Текст книги "Лягушки"

Часть вторая

Уважаемый господин Йошихито Сугитани,

Я растроган и исполнен раскаяния в связи с тем, что Вы потратили столько вашего драгоценного времени и терпеливо прочли до конца мое длинное письмо, которое я писал с перерывами два месяца и из экономии отправил бандеролью, а также придали мне своим признанием столько вдохновения.

Мной овладели самые различные чувства, потому что в письме я упомянул про Сугитани, командующего гарнизоном японской армии в Пинду во время вторжения Японии в Китай, а это, как выяснилось, Ваш отец. В связи с этим Вы от имени уже покойного отца попросили прощения у моей тетушки, нашей семьи и всех наших земляков, Ваше отношение к верному взгляду на историю, Ваш настрой не бояться взять на себя ответственность глубоко тронули нас. Вообще-то Вы тоже пострадали от войны. В письме Вы упоминаете о том, как Вы с матерью жили в страхе во время войны и в голоде и холоде после нее. На самом деле Ваш отец тоже пострадал от войны. Если бы не война, как Вы говорите, перед ним открывалась бы блестящая карьера хирурга. Война изменила его судьбу, изменила его характер, из человека спасающего сделала его человеком убивающим.

Ваше письмо я прочитал тетушке, отцу и многим другим, кто прошел у нас здесь через войну. Когда я закончил читать, все были в слезах и без конца вздыхали. Когда Ваш отец находился в Пинду, Вам было всего четыре-пять лет, и у Вас нет оснований нести ответственность за совершенные им в Пинду преступления. Но Вы взяли ее на себя, Вы смело взвалили на свои плечи совершенные поколением отцов злодеяния, а кроме того, хотите приложить все усилия, чтобы искупить эту вину. От этого Вашего стремления взять все на себя болит душа, но мы понимаем, что подобный дух дорогого стоит, ведь такого в современном мире больше всего и не хватает. Если бы каждый смог трезво оценить историю, задуматься о самом себе, человечество могло бы избежать многих глупостей.

Тетушка, отец и мои земляки были бы очень рады вновь увидеть Вас в гостях в нашем дунбэйском Гаоми. Тетушка говорит, что хотела бы съездить с Вами на экскурсию в Пинду. Еще она сказала мне по секрету, что Ваш батюшка не произвел на нее плохого впечатления. Среди офицеров японской оккупационной армии наверняка были злодеи, жестокие и бесчеловечные, но были и воспитанные, вежливые люди, как Ваш батюшка. О нем тетушка выразилась так: не такой плохой человек среди многих плохих.

Я вернулся в Гаоми в начале июня, пробыл здесь уже месяц с лишним и за это время провел кое-какие социальные исследования, чтобы подготовиться к написанию пьесы о тетушке. Одновременно по Вашей просьбе продолжаю рассказывать Вам о ней в форме писем. По Вашему наказу стараюсь по мере возможности включать в эти письма кое-что пережитое мной самим.

Тетушка и отец просят передать от них привет Вам и Вашей семье!

Земляки из дунбэйского Гаоми будут рады Вас видеть!

Кэдоу

Июль 2003 года, Гаоми

1

Седьмого июля тысяча девятьсот семьдесят девятого года, сенсей, – день моей свадьбы. С моей невестой Ван Жэньмэй мы учились вместе в начальной школе. С длинными журавлиными ногами, как я. Как увидел ее длинные ноги, сердце так и затрепыхалось. Мне было восемнадцать, когда я пошел по воду и встретил ее у колодца. Она упустила туда ведро и, переживая, ходила вокруг. Я встал на край колодца на колени и помог ей выловить его. В тот день мне повезло, вытащил с первого раза.

– Эй, Сяо Пао, – восхищенно вздохнула она. – Да ты просто спец по вылавливанию ведер! – В то время она работала в начальной школе, подменяла учителя физкультуры. Высокая, с длинной тонкой шеей, головка небольшая, две косички сзади.

