Текст книги "Давай любить друг друга"

Морган Монкомбл
Давай любить друг друга

Моей маме

Пролог
Годом ранее
Виолетта

Я красотка. Я красотка. Я кра…

– Ай!

Я бросаю утюжок на пол, освобождая обожженную руку, и подпрыгиваю, чтобы он не упал мне на ноги. Ну и дура же! Осторожно поднимаю его, держа обожженный палец во рту. Что я там говорила? А, точно, что я красотка, хотя зеркало мне этого не показывает.

В последний раз провожу утюжком по пряди светлых волос и не забываю сперва его выключить и лишь потом положить. Я только сюда переехала, и, пожалуй, стоит немножко подождать и пока не устраивать пожар. Я пропускаю волосы сквозь пальцы, чтобы придать им более естественный вид, и снова бросаю взгляд в зеркало.

В этот новогодний вечер «красотка» – это не совсем про меня, ну да и ладно. Переживем. Все лучше, чем то, как я выглядела в начале недели, когда жутко болела. Проклятый грипп!

Мажу губы прозрачным блеском, одновременно пытаясь обуть туфли на каблуках. Я, как и всегда, опаздываю. А ведь, чтобы этого избежать, я специально начала собираться за два часа. Похоже, в моих силах совершить невозможное.

Мои зеленые шорты с пайетками валяются на диване, я хватаю их и надеваю, не зацепив колготки. Первая трудность успешно преодолена! Отряхнув белую рубашку и натянув короткий черный блейзер, я окидываю взглядом квартиру.

– Я ничего не забыла?

Кажется, нет. Запихиваю телефон и ключи в клатч и захлопываю дверь. Вторая трудность – готово! В сумочке вибрирует телефон: это моя новая подруга Зои. Я отвечаю и одновременно нажимаю кнопку лифта.

– Алло!

– Привет, это я. Все хорошо?

– Все супер, а у тебя?

Лифт был на последнем этаже и теперь медленно спускается. Я проклинаю его. Зои меня убьет: она ненавидит, когда кто-то опаздывает.

– Пожалуйста, не говори мне, что ты задерживаешься.

– Я? Вовсе нет, – вру я, нажимая на кнопку как безумная, будто это заставит лифт ехать быстрее.

– Уверена?

Кажется, она что-то подозревает. Мне даже страшно от того, что двери лифта откроются и внутри я увижу, как Зои показывает на меня пальцем и выносит приговор: «Лгунья!»

– Сказала же! Вы где?

– Рядом с баром «У Клэр».

– Ты меня не видишь? – спрашиваю я притворно-удивленно.

– Э… нет.

Знаю, она не верит мне. Я хоть и не особо сильна в математике, но все просчитала. Если потороплюсь, то смогу добраться минут за пятнадцать. Пешком. К счастью, я додумалась взять перцовый балончик: отец отказывался отпускать меня из департамента Юра́, пока я не куплю дюжину таких. Он никогда не доверял Парижу. Будто все извращенцы страны собрались в этом городе…

– Ты слепая, что ли? Я тебя вижу! Я даже машу тебе! – Лифт издает «динь», я закашливаюсь, скрывая это, и захожу в кабину. – В общем, знаешь что? Не парься, я сейчас приду к тебе.

– Окей.

Я знаю, что Зои меня убьет. Пусть мы и знакомы лишь с сентября, я уже выяснила, что она крайне раскрепощенная девушка и не ходит вокруг да около. В нашу вторую встречу она показала мне свою грудь в туалете ЭСМОД – Высшей школы искусств и технологий моды – и спросила, не кажется ли мне, что она какого-то подозрительного размера. Мне даже пришлось потрогать ее. Дважды.

Я кладу трубку, и двери начинают закрываться, но вдруг чья-то сильная рука останавливает лифт и не дает ему закрыться. Внутрь заходит мужчина и, вежливо поздоровавшись, становится передо мной. Лифт едет медленно, и мне неловко из-за наступившей тишины. Может, завязать разговор? Я неплохой собеседник, во всяком случае до тех пор, пока отец не напоминает мне, что не стоит болтать о пингвинах (к этому мы еще вернемся). В конце концов, я ведь совсем недавно сюда переехала, и, наверное, было бы хорошо подружиться с соседями.

