Текст книги "Святые наших дней"

Святитель Зиновий (Мажуга)

Однажды, когда мне было двенадцать лет, в «Журнале Московской Патриархии» я прочитал статью об интронизации нового Грузинского Патриарха. Его фотография на цветной вклейке меня поразила: в полном архиерейском облачении, с трикирием и дикирием в руках, лицо благородное, с черными бровями, прекрасными большими обращенными к Богу глазами. Я подумал: «Неужели такие люди живут в наше время, среди нас?» И мне захотелось его увидеть.

Храм Св. Александра Невского, Тбилиси

Каждое лето мы с мамой куда-нибудь ездили на каникулы. И я стал просить, чтобы одни из летних каникул мы посвятили поездке в Грузию. Когда это осуществилось, мне было пятнадцать лет.

Католикос-Патриарх всея Грузии Илия II

Первую часть каникул – почти сорок дней – мы провели в Абхазии. Прилетев прямым рейсом из Москвы в Сухуми, поселились в доме одной монахини, адрес которой нам дал отец Кирилл (Павлов). Через несколько дней после приезда совершили пешее паломничество в Команы – место упокоения святителя Иоанна Златоуста. Сейчас там расположен величественный храм, а тогда было только место у ручья, где ставили свечи и молились немногочисленные паломники. Потом посещали Новый Афон, осмотрели монастырь и окрестности.

Монахиня, у которой мы жили, познакомила нас с местным священником – протоиереем Иоанном Андрющенко, известным духовником и большим постником. Жил он в доме, отрезанном от внешнего мира двойным заслоном: высокая железная ограда составляла первый непреодолимый рубеж; другой рубеж – сплошная стена кипарисов, окружавшая дом с четырех сторон.

Гробница свт. Иоанна Златоуста.

Монастырь святителя Иоанна Златоустого, Команы, Абхазия

Необходимость такой необыкновенной конспирации была вызвана тем, что протоиерея нередко посещали пустынники из окрестных кавказских гор: жили они там в течение многих лет нелегально, и всякий их визит в Сухуми был чреват как для них, так и для отца Иоанна многочисленными опасностями и неприятностями со стороны местных советских властей.

Ново-Афонский монастырь

Кавказские пустынники, продолжавшие, несмотря на десятилетия гонений со стороны советской власти, обитать в абхазских горах в начале восьмидесятых годов, были духовными наследниками некогда весьма многочисленного сонма иноков, подвизавшихся в тех местах в начале XX столетия.

Один из таких пустынников присутствовал на беседе, проходившей за чашкой чая. Это был человек высокого роста, средних лет, крепкого телосложения, с густой окладистой бородой, в серой косоворотке с кожаным ремнем и в тяжелых кирзовых сапогах. Содержание беседы его с протоиереем стерлось из моей памяти – запомнились только необыкновенные серые глаза, в которых отражался глубокий покой и которые глядели словно бы из иного мира.

После двухнедельного пребывания в Сухуми мы отправились в Дом творчества литераторов, где провели почти месяц. Там я днем купался, по вечерам читал «Записки из Мертвого дома» Достоевского, а по ночам спал на балконе под убаюкивающий шум морского прибоя.

Сионский кафедральный собор.

Тбилиси

Наконец, отдых закончился, и наступило самое для меня главное: мы отправились в Тбилиси. Там нас должен был встречать некий знакомый маминого знакомого, который обещал помочь найти жилье. Но никто не встретил, и прямо с вокзала мы отправились в Сионский кафедральный собор. Это древний грузинский храм с характерным конусообразным куполом. Расписан он был тогда в русском стиле.

У входа в храм на скамейке сидел молодой священник, чуть лысеющий, с густой русой бородой, в широкой греческой рясе. Мы с ним познакомились, звали его отец Зураб. Он рассказал, что только недавно был рукоположен. Я поделился с ним своим горячим желанием увидеть Патриарха Илию. Он сказал, что в этом нет ничего сложного, надо только прийти в храм в воскресенье утром или в среду вечером.

