Текст книги "Мозг отправьте по адресу..."
Автор книги: Моника Спивак
Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
В 1956 году Николай Семенович Попов был реабилитирован. Его памяти посвящаем мы эту публикацию.
Н.К. Крупская. Мои ответы на анкету Института мозга (1935)
Был правша. Слабым не был, но не был и особенно сильным. Физической работой не занимался. Вот разве на субботнике. Еще помню – починил изгородь, когда были в ссылке. На прогулках не очень быстро утомлялся. Был подвижной. Ходить предпочитал. Дома постоянно ходил по комнате, быстро из угла в угол, иногда на цыпочках «из угла в угол». Обдумывал что-нибудь. Почему на цыпочках? Думаю, отчасти, чтобы не беспокоить, в том числе в эмиграции, когда снимали комнату, не беспокоить и хозяев квартиры. Но это только отчасти.
Кроме того, наверное, еще и потому, что такой быстрой бесшумной ходьбой на цыпочках создавалась еще большая сосредоточенность.
Лежать определенно не любил.
Скованности в движениях не было, так же, как и дрожания или судорог. Движения не мягкие, но они не были и резкими, угловатыми.
Ходил быстро. При ходьбе не покачивался и руками особенно не размахивал.
Неуклюжим не был, скорее ловкий.
Беспорядочности и суетливости в движениях не было.
На ногах был очень тверд.
Гимнастикой не занимался. Играл в городки. Плавал, хорошо катался на коньках, любил кататься на велосипеде. В ссылке катался на коньках по реке, вдоль берега. На Волге места не грибные, где он жил. Когда я приехала к нему в ссылку, мы часто ходили в лес по грибы. Глаза у него были хорошие, и когда он (быстро) научился искать и находить грибы, то искал с азартом. Был азартный грибник. Любил охоту с ружьем. Страшно любил ходить по лесу вообще.
Мастерством и ремеслом никаким не занимался, если не считать письма "химией".
Одевался и раздевался быстро. Во время болезни, не помню, но думаю, он старался не отступать от одной и той же процедуры именно для того, чтобы проделать все быстро.
Случаев внезапного или систематического забывания обычных или заученных движений не было.
Излюбленные жесты и привычные движения – движения правой рукой во время речи вперед и вправо. Недавно видела изображение Ильича с правой рукой (во время речи): предплечьем вперед, но плечо прижато к туловищу – это неверно, так он не делал, – рука шла вперед, вытягивалась или закругленным движением и отходила от туловища.
Таких жестов, как битье кулаком по столу или грожение пальцем, никогда не было.
Здоровался обыкновенно. Помню, что в Горках поздоровался однажды с маляром на крыше дома – снял кепи и приподнял ее кверху.
Руку при встрече подавал самым обыкновенным образом.
Манерности, вычурности, странностей, театральности, рисовки в движениях не было.
Мимика и жестикуляция всегда были выразительны. Стали определенно живее во время болезни. Улыбался очень часто. Улыбка хорошая, ехидной и «вежливой» она не была.
Ух, как умел он хохотать. До слез. Отбрасывался назад при хохоте. Помню, например, хохот такой, когда кто-то приехав из Дагестана, привез карту и на вопрос, зачем нужно карта, ответил, что Мих. Ив. (Калинин) путает Дагестан и Туркестан.
Не было ли склонности к гримасничанью? Нет. Рассказывал Дмитрий Ильич, что в детстве очень старательно и выразительно пел «Жил был у бабушки», «Остались от козлика рожки да ножки». Порывистости или скованности в мимике и жестикуляции не было.
Ни так называемой «вежливой» улыбки или смеха, натянутости. Они были всегда очень естественны.
Голос был громкий, но не крикливый, грудной. Тенор.[129]129
Сверху вместо «Тенор» вписано «Баритон».
[Закрыть] Пел. Репертуар: «Нас венчали не в церкви», «Я вас люблю, люблю безмерно», «Замучен в тяжелой неволе», «Варшавянка», «Вставай, подымайся, рабочий народ», «Смело, товарищи, в ногу», «День настал веселый мая», «Беснуйтесь, тираны», «Vous avez pris Elsass et Latoraine»,[130]130
О том, как в репертуар Ленина-эмигранта попала эта «националистическая эльзасская песня», подробно рассказывала Н.К. Крупская в статье «Что нравилось Ильичу из художественной литературы», напечатанной в альманахе «Удар» (М., 1927. Кн. 1. С. 124–128) и впоследствии вошедшей в написанную Крупской «Биографию В.И. Лениа» (М., 1935): "К нам приходила на пару часов француженка-уборщица. Ильич услышал однажды, как она напевала песни. Это – националистическая эльзасская песня. Ильич попросил уборщицу пропеть ее и сказать слова, и потом нередко сам пел ее. Кончалась она словами:
Vous avez pris Elsass et Latoraine,Mais molgres vous nous resterons fsancais,Vous avez pu germaniser nos plaines.Mais notre coeur, vous ne l'aurez jamais! («Вы взяли Эльзасс и Лотарингию, но вопреки вам мы остаемся французами, вы могли онемечить наши поля. Но наше сердце – вы никогда не будете его иметь»). Был это 1909 год – время реакции, партия была разгромлена, но революционный дух ее не был сломлен. И созвучна была эта песня с настроением Ильича. Надо было слышать, как победно звучали в его устах слова песни: «Mais, notre coeur, vous ne l'aurez jamais!»