Но он стоит ко мне спиной, и потому я молчу. Он явно спешит ну или просто козел.

Неожиданная легкая тряска заставляет меня пошатнуться. Я хватаюсь за правую стенку, а мой сосед медленно разводит руки. Лифт содрогается и вдруг останавливается. Я не двигаюсь: боюсь, что-то задела. Знаю себя – это вполне возможно.

Я стою в оцепенении еще пару секунд, и информация успевает дойти до моего мозга. Мы остановились. Мы остановились! Как только я осознаю серьезность ситуации, мои глаза расширяются, и я нервно сглатываю. Дыши, Виолетта. Дыши! Сейчас не время и не место для панической атаки. Пока я в Париже, их ни разу не случалось, и я не собираюсь к ним возвращаться. Изо всех сил пытаюсь контролировать свое дыхание, пока мужчина, ворча, нажимает на кнопку аварийного вызова.

– Что происходит?

В этом вся я – спросить, что происходит, когда ответ очевиден. Но мне нужно его услышать, мне нужно услышать голос – не свой, а чей-то еще. Мне нужно понимать, что я не одна.

«Не паникуй, Виолетта, не паникуй!»

– Мы застряли?

Теперь официально: я паникую. Черт! Я наблюдаю за тем, как он пытается открыть двери руками. Он силится, силится, у него получается – и вдруг он все бросает.

– Мы в пролете между этажами, – бормочет он.

– О боже!

Я прижимаюсь к задней стенке кабины, положив руку на грудь, считаю свои вдохи, но быстро понимаю, что путаюсь в цифрах. В последней надежде я пытаюсь перехватить его взгляд. Мне хочется, чтобы мужчина успокоил меня, чтобы он сказал, что такое происходит постоянно и что обычно все очень быстро приходит в норму. Но он смотрит только в телефон – наверняка ищет решение.

– Не… не говорите мне, что… что мы так и останемся здесь…

– Успокойтесь, я пожарный, – говорит он, даже не поднимая на меня глаз.

– И как это должно меня успокоить? Пожарный вы или нет, но сейчас вы вместе со мной в этом проклятом лифте, поэтому я не понимаю, как эта информация должна помочь мне успокоиться!

Впервые с того момента, как он зашел в лифт, он смотрит на меня. Первое, о чем я думаю? «Бог существует». А иначе кто создал такой синий оттенок – невероятная смесь лазурного и лазуритового. Темно-синий, как летняя беззвездная ночь. Эти глаза… Я полюбила их с первого взгляда.

Они смотрят на меня терпеливо и серьезно. Как будто такая ситуация для него привычна. И все же я вижу в них проблеск скептицизма.

– Я советую вам успокоиться, потому что знаю, что поддаваться панике бессмысленно.

Но мое сердце не перестает колотиться. В горле ком, давят стены. Лифт слишком маленький. Мне жарко, мне чересчур жарко…

– У меня клаустрофобия… – объясняю я.

– Глубоко вдохните и выдохните через нос, раз десять.

Я подчиняюсь, глотая слезы безысходности. Ненавижу себя в таком состоянии. Подумать только, мне удавалось не плакать! Уж что-что, а оставаться спокойной в этой ситуации – точно не про меня. То, что сейчас происходит, – один из моих худших кошмаров.

– Думайте только о хорошем, это должно сработать. И не паникуйте, все будет хорошо.

– Легко сказать, мистер Успокойтесь-я-пожарный, – бормочу я.

Даже не поморщившись в ответ на мое саркастическое замечание, он подходит к задней стенке кабины, садится, прислонившись к ней, и вытягивает ноги. Я делаю то, что он сказал, и хожу кругами. Не знаю, как ему удается оставаться спокойным в такой момент. Потом вспоминаю: он же пожарный. Ему известно и худшее.

