Текст книги "По зову сердца"

Глава 6

В меньшей из двух спален на втором этаже в Брайарзе Люсинда склонилась над спящей Софией и прижалась губами к ее виску с голубоватыми жилками. На щечках девочки лежали длинные ресницы, и слюнка, пузырясь, увлажняла губы, похожие на бутон розы. Такая нежная, такая бесценная и такая беспомощная.

Всю жизнь она молила Господа, чтобы послал ей ребенка, и свершилось чудо – ангелочек перед ней. Но ее могут разоблачить. Визит сыщика тому свидетельство.

Подоткнув одеяло вокруг малышки, Люсинда взяла свечу и спустилась на кухню. Краснощекая Энни раскатывала тесто, стоя под полкой с начищенными котелками. Она вопросительно посмотрела на Люсинду.

– Уснула, – сказана та. Мармелад полез, цепляясь когтями, вверх по ее юбке, – оранжевого цвета пуховый шарик, который в одно прекрасное утро появился у их дверей. Тогда это были кожа да кости. Она вытащила его когти из юбки и потерлась щекой о мягкую пушистую мордочку.

– Она не проснется раньше чем через час-другой. К тому времени я непременно вернусь. – Люсинда положила котенка обратно в корзинку, стоявшую у очага. – Право, не стоит вас так нагружать. У вас и без того много дел.

– Да ничего, миссис Грэм. От вашей малышки никакого беспокойства. Я испеку пирог, а она, когда проснется, будет мне помогать готовить из остатков теста пирожки с джемом. Я так рада, что нашла это место, пока мой Сэм не начнет получать жалованье.

– Значит, он нашел работу?

– Нет, не нашел. Викарий сказал, что теперь, раз его сиятельство снова начал обрабатывать землю, в Грейндже будет работа, но пока ничего нет.

От тревожного выражения на лице собеседницы сердце у Люсинды заныло. Если бы она могла обнадежить ее, но пока на конюшне у графа не появится больше лошадей и больше орудий земледельческого труда, которые понадобится постоянно чинить, у здешнего кузнеца не будет достаточно работы, чтобы нанять еще одного работника, да еще с растущей семьей в придачу. Энни права: в Грейндже не видно никаких признаков улучшения положения. Единственное, чем занимается лорд Уонстед, – либо ездит верхом на своем жеребце, либо прячется у себя в кабинете. Он ничем не лучше Денби, который все свое время тратит на игру в карты.

– Сэм – славный человек. Он наверняка найдет что-нибудь еще до того, как у вас родится малыш, – сказала Люсинда.

Энни прижала руку к животу.

– Надеюсь, что так и будет.

При виде этого жеста Люсинде показалось, будто у нее между ребрами повернули острое лезвие. Ей никогда не узнать радости носить под сердцем ребенка. Она использовала все средства, известные женщинам. Красный олений рог, предложенный ее матерью, не помог, не помогло и вдыхание кошачьей мяты, которое посоветовал врач. Она хотела попробовать электрическую кровать, разрекламированную каким-то медиком, но когда она предложила это Денби, тот воспринял это как оскорбление его мужских достоинств.

Зачем тосковать о том, чего никогда не будет, если у нее есть София и свобода, а ведь всего несколько месяцев назад она не могла даже мечтать ни о том, ни о другом.

– Я всю жизнь прожила в Блендоне, – сказала Энни. – Даже подумать тошно, что придется отсюда уезжать. А уйду от вас – буду скучать по малышке.

– Ах, Энни, мы тоже будем по вас скучать.

Энни шмыгнула носом и вытерла глаза уголком передника.

– А не пора ли вам идти? Его сиятельство удивится, куда вы подевались.

По правде, говоря, Люсинда с нетерпением ждала этого вечера. Возможность получить подробные сведения о полке ее брата, который находится в Испании, была весьма соблазнительна. «И возможность провести время с ним», – шепнул ей внутренний голос. Она терпеть не могла этот голосок.

Люсинда сняла плащ и шляпу с вешалки и остановилась, услышав звук подъехавшего экипажа.

– Кто бы это мог быть? – спросила Энни. Люсинда выбежала в гостиную и раздвинула занавески.

– О, да это Альберт со своей двуколкой.

