Текст книги "Лягушки"

3

Спустя два года, на двадцать третий день последнего лунного месяца, когда провожают бога домашнего очага[47]47
  Проводы бога домашнего очага Цзао-вана на небеса для отчета о делах семьи за год – обязательная часть предновогодних приготовлений.


[Закрыть], у меня родилась дочка. Двоюродный брат Угуань доставил нас домой из здравпункта коммуны на мотоблоке. Перед отъездом тетушка сказала мне:

– Я твоей жене контрацептивное кольцо уже поставила.

– А почему без моего согласия? – раскутав шарф, возмутилась Ван Жэньмэй.

– Давай, закутайся как следует, племянникова женушка, – велела тетушка, сдернув с нее шарф, – не то простынешь. После рождения ребенка ставится кольцо, это неукоснительное распоряжение комитета по планированию рождаемости. Если бы ты вышла за крестьянина и первой родилась девочка, через восемь лет можно было бы снять кольцо и рожать второго. Но ты вышла за моего племянника, а он офицер, в армии все строже, чем на местах: превысивший ограничение рождаемости подлежит увольнению подчистую и возвращается домой заниматься сельским хозяйством, так что ты больше и не думай рожать. Стала женой офицера, придется платить за это.

Ван Жэньмэй разревелась.

С крепко укутанным в шинель ребенком на руках я вскочил на мотоблок и скомандовал Угуаню:

– Пошел!

Плюясь черным дымом, мотоблок покатился по неровной сельской дороге. Ван Жэньмэй лежала в кузове под целой кучей одеял, и от страшной тряски ее всхлипывания разносились искаженными и переиначенными.

– На каком основании без моего согласия… взяли поставили кольцо… Почему родишь одного ребенка и больше нельзя… С какой стати…

– Прекрати ныть! – не выдержал я. – Это государственная политика!

Она разрыдалась еще сильнее, и из-под одеял показалась ее голова – лицо бледное, губы синие, соломинки на волосах.

– Какая государственная политика, это все местная политика твоей тетушки. Народ говорит, в уезде нет таких строгостей, это твоя тетушка выслуживается, в начальство метит, неудивительно, что все ругают ее…

– Помолчала бы ты, – сказал я. – Есть что сказать, вернемся домой и скажешь, а то ведь на смех поднимут, всю дорогу ревешь.

Она одним рывком сорвала одеяла и села, уставившись на меня:

– Кто на смех поднимет? Кто посмеет?

По дороге мимо нас то и дело проезжали люди на велосипедах. Задувал сильный ветер с севера, землю покрывал иней, занималась красная заря, вырывавшиеся изо рта клубы пара тут же украшали узорами инея брови и ресницы. Я смотрел на бледные растрескавшиеся губы Ван Жэньмэй, на ее растрепанные волосы, на остановившийся взгляд, казалось, этого больше не вынести, и стал по-доброму успокаивать:

– Ну будет, никто тебя на смех не поднимет, быстро ложись и закутайся, заболеть в первый месяц после родов – дело нешуточное.

– А я не боюсь! Я – зеленая сосна на вершине Тайшань[48]48
  Тайшань – священная гора в провинции Шаньдун.


[Закрыть], «не страшны лютый холод, ветер и снег, ведь в груди восходящее солнце навек!»[49]49
  Слова одной из арий «образцовой революционной оперы» «Шацзябан».


[Закрыть]

– Знаю, ты можешь, ты героиня! – горько усмехнулся я. – А еще думаешь второго рожать. Здоровье потеряешь, как рожать-то будешь?

Глаза у нее вдруг заблестели, и она радостно проговорила:

– Так ты согласен на второго? Это ведь ты сам сказал! Угуань, слышал? Свидетелем будешь!

– Ладно, буду свидетелем! – донесся спереди хриплый голос Угуаня.

Она послушно легла, закуталась одеялом с головой и проговорила оттуда:

– Сяо Пао, только ты не говори, что твои слова не считаются, скажешь так, уж я тебя и поколочу.

Когда мотоблок приблизился к маленькому мосту на околице деревни, там, загораживая нам путь, пререкались два человека.

Одним из них оказался мой одноклассник Юань Сай, а другим – деревенский умелец по глиняной скульптуре мастер Хао.

Мастер Хао держал Юань Сая за запястье.

Тот вырывался и кричал:

– Отпусти руку! Отпусти!

