Текст книги "813"

Появляется некая тень.

– Это ты, Гурель?

– Да, шеф.

– Ты предупредил о моем прибытии братьев Дудвиль?

– Да, ваша комната готова, вы можете лечь спать… Если только этой ночью не попытаются похитить Пьера Ледюка. Меня бы это не удивило, особенно если принять во внимание маневры человека, которого заметили Дудвили.

Они миновали сад, тихонько вошли в здание виллы и поднялись на второй этаж. Там находились оба брата, Жан и Жак Дудвили.

– Никаких известий от князя Сернина? – спросил Ленорман.

– Никаких, шеф.

– А Пьер Ледюк?

– Весь день лежит в своей комнате на первом этаже или в саду. К нам он никогда не поднимается.

– Ему стало лучше?

– Намного лучше. Отдых преображает его на глазах.

– Он целиком предан Люпену?

– Вернее, князю Сернину, поскольку он не подозревает, что это одно и то же лицо. По крайней мере, я так полагаю, с ним ведь никогда не знаешь. Он не стремится к общению. О, это странный тип. Есть только одна особа, обладающая даром воодушевить его, заставить говорить и даже смеяться. Это девушка из Гарша, которой князь Сернин его представил, Женевьева Эрнемон. Она приходила уже три раза… Да вот хотя бы сегодня…

И он шутливо добавил:

– Я думаю, они немного флиртуют… Вроде как его светлость князь Сернин и госпожа Кессельбах… похоже, он строит ей глазки!.. Чертов Люпен!..

Господин Ленорман не ответил. Чувствовалось, что все эти подробности, которым он, казалось, не придавал значения, запечатлеваются в тайниках его памяти до того момента, когда на их основании надо будет делать логические заключения.

Он зажег сигару, пожевал ее, не закурив, снова зажег и бросил.

Задав еще два-три вопроса, он, не раздеваясь, бросился на кровать.

– Разбудите меня при малейшей надобности… А пока я сплю. Ступайте… каждый на свой пост.

Все вышли. Миновал час, два часа…

Внезапно Ленорман почувствовал чье-то прикосновение, и Гурель сказал ему:

– Вставайте, шеф, открыли калитку.

– Один, два человека?

– Я видел лишь одного… В эту минуту появилась луна… он спрятался за кустами.

– А братья Дудвиль?

– Я отправил их дежурить с задней стороны виллы. Когда наступит момент, они отрежут ему путь к отступлению.

Схватив господина Ленормана за руку, Гурель отвел его вниз, в темную комнату.

– Не двигайтесь, шеф, мы в туалетной комнате Пьера Ледюка. Я открываю дверь в альков, где он спит… Не беспокойтесь… Как всегда, на ночь он принял свой веронал… его ничто не разбудит. Идите сюда… Что, хорош тайник?.. Это занавеси его кровати… Отсюда видно окно и другую сторону комнаты.

Окно было широко распахнуто, сквозь него проникал смутный свет, прояснявшийся, когда луна раздвигала пелену облаков.

Оба мужчины не отрывали глаз от пустого проема окна, не сомневаясь в том, что событий следует ждать оттуда.

Легкий шум… хруст…

– Он взбирается по решетке, – шепнул Гурель.

– Это высоко?

– Два метра… два с половиной.

Хруст усилился.

– Ступай, Гурель, – прошептал Ленорман, – присоединяйся к Дудвилям… Идите к подножию стены и преградите путь любому, кто станет спускаться отсюда.

Гурель ушел.

В ту же минуту на уровне окна появилась голова, потом некая тень перешагнула через решетчатые перила. Господин Ленорман различил худощавого мужчину ростом ниже среднего, в темной одежде и без шляпы.

Мужчина обернулся и, склонившись над перилами, несколько секунд смотрел в пустоту, словно проверяя, не грозит ли ему опасность. Потом он нагнулся и вдруг распластался на полу. Он казался неподвижным, но спустя мгновение Ленорман понял, что черное пятно в темноте двигается вперед, приближается.

Вот оно достигло кровати.

Ленорману показалось, что он слышит дыхание этого существа и даже различает его глаза, сверкающие, острые глаза, которые, словно огненные стрелы, пронзали потемки и видели сквозь мрак.

Пьер Ледюк в кровати слегка вздохнул и повернулся.

Снова тишина.

Существо неуловимыми движениями проскользнуло вдоль кровати, и на белизне свисающих простынь обозначился темный силуэт.

Если бы господин Ленорман протянул руку, он коснулся бы его. На сей раз он отчетливо различил это новое дыхание, которое чередовалось с дыханием спящего, и ему почудилось, будто он улавливает и звук биения чужого сердца.