– Вот что я называю деликатностью, – сообщила Энни, которая вошла, тяжело ступая, в гостиную. – Его сиятельство, должно быть, ждет, не дождется вас по этому делу.

– Ждет меня, – проговорила Люсинда, и у нее задрожали колени. Может, Уонстед забеспокоился, что она не сдержит обещания?

Люсинда посмотрела в зеркало и увидела правду – мнимую вдовушку, пышнотелую, с заурядной внешностью, радующуюся крупинке внимания со стороны красивого солдата. Настроение у нее упало. Какова бы ни была причина его приветливого взгляда, причина эта не имела никакого отношения к ней, зато имела отношение к плачевному состоянию его счетов. Можно было бы как-то иначе уговорить его разрешить провести праздник на своем лугу. И если она не придет, он будет рад, что можно снова затвориться в своем логове.

Уонстед бесконечно одинок. Однако пытается скрыть это за приступами гнева и грубыми вопросами, но ее не одурачишь. Ей слишком хорошо известно, что такое отчаяние.

Праздник будет полезен не только местным жителям, но и Уонстеду. И чувства, которые она к нему питает, ровным счетом ничего не значат.

– Вы не волнуйтесь насчет малышки, – сказала Энни ей вслед.

О Софии Люсинда не волновалась. Ее встревожил визит сыщика. Что будет, если ее разоблачат?

Престарелый Джевенс встретил ее в холле, снял с нее накидку.

– Добрый вечер, миссис Грэм. Его сиятельство в библиотеке.

Лорд Уонстед просунул голову в дверной проем:

– А, вот и вы, наконец.

Сердце у нее екнуло. Люсинда старалась справиться с волнением, которого не испытывала с тех пор, как покинула классную комнату и появилась в первый раз на балу.

– Джевенс, попросите, пожалуйста, миссис Хобб подняться к нам, – сказал лорд Уонстед. – И принесите чай для миссис Грэм.

– Сию минуту, милорд.

Лорд Уонстед жестом предложил ей войти.

Проходя мимо него в библиотеку, Люсинда ощутила волнующий запах лавра и горячего мужского тела. Она огляделась. Две стены от пола до потолка занимали ряды книг в кожаных переплетах. Единственным чтением в ее лондонском доме был «Джентлменз мэгэзин» и «Ла белль ассамбле».

– Прошу вас, садитесь.

Он указал на мягкое кресло у незажженного камина. Кресла были большие – чтобы выдержать его крупное тело. И, как оказалось, удобные. Люсинда представила себе, как он сидит здесь вечерами с сигарой в руке, читает книгу или газету. Или играет в шахматы. Шахматная доска стоит на красивом столике красного дерева у камина. Черные, кажется, проигрывают. Люсинда тряхнула головой и села в предложенное кресло.

– Мне бы хотелось поскорее приступить к делу, милорд. Я должна быть дома, когда София проснется.

Он сжал жесткие губы, то ли потому, что ее слова вызвали у него раздражение, то ли потому что огорчили его, – она не поняла, поскольку в следующее мгновение лицо его снова стало непроницаемым. Да, этот человек бесконечно одинок.

Люсинду бросило в дрожь, она взяла себя в руки и указала на стол у окна, где лежали письменные принадлежности и гроссбух.

– Я буду работать там?

– Да, пожалуй. Прошу вас, садитесь, миссис Грэм. Миссис Хобб с минуты на минуту придет.

Люсинда села за стол.

Вошел Джевенс с серебряным подносом. За ним семенила старая женщина.

– Поставьте поднос на стол, – велел лорд Уонстед. – Садитесь, миссис Хобб. Слушайте, что скажет миссис Грэм. Она пришла нам помочь.

Неудивительно, что бедная женщина насмерть перепугалась, потому что вид у Уонстеда был, как у рассерженного медведя, и приказания он отдавал так, словно командовал парадом.

Люсинда приветливо улыбнулась миссис Хобб:

– Садитесь, миссис Хобб. Насколько я понимаю, расписки лежат в этой коробочке? Пусть она стоит здесь, между нами.

Джевенс поставил поднос у ее локтя. На нем Люсинда увидела три чашки с блюдцами и прекрасный серебряный чайный прибор. Она посмотрела на его сиятельство:

– Хотите чаю, лорд Уонстед?