Но как он ни вырывался, у него ничего не получалось.

Спрыгнув с мотоблока, к ним подошел Угуань:

– Что случилось, господа хорошие? С утра пораньше силой меряетесь?

– Очень кстати ты, Угуань, вот и рассуди, – сказал Юань Сай. – Он толкал свою тележку впереди, я обгонял его на велосипеде. Он изначально держался левой стороны, а я объезжал справа. И когда я почти поравнялся с ним сзади, он резко вильнул задом и повернул направо. Хорошо, у меня реакция отменная, руль из рук выпустил и спрыгнул на мост. Иначе так вместе с велосипедом и грохнулся бы. Земля нынче промерзла, если бы не убился, то покалечился бы точно. А дядюшка Хао винит меня, что я его тележку с моста столкнул.

Мастер Хао не возражал, он лишь вцепился в запястье Юань Сая и не отпускал.

С дочкой на руках я выпрыгнул из кузова. Стоило встать на землю, как сильно схватило сердце. Ну и холодина нынче утром.

Ковыляя по мосту, я увидел груду разноцветных глиняных кукол. Какие разбиты, какие целые. У восточного края моста на льду валялся старый велосипед с прикрепленным сбоку желтым флажком. Я знал, что на нем вышиты три иероглифа «сяо бань сянь» – «маленький полунебожитель». Этот человек с детства был странным, а когда вырос и впрямь стал необыкновенным. Он мог с помощью проволоки достать гвоздь из коровьего желудка, умел кастрировать свиней и собак, но лучше всего владел искусством Ма И читать по лицу[50]50
  Основы этого искусства изложены в «Ма И шэнь сян», сочинении даосского монаха эпохи Сун (960-1279).


[Закрыть], геомантией фэншуй, восемью триграммами Ицзина. Вот его в шутку и прозвали «маленьким полунебожителем». Он пошел дальше, отрезал кусок желтой материи, вышил на нем эти иероглифы, укрепил на багажник велосипеда, и на ходу этот флажок похлопывал на ветру. Приехав на рынок, втыкал его на прилавок, и дела у него шли успешно.

У западного края моста на льду лежала боком тележка с одним колесом. Одна ручка короче другой. Укрепленные по бокам корзины из ивовых прутьев развалились, на лед просыпалось несколько десятков глиняных кукол, большая часть разлетелись на куски, лишь несколько с виду остались невредимыми. Мастер Хао был человек со странностями, но народ его уважал. Своими большими умелыми руками он брал кусок глины и, глядя на тебя, мог через какое-то время слепить твой живой образ. Он не прекращал лепить фигурки детей и во время «великой культурной революции». Такие фигурки лепили и его дед, и отец. Но у него получалось еще лучше. Продавая эти фигурки, он и зарабатывал на жизнь. Лепил он не только одни детские фигурки, мог запросто слепить глиняную собачку, обезьяну, тигра и другие немудреные, имеющие широкий спрос игрушки. Детям нравилось играть с ними. Вообще-то все, что делают эти ваятели, они делают для продажи детям. Им нравилось, а взрослым оставалось лишь раскошеливаться. Но мастер Хао лепил лишь глиняных кукол. В доме у него было пять комнат, четыре пристройки да еще просторный навес во дворе. И везде – глиняные куклы, одни законченные, с раскрашенными лицами, нарисованными бровями и глазами, другие – заготовки, ожидающие покраски. На кане только и оставалось места, чтобы он мог лечь, остальное пространство тесными рядами занимали куклы. Ему было уже сорок с лишним, большое багровое лицо, волосы с проседью, свешивающаяся на спину косичка. Борода и усы тоже с сединой. Глиняных кукол делали и в соседнем уезде, но там их штамповали по трафарету, и все куклы получались одинаковыми. Он же все делал вручную, каждая кукла обладала неповторимой внешностью. Поговаривали, что он слепил всех кукол в дунбэйском Гаоми, и в его куклах каждый житель Гаоми может найти себя в детстве. Еще утверждали, что на рынок он отправлялся, лишь когда в котле не оставалось ни рисинки. Продавал, сдерживая слезы, словно собственных детей. И наверняка очень переживал, что столько кукол разбилось. Не просто так он не отпускал кисть Юань Сая.

