Текст книги "Исчезающая лестница"

Глава 6

Гранд-Хаус по-прежнему оказывал на Стиви неизгладимое впечатление. Иначе и быть не могло, потому как именно на такой эффект и рассчитывали его строители. Это был дворец Альберта Эллингэма, спроектированный сразу несколькими знаменитыми архитекторами и дизайнерами той эпохи, чтобы стать поразительным зрелищем, вызывающим у публики восторг. Отделка из палисандрового дерева, привезенного из Индии. Розовый мрамор, австрийский хрусталь, шотландское цветное стекло… Все, что теперь было на виду, когда-то привезли из какого-нибудь уголка мира специально – чтобы сделать частью этой комнаты, предметом созерцания и восхищения Альберта Эллингэма и всех, кого он решит к себе пригласить.

У самой входной двери торчала голова, увенчанная копной коротко стриженных седых волос стального цвета, а под ней, за своим большим столом, сидел Ларри, надежный, как дедушкины часы, и молча глядел в эллингэмскую чашку чашек.

– Здравствуйте, Ларри, – сказала Стиви, – с вашим кофе что-то не так?

– Какой-то придурок купил для кофемашины капсулы со вкусом тыквы. Если бы я хотел испортить подобным образом себе день, то пошел бы и сразу сожрал свечку.

– Вы случайно не сторонник партии социализма и освобождения?

– Чего-чего?

Дверь в комнатку охраны за его спиной была немного приоткрыта. Изначально это был один из кабинетов, в которых Эллингэм принимал посетителей. Во время последнего посещения Стиви видела здесь несколько столов и мониторов. Теперь всю мебель сдвинули к двум стенам и заменили узкими контрольными пультами, над которыми возвышались огромные, смонтированные по два, один над другим, мониторы, показывавшие каждый уголок Эллингэмской академии. Картинка на них менялась примерно каждые десять секунд.

– Производит впечатление… полноты, – сказала она.

– Давай я устрою тебе экскурсию, – ответил Ларри и встал, – проходи.

Стиви осторожно переступила порог. Если Ларри решил показать ей систему безопасности, тому была причина. Он сел на стул и набрал что-то на клавиатуре. На одном из мониторов появилось имя Стиви, и он начал смотреть весь путь, проделанный ею утром, только в обратном порядке. Вот она у дверей Гранд-Хауса. Теперь к нему подходит. А вот в одиночестве идет по дорожке. Останавливается, чтобы посмотреть на камеру, и бросает на нее хмурый взгляд. Теперь выходит из столовой. А вот крупные планы Нейта, Джанелль и Стиви, когда они идут на полдник…

– И какой в ее основе принцип? – спросила она. – Распознавание по лицам?

– Порой система ошибается, ночью от нее толку мало, но в целом неплохо. Кроме того, во многих местах есть сенсоры, способные с расстояния шести футов прочесть твою личную карточку. Их называют «слушающими постами». Всего таких восемьсот штук.

Он нажал клавишу ввода, и кадры с ее изображением исчезли.

– Дело вот в чем, – сказал Ларри, – люди не склонны без причины менять свое поведение. Но стоит им объяснить, зачем…

– Все ясно, – ответила Стиви, – я поняла, вы видите каждый шаг.

Ларри растопырил указательный и средний пальцы, показал ими сначала на свои глаза, потом на ее.

– Поэтому все дальнейшие расследования ты оставишь соответствующим властям. Да и вряд ли они будут, какие-то следственные действия.

– Оставить. Соответствующим. Властям, – промолвила Стиви. – Я поняла.

– Отлично. Тебя ждут наверху. Кабинет ты знаешь.

Девушка вышла обратно в главный холл и поднялась по широкой парадной лестнице. На площадке между пролетами висел портрет семьи Эллингэм, написанный ее другом Леонардом Холмсом Нейром. Просто пройти мимо этого полотна не представлялось возможным. Оно приказывало на него посмотреть. Не очень большое, фута четыре высотой, что по сравнению с размерами зала было сущей ерундой. В первую очередь оно поражало цветом – голубыми и желтыми тонами, кружившими вихрями, соскальзывавшими вниз на лики членов семьи. Тела воспринимались практически как второстепенные детали; центром внимания были лица, сливавшиеся с деревьями и луной. Картина больше напоминала собой пейзаж – лики поглощала собой линия горизонта, отделяя друг от друга, выталкивая из мира.