– Нет, благодарю. – Он сел за шахматную доску с той стороны, где играли белые. – Уверен, что могу оставить все в ваших умелых руках.

Много времени прошло с тех пор, когда о ней отзывались с похвалой, – это было еще тогда, когда она помогала отцу в делах. Люсинда залилась румянцем. Это не ускользнуло от Уонстеда, и он едва заметно улыбнулся.

Люсинда принялась разливать чай. Рука у миссис Хобб дрожала так, что она даже не попыталась взять чашку.

Открыв гроссбух в том месте, где красной ленточкой были отмечены последние записи, Люсинда расстроилась.

Миссис Хобб тихонько вздохнула.

– Ужасный беспорядок, мэм.

– Как полагаете, миссис Грэм, вы сможете в этом разобраться и навести порядок? – спросил Уонстед и залпом осушил бокал с бренди.

– Будем делать это постепенно. – Люсинда листала страницы до тех пор, пока не обнаружила колонки аккуратных цифр и вразумительные записи. – Вот видите? Нужно начать с этого места.

– Ах, – воскликнула миссис Хобб, – этим записям уже год! Потребуется много времени, чтобы в них разобраться.

– Занимайтесь столько времени, сколько понадобится, миссис Грэм, – сказал Уонстед. – Я буду вашим должником до конца жизни.

– Вряд ли нам удастся проделать эту работу за один вечер.

Люсинда в два счета заполнила страницу собственными записями расходов и приходов, согласованными с расписками. Часы в холле пробили три. Неужели уже прошел час? Люсинда выпрямилась, ощущая напряжение между лопатками. Миссис Хобб буквально валилась с ног от усталости.

– На сегодня достаточно, – сказала Люсинда.

– Да, миссис Грэм. Благодарю вас. – Миссис Хобб вскочила с кресла, схватила поднос и исчезла за дверью.

– Надо же, – пробормотала Люсинда, – никогда бы не подумала, что она такая проворная.

Люсинда сложила в стопку квитанции, которые они согласовали с записями в гроссбухе.

Тихий глубокий смех у нее за спиной заставил ее вздрогнуть. Сердце учащенно забилось. Она не заметила, как Уонстед подошел к ней и наклонился над ее плечом.

– Что, очень плохо?

Люсинда взяла себя в руки и перевернула страницу, с которой начала все просматривать.

– Очень, – призналась она. – Видите ли, по одним счетам уплачено дважды, по другим – вообще не уплачено или уплачено совсем недавно.

Он придвинулся к ней совсем близко.

Люсинда пододвинула книгу к нему. Он не прореагировал на этот намек. Он касался плечом ее плеча, обдавая горячим дыханием.

– Здесь столько ошибок, что я, говоря по правде, удивляюсь, как вообще все не перепуталось так, что концов не найдешь.

– Полагаю, мистеру Брауну удавалось держать кредиторов на расстоянии.

Она закрыла гроссбух и нахмурилась.

– Вы не думаете, что он…

– Обманывал меня? Нет. Мой отец поступал нечестно. Он держал управляющего в неведении относительно состояния своих дел, поручая миссис Хобб платить по самым неотложным счетам, и при этом высасывал из имения все до последнего пенни.

Она резко повернулась на стуле и посмотрела на него.

– Не спрашивайте меня почему. Дела не в таком плохом положении, чтобы их нельзя было поправить. Но я должен знать, кому сколько должен. Я был бы весьма признателен, если бы вы сохранили в тайне то, что я вам сказал.

– Да, разумеется.

Уонстед вернулся к шахматной доске и уставился на нее невидящим, взглядом.

Люсинда аккуратно уложила счета в металлическую коробочку, закрыла гроссбух и поднялась.

– Когда бы вы хотели, чтобы я продолжила эту работу? Он стоял посреди комнаты, будто не слышал ее, – так стоит одинокий человек, потерпевший кораблекрушение, на охваченном бурей острове, – и смотрел на шахматную доску.

Черные фигуры блестели, как эбеновое дерево, а белые были как будто из слоновой кости.

– Великолепная работа, – сказала она, подойдя к нему.

– Это шахматы моего деда. В кабинете у меня другие, я привез их из Испании.

Люсинда машинально передвинула черную ладью на три клетки, отрезав отступление его ферзю.