Я подошел к ним. В армии я прослужил долго, в гражданской одежде мне было не по себе, поэтому в здравпункт за Ван Жэньмэй с дочкой я отправился в военной форме. Молодой офицер с новорожденным ребенком на руках смотрелся весьма внушительно:

– Отпустил бы ты Юань Сая, дядюшка, наверняка он не нарочно.

– Да, да, да, дядюшка, правда, не нарочно, – слезно умолял Юань Сай. – Простите уже меня. Я найду, кто починит вам сломанную тележку и наладит разломанные корзины; и за ваших детей, что разбились, заплачу.

– Ради меня, ради вот этой девочки, – сказал я, – а также ради моей жены, отпусти его, дай нам проехать.

Из кузова высунулась Ван Жэньмэй:

– Дядюшка Хао, слепите мне пару кукол, мальчиков, чтобы одинаковые были.

В деревне поговаривали, что если купить у мастера Хао куклу, повязать ей алую ленточку на шею, поставить в головах кана и помолиться, то родится ребенок, точь-в-точь с таким же обличьем, как эта кукла. Но выбирать кукол мастера Хао нельзя. У продавцов из соседнего уезда куклы лежат на земле кучей, подходи и выбирай. А у мастера Хао они сложены в корзины на велосипеде, корзины покрыты одеяльцем, подойдешь к нему за куклой, так он сначала присмотрится к тебе, потом залезет в корзину рукой, нащупает одну, другую. Некоторым это не нравится, они считают, что это некрасиво, но он ничего тебе менять не будет, только в уголках рта застынет горестная улыбка. Говорить ничего не говорит, но ты будто слышишь его слова: «Разве есть родители, считающие своего ребенка некрасивым?» Поэтому нужно еще раз внимательно рассмотреть ребенка, которого вам дают, и постепенно он станет радовать глаз, будет как живой. О цене мастер Хао разговаривать не будет. А не дашь денег, так и не потребует. Сколько ни дашь, благодарности не услышишь. Со временем все поняли, что, покупая у него куклу, словно заранее определяешь, каков будет настоящий ребенок. Чем дальше, тем больше чудес про него рассказывали. Мол, если он продал тебе куклу-девочку, то обязательно родится девочка. А если кукла – мальчик, то и родится мальчик. Если нащупает и вынет тебе сразу двух, то родится двойня. Обещание это тайное, разгласишь – ничего не выйдет. Таких, как моя жена Ван Жэньмэй, вразумить невозможно, только она могла громко при всех попросить у него двух мальчиков. Когда мы узнали о волшебных свойствах кукол мастера Хао, Ван Жэньмэй была уже беременна. Это надо делать до беременности, только тогда сбывается.

Мастер Хао и вправду уважил меня. Отпустил Юань Сая. Тот, потирая кисть, печалился:

– Вот не заладилось у меня сегодня, и все тут. Только вышел из ворот, глядь – какая-то сука в мою сторону поливает, все и сбылось.

Нагнувшись, мастер Хао подбирал осколки кукол и складывал в полу халата. Он встал у края моста, чтобы дать нам проехать. Борода и усы в инее, строгое и торжественное выражение на лице.

– Кто родился-то? – спросил Юань Сай.

– Девочка.

– Ничего, следующим сын будет.

– Не будет никакого следующего.

– Не кручинься, – подмигнул он и таинственно добавил: – Придет время, что-нибудь придумаем.

4

Первого числа первого месяца года Собаки дочке исполнилось девять дней. По традиции в наших краях это большое торжество, на которое приходят родственники и друзья. Накануне сходил за Угуанем и Юань Саем, чтобы одолжили столов и стульев, чайников и чашек, рюмок, тарелок и палочек. По грубому подсчету, гостей – мужчин и женщин – набиралось человек пятьдесят. В каждой пристройке поставим по два стола для мужчин; матушка сервирует стол на кане для женщин. Я сам составил меню: на каждый стол по восемь холодных закусок, восемь горячих блюд, а в конце – суп. Юань Сай прикинул и усмехнулся:

– Такое, брат, не пойдет. Ты пригласил целую толпу крестьян, а у каждого живот что твой мешок. Этого хватит лишь дырки в зубах заполнить. Послушай меня, не надо всего этого разнообразия, если потчевать, то прежде всего большим куском мяса да большой чаркой вина, крестьяне на званом обеде именно это и любят. Твои все эти изыски один человек палочками сметет. А если нечего есть, разве это прием? Так всю репутацию потерять можно.