Митрополит Чиатурский и Сачхерский Даниил (Датуашвил

Ночевать он отправил нас к своему брату, который тогда был молодым кинокритиком. Ныне это митрополит Чиатурский Даниил, а тогда его звали Давид, сокращенно Дато.

В те годы Грузия была духовным оазисом, где религиозная ситуация заметно отличалась от той, что существовала, например, в Москве или других городах России. Церковь не была спрятана в гетто, но жила вполне открыто. Католикос-Патриарх Илия II пользовался огромным авторитетом. Каждое воскресенье, когда он совершал богослужение, в Сионский собор собирались огромные толпы людей. А по большим праздникам он ездил в древнюю церковную столицу Грузии Мцхету, расположенную «там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры». Здесь он служил в огромном соборе Светицховели, построенном на месте, где, по преданию, был захоронен Хитон Господень.

Собор Светицховели

По средам Патриарх совершал в Сионском соборе особый молебен, на котором читалась молитва о детях: во время этой молитвы дети со свечами в руках окружали Патриарха и вместе с ним становились на колени. Между прочим, этот молебен имел ярко выраженный «экуменический» характер: на нем пел хор баптистов, а Патриарх, помимо традиционных титулов, поминался также как «президент Всемирного Совета Церквей» (он тогда занимал эту должность). После того, как баптисты исполняли свои гимны, выходили чтецы и декламировали стихи грузинского поэта Ильи Чавчавадзе. Все это было очень необычно и совершенно не похоже на то, к чему мы привыкли в России, где Церковь существовала в крайне стесненных условиях и ни о чем подобном даже помыслить было невозможно.

Отец Зураб подвел меня к Патриарху, я попросился в иподиаконы, и Патриарх благословил мне участвовать в богослужениях. Грузинский язык я не знал, но начал учить церковно-грузинский, освоил древнюю письменность – хуцури, выучил по-грузински некоторые молитвы (с Трисвятого по «Отче наш», 50-й псалом). Графически древний грузинский алфавит напоминает армянский.

Александро-Невский храм, Тбилиси

Богослужения, которые совершал Патриарх Илия, были величественны и прекрасны. Молитвы и возгласы он произносил очень тихо и медленно. Зато протодиакон Хвтиса гремел на весь храм: он имел фантастический голос – редкой красоты и музыкальности бас, какого я ни до, ни после не слышал. Патриарх обычно служил в белом облачении с золотой коронообразной митрой на голове, тогда как у каждого чина был свой цвет – например, священники служили в золотом, диаконы – в зеленом, а иподиаконы и пономари – в темно-красном.

Митрополит Зиновий (Мажуга)

За богослужениями великолепно пел грузинский трехголосный мужской хор. Грузинское пение вообще очень самобытно по стилю, не похоже ни на какой иной род пения (единственным аналогом, как считается, является древнее народное пение Корсики). Основным в грузинском трехголосии является средний голос, который ведет мелодию, а верхний и нижний голоса как бы обрамляют его. То и дело возникают при сочетании голосов необычные гармонические созвучия, которые по правилам европейской гармонии считались бы диссонансами, но здесь звучат естественно и красиво. Пение это поражает своим молитвенным характером.

В Тбилиси нас ждала еще одна знаменательная встреча. В маленькой келье при русском Александро-Невском храме Тбилиси на протяжении нескольких десятилетий проживал митрополит Тетрицкаройский Зиновий. Ныне он прославлен Русской Православной Церковью в лике святых, а тогда его называли «старцем-митрополитом», потому что он сочетал служение старца-духовника с высоким иерархическим саном. Он был духовником Святейшего Патриарха Илии II.

Встреча с митрополитом Зиновием состоялась 4 августа 1982 года, через десять дней после моего шестнадцатого дня рождения. Принимал он нас в своей келье, увешанной иконами и фотографиями старцев, архиереев и монахов. Это был человек маленького роста, очень худой, с большими голубыми глазами, которые светились неземным тихим светом. Одет он был в легкий голубой подрясник, подпоясанный лентой. Поражали его необычайное смирение, молитвенность, какая-то совершенно особая погруженность в себя и вместе с тем открытость по отношению ко всем, кто к нему приходил.