– Хороший ход, – пробормотал Уонстед и пошел пешкой, заставив Люсинду отступить или потерять ферзя. Она похлопала пальцами по подбородку.

– Теперь вы действительно поставили меня в сложное положение. Если только… – И, сделав ход королем, она села в кресло, чтобы обдумать следующий ход.

Он сделал ход конем и тоже сел, рассматривая ее из-под полуопущенных век. Она внезапно ощутила себя кроликом, на которого уставился остроглазый волк, не понимающий, голоден он или просто хочет позабавиться.

– Ваш ход. – Казалось, его глубокий голос чувственно ласкает ее кожу. Дрожь пробежала по ее плечам. Руки и ноги ослабели. Она с трудом дышала, ей казалось, что в комнате совсем нет воздуха. В ее женской сердцевине что-то начало пульсировать.

Это нужно прекратить. Она не вправе увлечься этим человеком. Супружество уже доказало Люсинде, что она такая же женщина, как кресло, в котором она сидит. Ей вообще не следовало прикасаться к шахматным фигурам, но раз уж она это сделала, надо побыстрее закончить партию. Стараясь не обращать внимания на устремленный на нее взгляд, Люсинда обдумывала последствия каждого возможного хода. Только один имел минимальный шанс на выигрыш. Впрочем, можно сдаться, и пусть он считает ее дурой. Но она уже знала, что не сдастся. Она или выиграет, или проиграет по-настоящему.

Она играла, как обычно, осторожно, лорд Уонстед встречал ее ходы агрессивно, но без присущего Джеффри безрассудства, что давало ей преимущество. За игрой они болтали. Она узнала о его книжных пристрастиях и выяснила, что он так же хорошо знает Шекспира, как и она. Он расспрашивал ее о спектаклях, которые она видела. Стараясь произвести впечатление, она рассказала о маленьком театре на севере, о мистере Эдмунде Кине в его лучшей роли Ричарда III и о миссис Уэстон, прославившейся в роли Порции.

Всякий раз, когда он протягивал руку, чтобы сделать ход, резкий запах его одеколона, усиленный ярко выраженным запахом мужчины, ударял ей в нос. Каждый раз, когда она ловила его взгляд, она изо всех сил старалась не обращать внимания на предательскую дрожь, зарождавшуюся в ее женской сердцевине. С каждым мгновением струна между ними натягивалась все более туго.

– Что заставило вас поселиться в этой части Англии? – спросил он.

Застигнутая врасплох таким поворотом разговора, Люсинда не сразу нашлась что ответить. Чтобы скрыть свое смущение, она сделала необдуманный ход слоном.

– Я увидела объявление о сдаче в наем этого дома в «Таймс». Звучало очень заманчиво.

– Вы храбрая женщина, миссис Грэм. – Намек на улыбку придал его суровому лицу что-то чувственное.

Она едва удержалась, чтобы не вздохнуть.

– Храбрая?

– Да. – Он наклонил голову набок. – Живете одна и не жалуетесь.

Она не удержалась и скривила губы.

– У меня почти не было выбора. Взгляд его зеленых глаз пронзил ее.

– Вы не думали о том, чтобы поехать на север, к вашему брату?

Он не забыл того, что она как-то сказала.

– Нет. Мы с ним не ладим.

Он бросил взгляд на стол в другом конце комнаты.

– К счастью для меня, полагаю.

Снова намек на улыбку, от которой останавливается сердце, и во взгляде что-то похожее на тепло.

Жар пробежал по ее венам. Сердце подпрыгнуло, потом бешено забилось. Она стиснула руки на коленях, чтобы скрыть их дрожь.

– Кажется, ваш ход, милорд.

Невероятно, но он улыбнулся, открыто, весело. Сердце ее замерло.

– Вы имеете в виду шахматы?

– А что еще я могу иметь в виду? – парировала она, презрительной усмешкой защищаясь от этого демонстрирования обаяния, прекрасно понимая, что он говорит о своих вопросах, похожих на выпады рапиры, и о ее быстром парировании этих выпадов.

Он сделал ход слоном и блокировал ее короля.

– Шах.

От этой явной дерзости у Люсинды перехватило дыхание. Она позволила ему отвлечь себя, и вот результат. Попалась. Оставалось несколько ходов, но все они вели к одному. К его победе.