Полотно внушало страх.

– Да, – прозвучал чей-то голос, – но нам не надо, у нас есть. Мы возьмем у вас только через годик-другой.

Принадлежал он доктору Дженни Куинн, заместителю директора школы, которая, судя по виду, пила слезы студентов и питалась преподавателями помельче.

– Дженни, он хочет принять участие в обсуждении данного вопроса.

Это уже доктор Чарльз Скотт. Они говорили о чем-то прямо над ней, на лестничной площадке третьего этажа. Говорили не очень громко, однако акустика в холле была лучше, чем в подавляющем большинстве театров, а Стиви располагалась непосредственно под ними.

– А вот этого не надо. Неужели вы действительно хотите играть по его сценарию? Неужели позволите ему утверждать, что именно его стараниями в Эллингэмской школе стало «безопасно»?

Должно быть, они имели в виду Эдварда Кинга. Стиви немного отошла, чтобы ее не заметили. Но от Ларри, который видел, что она замешкалась, было не спрятаться.

– Нет, – сказал доктор Скотт, – мне он нравится не больше, чем вам. Но неужели вы против? В этом как минимум есть польза. Надеюсь, он из тех, кто что-то сделает, а потом исчезает.

– Он не исчезнет. Этот человек – сущее наказание, да и сынок ненамного лучше его.

– Мне кажется, это нечестно, – сказал доктор Скотт. – Неужели мы даже не попытаемся сделать из него человека, способного творить добро, чтобы он не превратился в копию отца в какой-нибудь частной школе?

– Я думаю, вы сами себя обманываете. Давайте соберем совет директоров.

– Не возражаю.

– Стиви, тебе прямо наверх, – сказал Ларри загромыхавшим по ступенькам голосом.

Разговор у нее над головой резко оборвался, и несколько секунд спустя рядом с ней вырос доктор Скотт, спустившийся по лестнице черного хода, которой когда-то пользовалась прислуга.

Доктор Чарльз Скотт по прозвищу «Зовите меня Чарльз» был директором школы и наставником Стиви. Из всего преподавательского состава Эллингэмской академии он обладал самой энергичной индивидуальностью, на которой огромными буквами, шрифтом Comic Sans, было начертано «Учеба – это весело». Одевался он с одержимостью человека, помешанного на дорогих шмотках – в футболки с изображением супергероев и дизайнерские джинсы. В его белокурых волосах уже появились первые признаки седины. Сегодня на нем были черный кашемировый облегающий свитер с клиноподобным вырезом и серые шерстяные брюки, на сто процентов придававшие ему вид несколько постаревшего стильного парня из Новой Англии. Скотт прыгнул к ней будто мультяшный тигр.

– Привет! – сказал он. – Вы только посмотрите, кто к нам пришел! Как же я рад, что твои родители передумали.

– Я тоже, – ответила Стиви.

– Пойдем, немного поговорим.

Кабинет Чарльза располагался в коридоре по правую руку. Все верхние этажи в Гранд-Хаусе, за исключением мансардного, выходили в парадное фойе. Двери из темного дерева выглядели серьезно и красиво, если не считать той, что вела к доктору Скотту, – на ней красовалась доска объявлений, утыканная стикерами и надписями типа «БРОСЬ МНЕ ВЫЗОВ» и «НАЗАД, Я СОБИРАЮСЬ ЗАНЯТЬСЯ НАУКОЙ». Его кабинет располагался в бывшей гардеробной Айрис Эллингэм, той самой знаменитой гардеробной, где в ночь похищения была Флора Робинсон. Многое там сохранилось в первозданном виде. Ярко лучились в утреннем осеннем свете бледно-серебристые обои. Они тоже остались еще с тех времен, Стиви узнала их по фотографиям. То же самое относилось к стеллажам и настенным светильникам. Теперь в ней, конечно же, появились полки для книг, стол, стулья, картотечный шкаф, принтер. Открытое пространство на стене увешивали дипломы и сертификаты мистера Скотта. Их у него было много.

Он жестом пригласил Стиви сесть на стул, сам устроился за столом и сцепил руки.