– Ван Жэньмэй, – запинаясь проговорил я, – хочу вот что тебе сказать.

– Что же это, интересно?

– Ван Дань с Чэнь Би любят друг друга, знаешь?

На миг она застыла, а потом вдруг расхохоталась.

– Полную чушь ты городишь, Сяо Пао, – продолжала смеяться она. – Ван Дань такая малюсенькая, а Чэнь Би что твой жеребец заморский, как они могут поладить? – Потом, будто о чем-то вспомнив, залилась краской и аж согнулась от смеха.

– Правду говорю, – с серьезным видом сказал я. – Чтоб мне последней собакой быть, если вру! Своими глазами видел.

– Что же ты такое видел? – спросила Ван Жэньмэй.

Я понизил голос:

– Тебе скажу, только смотри другим не передавай. Так вот, вчера вечером выхожу я от учетчика, иду по дороге и, поравнявшись с кучей соломы, что на краю гумна, слышу голоса. Подкрался, прислушался, а это Чэнь Би с Ван Дань воркуют. Ван Дань говорит: «Брат Чэнь Би, ты не переживай, я хоть росточком не вышла, изъянов у меня никаких нет, обязательно рожу тебе большого сыночка».

Тут Ван Жэньмэй снова согнулась от смеха.

– Ну ты слушаешь, нет?

– Слушаю, слушаю, говори быстрей, дальше-то что? Потом-то они что делали?

– Потом они, похоже, целовались.

– Ерунда! – воскликнула Ван Жэньмэй. – Как это целовались?

– Неужели мне обязательно дурачить тебя надо? – рассердился я. – Как целовались? Да уж нашли, наверное, как! Может, Чэнь Би взял Ван Дань на руки, как ребенка, как исхитрились, так и целовались!

Ван Жэньмэй опять покраснела:

– Ну ты, Сяо Пао, и безобразник! И Чэнь Би тоже!

– Ван Жэньмэй, даже Чэнь Би с Ван Дань любовь крутят, почему бы и нам не стать друзьями?

Она замерла, потом вдруг улыбнулась:

– С чего это ты со мной подружиться захотел?

– У тебя ноги длинные, и у меня тоже. Моя тетушка говорит, что если мы поженимся, ребеночек у нас тоже непременно будет длинноногий. И мы сможем из нашего длинноножки чемпиона мира вырастить.

– Ну и горазда шутки шутить твоя тетушка! – засмеялась Ван Жэньмэй. – Не только стерилизацией занимается, а еще и свахой подвизается! – И, подхватив ведра, пошла прочь. Шла она широким шагом, стремительно, коромысло подрагивало, ведра плясали вверх-вниз, будто взлететь хотели.

Потом я пошел в армию и уехал из родных мест. Через пару лет до меня дошли слухи, что она помолвлена с Сяо Сячунем. Сяо Сячунь работал в сельскохозяйственной средней школе, подменял учителя языка и литературы. Он написал эссе «Ода углю», и его напечатали в приложении к газете «Дачжун жибао». У нас в Дунбэе это вызвало целую сенсацию. От этих новостей я очень расстроился. Мы, кто тогда уголь ел, никаких «Од углю» не написали, а Сяо Сячунь, который его не ел, написал. Похоже, Ван Жэньмэй правильный выбор сделала.

Когда Сяо Сячунь поступил в университет, Сяо Шанчунь запалил на улице три связки по тысяче хлопушек, а еще потратился, пригласил кинопередвижку, на школьной спортплощадке повесили экран и три вечера подряд крутили кино. Вел себя заносчиво, высокомерно.

В то время я только что вернулся с войны – «контрудара по Вьетнаму в целях самозащиты», – получив медаль «За заслуги» третьей степени и офицерское звание. О сватовстве разговоров велось немало.

– Сяо Пао, – говорила тетушка, – познакомлю тебя с одной славной девушкой, точно останешься доволен.

– Кто такая? – спросила матушка.