Внезапно вспыхнул свет… Мужчина включил проекционный электрический фонарь, полностью осветивший лицо Пьера Ледюка. Однако сам мужчина оставался в тени, и господин Ленорман не смог его разглядеть.

Увидел он лишь нечто блеснувшее и вздрогнул. Это было лезвие какого-то ножа, и нож этот, заостренный, тонкий, скорее стилет, чем кинжал, показался ему точно таким, как тот, который он подобрал возле трупа Шапмана, секретаря господина Кессельбаха.

Изо всех своих сил он удержался, чтобы не наброситься на мужчину. Прежде ему хотелось узнать, зачем тот пришел…

Рука ночного гостя поднялась. Ударит ли он? Господин Ленорман рассчитал расстояние, чтобы успеть остановить удар. Но нет, то был не жест, нацеленный на убийство, а жест предосторожности.

Если Пьер Ледюк шелохнется, если попробует позвать на помощь, тогда рука опустится. И мужчина склонился над спящим, словно разглядывая что-то.

«Правую щеку, – подумал господин Ленорман, – шрам на правой щеке… Он хочет удостовериться, что это действительно Пьер Ледюк».

Мужчина слегка повернулся, но видны были лишь его плечи. Однако одежда, плащ находились настолько близко, что слегка касались занавесей, за которыми прятался господин Ленорман.

«Одно движение с его стороны, – подумал он, – малейший признак беспокойства, и я схвачу его».

Но мужчина не шелохнулся, целиком погруженный в свое исследование.

Наконец, переложив кинжал в руку, державшую фонарь, он поднял простыню на кровати, сначала едва-едва, потом побольше, еще и еще, так что левая рука спящего открылась и обнажилась ладонь.

Луч фонаря осветил эту ладонь. Мизинец был отрезан на второй фаланге.

Пьер Ледюк снова шевельнулся. Свет тотчас погас, и с минуту мужчина, выпрямившись, неподвижно стоял возле кровати. Решится ли он нанести удар? Господина Ленормана охватил страх перед преступлением, которому ему так легко было помешать, но которое, однако, он хотел предотвратить лишь в решающий момент.

Долгое, очень долгое безмолвие. Внезапно Ленорману почудилось видение, впрочем, неотчетливое, видение поднимавшейся руки. Он инстинктивно шевельнулся, протянув над спящим свою руку. В движении обе руки столкнулись.

Глухой возглас. Человек наносил удары в пустоту, защищался наугад, потом подбежал к окну. Но господин Ленорман набросился на него и двумя руками схватил за плечи.

И сразу же почувствовал, как тот уступает и, более слабый, беспомощный, отказывается от борьбы, стараясь выскользнуть из его рук. Изо всех сил Ленорман прижал его к себе, согнул пополам и уложил навзничь на пол.

– А-а! Я поймал тебя… я тебя поймал, – торжествующе прошептал он.

Он испытывал особое упоение, заключив в свои неумолимые объятия этого страшного преступника, это отвратительное чудовище. Он ощущал себя живым, содрогаясь от отчаянной злобы, два их существа спутались, дыхания перемешались.

– Кто ты? – спросил он. – Кто ты?.. Давай, говори.

Он сжимал тело врага со всевозрастающей энергией, ибо у него создалось впечатление, будто это тело уменьшается в его руках, растворяется. Он сжимал все сильнее… и сильнее…

Внезапно он вздрогнул с головы до ног, почувствовав крохотный укол в горло… В отчаянии он сжал врага еще крепче: боль усилилась. И он понял, что мужчине удалось вывернуть свою руку, дотянуться ладонью до груди и выставить кинжал. Рука, разумеется, была обездвижена, но по мере того, как господин Ленорман затягивал узел своих объятий, острие кинжала глубже вонзалось в подставленную под удар плоть.

Он слегка откинул голову, чтобы уклониться от этого острия, но оно последовало за его движением, и рана расширилась.

Тогда он замер, его осаждали воспоминания о трех преступлениях и все то ошеломляющее, ужасное и неотвратимое, что было связано с этой маленькой стальной иглой, которая касалась его кожи и неумолимо впивалась все глубже…

Вдруг отпустив добычу, он отскочил назад. Потом хотел снова перейти в наступление, но было поздно.

Перекинув ноги через окно, мужчина прыгнул.

– Осторожно, Гурель! – крикнул Ленорман, зная, что Гурель находится там, готовый принять беглеца.

Он выглянул в окно.

Шуршание гальки… тень между двумя деревьями… стук калитки… И больше никаких звуков… Никакого вмешательства…

Забыв о Пьере Ледюке, он позвал:

– Гурель!.. Дудвиль!..