– Как дела, Стиви? – спросил доктор Скотт.

– Отлично.

Он кивнул и несколько мгновений разглядывал ее, изучая выражение лица и язык тела. Девушка выпрямилась.

– Я даже передать тебе не могу, как обрадовался, услышав о твоем возвращении, – продолжал он. – То, что ты сделала после случившегося, потребовало от тебя большой смелости.

– Чего уж там, – сказала она.

Доктор Скотт удовлетворенно хмыкнул.

– Ты, может, не заметила, но в нашей системе безопасности появилось кое-что новое, – сказал он.

– Я видела.

– Вероятно, это вернет вам былую уверенность. Больше здесь ничего не произойдет. В этом семестре у нас случились некоторые трагические события, однако теперь все уже в прошлом.

Сначала Ларри, а теперь и «Зовите меня Чарльзом» подняли вопрос о системе безопасности. У каждого из них на то были свои причины, но, может, они заодно давали ей понять, что знают: в школу она вернулась благодаря Эдварду Кингу? Если так, то почему не сказать напрямую? Хотя об этом мог никто и не знать, такое вполне возможно.

Как бы там ни было, ее от всего этого охватывала паранойя.

– Как считаешь, ты готова вернуться к работе? – спросил он.

Стиви чувствовала, что полностью готова вернуться к работе, благодаря тому обстоятельству, что впервые за восемьдесят лет ей удалось совершить первый серьезный прорыв в деле Эллингэма. Но доктор Скотт, по-видимому, имел в виду учебу, а вот к ней как раз она готова не была.

– Конечно, – соврала она.

– Я разослал сообщения всем твоим учителям, чтобы ты побыстрее вошла в привычную колею. На этом пути могут возникнуть некоторые препятствия, но мы справимся.

Где-то в комнате тикали часы, громко, как бомба. Стиви посмотрела по сторонам, пытаясь определить, откуда доносится звук, и увидела на каминной полке тяжелые часы из серого мрамора, стоявшие в окружении книг и фотографий в рамках.

– А раньше эти часы здесь были? – спросила она.

– Нет, – ответил Чарльз, – мы сделали в кабинете Альберта Эллингэма небольшую перестановку, и некоторые вещи оттуда я принес сюда. Красота, правда? Существует предание о том, что когда-то они принадлежали Марии Антуанетте. Не знаю, пытался ли кто-нибудь это доказать. Я слышал, что когда-то здесь была фарфоровая статуэтка Марии Антуанетты…

– Пастушка, – сказала Стиви.

Чарльз несколько раз моргнул за стеклами своих очков «Уорби Паркер».

– Айрис коллекционировала старинный французский фарфор, – добавила она.

– Ты, конечно же, об этом знала, – продолжал он. – Что ни говори, а прискорбно, что такая красота стоит в комнате, куда практически никто не заходит. На нее нужно смотреть. Но давай вернемся к нашему вопросу. Тебе знакома эта книга?

Из кипы на своем столе он вытащил экземпляр работы доктора Ирен Фентон «Лукавый: эллингэмские убийства». Стиви зачитала ее до дыр – она была первым, с чего многие начинали изучение этого вопроса.

Она кивнула.

– Я так и думал. Мне позвонила ее автор. Доктор Фентон преподает в Берлингтоне, в Вермонтском университете. Сейчас она работает над новым изданием и ищет научного ассистента. В университете в этом качестве уже есть несколько наших студентов, что же касается тебя, то такой подходящей кандидатуры у нас не было еще ни для одного проекта. Как ты на это смотришь?

Стиви попыталась не подпрыгнуть на стуле, но безуспешно. Позвоночник превратился в пружину, рывком подбросившую ее вверх. Жизнь преподнесла ей неожиданный, прекрасный подарок.

– Что мне надо будет делать? – спросила она.

– Организовывать поиски, проверять факты, – бросил Чарльз с небрежным видом, будто это было далеко не самое главное в мире. – Отдаю тебе должное за хорошую работу над английским и историей, равно как и за реализацию индивидуального проекта. И, поскольку ты уже немало трудилась по этой теме, могу дать немного времени, чтобы ты наверстала упущенное, и поверю, что ты справишься.

