встретил Хуаниту зимой в офицерском клубе. Все молодые люди увивались вокруг нее. Я захотел ее в тот момент, когда увидел. Большинство испанских женщин – хрупкие и маленькие, а она… она была высокая, крепкая, этакое изобилие зовущей плоти. Одинокая, она нуждалась в защите. Хуанита была не глупа. Она понимала, что другие ребята возьмут то, что она может предложить, без каких бы то ни было условий. Положение у нее было отчаянное, родственники либо умерли, либо исчезли, денег ни гроша. В любой момент она могла не устоять и согласиться на временную связь просто взамен на еду. Чтобы спасти ее от этого и сохранить для себя, я сделал ей предложение. Мой отец начал пилить меня, заставляя жениться, едва я кончил учебу.

Легкое прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть. Он посмотрел на ее нежную белую руку. Немного расслабился.

– Вы правильно поступили. Он фыркнул.

– О да, очень по-джентльменски. Давайте будем честными. Я был охвачен похотью. – Он с трудом продолжал: – Она приняла мое предложение, и мы вытащили священника из постели прямо среди ночи.

– Как романтично.

– Я сделал предложение. Я должен был поступить как порядочный человек. Написал об этом отцу. Он хотел, чтобы я женился на англичанке, но мне было все равно. Это он настоял на том, чтобы я пошел служить. Сказал, что мне нужно закалиться. Если бы я представлял себе, что он имел в виду, никогда бы не женился.

Люсинда на миг перестала поглаживать его, а потом продолжила.

– От отца я получил немногословные поздравления с пожеланием «выполнять свой долг». Мать очень обрадовалась. Она велела мне как можно скорее зачать ребенка и сообщить ей, как только это произойдет. Мне показалось это странным, но я был рад, что с ее стороны не было никаких упреков насчет выбора жены из низших классов, к тому же иностранки. Она написала, что рада. Тогда-то мне и следовало предположить…

– Что именно?

– Что жизнь моей матери висела на волоске.

– Почему?

– Дайте мне закончить. Хуанита забеременела сразу же. Беременность протекала без осложнений, несмотря на то, что мы переезжали с одной отвратительной квартиры на другую и иногда даже спали в палатках. Все, казалось, идет как по маслу. Пока не пришло время младенцу появиться на свет.

Он содрогнулся, вспомнив кровь и крики.

– Врач сказал, что младенец идет боком. У меня были сомнения, воспоминания, подслушанные обрывки ссор моих родителей. Раньше я не обращал на них внимания. Мы стояли на постое в какой-то отвратительной конюшне вместе с лошадьми. Это продолжалось долго. Весь день и всю следующую ночь. Под конец я не мог больше выдержать этого – ее криков, она обзывала меня негодяем, каких свет не видывал, и я знал в глубине души, что она права. Это было бесчеловечно, ненормально, как сказала одна из лагерных женщин. Я ушел и напился. Проклятый трус. Когда я вернулся, она была мертва. И ребенок тоже. Я убил их, посеяв свое семя в ее утробе. Неужели вы не понимаете? С вами я поступил точно так же.

Он отвернулся от нее и свернулся в комок, оживляя в памяти те ужасные часы и пришедшее с ними понимание, что ему следовало знать, почему отец начал настаивать на его женитьбе, едва он достиг совершеннолетия. Его рождение повредило что-то у его матери, а два предшествующих выкидыша еще больше ухудшили положение. Вместо того чтобы возненавидеть себя, его отец обвинял Хьюго, когда его мать отказывалась выполнять свой супружеский долг.

– Как-то раз я услышал, как мать кричит на отца: «Все графини в вашей семье умерли от родов!» Так оно и было. Неужели вы не понимаете? Я знал правду и все-таки сделал ее беременной. – Его голос упал до шепота. – Я не убью больше ни одну женщину.

Он спрятал лицо в подушку точно так, как делал это, когда был мальчишкой.

– Позже я написал отцу и сказал, что покончил с этими делами. Никаких детей. На мне цепочка прервется. А теперь вот это?

Он ударил кулаком по подушке.

– Я не хочу быть виновником еще одной смерти. Вы знаете, что сделал мой отец? Есть у вас хоть какое-то представление об этом? Он сказал, что, если я не желаю дать ему сына, он получит свое от моей матери. Ее письмо погнало меня через всю Испанию. Она молила меня еще раз жениться, подарить отцу надежду. Когда письмо дошло до меня, она была мертва. Он убил ее, пытаясь зачать еще ребенка. Она еще не остыла в земле, а он уже искал себе новую жену. Знаете, что было в его последнем письме? «Я всегда знал, что ты пошел в мать, но не думал, что ты трус. Ты слишком мягок для Уонстеда». Да, возможно, по природе своей я не Уонстед, но мое семя все равно проклято.

– Тише, – сказала она. – Обещаю вам, что не умру. Люсинда упрямо сжала губы, и его охватило отчаяние.

– Я не могу воспользоваться этим шансом. Я слишком сильно люблю вас.

Люсинда тихонько ахнула, и Хьюго замолчал. Он сказал, что любит ее.

Люсинда прижалась щекой к его спине.

Он не даст жизнь еще одному убийце женщин.

– Вы не должны рожать этого ребенка. Молчание. Никакого прямого отказа. Что делать, если она не станет слушать его доводов?

Будучи не в состоянии двигаться, он долго лежал так, а она гладила его плечи, ерошила волосы, наполняла его покоем, а он-то считал всегда, что покой для него – вещь недостижимая. Он пил силу из ее духа, ее храбрости, потому что у него ничего этого не осталось. Крепкий узел ярости, который он завязал вокруг сердца, ярости, которая защищала его, медленно развязывался, оставляя его беззащитным. Там, в глубине, он обнаружил что-то новое. Надежду. Крошечное зернышко надежды, что с Люсиндой его жизнь, возможно, будет иной. Если бы только она послушалась его.