Она коснулась короля, обдумывая игру.

– Очень любезно с вашей стороны, миссис Грэм, – пробормотал он.

– Вы настоящий мастер, милорд. Он поморщился.

– На Пиренейском полуострове я частенько играл в шахматы. Зимой там почти нечего делать – только охотиться или играть в карты.

– Вы не любите охоту и карты?

– О нет, я охотился. – Он хохотнул. – Когда мяса не хватало, лишний заяц превращал обычную еду в пиршество.

– Тяжелая жизнь, – сказала Люсинда, подумав о брате и его коротких письмах домой.

– Зимой не так уж и плохо, – сказал Уонстед. – Если не считать скуки. – Он указал на доску. – Поэтому я и научился прилично играть в шахматы. – В уголках его глаз показались морщинки; когда он смеялся, его глаза были неотразимы. Люсинде захотелось потрогать эти морщинки. – Но вы не можете утверждать, что вы новичок, миссис Грэм. Вы применили хорошую стратегию с вашим ферзем. Заставили меня немного поволноваться.

Его великодушие пробило новую брешь в непроницаемой стене, которая окружала ее сердце.

– Благодарю вас, милорд.

– Вероятно, я должен дать вам шанс отыграться? Дразнящий свет в его глазах вызвал еще большее смятение в ее сердце. Она не нашлась, что ответить и улыбнулась. Его глаза округлились и вспыхнули жаром, все следы угрюмости развеялись, как туман в жаркий день. Ей хотелось потянуться через стол, положить ладони на его твердый подбородок, ощутить жар его кожи, запустить пальцы в темные кудри, падающие на воротник, прижаться к нему губами. Она представила себе, как его крепкие полные губы впиваются в ее губы, и мускулы внутри у нее сжались.

Его горячий взгляд разжигал огонь у нее в крови. Ничего подобного Люсинда никогда не испытывала.

Уонстед коснулся ее подбородка. Прикосновение обожгло ее.

Сердце у нее гулко стучало. Люсинде захотелось, чтобы он ее поцеловал.

Почему? Почему он ведет себя подобным образом? Считает ее дурнушкой, которая должна быть признательна за проявленное к ней внимание?

Люсинда отодвинулась, чтобы он не мог до нее дотянуться и не мог воздействовать на реакцию ее тела.

– Мне действительно пора идти.

– Спасаетесь бегством, миссис Грэм?

– Просто у меня много дел, милорд. – Она поднялась.

Он тоже встал.

– Приходите завтра. Она покачала головой.

– Викарий устраивает собрание, чтобы обсудить организацию предстоящего праздника.

– Тогда в пятницу?

– Я не могу оставить Софию.

В его глазах плясали изумрудные искорки.

– Возьмите ее с собой.

– Это исключено. Церковные счета – совсем другое дело. Викарий подотчетен приходским чиновникам. А то, о чем вы говорите, слишком личное. Вам нужна жена, милорд.

Он напрягся и замер. Прошло довольно много времени.

– У меня была жена, миссис Грэм. Была? Значит…

– Прошу прощения, милорд, – прошептала она. – Я не знала.

– Ваше сочувствие не по адресу, миссис Грэм, уверяю вас. Это моя жена заслуживает жалости.

Люсинде стало страшно. Она не знала, что и думать. Уонстед дернул шнурок звонка и пошатнулся.

Она посмотрела на остаток бренди в графине, стоявшем у его кресла. Должно быть, он выпил все, пока она сидела с миссис Хобб. Не потому ли он ею заинтересовался, несмотря на то, что она некрасива? Но во время игры в шахматы он казался совершенно нормальным. Стоит ему протрезветь, и он будет смотреть на нее совершенно другими глазами. Хорошо, что она это поняла.

Люсинда направилась к двери.

– Прошу вас, милорд, не беспокойте вашего дворецкого. Я знаю дорогу.

Заметив, что он нахмурился, Люсинда выскользнула за дверь.

Джевенс встретил ее в холле, держа в руках ее накидку. Прежде чем он успел заговорить, дверь библиотеки широко распахнулась.

Свет падал на лорда Уонстеда сзади, и лицо его оставалось в тени. Он прислонился к дверному косяку.

– Джевенс, попросите Альберта отвезти миссис Грэм домой, а потом принесите бренди.