Стиви уже энергично кивала.

– Спасибо, – сказала она.

– Никогда не благодари меня за то, что сделала сама. Я предполагал, что ты согласишься, поэтому на завтра назначил вашу первую встречу. Утром сядешь на автобус в Берлингтон. Она будет ждать тебя в полдень в «Тощем блине». Это кафе на берегу, где подают кофе и блины. Тебе понравится. Популярнейшее место. Ну как, звучит здорово?

Даже лучше, чем здорово.

– А теперь, – он открыл крышку ноутбука, – давай заодно разберемся с учебой и посмотрим, какие ты пропустила темы. Не знаю, получилось ли у тебя продолжить работу над чтением и изучением правил языка…

Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха.

Полчаса спустя Стиви выпустили на волю с новым расписанием и пугающим набором «личных учебных ориентировочных стандартов». Ее одолевала радость вперемешку с ужасом, что нередко становилось билетом на аттракцион под названием «американские горки тревоги». Ее окружали люди, с которыми она могла поговорить. Можно было найти Джанелль, Нейта и Ви. Они с радостью с ней пообщались бы.

Но ничего такого Стиви делать не собиралась. Она не раз убеждалась, что, когда тебя переполняют чувства, не стоит ни с кем говорить, даже если на самом деле хочется. Она уходила туда, где никого нет, и пряталась в тени, если к ней кто-нибудь направлялся. Обожала наушники и все то, что позволяло скрыться от посторонних глаз, вечно всех избегала, даже если частичка ее естества хотела проводить время с друзьями. На практике это означало, что она отправилась в библиотеку кое-кого найти – тех, кого, вероятно, уже не было в живых. В частности, Стиви собиралась отыскать Фрэнки и Эдварда. А сведения о Фрэнки и Эдварде, скорее всего, хранились в материалах, которые она намеревалась получить у школьной библиотекарши Киоко Оби.

Библиотека, носившая имя «Астерия», располагалась в одном из самых изумительных зданий на территории школы. Альберт Эллингэм считал библиотеки святилищами знания и поэтому спроектировал ее в виде небольшой готической церквушки с башенкой. Внутри она отличалась одной потрясающей особенностью – из-за какого-то архитектурного выверта, стоило открыть дверь, как тут же взмывал сквозняк и вихрем кружил в открытом пространстве, поднимаясь все выше и выше по балконам, украшенным замысловатой витой ковкой, похожей на окаменевшие кружева. Сквозь витражные окна с изображением греческих Титанов – Гелиоса, Селены, Метиды, Эос, Лето, Паллады и Персея – струился разноцветный свет.

Киоко восседала на стуле за монументальным столом, напоминая судью на возвышении. С той лишь разницей, что на судье была теплая кофта с начесом, а волосы хранили следы от велосипедного шлема. Помимо прочего она руководила школьным велосипедным клубом, каждый день по утрам поднималась на байке по крутой подъездной дорожке, а по вечерам спускалась, совершая подвиг, который вполне можно было считать квалификационным зачетом для участия в Олимпийских играх.

Народу в библиотеке было совсем немного – несколько человек сидели за массивными столами, все в наушниках, поэтому поговорить, похоже, можно было вполне.

– Не трать попусту время, – произнесла Киоко в качестве приветствия, – мне только что сообщили, что ты вернулась.

Стиви полагалось улыбнуться и кивнуть, но она в итоге лишь изобразила пожимающий плечами смайлик.

– Мне для изучения нужны кое-какие материалы, – сказала Стиви, – по нашей школе. Нужно кое-что выяснить о самом первом наборе. И, конечно же, список студентов. У вас такой есть?

Киоко кивнула и сделала большой глоток из бутылки воды с гербом Эллингэмской академии. Потом поставила на стол небольшую табличку «БИБЛИОТЕКАРЬ СКОРО ВЕРНЕТСЯ» и махнула Стиви на дверь из темного дерева с надписью «Канцелярия библиотеки», начертанной золотистыми буквами.

Передняя часть библиотеки Эллингэмской школы представляла собой величественное помещение, украшенное ковкой, стеклом и темным резным деревом, с удивительным фондом книг. Многие из них стояли на полках с момента основания школы в 1935 году – превосходные, тщательно отобранные фолианты, зачастую обтянутые кожей, немые свидетели разыгравшихся здесь событий. Однако Стиви повергала в трепет задняя часть, канцелярия, где на больших металлических полках лежали коробки с документами.