По своему складу, по внешнему виду и темпераменту он был похож на отца Кирилла (Павлова), с которым сохранял дружбу и молитвенную связь. Каждый день был в храме – либо служил, либо присутствовал на богослужении. Церковь была той стихией, вне которой он себя не мыслил: он дышал атмосферой молитвы и богослужения, и его молитвенный настрой передавался другим.

Бодбийский монастырь. Храм Св. равноап. Нины

Спрашивал я его о том, что меня на тот момент более всего интересовало: о служении Церкви, о монашестве. Он был очень простым человеком и давал простые лаконичные ответы. Особый акцент делал на молитве, советовал, как и отец Кирилл, всегда произносить в сердце молитву Иисусову: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Также советовал молиться Пресвятой Богородице и святителю Николаю.

Монастырь святой Ольги, Мцхета

Я рассказал ему о том, что в Москве иподиаконствую у митрополита Волоколамского Питирима. Я знал, что они знакомы. Владыка Зиновий сказал:

– Он великий подвижник.

Владыка Зиновий всегда оставался русским человеком, но любил Грузию как свою вторую родину. Мы с мамой рассказали ему о своей поездке по святым местам Грузии, о посещении Абхазии, где он провел несколько лет. Он спросил:

– А у мощей святой Нины вы были? Обязательно надо вам туда съездить.

Мы исполнили его благословение и посетили Бодбийский монастырь, где почивают мощи святой Нины, просветительницы Грузии, а также другие святые места – монастырь святой Ольги во Мцхете, монастыри и храмы в Греми, Икалто, Алаверди.

Год спустя, когда мы с мамой снова провели лето в Грузии, я снова видел владыку Зиновия.

Григорий Алфеев, будущий митрополит Иларион, на богослужении с Патриархом Илией II

С 1 по 5 июля проходили торжества по случаю 1500-летия автокефалии Грузинской Православной Церкви. В богослужении в Мцхетском соборе Светицховели приняли участие иерархи Грузинской Церкви и гости из Поместных Православных Церквей. По правую руку от Патриарха Илии стоял митрополит Киевский Филарет, будущий глава украинского раскола; он возглавлял на этих торжествах делегацию Русской Церкви. А по левую руку – старейший иерарх Грузинской Церкви митрополит Зиновий.

За этой службой я иподиаконствовал у Святейшего Патриарха Илии. Это был последний раз, когда я имел возможность увидеть владыку Зиновия, получить его благословение. До его кончины оставалось меньше двух лет.

Жизнь будущего святителя в Глинской пустыни

Будущий святитель родился в 14 сентября 1896 года в городе Глухове Черниговской губернии. В миру Захария Акимович Мажуга, он был сыном рабочего и домохозяйки. В трехлетнем возрасте он лишился отца, а в одиннадцатилетнем – матери, успевшей привить ему начатки глубокого христианского благочестия. После этого он некоторое время жил в семье двоюродной сестры, которая отдала его в Дом трудолюбия для крестьянских детей при Глинской пустыни.

Глинская пустынь.

Фото нач. ХХ в.

В 1912–16 годах в Доме трудолюбия обучалось закону Божию, чтению, грамоте, церковному пению, а также различным ремеслам от 30 до 50 мальчиков, в основном сирот из бедных семей. Захария освоил там швейное ремесло.

Глинская пустынь была на тот момент одним из самых известных российских монастырей. Как и Оптина пустынь, монастырь славился своими старцами, к которым со всей России стекались люди за советом и утешением. Территориально монастырь находился на границе между Россией и Украиной, но до революции входил в состав российской Курской губернии. Впоследствии, при Хрущеве, он окажется в Сумской области Украинской ССР и ныне находится на территории Украины.

Дети обучаются столярным и токарным работам в доме трудолюбия.

Фото нач. ХХ в.

Братия монастыря состояла приблизительно из двухсот насельников, а ежегодное число паломников, посещавших обитель, колебалось между 45 и 60 тысячами. Обитель оказывала также врачебные услуги, и от 3 до 11 тысяч человек ежегодно обращалось туда за медицинской помощью. Особенно возрос поток ищущих медицинской помощи с началом Первой мировой войны.