– В этом нет необходимости, милорд, – сказала Люсинда. – Я могу дойти пешком.

– Я знаю, что вы можете дойти пешком, но вы поедете с Альбертом.

Он удалился в свое логово и захлопнул дверь.

– Лучше сделать так, как он говорит, миссис Грэм, – сказал Джевенс и пошел, шаркая, по боковому коридору.

Глава 7

Ему нужна жена. Ха. Хьюго смотрел на взятые и отданные шахматные фигуры. Неужели она намекала на себя, желая обрести положение в обществе? Нет, на нее это не похоже. Не потому ли он реагировал на ее слова так резко? Проклятие. Ему не нужна жена.

Но миссис Грэм ему нужна.

Он не винил миссис Грэм за склонность к уединению, но она казалась ему подозрительной. Ее выдавал загнанный взгляд, когда он расспрашивал ее, пытаясь узнать побольше, словно она ждала, что клетка захлопнется и ей из нее не выйти.

Джевенс принес бренди, лицо его выражало неодобрение.

– Будут еще приказания, милорд?

– Нет, благодарю. – Сознавая, что рука у него дрожит, он подождал, когда дворецкий уйдет, прежде чем наполнить бокал. Он сделал долгий медленный глоток и потер бедро. Раза два согнул ногу в колене, стараясь облегчить боль. Ему было хуже, чем когда-либо, – черт, да и выглядела рана ужасно. Придется, видимо, отправиться в Лондон, к этому чертову хирургу.

Услышав стук колес по гравию, Уонстед посмотрел в окно, как будто мог увидеть ее прямую фигуру в двуколке и лицо под полями простой шляпки.

Он обожает ее улыбку, от которой ее щеки становятся еще более округлыми, словно сочные груши. Уонстеду хотелось услышать, как она смеется. Но, находясь в его обществе, не очень-то посмеешься. Да он и не станет стараться, если хочет оставаться верным своей клятве. Кроме того, он обязан уважать ее верность мужу, который отдал жизнь за Англию. Он ощутил укол зависти. Неужели он завидует мертвому?!

Не исключено. Но почему с некоторых пор взгляд ее стал затравленным? Что-то тревожит ее? Но что? Эту загадку ему предстоит разгадать.

Она не нуждается в его помощи. Достаточно того, что он против собственной воли позволил ей остаться во вдовьем доме.

Нет, этого недостаточно. Совершенно недостаточно. Он доберется до сути того, что ее тревожит, пусть даже для этого придется устроить у себя этот дурацкий деревенский праздник.

Он заставит себя не думать о ее роскошном теле, о пышной груди, о ногах цвета сливок, которые обхватят его бедра. Чтобы прорваться сквозь заграждения, возведенные скрытностью этой женщины, необходимо выработать стратегический план, как для военной операции. Для этого нужно время.

Бедро у него дергалось и горело. Врач сказал, что потребуется время, пока нога заживет. Потребуется время, чтобы выяснить, на что смотрит миссис Грэм, оглядываясь на свое прошлое. Он налил себе бренди и опустился в кресло.

Денег у него мало, а времени с избытком.

– Доброе утро, миссис Грэм.

Люсинда, срезавшая розы, чтобы поставить их в вазу, испуганно выпрямилась.

Лорд Уонстед, в сапогах и с хлыстом в руке, стоял по другую сторону изгороди. Сердце у нее екнуло и замерло. Она нахмурилась.

– Я не слышала, как вы подъехали.

Это никак нельзя было счесть теплым приветствием. Она настороже, взволнована, часто дышит. Уонстед поморщился.

– Я приехал в экипаже. – Он ударил хлыстом себя по бедру.

– Я могу быть вам чем-нибудь полезна, милорд?

– Да, – сказал он. – Утро прекрасное, и я хочу вам кое-что показать.

Она удивилась.

– Вот как?

Он озорно усмехнулся:

– Я хочу показать вам луг, где будет устроен праздник.

От блеска в его глазах в венах ее загудела кровь, и Люсинда ощутила приятное тепло. Отчаянная попытка, которую она сделала, чтобы успокоиться, успеха не принесла.

Она покачала головой.

– Лучше отвезите туда преподобного Постлтуэя, милорд.

Любезное выражение на его лице исчезло.