Мне кажется, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Я стараюсь дышать носом, кружась по узкой кабине. Думай только о хорошем, Виолетта! Хо! Ро! Шем! О коте, который шарахается при виде огурца? О бабуле, которая читает рэп? О коллекции осень-зима от Валентино? Видимо, все это недостаточно хорошо. Очевидно, я только еще сильнее нервничаю. И нечаянно наступаю на ногу соседа.

– Ой, извините! – восклицаю я, когда он вскрикивает от боли.

– Ради всего святого, просто сядьте и замрите.

Мне не нравится, как он говорит со мной, пусть он и делает это очень тихо, будто боится кого-то разбудить. Но я ставлю себя на его место: в новогодний вечер он застрял в лифте с какой-то чокнутой клаустрофобкой. Побунтовав пару секунд, я сажусь рядом с ним.

Он закрывает глаза и откидывает назад голову. Я пользуюсь случаем и краем глаза рассматриваю его. И это, как ни странно, меня успокаивает. Он неплох. Даже симпатичный. У этого пожарного волосы цвета кофе, короткие на висках и длиннее наверху, челюсть, которая сжимается и разжимается, как жабры у рыбы, и ослепляющие меня глаза.

Я хмурюсь, замечая странное пятно на его шее. Сначала мне кажется, что это родимое пятно, но потом я понимаю, что оно исчезает под курткой и доходит до самой его челюсти. Кожа там более розовая, более яркая. Раненая. Я перестаю смотреть, потому что это грубо, пусть он меня и не видит.

– Расскажите мне о худшей операции, в которой вы участвовали.

Я не раздумываю – просто говорю, потому что, слушая его, я не смогу думать о том, что нахожусь в настолько замкнутом пространстве, и буду меньше винить себя за то, что кинула Зои и остальных. Мой сосед услышал меня, я знаю это. Однако глаз он не открывает.

– Вы не хотите этого слышать.

– Откуда вы знаете? Я же сама прошу!

Я не свожу взгляда с его лица. Он, кажется, немного старше меня. Иначе и быть не может, он ведь уже пожарный. А мне почти девятнадцать.

– Раз так, то я не хочу рассказывать.

Хорошо. Будь по-твоему…

– Тогда о второй худшей.

Он открывает глаза и устало поворачивает голову в мою сторону.

– Вы никогда не сдаетесь?

– Типа того. Уж точно не с ворчунами вроде вас. Либо так, либо у меня начнется приступ паники. Выбирайте!

Видимо, он прочитал на моем лице мольбу. Я не показываю ему этого, но я боюсь. Боюсь приступа, потому что слишком хорошо знаю, что это такое. Это ад. Я не хочу верить, что сегодня вечером умру. Сегодня вечером я должна была отлично проводить время, выпить парочку коктейлей и чудесно начать 2015 год.

Он отводит взгляд в сторону и смотрит в точку перед собой. Я жду несколько секунд, и он начинает:

– Это было жилое здание в Париже, немного похожее на это.

Только сейчас, когда мое сердце уже бьется с нормальной скоростью, я замечаю, что у него красивый голос. Грубый, но не слишком – не так, будто он много курит. Скорее, как если бы одна из голосовых связок имела небольшой дефект.

– Когда мы прибыли на место, горело помещение. Внизу, на дороге, уже лежали люди, выпрыгнувшие из окон, – мои коллеги пытались им помочь. Все были в панике. Мы призывали их успокоиться и дождаться нашей помощи.

Мой взгляд прикован к его губам. Мне кажется, что та ситуация разворачивается прямо на моих глазах.

– Те, кто еще оставался в квартирах, кричали, умоляли нас спасти их, – продолжает он далеким голосом, будто затерявшимся в огне. – Некоторые даже говорили, что у них горят ноги.

Я машинально закрываю рот рукой. Он был прав: такое мне слышать совсем не хочется. Но чтобы не признавать свою слабость, я закусываю губу и позволяю ему продолжить рассказ.