[Закрыть] «Soldats dix-septieme».[131]131
«Солдаты 17 полка» (фр.). Ср: «„Особенно нравился Ильичу Монтегюз. Сын коммунара – Монтегюз был любимцем рабочих окраин. Правда, в его импровизированных песнях – всегда с яркой бытовой окраской – не было определенной какой-нибудь идеологии, но было много искреннего увлечения. Ильич часто напевал его привет 17 полку, отказавшемуся стрелять в стачечников: „Salut, salut a vous, soldats de 17-me“ („Привет, привет вам, солдаты 17 полка“)“ (там же).»Солдаты 17 полка" (фр.). Ср: "«Особенно нравился Ильичу Монтегюз. Сын коммунара – Монтегюз был любимцем рабочих окраин. Правда, в его импровизированных песнях – всегда с яркой бытовой окраской – не было определенной какой-нибудь идеологии, но было много искреннего увлечения. Ильич часто напевал его привет 17 полку, отказавшемуся стрелять в стачечников: „Salut, salut a vous, soldats de 17-me“ („Привет, привет вам, солдаты 17 полка“)» (там же).
[Закрыть]
Говорил быстро. Стенографисты плохо записывали. Может быть, впрочем, и не потому, что быстро, или не столько потому, а потому, что 1) стенографисты у нас были тогда плохие и 2) конструкция фраз была у него трудная.
В сборнике "Леф"[132]132
Имеется в виду специальный номер «Журнала Левого фронта искусств», посвященный языку Ленина. Понравившаяся Н.К. Крупской мысль развивалась в статье Б. Эйхенбаума «Основные стилевые тенденции в речи Ленина». См.: Леф. 1924 № 1(5). С. 57–70
[Закрыть] есть статья, в которой авторы, разбирая структуру речи Ильича, приходят к выводу, что конструкция речи (фраз) латинская.
Ильич мне как-то говорил, что он в свое время очень увлекался латинским языком.
Голос выразительный, но не монотонный. Особенно выразительны и в отношении модуляции были его "zwischenrufe".[133]133
Возгласы с места, реплики (нем.).
[Закрыть] Я их как сейчас слышу.
Речь простая была, не вычурная и не театральная, не было "естественной искусственности", «певучая» типа французской речи (как у Луначарского, например), не было и сухости, деревянности, монотонности типа английской – русская речь посредине между этими крайностями. И она была у Ильича такая – посредине – типичная русская речь. Она была эмоционально насыщена (Ильич, как все Ильичи вообще, очень эмоционален), но не театральна, не надумана; естественно эмоциональна. Модулирования не были штампованно однообразны и стереотипны.
Плавная и свободная. Слова и фразы подбирал свободно, не испытывая затруднений. Правда, он всегда очень тщательно готовился к выступлениям, но, готовясь, он обдумывал не фразы, а план речи, обдумывал содержание, мысли обдумывал.
Говорил всегда с увлечением – было ли то выступление или беседа. Бывало часто – он очень эмоционален был, – готовясь к выступлению, ходит по комнате и шепотком говорит – статью, например, которую готовится написать. На прогулке, бывало, идет молча, сосредоточенно. Тогда я тоже не говорю, даю ему уйти в себя. Затем начинал говорить подробно, обстоятельно и очень не любил вставных вопросов. После споров, дискуссий, когда возвращались домой, был часто сумрачен, молчалив, расстроен. Я никогда не расспрашивала – он сам всегда потом рассказывал – без вопросов.
На прогулках часто бывали случаи, когда какая-нибудь неожиданная реплика показывала, что, гуляя, он сосредоточенно и напряженно думал, обдумывал и т. д.
"Лезет на живописную гору, а думает совсем не о горе, а о меньшевиках[134]134
Слова «а о меньшевиках» и указания на источник этих воспоминаний добавлены в машинопись от руки.
[Закрыть]" (см.: «Воспоминания» Эссен-Зверь[135]135
Мария Моисеевна Эссен (1872–1956) – участница социал-демократического движения, в советское время – партийный деятель. В многочисленных мемуарах Н.К. Крупской она фигурирует под «кличками» Зверь, Зверка. В этом эпизоде речь идет о совместном проведении досуга в 1904 г. в Швейцарии: «Усаживаемся на самой высокой точке. Ландшафт беспредельный, неописуема красота красок <…> Я настраиваюсь на высокий стиль и уже готова начать декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича: он сидит, крепко задумавшись, и вдруг выпаливает: „А здорово гадят меньшевики!“» (ЭсСЕИ М.М. Встречи с Лениным накануне и в дни первой русской революции // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 3. М., 1989. С. 112–113).
[Закрыть]).
В этом же и беда была во время начала болезни. Когда врачи запретили чтение и вообще работу. Думаю, что это неправильно было. Ильич часто говорил мне и о своем критическом отношении к этому запрету: «Ведь они же (и я сам) не могут запретить мне думать». Он очень любил читать беллетристику. Чтение отвлекало бы от мыслей и перебивало бы их.[136]136
В рукописи вымарано особенно густо.