– Так моя ученица, Львенок!

– Так ей уже поди тридцать с гаком?

– Ровно тридцать, – уточнила тетушка.

– А Сяо Пао всего двадцать шесть.

– Чуть постарше это хорошо, – сказала тетушка. – Та, что чуть постарше, и любить больше умеет.

– Львенок – это очень хорошо, – вступил в разговор я, – но по ней Ван Гань страдает уже лет десять, не могу же я отбивать у друга любимую.

– Ван Гань? – переспросила тетушка. – Вот уж вознамерилась жаба лебединого мясца отведать! Да Львенок за кого угодно выйдет, только не за него! Папаша его всякий раз на базарный день заявляется в больницу с согбенной спиной да с клюкой и скандал устраивает, мол, всю репутацию мне опорочили, и уже который год! Он из нас на «лечебное питание» уже по меньшей мере юаней восемьсот выжал.

– Этот Ван Цзяо и впрямь немного прикидывается, – сказала матушка.

– Какое немного! – рассердилась тетушка. – На все сто прикидывается. Урвет у нас денег и бегом на рынок – мясо есть, вино пить. А как надерется, спина абсолютно прямая делается, и давай носиться по рынку туда-сюда. Ну вот скажи, откуда в нашем поколении столько никчемных людей? А еще этот ублюдок Сяо Шанчунь, во время «великой культурной революции» меня до смерти чуть не довел, а теперь, что твой уважаемый отец семейства, живет себе дома припеваючи, банановым веером обмахивается. Слыхала я, его сынок в университет поступил? Раньше говорили: «Сделанное добро добром и воздастся, за плохие дела будет возмездие», а что теперь? Хорошим людям добра и не жди, а мерзавцы живут припеваючи!

– Будет еще воздаяние, – сказала матушка, – время только еще не пришло.

– Когда оно придет, это время? – сказала тетушка. – Голова вон уже вся седая!

Когда она ушла, матушка вздохнула:

– Все у твоей тетушки в жизни наперекосяк получается.

– Слышал, что Ян Линь потом опять к ней подъезжал? – спросил я.

– По ее словам, действительно было дело. Говорят, стал специальным уполномоченным по особому району, на лимузине прикатил. Просил прощения, говорил, хочет жениться, чтобы загладить вину за то, что натворил во время «культурной революции». А она напрочь отказала.

Пока мы охали да ахали о тетушкиных делах, влетела Ван Жэньмэй. И сразу к матушке:

– Тетушка, слышала, что для Сяо Пао срочно жену ищете, может, я подойду?

– А ты разве не помолвлена, девонька? – удивилась матушка.

– Да порвала я с ним.

– Как в университет поступил, так и жену бросил, ну не Чэнь Шимэй[42]42
  Чэнь Шимэй – персонаж традиционного китайского театра, символ коварного мужа, бросившего жену ради другой. Осужден знаменитым судьей Бао.


[Закрыть], а? – возмутилась матушка.

– Да не он меня бросил, а я его, – уточнила Ван Жэньмэй. – Поступил в университет, что тут особенного? А эти – хлопушки взрывать, кино показывать, разошлись дальше некуда. Вот Сяо Пао молодец, его в офицеры произвели, а он знай себе помалкивает. Как вернулся домой, так сразу на работу в поле.

– Девонька, наш-то Пао тебе вряд ли подойдет, – возразила матушка.

– А в этом деле, тетушка, ваши слова не считаются, надо Сяо Пао спросить. Сяо Пао, стану твоей женой, рожу чемпиона мира, хочешь?

– Хочу! – ответил я, уставившись на ее ноги.

2

На рассвете дня свадьбы было сумрачно. Небо плотно обложили черные тучи, слышались раскаты грома. Они отгремели, и дождь хлынул как из ведра.

– Вот ведь этот Юань Сай, – ворчала матушка, – а говорил, что выбрал для тебя счастливый день. Глянь, гору Цзиньшань скоро затопит.