– Одно из окон на четвертом этаже еще не охватил огонь. Семья оттуда ждала, когда мы придем за ними. Отец, жена и их дочь лет пятнадцати. Я колебался не больше трех секунд. Взял выдвижную лестницу, прошел во двор и поднялся по фасаду.

– На четвертый этаж?

– Да. Лестница была слишком маленькой, но я решил подниматься этаж за этажом. Когда я добрался до них, отец попросил меня забрать их дочь. Я сразу же понял, что времени осталось немного: огонь уже распространился по комнате. Было так жарко… Я велел девочке обхватить меня за шею, а родителям – спускаться друг за другом сразу после нас. Но лестница была слишком короткой. Я знал, что это займет слишком много времени.

Он сгибает ноги, упирается локтями в раздвинутые колени и не отрывает взгляда от своих ладоней. Кажется, будто он ищет ответ на какой-то вопрос, будто пытается понять, как он мог бы спасти их всех.

– Едва только мы с девочкой добрались до второго этажа, а мать – до третьего, пламя уничтожило четвертый. Отец понял, что не сможет спуститься.

Он замолкает. Я боюсь услышать продолжение. Шепотом я заставляю его закончить:

– Он сгорел?

– Нет. Он выпрыгнул, надеясь упасть на этаж ниже. Вот только упал он на дорогу, на глазах своей семьи.

Я зажмуриваюсь. Меня начинает тошнить. Я восхищаюсь людьми таких жутких профессий. С одной стороны, они, безусловно, спасают жизни. Но с другой – они постоянно сталкиваются со смертью. Я не смогла бы этого вынести.

– Мать и дочь выбрались?

– Да, – вздыхает он устало, потирая шею, – я вовремя спустил их и отвел в полевой госпиталь, а там их подключили к искусственной вентиляции.

– Это ужасно.

– Я предупреждал.

– Почему вы этим занимаетесь?

Он хмурится, не глядя на меня. С самого начала я осознавала, что он избегает зрительного контакта со мной. Но я не понимаю почему. Неужели все это время мое бренное тело находилось одной ногой в могиле? Тогда это не лучшая новость…

– Я люблю свою работу, мне нравится чувствовать себя полезным.

Что можно на это ответить? Кажется, я представляю, о чем он говорит. Я учусь в школе дизайна, поэтому понять его по-настоящему у меня вряд ли получится. Спасать жизни и шить лифчики – не вполне одно и то же. А вот мой отец, например, сотрудник полиции. Я всегда уважала его выбор, пусть даже это просто ужасно – жить и вечно задаваться вопросом: «А вернусь ли я сегодня домой?» Не знаю, смогла бы я это вынести.

– Что ж, в конечном счете я предпочла бы поговорить о чем-нибудь другом. О маленьких пандах там или о последней реабилитации Линдси Лохан…

Наступает долгая тишина. Ожидаемо стресс снова дает о себе знать. Сейчас, когда мы молчим, кабина вновь начинает казаться слишком маленькой. Никакого окошка, никакого сквозняка, нет даже воды… Господи, а если я захочу в туалет?! Заметка на будущее: всегда носить с собой бутылку.

Удивительно, но тишину нарушает он:

– Ты живешь здесь?

Мое слабое внутреннее «я» замечает, что он тыкает. Почему меня это радует?

– Да.

– Как давно?

– Три месяца. В прошлом году я жила в общежитии, но мне там не нравилось, поэтому на втором курсе я решила снимать квартиру.

– Одна?

– Что это за вопросы такие – в духе серийного маньяка?

Он поворачивается и окидывает меня странным взглядом, эмоцию которого мне не удается распознать. Когда я нервничаю, говорю, не думая, слишком быстро, лишь бы говорить. Это мой способ выпускать пар, чтобы не переживать в одиночестве. И еще, наверное, для того, чтобы ничего не скрывать и говорить правду. Это все последствия того, что я слишком долго находилась в тишине.

– Ты чертовски странная девушка.

– Спасибо.