[Закрыть]
Потребность высказаться, выяснить у него была всегда очень выражена. Помню случай, давно еще, до ссылки, когда он как-то говорил мне, что нужно было устроить явку каких-то тт. и я предложила свою квартиру, не спросив «кто и что». Вспоминая об этом, как-то он сказал: Что меня удивило – это что ты не задала ни одного вопроса.[137]137
В рукописи вымарано особенно густо.
[Закрыть]
Случаев выпадения из памяти слов, фраз и оборотов или непонимания смысла и значения слов собеседника не было. Наоборот, необычайно быстро улавливал смысл и значение. Его записи – часто одним словом, одной фразой. Способности копировать речь и подражать звукам животных не было, насколько знаю. Не делал этого.
Дома, если какой-либо вопрос его сильно волновал, всегда говорил шепотком. Войну он ненавидел глубоко, например, – беды, которые она несет массам. Вообще он мягкий человек был. Вот эта формула Троцкого – ни мира, не войны. Как он боролся против нее, считая неправильной. А дома [шепотком?] «а вдруг?» – а вдруг все [же?].
Очень бодрый, настойчивый и выдержанный человек был. Оптимист.
В тюрьме был – сама выдержка и бодрость. Во время болезни был случай, когда в присутствии Ек<атерины> Ив<ановны>[138]138
В машинопи и публикации 1989 г. слова «в пристутствии Ек<атерины> Ив<ановны>» заменены на – «в присутствии медсестры».
[Закрыть] я ему говорила, что вот, мол, речь, знаешь, восстанавливается, только медленно. Смотри на это, как на временное пребывание в тюрьме. Ек. Ив. не поняла[139]139
В машинописи и публикации 1989 г. «Медсестра говорит…»
[Закрыть] – говорит: «Ну, какая же тюрьма, что Вы говорите, Надежда Константиновна?»
Ильич понял – после этого разговора он стал определенно больше себя держать в руках.
Любил напевать и насвистывать.
Писал ужасно быстро, с сокращениями. Читать его трудно. Писал с необыкновенной быстротой, много и охотно. К докладам всегда записывал мысль и план речи. Записывал на докладах мысли и речи докладчика и ораторов. В этих записях всегда все основное было схвачено, никогда не пропущено.
Почерк становился более четким, когда писал что-либо (в письмах, например), что его особенно интересовало и волновало.
Письмо было связано и логически последовательно. Пропуск[140]140
В публикации 1989 г. «Пропуск» заменен на «Сокращения».
[Закрыть] букв (гласных часто) и слогов практиковал очень часто, в целях ускорения письма, так же как и недопись слова. Описки – нет, возможно, и были, но не часто.
Рукописи писал всегда сразу набело. Помарок очень мало. Копировать чужой почерк никогда не пробовал.[141]141
Так в машинописи. В рукописи соответствующий фрагмент настолько густо вымаран, что невозможно разобрать.
[Закрыть]
Преобладания устной или письменной речи не было. По-моему, и та, и другая были развиты гармонично.[142]142
В публикации 1989 г.: «сильно развиты».
[Закрыть] Легко и свободно и писал, и говорил.
Статистические таблицы, цифры, выписки писал всегда необычайно четко, с особой старательностью, – это "образцы каллиграфии". Выписывал их охотно, всегда и цифрами, и кривыми, и диаграммами, но никогда не диаграммами изобразительными (в виде рисунков). Так одна статья (1912–1913 г.) в полном собрании сочинений фигурирует как его статья и к ней диаграмма с рисунками. Это не его статья и диаграмма. Это мои. И диаграмма с рисунком – одно из доказательств.[143]143
Имеется в виду статья «Сила рабочих партий в европейских парламентах» (1912), помещенная во второе и третье издание ленинского собрания сочинений (см.: ЛЕИИИ В.И. Собр. соч. Т. 15. М., 1930. С. 512–517). Из последующих изданий эта работа исключена.
[Закрыть]
Статистическую графику использовал широко, чертил сам и очень четко.
Никак и никогда ничего не рисовал.
Читал чрезвычайно быстро. Беллетристику читал всегда медленнее, чем специальную литературу.
Читал про себя. Вслух ни я ему, ни он мне никогда ничего не читали, в заводе этого у нас не было: это же сильно замедляет.
Шепотом при чтении иногда говорил, что думал в связи с чтением.
Вдаль видел [нрзб. ] хорошо. Они с мамой (моей) часто соревновались в этом деле (она дальнозоркая, он нет). Но у него ведь, вы знаете, глаза были разные.
Глазомер у него был хороший – стрелял хорошо и в городки играл недурно.
Цвета и оттенки различал очень хорошо и правильно. В сумерки? Наверное видел хорошо. Галлюцинаций, иллюзий, неузнаваний и т. д. не было.
Зрительная память прекрасная. Лица, страницы, строчки запоминал очень хорошо. Хорошо удерживал в памяти и надолго виденное и подробности виденного. Яркие или тусклые тона любил? Ужасно любил красоту, красоты природы.[144]144
В машинописи и публикации 1989 г. исправлено на «Ужасно любил природу».
[Закрыть] Любил горы, лес и закаты солнца. Очень ценил и любил сочетания красок, любил цветы [а?] и оттенки зелени. На свою одежду обращал внимания мало. Думаю, что цвет его галстука был ему безразличен. Да и к галстуку относился как к неудобной необходимости, но красиво одетых любил, когда кто-нибудь красиво одет.