Я согласился, Юань Сай дело говорит. Послал Угуаня на рынок, тот принес пятьдесят цзиней свинины, пополам жирной и постной. Принес еще десяток жареных цыплят, мясных, жирных и больших. Сам заказал продавцу Ван Хуаню сорок цзиней доуфу, а Юань Саю поручил купить десять больших кочанов капусты, десять цзиней лапши и двадцать цзиней водки. Семья Ван Жэньмэй прислала двести яиц. Ее отец, мой тесть то есть, пришел посмотреть, что мы приготовили, и остался доволен:

– Ну, зятек, все верно сделал! Ваша семья всегда мелочилась, и народ над этим посмеивался. А на этот раз тебе нужно семейные традиции поменять, развернуться немного, пусть уйдут с полным брюхом. Коли отмечаешь важное событие, нужно это делать с размахом!

За час до прибытия гостей выяснилось, что забыли купить курева. Срочно отправили Угуаня за сигаретами в лавку кооператива. Чэнь Би и Ван Дань пришли с ребенком.

– Незачем было покупать, – обрадовался Угуань, указывая на подарок в руках Чэнь Би.

Чэнь Би в последние годы разбогател, стал известным в деревне «десятитысячником»[51]51
  «Десятитысячниками» называли семьи с месячным доходом больше десяти тысяч юаней. В 1970-е годы, когда появился этот термин, подобная сумма считалась очень крупной.


[Закрыть]. Сначала съездил в Шэньчжэнь, привез оттуда партию электронных наручных часов и распродал гоняющейся за модой молодежи. Потом смотался в Цзинань, приобрел там оптом сигареты у знакомого с табачной фабрики и отправил Ван Дань торговать на рынке.

Я видел, как она торгует. Отлично сработанный ящик на груди, который разворачивается в столик с курительными принадлежностями, а внутри него разложены сигареты. На ней прилегающая синяя узорчатая куртка на подкладке, за спиной капюшон на вате, из которого выглядывают лишь носик и глазки пухлого младенца. Все – знакомые и незнакомые – кидают на нее пристальные взгляды. Местные знали, что она – жена торговца сигаретами Чэнь Би, что она – мать этого пухлого ребенка у нее за спиной, а пришлые считали: ах, эта маленькая продавщица сигарет с маленькой сестренкой за спиной, бедняжка, такая красивая. И покупали сигареты в основном сочувствующие.

Чэнь Би в пиджаке из жесткой свиной кожи, а под ним толстый свитер с высоким воротником. Лицо багровое, подбородок выбрит до синевы, большущий нос, глубокие глазные впадины, серые глаза, вьющиеся волосы.

– Богатей пришел, – приветствовал его Угуань.

– Какой богатей, – отмахнулся Чэнь Би. – Всего лишь мелкий торговец!

– Хорошо говоришь по-китайски, тавалиси, – подначил Юань Сай.

– Ух я тебя! – замахнулся на него бумажным свертком Чэнь Би.

– Сигареты, что ли? – поинтересовался Юань Сай. – Гости как раз ругаются, мол, курево подавай.

Чэнь Би бросил ему свой сверток. Юань Сай поймал, раскрыл – а там четыре блока сигарет «петух».

– Точно наторговал немало, вон как расщедрился, – оценил Юань Сай.

– Ну и язычок у тебя, Юань Сай, – тихо проговорила Ван Дань, – и мертвеца танцевать диско заставишь.

– Ай, сестрица, прости за невнимание, – не унимался Юань Сай. – Как же ты сегодня не заставила Чэнь Би на ручках тебя принести?

– Отрезала бы я тебе язык! – разозлившись, махнула ручкой Ван Дань.

– Мама, на ручки… – Это захныкала прятавшаяся у нее за спиной, а теперь вышедшая вперед Чэнь Эр, которая вымахала уже почти с мать.

– Чэнь Эр! – Я наклонился и поднял ее. – Дай дядя тебя на ручках подержит.

Та сразу разнылась. Ее взял Чэнь Би и похлопал по попе:

– Перестань плакать, Эрэр, ты разве не хотела пойти посмотреть на дядю военного?

Чэнь Эр тянулась ручками к Ван Дань.

– Стесняется незнакомых, – сказал Чэнь Би, передавая ее Ван Дань. – А ведь только что скандалила, мол, хочу пойти посмотреть на дядю военного.

В это время по оконной раме застучала Ван Жэньмэй:

– Ван Дань! Ван Дань! Иди сюда скорей!