– Это вы предложили, чтобы я устроил праздник на своей земле.

– Викарий возглавляет наш комитет.

– Я был бы признателен, если бы вы одобрили мою идею, – сказал Уонстед. – Понимаете, я вспомнил, что мой дед всегда отдавал под праздник нижнюю луговину у реки.

Так вот что он придумал, лишь бы не открывать свой дом для соседей.

– Понятно.

От ее неприязненного тона настроение у него испортилось.

– Это хорошее место. Не так далеко, из деревни оттуда: можно дойти пешком. Вы сначала посмотрите, а потом отказывайтесь.

Если она будет разъезжать по окрестностям с его сиятельством, пойдут сплетни.

– Сегодня у меня полно дел.

– Знаю. Во второй половине дня у вас собрание комитета. Вы захотите обсудить с ними мое предложение.

Господи, неужели у него на все готов ответ?

– Но София…

Энни высунула голову из задней двери, заметила его сиятельство и густо покраснела.

– Милорд, – ахнула она и хотела, было присесть в реверансе, но округлившийся живот позволил ей лишь наклонить голову. – Простите, что помешала.

– Миссис Даннинг, не так ли? – осведомился лорд Уонстед.

Энни просияла: – Да, милорд.

– Вы сможете присмотреть за мисс Софией пару часов? Мы с миссис Грэм должны сделать одно дело.

Люсинда воззрилась на него. Надменный повеса. Она уважаемая вдова, а не легкомысленная барышня, которую впервые повезли кататься в Гайд-парк. Люсинда решила отказаться.

– Да, милорд, – ответила Энни. – Езжайте, миссис Грэм. Я возьму Софию в деревню, пусть поиграет с двойняшками.

Господи, ну неужели перед ним никто не может устоять?

– Сегодня во второй половине дня мне нужно присутствовать на собрании.

– Ну и пожалуйста, – сказала Энни. – Я присмотрю за малышкой, как мы и договорились, а его сиятельство довезет вас до дома викария.

София протиснулась через дверь мимо Энни.

– Двойняшки? – спросила она с лучезарной улыбкой. Люсинда обескуражено вздохнула. Все против нее.

Как можно не отозваться на такое выражение детского личика?

– Хорошо. Пойду за шалью.

Люсинда поспешила в дом, на ходу отдавая Энни указания.

Она вышла через переднюю дверь, и остановилась при виде ожидающих на лужайке двух черных как смоль лошадей, запряженных в открытую коляску с высоким сиденьем.

– Боже мой, – выдохнула она. Лорд Уонстед повлек ее вперед.

– Они прибыли вчера вечером. – И он похлопал одну из лошадей по лоснящемуся боку.

Это были великолепные создания с блестящей шкурой и широкой грудью.

– До чего же они красивые! Я и не знала, что у вас есть такие прекрасные лошади. Вы знаток лошадиных статей, милорд.

Он бросил на нее резкий взгляд.

– Очевидно, вы тоже, миссис Грэм. Поскольку я знал, что Альберт в его возрасте не в состоянии ухаживать за ними, отослал их в мой охотничий домик, пока меня не было.

– Вы очень заботливы, милорд. Уонстед нахмурился.

– Это всего лишь здравый смысл.

Нет, это доброта, хоть он в этом и не признается. Чем больше она узнает его, тем больше понимает, что за грубой внешностью скрывается нежная душа.

– Если мы собираемся посмотреть на луг и вовремя вернуться на собрание, нам нужно поторопиться.

И снова на ней остановился его дразнящий взгляд, который так взволновал ее в среду.

– Позвольте, я помогу вам.

Обдумывая его намерение, она и представить себе не могла, что он может поднять ее так высоко, пока он не обхватил ее руками за талию, и она не взлетела вверх. При этом она ощутила себя необыкновенно женственной. Она положила руки на его широкие плечи и почувствовала, как под пальцами у нее перекатываются мускулы. Люсинда сразу же забыла о прошлом, об ошибках, о боли. И улыбнулась ему.

Он подмигнул ей, и она вспыхнула.

Уонстед усадил ее на сиденье и поморщился от боли. Люсинда смотрела, как он обходит коляску. Он явно не пьян. Но двигается как-то неловко, прихрамывая. Он человек гордый и наверняка скрывает последствия полученных ран.