Хорошо слышал на оба уха. Хорошо слышал шепотную речь. Ориентировался в незнакомой местности хорошо. Расстояния и направления по слуху тоже определял хорошо. (прогулки – мне всегда звуки казались значительно ближе, чем это оказывалось в действительности).
Высокие или низкие тона лучше? Не знаю, думаю, одинаково хорошо слышал. Непонимания смысла слышанного, иллюзий, галлюцинаций – не было.
Очень хорошо запоминал и надолго[145]145
В машинописи и публикации 1989 г. исправлено на «очень хорошо».
[Закрыть] удерживал в памяти слышанное. Передавал всегда точно, уверенно и свободно. Думаю, что зрительная и слуховая память у него были приблизительно равны по степени развития.
Во время подготовки к выступлениям и вообще занимаясь, любил подчеркивания, пометки, выписки и конспекты и прибегал к ним часто и много. Они часто были коротки и выразительны. Но во время чтения шепотком говорил лишь по поводу читаемого. Шепотком говорил свою статью. Слушать, как другой читает, – этого у нас не было в заводе.
Никогда ни о каких своих сновидениях не рассказывал.
Очень любил слушать рассказ. Слушал серьезно, внимательно, охотно. Есть воспоминание группы рабочих, посетивших его после болезни. Они пишут, что Ильич говорил с ними. В действительности он только слушал.
Очень любил слушать музыку. Но страшно уставал при этом. Слушал серьезно. Очень любил Вагнера. Как правило, уходил после первого действия как больной.
Шуму вообще не любил (я говорю не о шуме людной улицы, толпы, большого города). Но вот в квартире не любил шуму. Не любил слышать других. Н<адежду> К<онстантиновну> просил, например, изолировать опилками стену, отделяющую его комнату от комнаты М<арии> И<льиничны>, где стоял рояль и иногда происходило пение и музыка.[146]146
Подчеркнутое вписано сверху.
[Закрыть]
Музыкален. Муз<ыкальная> память хорошая. Запоминал хорошо, но не то чтобы очень быстро. Больше всего любил скрипку. Любил пианино. Абс<олютный> слух? Не знаю. Насчет аккорда тоже не знаю. Ритм? Ноты? Мог ли читать их? Не знаю.
Оперу любил больше балета.
Любил сонату «Патетическую» и "Аппассионату".
Любил песню тореадора. Охотно ходил в Париже в концерты. Но всего этого было мало в нашей жизни. Театр очень любил – всегда это производило на него сильное впечатление. В Швейцарии мы ходили с ним на "Живой труп".
Ориентировка в пространстве хорошая.
Высоты не боялся – в горах ходил "по самому краю". Быструю езду любил.
Морской болезнью не страдал.
Барометрическое давление, погода? Во время болезни это было очень заметно (влияние погоды). До болезни? Не знаю.
Под разговор писать не мог (не любил), нужна была тишина абсолютная.
Довольно покорно ел все, что дадут. Некоторое время ели каждый день конину.[147]147
Это предложение вписано сверху вместо густо зачеркнутого: «Получали каждый день [далее – неразборчиво]».
[Закрыть] Они с Иннокентием[148]148
Дубровинский Иосиф Федорович (1877–1913; псевдонимы: Иннокентий, Инок и др.) – один из активистов социал-демократического движения, член ЦК РСДРП, многократно арестовывался, скончался в ссылке.
[Закрыть] находили, что очень вкусно.
В молодости и в тюрьме страдал катаром желудка и кишок. Часто потом спрашивал, перейдя на домашний стол, исправивший эти катары: "А мне можно это есть?" Перец и горчицу любил. Не мог есть земляники (идиосинкразия). Припухали [нрзб.: зубы? десны?].
С наслаждением ел простоквашу. Насчет вкуса и запаха вообще было слабо.[149]149
Вместо этого предложения в машинописи и публикации 1989 г.: «Вкус и обоняние вообще были слабо развиты».
[Закрыть] Запахи он различал, конечно, но никакой склонности и к ним вообще, и к особым не было.
В комнате не выносил садовых цветов. Но любил в комнате полевые цветы и зелень. Очень любил весенние запахи. Садовых цветов и особенно с сильным запахом избегал.
Помню, я его заставала за таким занятием – подливал в 1922 г. теплую воду в кувшин, в который мы поставили ветки с набухшими почками (весной дело было).
Оптимист. В Сибири и во Франции он был вообще гораздо нервнее. Страдал страшными бессонницами. Утра у него всегда были плохие, поздно засыпал и плохо спал. В Швейцарии очень помогла размеренность швейцарской жизни, а во Франции мы жили шиворот-навыворот. Поздние разговоры и споры до ночи (в Сибири и за границей). В Сибири одно время перед концом ссылки страшно волновался, что могут продлить, – был тогда особенно нервный и раздражительный. Даже исхудал.
В Сибири был вообще очень раздражительный. Меланхолии, апатии не было. Угрюмость и мрачность… смены настроения всегда вообще имели явную причину и были адекватны. Очень нервировала его склока заграничная, ссоры и споры с Плехановым и с впередовцами.[150]150
Впередовцы – члены небольшой «партийно-издательской» группы «Вперед», зарегистрированной в январе 1910 г. ЦК РСДРП, но почти сразу же вызвавшей обвинения большевистской фракции в отзовизме, богостроительстве и других грехах. Среди «впередовцев» были М. Горький, А. Луначарский и др.