В десять часов утра, несмотря на ливень, в сопровождении двоюродных сестер пришла Ван Жэньмэй. Все три в дождевиках, словно дамбу укреплять прибыли. Во дворе из полиэтилена соорудили навес, под ним временно установили очаг, и я, присев на корточки, раздувал мехи, чтобы вскипятить воду.

– Эй, герой «оборонительной войны»[43]43
  «Оборонительная война» – так в Китае называют китайско-вьетнамский конфликт 1979 года.


[Закрыть], невеста уже в воротах, что ты сидишь тут, воду греешь? – дерзко обратился ко мне двоюродный брат Угуань.

– Давай покипяти вместо меня, – предложил я.

– Меня тетушка определила хлопушки запускать. Это дело непростое.

В двери появилась матушка:

– Угуань, будет языком трепать, запускай давай.

Угуань достал из-за пазухи связку упакованных в полиэтилен хлопушек, зажег шнур, не надев гирлянду на шест, а просто неся в руках. На улице он раскрыл зонт и, встав боком, выпустил. Под дождем пороховой дым не рассеивался, а клуб за клубом окутывал его. Прибежавшие поглазеть ребятишки, все промокшие, как упавшие в пруд курицы, захлопали в ладоши и затопали:

– Угуань, Угуань, весь он в синем дыме, глянь!

– Ах эти негодники, только бы покричать что! – проворчала матушка.

По обыкновению невеста, войдя во двор, должна, ни слова не говоря, пройти в дом, в комнату новобрачных и, закинув ногу на кан, забраться на него – что называется, «посидеть на кровати». А Ван Жэньмэй, войдя во двор, остановилась там и стала глядеть на то, что вытворяет Угуань. Тому дымом закоптило начерно все лицо, будто из топки вылез. Ван Жэньмэй расхохоталась. Сестры-свидетельницы незаметно дергали ее за рукав, но она не обращала на них внимания. В пластиковых туфлях на высоком каблуке она казалась еще выше – лесина целая. Угуань смерил ее взглядом:

– Ежели кто поцеловать тебя вознамерится, сестрица, нужно лестницу подставлять!

– Угуань, а ну закрой рот! – громко крикнула матушка.

– Ну и дурачок ты, Угуань! – сказала Ван Жэньмэй. – Даже Ван Дань с Чэнь Би лестница не нужна, чтобы целоваться.

Заслышав, что невеста вдруг остановилась посреди двора да еще шуточками перебрасывается с младшим дядюшкой, тетушки одна за другой зашушукались. Тут с совком для угля из-под навеса вылез я.

– Герой вышел! Герой вышел! – снова захлопали в ладоши и затопали ногами ребятишки.

Я был в новенькой армейской форме, с медалью «За заслуги» третьей степени на груди, все лицо в угольной пыли, в руках совок – ни на что не похож. Ван Жэньмэй аж скрючилась от смеха. В душе все смешалось, я не знал, плакать или смеяться. У этой Ван Жэньмэй, видать, с психикой что-то не так.

– Быстро в дом ее! – громко крикнула матушка.

– Дражайшая супруга, прошу пожаловать в комнату новобрачных! – с некоторой издевкой сказал я.

– В доме духота, а на улице свежо, – отвечала Ван Жэньмэй.

– Угу! Угу! Угу! – захлопали в ладоши и затопали ребятишки. Вернувшись в дом, я набрал черпак сластей, выбежал к воротам и высыпал в переулок. Ребятня рванулась за ними, как пчелиный рой, и началась драка за сласти в грязи. Я взял Ван Жэньмэй за запястье и потянул в дом. В очень узких дверях она с громким стуком ударилась лбом и воскликнула:

– Ой, мама дорогая, голову разбила!

Тетушки покатились со смеху.