Почти четверть века обителью управлял игумен Исаия (Гомолко), в схиме Иоанникий. Однако в 1912 году часть братии восстала против него, и он был смещен. На его место Святейшим Синодом был назначен игумен Нектарий (Нуждин). «Период его настоятельства совпал с одним из самых сложных периодов истории России. Это и Первая мировая война, и революция, и последовавшая за ней Гражданская война. В те годы Глинская пустынь принимала самое деятельное участие в помощи бедствующему народу, и в этом велика заслуга ее настоятеля. Он руководил всей многотрудной и многоплановой деятельностью монастыря вплоть до его закрытия и проявил себя рассудительным, предприимчивым и благочестивым настоятелем», – отмечает летописец Глинской пустыни схиархимандрит Иоанн (Маслов).

Братия Глинской пустыни у святого источника.

Фото нач. ХХ в.

Согласно тому же источнику, в обители было пять отдельно стоящих храмов и четыре домовых церкви, пятнадцать корпусов для настоятеля с братией и восемь корпусов при гостинице для приема богомольцев, а также трапезная, прачечная, больница с аптекой, хозяйственные постройки. При игумене Нектарии было построено еще четыре братских корпуса, начато строительство новой прачечной и гостиницы. Монастырское хозяйство было обширным и хорошо организованным: процветали разные ремесла, монахи ухаживали за растениями, разводили рыбу. Большой доход обители приносили земельные угодья.

Богослужение в монастыре совершалось по строгому афонскому уставу, круглосуточно в храме читалась Псалтирь. Каждый послушник и монах был прикреплен к духовнику, который строго следил за его внутренней жизнью. Послушание духовнику было беспрекословным.

В эту процветающую обитель поступил в 1914 году Захария Мажуга. Его отдали в послушание к монаху Герасиму (Рунскому), обладавшему даром непрестанной молитвы. Придя к нему, юный Захария был предупрежден, что монах при первой встрече всех от себя прогонял. И действительно, он велел Захарии уходить и пригрозил поколотить его палкой. Но тот сказал, что не уйдет. Тогда старец сказал ему:

– Теперь ты мой духовный сын. Я со всеми так поступал, и все уходили от меня, а ты не ушел.

На тот момент старцу Герасиму было семьдесят лет, а в обители он жил с шестнадцатилетнего возраста. Долгие годы он нес послушание трапезного, потом пономаря. Но известен он был именно своим молитвенным даром, благодаря которому к нему стекались ученики. По словам летописца, «опытный делатель молитвы, отец Герасим давал подробные указания, как проходить этот подвиг людям самых разных положений и в разных обстоятельствах. Старец учил, что стяжание истинной молитвы в своем сердце требует от христианина большого труда и настойчивости. Он не должен ждать расположения к молитве, но всегда понуждать себя к ней. Перед тем как приступить к молитвенному правилу, нужно подготовить себя к нему: оставить все посторонние мысли, успокоить чувства и вспомнить о Том, к Кому обращаешься с молитвой. Старец говорил, что мы должны дорожить временем молитвы и помнить: погибает тот день и час, в которые человек не призывает Господа».

Старец учил, что молиться можно всегда и везде: в дороге, на работе и на отдыхе, во время беседы и за едой, в уединении и среди людей; молиться можно стоя, сидя и лежа. Он советовал как можно чаще повторять краткие молитвы: «Господи, помилуй», «Господи, помоги», «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». При этом, говорил он, надо не надеяться на свои усилия, а просить Господа ниспослать дар молитвы.

Монах Герасим, как и другие Глинские старцы, обладал даром прозорливости. Своих учеников, в том числе Захарию, он держал в строгости, учил воздержанию в пище и непрестанной молитве. Эта суровая школа наложила неизгладимый отпечаток на всю последующую жизнь Захарии.

Молодой послушник работал то в просфорне, то в швейной мастерской, то в других местах, но работа давалась ему плохо. Он сильно переживал, опасался, что его выгонят из обители, к которой прилепился всем сердцем. Наконец его отправили на конюшню, и он, поначалу боявшийся лошадей, со временем полюбил это послушание.