[Закрыть]
Вообще очень эмоционален. Все переживания были эмоциональны.
Обычное, преобладающее настроение – напряженная сосредоточенность.
Уже будучи больным, посмеивался над предписаниями врачей по рабочему режиму: «Ну вот они там придумывают… Они же не могут запретить мне думать».
Утра вообще были плохие, трудные [нрзб.]. Засыпал плохо – мешало обдумывание. Это не была бессонница в обычном смысле.
В домашней жизни – ровный. В политической – всегда возбужденный.
Веселый и шутливый.
Частой смены настроения не было. Вообще все смены всегда были обоснованны. Очень хорошо владел собой.
В воспоминаниях «Зверь» есть рассказ о том, как Ильич, сидя на горе и любуясь видом, вдруг заявил: «И всегда они везде пакостят, гадят». Кто гадит, где? Оказалось, речь шла о меньшевиках.
Настроение одно, оно как жирная линия всегда была видна, чувствовалась, а оболочка разная – мог шутить и смеяться с ребятами и в то же время по глазам видно, что [нрзб.].
Когда говорил, спорил, если по тем или иным причинам не надо было сдерживаться, всегда остро ставил вопросы, заострял их, «не взирая на лица».
В беседах с людьми, которых растил, был очень тактичен.
Впечатлителен. Реагировал очень сильно. В Брюсселе после столкновения с Плехановым немедленно сел писать ядовитые замечания на ядовитые замечания Плеханова, несмотря на уговоры пойти гулять: "Пойдем собор смотреть".
Бледнел, когда волновался. В 1906 г. во время выступления в доме Паниной[151]151
Панина Софья Владимировна (1871–1957) – графиня, меценатка, один из лидеров партии кадетов. На ее средства в 1903 году в Петербурге был построен так называемый Народный дом, в котором для рабочих устраивались концерты, спектакли, собрания. В феврале 1906 года В.И. Ленин выступал на митинге в Народном доме Паниной с критикой Государственной думы и разоблачением политики кадетов.
[Закрыть] в Л<енинграде> стоял белый, заразил настроением (1000 человек). Порвали красные рубашки на знамена.
Страстность захватывающая речи – она чувствовалась даже, когда говорил внешне спокойно.
Перед всяким выступлением очень волновался – сосредоточен, неразговорчив, уклонялся от разговоров на другие темы, по лицу видно, что волнуется, продумывает. Обязательно писал план речи.
Был у него нервный смешок. Столкновения с близкими людьми переживал сильно. После разрыва с Плехановым – совершенно больной. Когда волновался – очень раздражителен.
Очень сильно было выражено стремление углубленно, по-исследовательски подходить к вопросам.
В Шуше, например, крестьянин 2 часа рассказывал ему, как он поссорился со своими за то, что те не напоили[152]152
В публикации 1989 г. «не напоили» заменено на «не угостили».
[Закрыть] его на свадьбе. Ильич расспрашивал необычайно серьезно,[153]153
В публикации 1989 г. заменено на «внимательно».
[Закрыть] стараясь познакомиться с бытом и жизнью.
Всегда органическая какая-то связь с жизнью. Активно сознавал близость к обществу и природе.
Колоссальная сосредоточенность.
Самокритичен – очень строго относился к себе. Но копанье и мучительный самоанализ в душе – ненавидел.
Когда очень волновался, брал словарь (напр<имер>, Макарова[154]154
Имеется в виду «Полный русско-французский словарь» (Ч. 1–2. СПб., 1867), составленный известным русским лексикографом, писателем, музыкантом Николаем Петровичем Макаровым (1810–1890) и выдержавший множество изданий (исправленных и дополненных). В кремлевской библиотеке В.И. Ленина было три издания словаря Макарова (см.: ЛЕВАШОВ Е.А., Петушков В.П. Ленин и словари. Л., 1975).
[Закрыть]) и мог часами его читать. Наше знакомство состоялось в связи с немецким языком. Я подрабатывала переводами. Была у Ильича во время болезни его и [дважды? Даже????] переспросила его по поводу перевода двух мест в тексте.
В редкие минуты пел [нрзб. ] – выучил домработницу [нрзб.].
Был боевой человек.
В Женеву приехал – грустил первое время – «как в могилу ложиться приехал» [нрзб. ] разозлился.
Адоратскому[155]155
Адоратский Владимир Викторович (1878–1945) – участник революционного движения, соратник Ленина, историк; возглавлял Институт Маркса, Энгельса, Ленина, редактировал сочинения Ленина.
[Закрыть] до деталей рассказывал, как будет выглядеть революция.[156]156
В публикации 1989 г. вписано: «социалистическая революция».
[Закрыть]
Иногда напишешь по его поручению – в Америку, например, а он в тот же день спрашивает: написала ли… а что они ответили?
Властный человек и волевой.
Если слушал музыку, то на следующий день чувствовал себя плохо. Обычно уходил после I действия.