Помещение маленькое, народу набилось столько, что не повернешься. Трое вошедших скинули мокрые дождевики, но повесить их было негде, оставалось пристроить на двери. Пол и так был влажный, все пришедшие несли с собой грязь и воду, и все это превращалось в невообразимую мешанину. Комнатка маленькая, длина кана меньше двух метров. В головах сложены присланные из дома Ван Жэньмэй четыре новых одеяла, два новых матраца, два шерстяных одеяла, две подушки, почти до самого потолка из бумаги. Опустившись на циновку на кане, Ван Жэньмэй воскликнула:

– Ой, мамочки, какой же это кан, просто противень какой-то!

– Противень и есть, – вспыхнула матушка и стукнула посохом об пол. – Давай усаживайся, а я погляжу, удастся ли тебе задницу поджарить!

Ван Жэньмэй снова расхохоталась, а мне шепотом сказала:

– Ну, Сяо Пао, у твоей матушки и юморок! Если мне задницу поджарить, как я чемпиона мира рожать буду?

От гнева у меня чуть все перед глазами не помутилось, но гневаться в такой день неловко. Я протянул руку и потрогал циновку: действительно горяченная. Гостей был полон дом, на обед заявилась вся многочисленная родня, поэтому пылали обе плиты, и пампушки жарились, и овощи, и лапша, вот циновка на кане и перегрелась. Вытащив из кипы белья одеяло, я сложил его квадратиком в углу у стенки и пригласил:

– Супруга, прошу садиться!

– Смешной ты, Сяо Пао, право слово, – криво усмехнулась Ван Жэньмэй. – Взял и супругой назвал. Лучше бы, как у нас тут заведено – женой. Или как раньше – Жэньмэй.

Я не знал, что и сказать. А что тут скажешь, когда берешь в жены такую тугую на соображение? Она совсем не поняла, что супругой я назвал ее в шутку, чтобы выказать неудовольствие.

– Ладно, жена, Жэньмэй, забирайся на кан. – С помощью ее двоюродных сестер я скинул ей туфли, снял промокшие нейлоновые чулки и поднял ее на кан. Встав на нем, она головой уперлась в бумажный потолок. В этом тесном и низком месте она казалась еще выше, а ее журавлиные ноги были чуть ли не без икр. Ступни тоже не маленькие, почти такие же красивые, как у меня. Так она с голыми ногами и крутилась на крохотном кане размером меньше двух квадратных метров. Вообще-то свидетельницы тоже должны «посидеть на ложе» вместе с невестой, но Ван Жэньмэй одна заняла весь кан, и двоюродным сестрам ничего не оставалось, как только одной встать в углу у стены, а другой присесть на край кана. Словно желая продемонстрировать свой рост, она встала на цыпочки и уперлась головой в потолок. Будто забавляясь, ходила голыми ногами на цыпочках кругами, приплясывала, а потолок шуршал от движений ее головы. Упершись руками в дверной проем, в комнату заглянула матушка:

– Ты, невестка, ежели кан обрушится, где сегодня ночью спать-то будешь?

– Обрушится, так на полу спать буду, – хихикнула та.

К вечеру на трапезу пришла тетушка.

– Сестра деда прибыла! – крикнула она, едва войдя во двор. – Почему никто даже навстречу не выходит?

Мы поспешно выбежали встречать ее.

– Такой дождина хлещет, мы уж думали, ты не придешь, – сказала матушка.

В руках у тетушки был зонт из промасленной бумаги, штаны подвернуты, босая, сандалии под мышкой.

– Подумаешь, дождь идет, хоть бы и ножи падали, а не дождевые капли, все равно пришла бы! – заявила тетушка. – Мой герой-племянник женится, неужто я не приду?

– Какой я герой? – возразил я. – Я кашеваром был, еду готовил, ни одного врага в глаза не видывал.

– Кашевары тоже дело важное. Люди – железо, еда – сталь, если солдат не накормлен, как он пойдет в атаку на врага? – разглагольствовала тетушка. – Скоренько дайте чего-нибудь поесть, подзакушу и в обратный путь. Вода в реке поднялась, мост затопит, мне и не вернуться будет.