Если любишь преступления, то бумаги для тебя – вещь замечательная. В них может оказаться что угодно. Подборки материалов. Ключи к разгадке тайн. Улики. В коробке с документами можно было покопаться, чтобы обнаружить след, найти на одном-единственном листе одно-единственное предложение, от которого ты так неожиданно замираешь, что начинает кружиться голова, и тебе становится понятно, что дело раскрыто.

В голове у Стиви, по крайней мере, происходило именно так.

– Архив раннего периода вон там, – сказала Киоко, показывая на одну из полок, – тебе нужен…

– Первый учебный год, 1935/1936-й.

– Все правильно, – ответила женщина, направляясь в конец первого ряда полок, – из-за похищений 1935/1936-й учебный год в Эллингэмской академии получился укороченный. Первый полный учебный год начался осенью 1938 года. Впрочем, ты все это и так знаешь.

Стиви кивнула.

– Кроме того, класс тоже был очень маленький, потому как в тот год проводился эксперимент. Так что бумаг о том периоде не очень много. Полного документального отчета тоже нет. Хотя для тех, кто пришел учиться, школа подготовила справочник. Она открыла коробку и достала из нее небольшую книгу в цельнотканевом переплете. На обложке красовалась надпись «ЭЛЛИНГЭМСКАЯ АКАДЕМИЯ». Бумага была толстая и коричневатая на цвет, чернила – буро-красные. Надпись, похоже, вывели от руки.

– Еще есть фотографии, – добавила Киоко, протягивая Стиви плоскую коробку.

Судя по весу и громыханию содержимого, их, похоже, было совсем немного.

– Можешь взять все это в общий зал.

Стиви взяла коробку и пошла за Киоко обратно. Потом села за массивный деревянный стол и включила лампу. Открывая книгу, старалась себя сдерживать. На первой странице присутствовала подробная карта территории школы с указанием уже достроенных зданий и еще не завершенных. Далее шли письмо Альберта Эллингэма, которым он всех приглашал, список преподавательского состава… Стиви листала до тех пор, пока не добралась до списка студентов. Каждому из них отводилась треть страницы. Фрэнки смотрела на нее, в самом низу, первую из тех, где приводились краткие сведения. Одета как Бонни Паркер. Стиви прочла под ней запись.

Фрэнсис Жозефина Крейн, Нью-Йорк

Родилась: 15 февраля 1919 года

Круг интересов: химия, кинематограф, балет

– Вот и ты, – тихо прошептала Стиви.

А через пару страниц нашла и второго разыскиваемого.

Эдвард Пирс Дэвенпорт, Бостон

Родился: 12 ноября 1918 года

Круг интересов: литература, опера, искусство

На школьной фотографии Эдвард самоуверенно ухмылялся, будто знал что-то, неведомое другим.

Немного как Дэвид.

Стиви залезла в коробку с фотографиями. На многих присутствовали здания или стройки. Другие живописали горные виды. Были снимки студентов, сидевших за партами и столами в неестественных позах. Один в точности напоминал рекламу юридической конторы, навязывающей свои услуги пострадавшим в несчастных случаях, – на нем тоже десяток человек с улыбкой смотрели в открытую книгу. Многие предметы меблировки были те же, что и сейчас, в том числе и картины в этой самой библиотеке. На некоторых фото Стиви без труда нашла Фрэнсис и Эдварда.

Помимо прочего ей бросилось в глаза, что Фрэнсис и Эдвард выглядели обеспеченными. На снимках девушка позировала в двух разных шубках – коротком белом жакете и более длинной, темной. На Эдварде тоже была длинная шуба, он стоял с небрежной легкостью богатого парня – слегка склонившись на один бок, с едва приподнятыми в улыбке губами.