Я молчу несколько секунд, а потом отвечаю:

– Да, я живу одна. Ну, с Мистангет. Это моя крольчиха. Она с характером, так что не советовала бы тебе ко мне вламываться.

– Для чего мне это? – спрашивает он ошарашенно.

– Ну, я не знаю, для того чтобы… Что там обычно делают маньяки? Чтобы подсматривать за мной, когда я сладко сплю или принимаю душ.

Мой сосед по лифту смотрит на меня, не зная, как ему реагировать: то ли со страхом, то ли со смехом. Наконец я замечаю, как он – впервые! – чуть улыбается уголком рта. У него красивая улыбка. С чудесными ямочками, которые мне хочется потрогать.

– Ты совсем не фильтруешь, что говоришь?

Я стыдливо краснею. Он не первый, кто мне говорит подобное. Но это не моя вина: таков защитный механизм, который автоматически включается каждый раз, когда я паникую. Когда я говорю, не думаю о том, что происходит на самом деле.

– Только не когда нервничаю. На устном выпускном экзамене я так переволновалась, что в середине своего изложения о «Великом Гэтсби» посчитала уместным сказать, что платья для чарльстона, «пусть и не подчеркивают буфера, на самом деле очень сексуальны». Думаю, это во мне говорил будущий стилист. Тем не менее мне поставили 15 баллов, что очень даже хорошо, учитывая, что я сказала «буфера» и что никому из моих одноклассников не дали больше 14.

Я замолкаю, чтобы перевести дух и еще потому, что осознаю, что снова рассказала о своей жизни. К счастью, он все еще смотрит на меня с легкой улыбкой. Не явной, но различимой.

– Вау! – выдыхает он. – Я слышал о девушках вроде тебя, но уже успел поверить, что это выдумки.

Я не понимаю – что значит «девушки вроде меня»? Чтобы не выставить себя полной дурой еще раз, я решаю не спрашивать, что он имеет в виду. Я упираюсь подбородком в колени и думаю о Зои. Сто процентов она меня уже не ждет, времени-то сейчас сколько. И поэтому я думаю, а не лучше ли будет вернуться домой. По лестнице, разумеется. Мне еще многое нужно разобрать, ненавижу коробки.

– Значит, ты тоже здесь живешь, – говорю я, чтобы сменить тему.

– Да, типа того. В 122-й. Но не советую тебе пытаться подсмотреть за мной в душе.

Я оборачиваюсь и смотрю на него, щекой касаясь коленей. Не ожидала услышать из его уст шутку.

– Может, у меня и нет кролика с миленьким именем Мистангет, зато у меня есть Люси – моя девушка.

Ай! У него есть девушка. Очевидно. О чем я только думала? Я замечаю, что хмурюсь. Надеюсь, он сказал это не для того, чтобы дать мне понять, что я ему неинтересна. Что ж, в любом случае печально. Он симпатичный и хороший человек, но занят. А занятых мужчин я не трогаю. Никогда.

Смущенная, делаю вид, будто не слышала двух последних слов.

– Что ж, тогда в воскресенье зайду к тебе за мукой. Чудесно. Как тебя зовут?

Я протягиваю ему руку под согнутыми коленями. Он без проблем ее пожимает. Как и ожидалось, он разжимает пальцы быстрее, чем я успеваю насладиться этим прикосновением.

– Лоан.

Тут же ощущаю желание повторить его имя, чтобы узнать, как оно прозвучит из моих уст.

– Интересное имя.

Лоан пожимает плечами. Я понимаю, что не первая говорю ему об этом.

– Полагаю, родителям хотелось назвать меня оригинально.

Я улыбаюсь. Наступает тишина, во время которой я раздумываю, сколько Лоанов существует в мире.

– А тебя?

Я уж думала, он никогда не спросит.

– Виолетта.

– Почему Виолетта?

Я морщу нос и смотрю на него отчасти с усмешкой, отчасти с отвращением. Он сразу опускает глаза, избегая моего взгляда. Чувствую себя горгоной Медузой.