– Не вернуться будет, так дома останешься на пару дней, – сказала матушка. – Давненько уже с тобой не болтали, вот сегодня вечером твои разговоры и послушаем.

– Ничего не выйдет, – отрезала тетушка. – Завтра в уезде заседание Народного политического консультативного совета.

– Слыхал, Пао? – обернулась ко мне матушка. – Тетушка твоя большое начальство теперь, в постоянном комитете НПКС.

– Да какое начальство? – хмыкнула тетушка. – Дереза вонючая на тарелочке – кого только нет.

Она прошла в западную комнату, и все бывшие там родственники засуетились. Сидевшие на кане, изгибая спины, слезали с него, чтобы освободить место тетушке.

– Сидите все, как сидели, – сказала она. – Перекушу вот немного и пойду.

Матушка велела моей старшей сестре срочно подать тетушке поесть. Тетушка подняла крышку, взяла пампушку и стала перебрасывать, горячую, обжигающую, из руки в руку, со свистом втягивая воздух. Разломила, подцепила пару раз палочками кусочки свинины с рисовой мукой на пару, смешала все вместе, откусила большой кус и с набитым ртом произнесла:

– Вот так, ни тарелочки не нужно, ни плошки, очень вкусно получается. С тех пор как занимаюсь этим ремеслом, так никогда и не пришлось посидеть и поесть как следует. Дайте взглянуть на вашу комнату новобрачных, – жуя, проговорила она.

Из-за жары на кане Ван Жэньмэй сидела на подоконнике и при свете из окна с улыбкой читала книжку для детей.

– Моя тетушка пришла! – возвестил я.

Ван Жэньмэй одним прыжком скатилась с кана и схватила тетушку за руку:

– Хотела вот зайти к вам по делу, тетушка, а вы тут как тут.

– И по какому же делу? – спросила тетушка.

– Слышала, у вас есть одно средство, – понизила голос Ван Жэньмэй, – примешь, и можно родить двойню.

У тетушки вытянулось лицо:

– И кто же такое говорил?

– Ван Дань говорила.

– Чушь несусветная! – Тетушка поперхнулась пампушкой, закашлялась, лицо ее побагровело. Сестра принесла ей полчашки воды, тетушка выпила, постучала себя по груди и мрачно проговорила: – Я уже не говорю о том, что такого средства нет. А даже если бы оно и существовало, кто посмеет давать его?

– А Ван Дань говорит, в деревне Чэньцзячжуан одна женщина приняла ваше средство и родила «дракона и феникса»! – сказала Ван Жэньмэй.

В руке тетушки оставалась еще половина пампушки, и она сунула ее старшей сестре:

– Просто зла не хватает! Какую уйму сил положила на Ван Дань, на этого маленького злого духа, чтобы выколупать у нее из живота ребенка, а она, оказывается, еще и сплетни про меня измышляет. Погоди, при встрече я этот грязный ротик почищу.

– Не надо сердиться, тетушка, – взмолился я и потихоньку пнул Ван Жэньмэй, шепнув ей: – Закрой рот!

– Ой! – делано воскликнула Ван Жэньмэй. – Ты мне ногу сломал!

– Продажной собаке ногу не сломишь! – зло бросила матушка.

– Не то вы говорите, свекровушка! – вскричала Ван Жэньмэй. – Большому рыжему псу нашего второго младшего дядюшки Сяо Шанчунь «железной кошкой» ногу отхватил.

Выйдя на пенсию, Сяо Шанчунь вернулся в родные места и посвятил все время истреблению живности. Добыл дробовик и стрелял повсюду птиц, всех подряд, даже сорок, которые, как считают крестьяне, приносят добрые вести, и тех не упускал, приобрел мелкоячеистую сеть и ловил в округе рыбу, не отпускал даже мальков с цунь величиной. А еще обзавелся «железной кошкой» – устрашающего размера стальным капканом, ставил его в лесу, на заброшенном кладбище на барсуков и хорьков. Этой «железной кошкой» и отсекло лапу нечаянно наступившему на нее псу семьи второго младшего дядюшки Ван Жэньмэй.