Уонстед сел рядом с ней и взялся за поводья.

– Ваша рана все еще беспокоит вас? – спросила Люсинда.

Уонстед пришел в замешательство. Он вывел коляску с лужайки, пустил лошадей быстрым шагом и сделал вид, будто это не стоило ему никакого труда. Когда-то она наблюдала, как Джеффри учится обращаться с поводьями, и сама попыталась править лошадью, поэтому не могла не восхищаться его искусством.

Экипаж свернул на дорогу, которая шла вдоль стены Грейнджа с одной стороны и зеленой изгородью с другой и вела к Блендону. Люсинда старалась не обращать внимания на крепкое мускулистое бедро рядом с собой, на широкие плечи, занимавшие слишком много места, на лимонный запах его мыла, от которого мысли у нее в голове путались, а внутренности превращались в кашеобразное варево.

– Она беспокоит вас? – снова спросила Люсинда. – Ваша рана?

Уонстед пожал плечами.

– В сырую погоду причиняет множество неудобств, – ответил он. – Или если я долго сижу без движения.

И, конечно же, эта рана причинила ему боль, когда он поднял особу весом с пони, хотя был слишком любезен, чтобы признаться в этом. Может быть, именно из-за раны он то и дело спотыкается? А вовсе не из-за бренди?

– Вам следовало бы обратиться за советом к доктору.

– Это касается только меня, миссис Грэм. – Взгляд его снова стал холодным.

– А разве только вас касается, что вы появляетесь у дома, где живет незамужняя женщина? Разве только вас касается, что вы разъезжаете с ней по окрестностям в экипаже, который молодые люди в Лондоне, насколько мне известно, называют «убийцей дамских репутаций»? И, тем не менее, вы этим занимаетесь.

– А вам многое известно из того, что говорят молодые люди в Лондоне?

Снова осторожное прощупывание. Снова он приблизился к ее оборонительным сооружениям, чтобы избежать ее вопросов.

– Даже до жителей севера доходят рассказы о великой столице. – Когда ее братья повзрослели, они только об этом и говорили.

– Пожалуй. Но от кого вы все это слышали?

– От мужа.

Она напомнила ему о своем положении вдовы, и это явно было для него шахом и матом. Она припрятала это наблюдение про запас и откинулась назад, на пружинистую спинку сиденья, наслаждаясь солнечным теплом на лице и втягивая в себя воздух, пропитанный запахом свежескошенной травы и сладкого клевера. Легкий ветерок шевелил пенистую листву дикой петрушки, в изобилии растущей вдоль обочины дороги. В зеленой изгороди распевали черные дрозды и чирикали воробьи.

Уонстед свернул с большака и поехал по проселку. Плети ежевики тянулись к ним, царапая борта экипажа, сквозь арки из березовых ветвей на тенистую дорожку падали золотистые лучи.

– Как красиво, – сказала Люсинда. – Куда ведет эта дорога?

– Увидите.

– Разумеется. Но мне хотелось бы знать, куда я еду.

– Зачем?

– Вы сказали, что это недалеко от деревни, но мы, судя по всему, едем в другом направлении.

– Склонна к подозрительности и любит командовать, – пробормотал он.

– Прошу прощения?

– Я сказал, что вы не только склонны к подозрительности, но и любите командовать в курятнике. – Он искоса посмотрел на нее, словно хотел узнать ее реакцию, но блеск в его глазах лишил его слова колкости.

Люсинда не сразу нашлась с ответом. Неожиданно лошади остановились в тупике, с трех сторон окруженном деревьями. Где-то вдали слышались звуки бегущей воды.

– Доехать в коляске можно только до этого места, – сказал он. – Дальше придется идти пешком.

Она ухватилась за его последние слова:

– Уверена, земля слишком сырая, чтобы идти пешком.

– Вздор. – Голос его прозвучал слишком самодовольно, и она сердито посмотрела на него, когда он помогал ей сойти на землю. Он держал ее в своих объятиях не дольше, чем требовалось, чтобы поставить на ноги, но когда отпустил, жар его рук остался на ее теле, которое когда-то страшилось мужских прикосновений, а теперь сожалело о том, что прикосновения эти кончились слишком быстро. Потрясающе приятное ощущение; ощущение, на котором ей не следовало бы зацикливаться.