Когда началась война, послушников стали призывать в армию. В 1914–15 годах 75 послушников Глинской пустыни были мобилизованы в действующую армию, на нужды фронта были отряжены 23 монастырских лошади. Захарию призвали в 1916 году. Старец благословил его на воинский подвиг и предсказал, что больше они не увидятся. Так оно и случилось.

Русские солдаты Первой мировой войны

Первая мировая война длилась более четырех лет. Она охватила 38 государств с общим населением свыше полутора миллиарда человек (на тот момент это были три четверти населения земного шара). В ходе войны погибло около 10 миллионов человек, ранения и увечья получили свыше 20 миллионов. Итогом войны стало падение трех империй: Российской, Германской и Австро-Венгерской.

По территории Белоруссии во время Второй мировой войны проходил Западный фронт, где русские солдаты лицом к лицу столкнулись с немцами и австрийцами. Половина Белоруссии оказалась под германской оккупацией, другая половина была прифронтовой зоной. Через белорусскую землю тянулись колонны беженцев: около полутора миллионов человек из западных областей Российской империи (Царства Польского, Лифляндии, Курляндии, Волыни) пешком или на подводах шли через Белую Русь на восток.

Будучи в действующей армии, Захария был назначен конвоиром и в прямых боестолкновениях не участвовал. Уходя на фронт, он боялся не столько собственной гибели, сколько того, что ему придется убивать людей. Бог избавил его от этого, но не избавил от других тягот войны. Полгода подразделение, в котором служил Захария, находилось в Пинских болотах, удерживая позиции под натиском врага. От постоянной сырости у него началась экзема, а затем тромбофлебит, от которых он мучился в течение всей последующей жизни.

Глинская пустынь. Монастырская мельница.

Фото нач. ХХ в.

В 1919 году Захария демобилизовался и вернулся в Глинскую пустынь. К этому времени в стране бесчинствовала большевистская власть, гонения на Церковь были в разгаре, и игумен Нектарий понимал, что монастырь скоро закроют. Он предупреждал о предстоящих испытаниях всех, кто готовился к принятию пострига, но никто от пострига не отказывался. Не отказался и Захария, с детства мечтавший о монашестве. В июне 1920 года он был пострижен в рясофор, а в марте 1921-го в мантию с именем Зиновий.

Свое послушание он нес на мельнице, находившейся в 40 километрах от монастыря. Туда он возил из монастыря зерно, а оттуда в монастырь муку. Шла гражданская война, и перевозка была опасным делом, но монах Зиновий вооружался молитвой и благополучно избегал опасностей.

Однажды игумен вызвал его к себе. Там его ждал послушник с ножницами, расческой и бритвенными принадлежностями. Монаха Зиновия коротко остригли, бороду ему сбрили, а потом переодели в цивильный костюм. Он ни о чем не спрашивал, привыкнув безропотно подчиняться игумену, но на сердце у него было неспокойно: думал, что его выгоняют из монастыря.

Потом игумен велел ему запрячь повозку, помолился вместе с ним и сказал, что поручает отвезти в город важного человека. В дороге выяснилось, что важный человек – архиерей. На прощание он сказал молодому монаху:

– Ты спас архиерея, быть тебе архиереем.

Это предсказание исполнится тридцать пять лет спустя.

А Глинская пустынь, между тем, доживала свои последние дни в качестве действующего монастыря. Еще в 1919 году у нее экспроприировали половину земель, а затем и другую половину, в 1921-м отобрали последнюю мельницу. В мае 1922 года было проведено изъятие монастырских ценностей: изъяли 211 серебряных предметов общим весом более 11 пудов.

В сентябре 1922 года обитель была закрыта, монахи разогнаны, чудотворная Глинская икона Божией Матери вместе со всем оставшимся монастырским имуществом перешла в ведение государства и безвозвратно исчезла. В стенах обители был размещен детский городок имени Ленина.

Для монаха Захарии и других Глинских иноков начались долгие годы скитаний.