Видела раз, как они чуть не подрались с Богдановым,[157]157
Богданов Александр Александрович (наст. фамилия Малиновский; 1873–1928) – философ, писатель, деятель революционного движения; соратник Ленина по работе в большевистской фракции РСДРП, после – объект его ожесточенной критики.
[Закрыть] схватились за палки и озверело смотрят друг на друга (в особенности Ильич).
Вообще был горячка.
Азарт на охоте – ползанье за утками на четвереньках. Зряшнего риска – ради риска – нет. В воду бросался первый. Ни пугливости, ни боязливости.
Смел и отважен.
Часть III
Материалы из архива Г.И. Полякова
Владимир Маяковский
Предварительные заметкиРешение собирать характерологические материалы о Маяковском было принято почти сразу после смерти поэта. Уже 21 апреля 1930 года Институт мозга обратился «ко всем близким и знакомым поэта с просьбой предоставить в его распоряжение все сведения, характеризующие В. Маяковского, а также соответствующие материалы: фото в различные периоды жизни, автографы, рисунки Маяковского, личные письма, записки и другие документы».[158]158
Литературная газета. 1930. 21 апреля. № 16 (53). С. 2.
[Закрыть]
Судя по упоминанию в очерке фотографий, хранящихся в архиве Института, и по анализу писем Маяковского к родным, это обращение возымело действие. Однако основная часть исследования пришлась, по-видимому, на более поздний срок. Ранняя из сохранившихся «бесед» датирована 1933 годом. Отчет о работе Института мозга за 1934 год указывал, что «характерологический анализ В.В. Маяковского» в 1934 году должен быть закончен.[159]159
ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 1625. Л. 5.
[Закрыть] В июле 1935-го, отчитываясь перед квалификационной комиссией, Г.И. Поляков указывает «Характерологический очерк В. Маяковского» в списке своих научных трудов, оговорив, что материал хоть и подготовлен к печати, но находится еще в рукописи.[160]160
Там же. Д. 2940. Л. 3.
[Закрыть] Возможно, данные, занесенные в отчеты, несколько приукрашивали действительность. Доработка очерка продолжалась и в дальнейшем: последние из имеющихся в «деле» «бесед» проводились в ноябре 1936 года.
К сбору материала для характерологического очерка о Маяковском "приложил руку" не один Г.И. Поляков. Работали как минимум трое. В отчете Института мозга за 1934 год в качестве авторов «Характерологического анализа В.В. Маяковского» названы двое – Григорий Израилевич Поляков и Владимир Мартынович Василенко.[161]161
ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 1625. Л. 5.
[Закрыть] Имя третьего соавтора, Н.Г. Егорова, фигурирует на листе с записью «беседы» с А.Г. Бромбергом. Это, по-видимому, означает, что именно он проводил данную «беседу» (кстати, запись этой «беседы» резко отличается по стилистике от других «бесед», имеющихся в «деле»). Н.Г. Егоров (род. 1884) в документах Института мозга за 1933–1934 годы фигурирует как научный сотрудник Пантеона, а В.М. Василенко (род. 1892) – как его заведующий. В соответствующих анкетных рубриках отмечено, что они не медики, не психологи, а литераторы с большим стажем. В качестве их второго места работы указана газета «Известия».[162]162
Там же. Д. 1186. Л. 3.
[Закрыть]
Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют точно установить долю участия каждого в работе по сбору и осмыслению информации, а также в работе по литературному оформлению текста. По-видимому, исследование являлось групповым, но Поляков играл лидирующую, руководящую роль. По крайней мере под "Характерологическим очерком II" стоит фамилия Полякова.
Всего в «деле» шесть «бесед». Дважды (в 1933 году и в 1936-м) был интервьюирован Осип Максимович Брик (1888–1945),[163]163
О нем см.: Катанян В.В. Лиля Брик, Владимир Маяковский и другие мужчины. М., 1988. С. 36–39; Светликова И. «Губернатор захваченных территорий» // Новое литературное обозрение. 2000. № 41 (1). С. 99–107.
[Закрыть] близкий кругу футуристов литератор и теоретик культуры, взявший на себя роль издателя ранних произведений Маяковского, и один раз (тоже в 1936-м) – Лиля Юрьевна Брик (урожд. Каган Лия Урьевна; 1891–1978), возлюбленная поэта и его «муза». Маяковский познакомился с семьей Бриков в июле 1915 года. Тогда же зародилось и чувство к Л.Ю. Брик. С тех пор «жизнь Маяковского и Бриков начала сливаться и в литературе, и в быту».[164]164
Янгфельд Б. К истории отношений В.В. Маяковского и Л.Ю. Брик // Янгфельд Б.Любовь – это сердце всего. В.В. Маяковский и Л.Ю. Брик: Переписка 1915 1930. М., 1991. С. 16 и др.
[Закрыть] На протяжении пятнадцати лет, вплоть до самоубийства в 1930 году, Маяковский и Брики были, по сути, одной семьей. Очевидно, что из окружения Маяковского Брики были самыми сведущими, самыми знающими его людьми. Не исключено, что «бесед» с Бриками было гораздо больше, но сохранилось лишь три.
В «деле» имеются «беседы» с собратьями Маяковского по писательскому ремеслу – поэтом Николаем Николаевичем Асеевым (1889–1963) и прозаиком Львом Абрамовичем Кассилем (1905–1970). Оба входили в возглавляемую Маяковским литературную группу Левый фронт искусств (Леф), оба позднее вслед за Маяковским перешли в Реф (Революционный фронт искусств). Правда, стаж их знакомства с поэтом был различен. Асеев был давним другом, Кассиль – скорее приятелем, хорошим знакомым.