Могли ли эти двое студентов похитить Айрис и Элис Эллингэм и Дотти Эпштейн? Наверняка нет! Кто-то обязательно обратил бы внимание на отсутствие двух студентов в день похищения! И как они покинули бы территорию школы? Машин, по всей видимости, у них не было. Да и зачем двум студентам было похищать Айрис и Элис Эллингэм? Кроме того, они были неспособны жестоко избить ночью друга Альберта Эллингэма и агента ФБР Джорджа Марша, звонить и требовать выкуп или же иметь на озере Шамплейн лодку и через два дня приплыть на ней за дополнительной суммой. Одни точно не могли. Но, может, им помогал кто-то еще?

И был ли во всем этом вообще какой-то смысл?

Дотти Эпштейн на фотографиях тоже обнаружилась, но не выглядела богатой. Простая одежда, в которой она присутствовала на большинстве снимков. Однако выглядела она счастливее Эдварда или Фрэнсис: неизменно широкая улыбка, в руке или под мышкой, как правило, книга.

– Я могу их сосканировать? – спросила она у Киоко.

– Конечно.

Она провела Стиви обратно в канцелярию и показала на сканер.

– Когда я впервые сюда пришла, – обратилась девушка к библиотекарше, – вы показали мне старые формуляры с записями о книгах, которые брали студенты.

– Ну да.

– Я могу взглянуть на них еще раз?

– Какая ты быстрая, – с улыбкой ответила Киоко, – сейчас принесу.

Бросив на формуляр первый взгляд, Стиви увидела кучу материалов и книг, которые брала Дотти Эпштейн. Напротив всех стояли ее инициалы – «Д. Э.». Были и бульварные издания: «Воровки», «Будни полиции нравов», «Детективы за 10 центов», «Реальные детективные истории» – но их брал кое-кто другой. Напротив большинства из них стояли инициалы «Ф. К.» – Фрэнсис Крейн.

– Эти журналы у вас есть? – спросила Стиви.

– Я их уже искала, – ответила Киоко, – хотела найти, но их, похоже, уже давно нет. Наверное, какие-то студенты попросили, а потом так и не вернули.

«Эти студенты взяли их и порезали», – подумала Стиви. Если ей удастся найти их в Интернете, можно будет сравнить буквы. Она могла бы сопоставить гарнитуру шрифтов в журналах с фотографиями письма Лукавого. А не она, так кто-то другой. ФБР. Да кто угодно.

Всего она не нашла, но кое-что все же получила. Теперь надо было проделать черную работу, сосканировать добытые материалы и добавить в свою подборку. Она надела наушники, включила «Мое любимое убийство» и начала со справочника. Лист за листом, снимок за снимком – вскоре у нее уже были все страницы.

Потратив на это занятие примерно час, она вернулась в общий читальный зал и открыла компьютер. Пора заняться основательным поиском. Сведений о Фрэнсис удалось найти совсем немного. Несколько упоминаний в светских справочниках, заметка о первом бале, но без особых подробностей и только до 1940 года.

Но вот об Эдварде Пирсе Дэвенпорте кое-что выяснить удалось. «Википедия» посвятила ему коротенькую статью:

Эдвард Пирс Дэвенпорт (1918–1940) – американский поэт. В 1939 году опубликовал свой единственный сборник, «Молочная луна». Дэвенпорт стал известен благодаря связям с другими соотечественниками, поэтами и писателями, в конце 1930-х годов уехавшими во Францию, а также бесшабашному образу жизни. Покончил с собой 15 июня 1940 года, когда в Париж вошли нацисты.

Внизу шла короткая ссылка, которую Стиви тут же нажала. Та вывела ее на небольшой отрывок из книги.

15 июня 1940 года, спустя сутки после того, как нацисты вошли в Париж, Эдвард Пирс Дэвенпорт целый день употреблял опиум и пил фиалковое шампанское. На закате, когда по громкоговорителям на улице объявили ночной комендантский час, он надел золотистый домашний халат и забрался на крышу своей парижской квартиры на Реннской улице в квартале Сен-Жермен. Произнес последний тост в честь города и заходящего солнца, выпил последний бокал шампанского и ласточкой прыгнул на улицу внизу. Его тело упало на нацистский автомобиль, прогнув ему крышу.

– Третьесортный поэт, – сказал один его друг, – но первосортная смерть.

– Дружки у тебя – сущие козлы, – сказала Стиви.

– Я знаю, – ответил чей-то голос, – но других у меня нет.

И в этот момент поднялся крик.