Ван Дань с Чэнь Эр на руках смотрелась как маленький щенок с большой игрушкой, и смешно, и величественно. Маленькие ножки тесно прижаты, так бегают зверюшки в мультиках.

– Какая красавица эта девочка! – восхитился я. – Ну просто куколка!

– Семя-то советское, разве может быть не красавица! – подмигнул Юань Сай. – Тебе, брат Би, способностей точно не занимать, слышал, ты сестрице всю ночь покоя не даешь?

– Заткнулся бы ты! – буркнул Чэнь Би.

– Тем, кого любишь, надо пользоваться экономно, – не унимался Юань Сай. – Тебе с ней еще сына родить надо!

Чэнь Би дал ему пинка:

– Разве я не сказал, чтобы ты заткнулся?!

– Ладно, ладно, молчу, – усмехнулся Юань Сай. – Но если честно, завидую вам. Столько лет в браке, а каждый день все обнимаетесь да целуетесь. Эхма, видать, эта свободная любовь и брак по контракту совсем другое дело…

– В каждой семье свои беды, знал бы ты что! – сказал Чэнь Би.

Я похлопал Чэнь Би по выдающемуся животу:

– Генеральский животик появился.

– Жизнь наладилась! – согласился Чэнь Би. – Даже не мечтал, что это поколение сможет дожить до такого.

– За это председателя Хуа[52]52
  Имеется в виду Хуа Гофэн (1921–2008) – преемник Мао Цзэдуна на посту председателя Компартии Китая (1976–1981).


[Закрыть] благодарить надо, – вставил Юань Сай.

– По мне, так благодарить надо председателя Мао, – сказал Чэнь Би. – Если бы он, господин хороший, не умер по своей воле, все было бы по-старому.

В это время пришли еще гости, все стояли во дворе и слушали, о чем мы говорим. Увидев, что во дворе что-то интересное, вышли и те, кто уже расселся в пристройках.

Мой двоюродный брат со стороны матери Цзинь Сю протиснулся к Чэнь Би и почтительно обратился к нему:

– Брат Чэнь, вы для нас, деревенских, как небожитель.

Чэнь Би вытащил пачку сигарет, бросил ему одну, прикурил сам, засунул руки в карманы пиджака и учтиво предложил:

– Ну-ну, расскажи, кто я такой у вас получаюсь?

– Все говорят, что ты сел на самолет и отправился в Шэньчжэнь всего с десятком юаней, – возбужденно начал двоюродный брат. – Еще говорят, что пристроился к какой-то советской делегации, ходил с важным видом, эти девицы приняли тебя за одного из них, беспрестанно поклоны тебе отвешивали, а ты им знай говорил «хэлашао»[53]53
  Искаженное «хорошо».


[Закрыть], «хэлашао»… Прилетев в Шэньчжэнь, ты якобы поселился вместе с этой советской делегацией в роскошном отеле, три дня ел и пил сколь душа пожелает, да еще подарков целую кучу получил на дармовщинку. Потом все эти подарки на улице распродал, накупил на все два десятка электронных часов, вернулся домой, реализовал их и сколотил капиталец. Несколько таких операций, и разбогател.

Чэнь Би потер свой большой нос:

– Ну-ну, давай сочиняй дальше!

– Ты поехал в Цзинань, – продолжал двоюродный брат, – побродил по улицам и встретил плачущего старика. Ты подошел к нему и спросил: «Что плачешь, дедушка?» А тот отвечал, мол, вышел прогуляться да не найду дорогу домой. Ты проводил его домой, а сын старика, как оказалось, заведует отделом поставки и маркетинга Цзинаньской табачной фабрики. Увидев, что ты человек милосердный, он стал твоим названым братом, и таким образом ты получил возможность покупать сигареты по оптовой цене.

Чэнь Би расхохотался, а потом сказал:

– Надо же, братишка, целую историю придумали! Скажу честно, на самолеты, сколько ни летал, билеты всегда покупал сам. На Цзинаньской табачной фабрике действительно есть приятель, и цена, по которой они продают мне сигареты, чуть ниже рыночной, на пачке можно заработать процентов тридцать.

– Что ни говори, человек вы больших способностей, – со всей искренностью заявил двоюродный брат. – Мой отец просит вас стать моим учителем.