Асеев познакомился с Маяковским в 1913 году. «Со времени встречи с ним, – писал он спустя годы, – изменилась вся моя судьба. Он стал одним из самых близких мне людей. <… > Наши взаимоотношения стали не только знакомством, но и содружеством по работе…»[165]165
Николай Асеев. К творческой истории поэмы «Маяковский начинается» / Вст. ст. и публ. А.М. Крюковой // Из истории советской литературы 1920 1930-х годов. Новые материалы и исследования (Литературное наследство. Т. 93). М., 1983. С. 438.
[Закрыть] Дружба продолжалась почти до смерти Маяковского, но в 1930 году отношения были омрачены крупной ссорой, травмировавшей обоих. Конфликт произошел из-за того, что Маяковский вступил в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) «без предварительной договоренности с остальными участниками его содружества». Н.Н. Асеев вспоминал, что «все бывшие сотрудники Лефа… взбунтовались против его единоличных действий, решив дать понять Маяковскому, что они не одобряют… вступления его без товарищей в РАПП. <… > В последнее время нам казалось, что Маяковский ведет себя заносчиво, ни с кем из товарищей не советуется, действует деспотически».[166]166
Асеев Н.Н. Воспоминания о Маяковском // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 395–397.
[Закрыть]
Примирить Асеева с Маяковским удалось лишь за несколько дней до самоубийства последнего. "11 апреля я с утра до вечера висел на телефоне и звонил то одному, то другому… – вспоминал близкий знакомый Маяковского Л.А. Гринкруг. – Маяковский говорил: «Если Коля позвонит, я немедленно помирюсь и приглашу его к себе». Когда я об этом говорил Асееву, тот ответил, что «пусть Володя позвонит», – если Володя позвонит, он тотчас же приедет. И это продолжалось целый день. Наконец, к семи часам вечера, я сказал Маяковскому, что мне надоело звонить по телефону: «Будь ты выше, позвони Коле и позови к себе». Асеев пришел, и вечером мы <…> Играли в покер. Маяковский играл небрежно, нервничал, был тихий, непохожий на себя".[167]167
Янгфельд Б. Любовь – это сердце всего. В.В. Маяковский и Л.Ю. Брик: Переписка 1915 1930. М., 1991. С. 268.
[Закрыть] Возможно, что, несмотря на примирение, у Асеева осталось некоторое чувство вины перед Маяковским. После смерти «великого друга» Асеев отдал немало сил делу увековечения его памяти. Он писал стихи и мемуарные статьи о Маяковском, издавал его сочинения, анализировал творчество, яростно защищал от критики. Многие годы Асеев работал над монументальной поэмой «Маяковский начинается» (1940), за которую в 1941 году удостоился даже Сталинской премии I степени. Асеев был одним из тех, кто предпочитал винить в смерти Маяковского его идейных и литературных противников или даже просто неких «врагов»: «Ты нажим гашетки нажал не сам, / То чужая рука – твою вела».[168]168
См.: Николай Асеев. К творческой истории поэмы «Маяковский начинается» / Вст. ст. и публ. А.М. Крюковой // Из истории советской литературы 1920 1930-х годов. Новые материалы и исследования (Литературное наследство. Т. 93). М., 1983. С. 442.
[Закрыть]
В незаконченной "Поэме о ГПУ" он предлагал справедливым и прозорливым сотрудникам этого учреждения незамедлительно разобраться с убийцами Маяковского: "Расследовать черное дело, / как тысячи черных дел". Впрочем, у сотрудников Института мозга, интервьюировавших Асеева, эта точка зрения на смерть поэта не нашла поддержки…
Масштабы деятельности Л.А. Кассиля по увековечению памяти Маяковского были не столь велики. Он не так много общался с Маяковским, но и ему было что вспомнить. Его книга "Маяковский – сам" (М. – Л., 1940), ориентированная на читателя-подростка, и мемуарный очерк «На капитанском мостике»[169]169
Кассиль Л. На капитанском мостике // Альманах с Маяковским. М., 1934. С. 251–256.
[Закрыть] имели резонанс и пользовались популярностью – прежде всего потому, что патетика была разбавлена в них изрядной долей юмора.
Имеется также «беседа» с Артемием Григорьевичем Бромбергом (1903–1966),[170]170
Дата смерти сообщена М.А. Немировой и Е.И. Погорельской.
[Закрыть] проведенная, как уже говорилось, Н.Г. Егоровым. Знакомство А.Г. Бромберга с Маяковским произошло только в начале 1930 года – в связи с организацией персональной выставки «Двадцать лет работы». А.Г. Бромберг был сотрудником Государственного литературного музея; он помогал Маяковскому в работе над экспозицией, водил по выставке экскурсии, после стал активным участником молодежной «Бригады Маяковского», о чем написал в воспоминаниях.[171]171
Бромберг А.Г. Выставка «Двадцать лет работы» // Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 546–574.