1922–1936 годы

Первые восемь лет после закрытия Глинской обители он жил в Абхазии. До 1924 года там действовал Ново-Афонский монастырь, а до 1928-го – Драндский. Здесь монах Зиновий и поселился. Сюда же из Глинской пустыни прибыли некоторые другие изгнанники, в их числе иеродиакон Ювеналий (Романцов), впоследствии рукоположенный в иеромонаха и принявший схиму с именем Серафим. На всю последующую жизнь Глинские постриженники – Зиновий и Серафим – сохранят духовную дружбу.

Митрополит Зиновий и схиархимандрит Серафим (Романцов).

Тбилиси.1974 г.

В ноябре 1924 года монах Зиновий был рукоположен в сан иеродиакона, а 18 января 1925-го – в сан иеромонаха. В качестве священника служил в греческом Никольском соборе.

Первые упоминания о греках в Абхазии относятся к первой четверти XIX века. В третьей четверти того же столетия большое количество греков переселилось в Абхазию из Османской империи. По данным на 1886 год греки составляли более трети населения Сухуми. Массовое расселение греческого населения в абхазских деревнях и селах стало причиной строительства новых храмов. В начале ХХ века было создано Сухумское эллинское общество, на средства которого велось строительство храма. Оно завершилось в 1915 году, а в год революции в храме начались богослужения.

Благовещенский собор Сухуми, бывший греческим храмом до 40-х гг. ХХ в.

Для общения с прихожанами собора отец Зиновий выучил греческий язык. Владение греческим пригодится ему и в последующие годы, поскольку греческая община будет весьма многочисленной в Абхазии вплоть до 1949 года, когда многие абхазские греки (более 30 тысяч) будут по приказу Сталина репрессированы или депортированы.

Однако сама политика репрессий докатилась до Абхазии гораздо раньше – уже в 1920-е годы. Как и в других частях Советского Союза, жертвами репрессий становились священнослужители, которых арестовывали по обвинению в антисоветской деятельности.

Отец Зиновий был арестован в 1930 году. Семь месяцев его вместе с другими бывшими Глинскими монахами, в числе которых был и отец Серафим (Романцов), продержали в Ростовском распределителе. Затем отца Серафима отправили в Ташкент, а отец Зиновий заболел малярией. Осмотревший его врач сказал, что климат Средней Азии ему противопоказан, и он был отправлен на Урал.

По дороге арестантов заперли в вагоне без еды и воды. Отец Зиновий стал молиться о том, чтобы Бог послал дождь, и начался ливень. Он просовывал большую ложку сквозь решетку окна вагона, она наполнялась водой, и он поил ею заключенных.

В. Шаламов

Сначала отец Зиновий работал на строительстве первой очереди химического комбината в Березниках. Об условиях, в которых там жили заключенные, пишет Варлам Шаламов, отбывавший в Березниках часть тюремного срока: «Огромная площадь лагеря, “зона”, как ее называли в будущие годы, была окружена проволокой с караульными вышками, с тремя или четырьмя воротами, откуда выходили на работу арестанты. Слова “зэк” не было тогда. Лагерь блестел чистотой. Чистота, порядок были главным достижением лагеря, предметом неустанных забот многочисленной его обслуги. Еще бы! На каждую арестантскую роту в 250 человек (на это количество и был рассчитан барак типовой) назначались (из заключенных и обязательно по бытовой статье) командир роты, нарядчик, три командира взводов, завхоз, шесть дневальных, один из которых был хлеборезом. Вся уборка и барака и зоны велась всегда обслугой – работяг не трогали никогда… Одежда была своя, вольная, и только по мере того, как она изнашивалась, арестанту выдавали казенное… Кормили тогда по-особому… Каждый имел право на восемьсот граммов хлеба, на приварок – каши, винегреты, супы с мясом, с рыбой, а то и без мяса и без рыбы – по известным раскладкам на манер тюремных».

Березниковский химический комбинат.

Фото сер. ХХ в.