Услышав имя Сяо Шанчуня, тетушка даже в лице изменилась и произнесла сквозь зубы:

– Этого ублюдка давно уже должны были поразить громы небесные, а он все здравствует, каждый день, как говорится, «ест сладкое и пьет горькое», здоров как бык, видать, даже правитель небесный побаивается этого подонка!

– Пусть правитель небесный боится его, тетушка, я его не боюсь, – заявила Ван Жэньмэй. – Если он вас обидел, я за вас отомщу!

Тетушка обрадовалась, рассмеялась, а отсмеявшись, сказала:

– Я тебе, племянникова женушка, честно скажу, с самого начала, когда племянник сказал, что хочет жениться на тебе, я была не согласна. Но когда услышала, что сынка Сяо Шанчуня бросила, тут же согласилась. Ладно, сказала я, эта девочка с характером. Подумаешь, студент университета! Появится у нас в семье Вань ребенок, так не только в университет поступит, а в университет с именем – Пекинский университет, университет Цинхуа[44]44
  Цинхуа – один из ведущих университетов Китая в Пекине, основан в 1911 году.


[Закрыть], Кембридж, Оксфорд. И выучится не только на бакалавра, но и на магистра, на доктора! Профессором станет, ученым. Да, и еще чемпионом мира!

– Тетушка, вы только выпишете мне это снадобье для двойни, – воскликнула Ван Жэньмэй, – я для семьи Вань столько славных потомков нарожаю, что Сяо Шанчунь сдохнет от злости!

– Силы небесные! Все говорят, что у тебя немного сообразительности не хватает, где уж тут немного? Столько времени кружим вокруг одного и того же! – строго проговорила тетушка. – Вам, молодым, надо прислушиваться к тому, что говорит партия, идти вместе с ней, а не вступать на нечестный путь. Планирование рождаемости – основная политика государства, дело первостепенной важности. «Секретарь во главе, вся партия действует». Указывать путь собственным примером, усиливать научные исследования. Повышать уровень мастерства, осуществлять мероприятия. В массовых кампаниях неуклонно придерживаться главной линии. «Одна семья – один ребенок»[45]45
  Цитата из «Доклада первой сессии ведущей группы Госсовета по планированию рождаемости».


[Закрыть] – это неизменный курс, его надо держаться пятьдесят лет. Если не контролировать рост населения, Китаю конец. Ты, Сяо Пао, коммунист, воспитанный революционной армией, должен непременно подавать пример, играть ведущую роль.

– Тетушка, вы потихоньку мне это снадобье дайте, я его приму, и ни один злой дух не узнает, – не отставала Ван Жэньмэй.

– Ты, похоже, туго соображаешь, деточка. Я с тобой еще поговорю, но вообще нет такого снадобья, а если бы и было, дать его тебе я бы не смогла! Тетушка – коммунист, член постоянного комитета НПКС, зампредседателя руководящей группы по планированию рождаемости, неужто первая нарушать закон стану? Вот что я вам скажу, тетушка хоть и подверглась несправедливостям, но человек верный красному цвету и никогда его не переменит. Родилась человеком партии, а по смерти станет ее духом. Куда партия направит, туда и устремлюсь! У тебя, Сяо Пао, жена плохо соображает, ей все равно – жар от золы или жар от огня, надо бы тебе осознать ситуацию, чтобы глупостей не натворить. Нынче некоторые тетушку извергом прозвали, «живым Янь-ваном»[46]46
  Янь-ван – владыка ада.


[Закрыть], так, по мне, это и почет! Для тех, кто рожает согласно планированию, тетушка, что называется, «воскуривает благовония и принимает омовения», чтобы принять роды; а тех, кто беременеет сверх запланированного, быстро прихлопнет – никому ускользнуть не удастся!