[Закрыть]
Из того, что в «деле» сохранились лишь «беседы» с Асеевым, Кассилем, Бромбергом и Бриками, отнюдь не следует, что только ими был ограничен круг интервьюированных. Нам кажется, что к этому перечню опрошенных следует добавить как минимум еще двух друзей-литераторов – поэта-футуриста Василия Васильевича Каменского (1884–1961) и писателя Льва Вениаминовича Никулина (1891–1967). Оба они в 1930-е годы напечатали мемуары о Маяковском, к которым авторы публикуемого очерка постоянно обращаются. Но ряд приводимых в очерке сведений в мемуарах отсутствует. Кроме того, слова Каменского и Никулина порой вводятся в текст оборотами типа: NN «подтверждает», «передает», «рассказывает», «сообщает», «свидетельствует» и т. п. Подобная форма подачи материала, на наш взгляд, косвенно указывает на то, что информация получена устным путем – во время «беседы».
Если о «беседах» с Каменским и Никулиным можно только высказывать предположения, то о проводимых «беседах» с родными поэта (прежде всего – с его сестрой Людмилой Владимировной Маяковской) говорится в тексте очерка недвусмысленно. Кроме того, дважды цитируются слова Ксении Михайловны Синяковой (1900–1985), жены Н.Н. Асеева.
В очерке нередко сообщается о сведениях, полученных от "школьного товарища" Маяковского. Эти сведения касаются прежде всего материального положения семьи поэта, его образа жизни в первые годы после приезда из Грузии в Москву и т. п. Фамилия "школьного товарища" не названа, но можно предположить, что им был Сергей Сергеевич Медведев (1891–1970), впоследствии ставший известным химиком, академиком АН СССР (1958 ). В период дружбы с Маяковским он учился в Третьей московской гимназии, увлекался чтением запрещенной литературы и занимался революционной пропагандой. «Моя сестра и старшая сестра Маяковского, Людмила Владимировна, были однокурсницами и подругами по Художественно-промышленному строгановскому училищу. Летом 1906 года, когда Маяковские переехали в Москву, мы познакомились через сестер семьями. Кроме нас, знакомых у Маяковских в Москве тогда почти не было, и в первое время я был единственным приятелем Володи… – вспоминал С.С. Медведев. – Я не могу сказать, что мы были с ним очень близки: я учился в другой гимназии, в шестом классе, был на два класса впереди его, но мы с ним сошлись и сдружились, поскольку наши интересы совпадали».[172]172
Медведев С.С. Из воспоминаний //Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 68–69.
[Закрыть] Именно Медведев привлек Маяковского к участию в издании рукописного нелегального журнала «Порыв», выпускавшегося учениками Третьей гимназии (Маяковский учился в Пятой гимназии), и к работе в революционных кружках.[173]173
Там же. С. 69–72.
[Закрыть]
В публикуемых материалах фигурируют в качестве информаторов также некие лица, обозначенные буквенными кодами – "Б", «В», "С". Так как «ключа-дешифратора» нет, то приходится устанавливать фамилии информаторов по контексту и содержанию высказываний. Очевидно, что литерой "Б" обозначен упоминавшийся ранее А.Г. Бромберг ("Тов. Б." ведет речь о подготовке выставки «Двадцать лет работы»). "Тов. С." описывает болезненное состояние Маяковского во время его последнего публичного выступления в Институте народного хозяйства им. Плеханова 9 апреля 1930 года. На этом вечере, принесшем Маяковскому горечь разочарования (аудитория вела себя враждебно), был секретарем и вел протокол заседания Виктор Иванович Славинский (1906–1951), фотокорреспондент, член «Бригады Маяковского». Сохранилась стенограмма его воспоминаний «Последнее выступление Владимира Владимировича Маяковского».[174]174
СлавинскиЙ В.И. Последнее выступление Владимира Владимировича Маяковского //Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963. С. 602–614, 684.
[Закрыть] Скорее всего, именно В.И. Славинский являлся тем самым «тов. С», слова которого воспроизведены в публикуемом документе. Впрочем, на вечере 9 апреля присутствовал также и Павел Ильич Лавут (1898–1979), устроитель публичных выступлений Маяковского и его поездок по стране.[175]175
См.: П.И. Лавут. Маяковский едет по Союзу. М., 1963.
[Закрыть]
Вычислить информанта "В" гораздо труднее: с его слов рисуется внешний облик Маяковского в канун Первой мировой войны. Литерой "В" мог быть обозначен, к примеру, тот же Василий Каменский, познакомившийся с Маяковским в 1913 году, или любой другой, близко знавший и просто изредка встречавший поэта в период его футуристической юности.
Авторы очерка о Маяковском использовали не только сведения, полученные из устных бесед. В ткань повествования введены фрагменты мемуаров и критических статей, которых к середине 1930-х было уже опубликовано немало. К сожалению, все источники цитат нам не удалось установить.
Маяковский являлся излюбленной фигурой советской критики и советского литературоведения. Книг и статей о нем написано во много раз больше, чем о Белом и Багрицком вместе взятых. Десятилетия пристального внимания к Маяковскому принесли свои плоды. Досконально изученной оказалась биография поэта, подробно анализировалось его творчество. Однако преобладающая часть работ о Маяковском имела существенный изъян – жесткую идеологическую запрограммированность. Не вполне свободна от идеологических штампов и биографическая часть публикуемого очерка – он открывается словами Сталина о том, что "Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи".
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?