Однако, когда началось строительство Беломоро-Балтийского канала, отец Зиновий был переведен туда. Создание этой водной транспортной артерии длиной 227 километров, соединяющей Онежское озеро с Балтийским морем, было одной из ударных сталинских строек. Для осуществления грандиозного проекта на базе Соловецкого лагеря особого назначения был устроен Беломоро-Балтийский исправительно-трудовой лагерь (БелБалтЛаг). К концу 1932 года здесь трудилось 108 тысяч заключенных, которых называли «каналоармейцами» (по аналогии с красноармейцами), или «каналостроевцами».

Заключенные на строительстве Беломоро-Балтийского канала

Строительство канала сопровождалось беспрецедентными акциями по рекламированию проекта. Группа из 36 писателей во главе с Максимом Горьким была отправлена на канал, чтобы воспеть труд заключенных и поведать миру о шикарных условиях, в которых они живут. «Я ошалел от увиденного достатка ударников-каналостроевцев, – писал один из участников этой рекламной акции. – На больших блюдах под прозрачной толщиной заливного лежали осетровые рыбины. На узких тарелках купались в жире кусочки теши, семги, балыка. Большое количество тарелок были завалены кольцами колбасы, ветчины, сыра. Пламенела свежая редиска…»

А. И. Солженицын

На самом деле паек рабочего-заключенного составлял 500 граммов черного хлеба и миску тюремной баланды. А об условиях, в которых работали заключенные, рассказывает Александр Солженицы, главный летописец ГУЛАГа: «Как ни мрачны казались Соловки, но соловчанам, этапированным кончать свой срок (а то и жизнь) на Беломоре, только тут ощутилось, что шуточки кончены, только тут открылось, что такое подлинный лагерь… Вместо соловецкой тишины – неумолкающий мат и дикий шум раздоров вперемежку с воспитательной агитацией. Даже в бараках медвежегорского лагпункта при Управлении БелБалтЛага спали на вагонках (уже изобретенных) не по четыре, а по восемь человек: на каждом щите двое валетом. Вместо монастырских каменных зданий – продуваемые временные бараки, а то палатки, а то и просто на снегу. И переведенные из Березников, где тоже по 12 часов работали, находили, что здесь – тяжелей. Дни рекордов… В густоте, в неразберихе при взрывах скал – много калечных и насмерть. Остывшая баланда, поедаемая между валунами».

Иеромонах Зиновий был в числе тех самых переведенных из Березников, которых не кормили ни семгой, ни балыком, ни колбасой, ни сыром. В тяжелейших условиях они трудились до полного изнеможения, а некоторые до смерти. Точное число жертв Беломорканала неизвестно, но, во всяком случае, оно исчисляется десятками тысяч. В разные месяцы умирало от 3 до 10 процентов от общего числа работавших.

Солженицын приводит свидетельство очевидца: «После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег запорашивает их лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава и так замерз. Кто-то застыл с головой, вобранной в колени. Там замерзли двое, прислонясь друг к другу спинами. Это – крестьянские ребята, лучшие работники, каких только можно представить. Их посылают на канал сразу десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим батькой, разлучают. И сразу дают им такую норму на гальках и валунах, которую и летом не выполнишь. Никто не может их научить, предупредить, они по-деревенски отдают все силы, быстро слабеют – и вот замерзают, обнявшись по двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики бросают трупы на сани с деревянным стуком. А летом от неприбранных вовремя трупов – уже кости, они вместе с галькой попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза у города Беломорска и навсегда сохранятся там».

В отличие от Солженицына и Шаламова, владыка Зиновий не оставил письменных воспоминаний о годах, проведенных в лагере. Он вообще ничего не писал и мало рассказывал о своем прошлом. То немногое, что известно об этом периоде, узнали от него близкие люди. В частности – что другие заключенные относились к нему с уважением, называли «отцом». Некоторых он крестил, исповедовал, кого-то отпевал. Он помнил наизусть многие богослужебные тексты и читал их, а вместо епитрахили использовал полотенце, на котором углем нарисовал кресты.

Уже в те годы в лагеря попадали лица, которые ранее сами участвовали в репрессиях. Один из таких пришел к отцу Зиновию. По ночам ему являлись расстрелянные им люди. Священник несколько раз его исповедовал, и ему полегчало.