– Человек больших способностей на самом деле вот кто. – И Чэнь Би указал на Юань Сая. – Знаток астрономии и дока в географии, о том, что было пятьсот лет назад, все знает и о том, что будет через пятьсот лет, тоже знает наполовину. Вот кто тебе в учителя нужен.

– Старший брат Юань тоже человек необыкновенный, – согласился двоюродный брат. – Он у нас в Сячжуане на рынке гадает и судьбу предсказывает, его даже «полунебожителем» прозвали. У моей бабки курица потерялась, так брат Юань прикинул на пальцах и сказал: «Утка краем воды ходит, курица – краем луга, в гнездышке из травы и ищите». И правда, в гнездышке из травы и нашли.

– Так он разве только гадать умеет? – подхватил Чэнь Би. – У него умений хоть отбавляй. Запросто научит тебя чему-нибудь, всю жизнь этим кормиться будешь.

– Челом бью, возьми в ученики! – сказал Угуань.

– Ну куда уж мне. Я этими делами занимаюсь, – показал Юань Сай на свой нос[54]54
  Указывая на себя, китайцы показывают на нос.


[Закрыть], – потому что выше не прыгнуть, вот и зарабатываю на жизнь «низким» ремеслом[55]55
  К «низким ремеслам» в Китае традиционно относили профессии певцов, музыкантов, актеров, акробатов и т. д.


[Закрыть]. Тебе бы у старшего двоюродного брата поучиться, в армию пойти, стать офицером, или в университет поступить. Вот тогда тебя может ждать блестящее будущее, попадешь в высшие слои общества. Все мы, в том числе и он, – тут он показал на нос Чэнь Би, – занимаемся не сказать чтобы благородным делом. У нас выбора не было, а ты человек молодой, не стоит с нас брать пример.

– То, чем вы занимаетесь, только и можно назвать настоящим делом, – упорствовал двоюродный племянник. – Армия, университет – разве это настоящее?

– Молодец, братишка, – похвалил Чэнь Би, – своей головой думаешь, вот и славно, придет время, вместе поработаем!

– Что же Ван Гань не пришел? – спросил я Угуаня.

– А-а, этот наверняка побежал на свой пост в здравпункт.

– Этот братишка и впрямь помешался, – подхватил Чэнь Би. – Тройкой лошадей не оттащишь.

– У его семьи с расположением дома непорядок, – загадочно проговорил Юань Сай. – И ворота не там поставлены, и туалет не на месте. Еще лет десять назад его отцу говорил, мол, нужно ворота переставить, нужник передвинуть, иначе точно слабоумие проявится! Тот решил, что я заклятие какое строю, даже за кнут схватился. Ну и что? Так оно и вышло. Сам с палочкой ходит, спина скрючена, а как выдастся свободное время, в здравпункт бежит, как дурачок, хамит, хулиганит, ну не слабоумный, а? Ван Гань и того пуще, стопроцентный крестьянин, а голова мелкобуржуазная, увлекся этой прыщавой Львенкой, что и ног под собой не чует, что это в целом, как не слабоумие?

– Ладно, дорогие друзья, – сказал я. – Не слушайте, что Юань Сай несет, садитесь, садитесь.

– У нашей коммуны в усадьбе тоже с фэншуем непорядок, – не унимался Юань Сай. – С древних времен ворота ямыня[56]56
  Ямынь – в старом Китае управа, резиденция правящего чиновника, суд и тюрьма.


[Закрыть] на юг открывались, а у нас в коммуне – на север, прямо напротив ворот – скотобойня, режут скот целыми днями, все вокруг в крови, злое начало очень тяжелое. Я в коммуне указывал на это, так они заявили, что я тут феодальные предрассудки развожу, чуть в кутузку не посадили. Ну и что теперь? Старого партсекретаря Цинь Шаня наполовину парализовало, его младший брат Цинь Хэ – вообще придурок известный. Новый секретарь Цю отправился с десятком человек на юг с проверкой, попал в аварию, кто погиб, кто ранения получил, пострадали почти все. Фэншуй – дело великое, сколько ни упрямься, императора разве переупрямишь? Император, он тоже должен фэншую следовать…

– Прошу садиться! – снова воззвал я и хлопнул Юань Сая: – Наставник, фэншуй штука важная, но поесть-попить не менее важно.

– Если ворота коммуны не поправить, и дальше идиотизм проявляться будет, беда большая придет, – заключил Юань Сай. – Не веришь, поживем – увидим!