– Потому что меня зачали в саду с фиалками. No comment, – добавляю, заметив его приподнятую бровь, – до сих пор пытаюсь стереть эту историю из своей памяти.

Он вновь улыбается уголком рта. Мое сердце столько не выдержит.

– Это забавно, – говорит он негромко, когда его ухмылка исчезает.

– Заниматься любовью в саду с фиалками?

– Нет. Это забавно потому, что именно так от тебя и пахнет.

Он наконец поднимает голову и устремляет на меня свои синие глаза.

– Фиалками.

Мы мгновение смотрим друг на друга, достаточно долго для того, чтобы моя сетчатка начала гореть, как вдруг кабина начинает опасно раскачиваться. Я широко распахиваю глаза – они теперь, наверное, выглядят как два блюдца, – пока мигают лампы. О боже мой, о боже мой, о боже… Я хватаю Лоана за руку. Я думала, он высвободит ее, но удивительно – он сжимает ее в ответ. Мне хочется пошутить, чтобы выровнять биение сердца, но у меня не получается. Мне правда страшно. Свет загорается, лифт перестает раскачиваться и продолжает свой путь.

Ни Лоан, ни я не двигаемся с места.

– Он спускается? – выдыхаю я недоверчиво.

– Кажется, да.

Мой сосед поднимается и помогает подняться мне. Он выпустил мою руку. Но в этот раз мне удалось насладиться теплом его кожи.

«Первый этаж», – объявляет женский лифтовый голос. Едва двери успевают открыться, я устремляюсь на улицу, не останавливаясь, чтобы попрощаться с Лоаном или узнать, куда он теперь, широкими шагами я иду к выходу. Лишь оказавшись на улице, чувствую, что снова могу дышать, что снова живу.

Мои плечи опускаются, я закрываю глаза и запрокидываю голову. Вечерний воздух – зимний, морозный, вкусный! Я позволяю ему кусать меня за щеки, моя грудь поднимается, опускается, поднимается и снова опускается…

– Лучше?

Я оборачиваюсь к Лоану, который до самой шеи застегивает молнию куртки. Он втягивает плечи и прячет руки в карманах. Я отмечаю, что на нем черные джинсы и белая рубашка. Наверное, он тоже идет на вечеринку.

В ответ я лишь киваю.

– Никогда больше не буду использовать этот лифт.

– Странно, что он поехал сам. Я позвоню завтра, чтобы они посмотрели, что случилось.

Я снова киваю. Все еще не знаю, что лучше: вернуться к себе или попытаться встретиться с девочками. Краем глаза замечаю, что пропустила четыре звонка. А что самое худшее? То, что сколько бы раз я ни сказала Зои, что застряла в лифте, она ни за что в это не поверит.

– Что ж, до встречи.

Я улыбаюсь, глядя на то, как розовеют на морозе его щеки.

– Пока.

Он отворачивается первым. Наконец я делаю то же и решительно шагаю, одновременно набирая номер подруги. Я успеваю сделать шагов пять, не больше, как вдруг слышу: «Псс!» Я оборачиваюсь, нахмурившись. Лоан остановился и теперь смотрит на меня.

– Если тебе нужно будет собрать мебель или понадобится помощь с коробками, ты знаешь, где я живу. И если нужна будет мука, тоже заходи.

Я машинально киваю в знак благодарности.

– Спасибо.

Он еще раз улыбается мне. У него доброжелательная улыбка, которая делает его щеки впалыми.

– Счастливого Нового года, Виолетта-аромат-фиалок-лета.

Не дожидаясь моего ответа, он уходит в противоположном направлении, позволяя темноте окутать его, словно он ей и принадлежал. Я безотрывно смотрю во тьму. Странное чувство стягивает мне грудь.

Люси, Люси, Люси, Люси, Люси, Люси.

Звучит как симфония. Я сглатываю слюну. У него есть девушка, а я никогда не трогаю занятых мужчин. Это мое правило номер один, и я вовсе не собираюсь его нарушать, каким бы милашкой он ни был. Однако друг мне не помешал бы.