Никакого ответа. Глубокое ночное безмолвие сельской местности…

Он снова невольно подумал о тройном убийстве, о стальном стилете. Но нет, это было невозможно, у мужчины не было времени нанести удар, у него даже не было в этом необходимости, поскольку дорога оказалась свободной.

Ленорман, в свою очередь, спрыгнул и, включив фонарь, увидел лежавшего на земле Гуреля.

– Вот черт! – выругался он. – Если он умер, они мне дорого за него заплатят.

Но Гурель был жив, только оглушен, и, через несколько минут придя в себя, он проворчал:

– Удар кулаком, шеф… просто удар кулаком в грудь. Но каков здоровяк!

– Значит, их было двое?

– Да, маленький, тот, что поднялся по решетке, и еще один, который напал на меня.

– А Дудвили?

– Я их не видел.

Одного из них, Жака, они нашли у калитки, окровавленного, с разбитой челюстью, другого – чуть подальше, задыхающегося, с ушибленной грудью.

– В чем дело? Что случилось? – спросил господин Ленорман.

Жак рассказал, что они с братом наткнулись на какого-то типа, который вывел их из строя, прежде чем они успели защититься.

– Он был один?

– Нет, когда он снова проходил мимо нас, с ним был приятель, поменьше ростом.

– Ты узнал того, кто ударил тебя?

– По ширине плеч мне показалось, что это англичанин из «Палас-отеля», тот, который покинул отель и чей след мы потеряли.

– Майор?

– Да, майор Парбери.

III

После минутного раздумья господин Ленорман произнес:

– Сомнений больше нет. В деле Кессельбаха их было двое – человек с кинжалом, который совершил убийства, и его сообщник, майор.

– Князь Сернин тоже так думает, – прошептал Жак Дудвиль.

– И сегодня вечером, – продолжал начальник полиции, – здесь те же двое. Тем лучше, – добавил он, – у нас в сто раз больше шансов взять двоих преступников, чем одного.

Господин Ленорман подлечил своих людей, заставил их лечь в постель и поискал, не обронили ли что-нибудь налетчики, не оставили ли какой-нибудь след. Он ничего не нашел и отправился спать.

Утром, поскольку Гурель и Дудвили не слишком страдали от своих ран, Ленорман приказал двум братьям осмотреть все окрестности, а сам поехал с Гурелем в Париж, чтобы уладить свои дела и отдать приказания.

Позавтракал он у себя в кабинете. В два часа пришла хорошая новость. Один из его лучших агентов, Дьёзи, подобрал на выходе из марсельского поезда немца Стейнвега, с которым переписывался Рудольф Кессельбах.

– Дьёзи здесь? – спросил Ленорман.

– Да, шеф, – отвечал Гурель, – он здесь вместе с немцем.

– Пусть приведут их ко мне.

В эту минуту раздался телефонный звонок. Это был Жан Дудвиль, из Гарша. Разговор вышел короткий:

– Это ты, Жан? Есть новости?

– Да, шеф, майор Парбери…

– Что с ним?

– Мы отыскали его. Он стал испанцем, – покрасил чем-то кожу и стал совершенно смуглым. Мы только что видели его. Он входил в частную школу Гарша. Его приняла эта барышня… вы знаете, та девушка, которая знакома с князем Серниным, Женевьева Эрнемон.

– Черт возьми!

Господин Ленорман бросил трубку, схватил свою шляпу, выскочил в коридор и, встретив Дьёзи с немцем, крикнул им:

– В шесть часов… встречаемся здесь!

Сбежав по лестнице в сопровождении Гуреля и трех инспекторов, которых он подхватил на ходу, господин Ленорман сел в свой автомобиль.

– В Гарш… Десять франков чаевых.

Не доезжая до Вильнёвского парка, на повороте улочки, ведущей к школе, он велел остановиться. Дожидавшийся его Жан Дудвиль тотчас воскликнул:

– Десять минут назад мошенник удрал по другой стороне улицы.

– Один?

– Нет, с девушкой.

Господин Ленорман схватил Дудвиля за ворот:

– Несчастный! Ты позволил ему уйти! Надо было…

– Мой брат следит за ним.

– Что это дает? Он уйдет от твоего брата. Разве вы в силах?

Взяв управление автомобилем в свои руки, Ленорман решительно свернул на улочку, не обращая внимания на рытвины и колдобины. Очень быстро они выехали на проселочную дорогу, которая привела их на перекресток, где сходились пять дорог. Не колеблясь, господин Ленорман выбрал левую, на Кюкюфу. И действительно, наверху склона, который спускается к озеру, они настигли второго Дудвиля, успевшего крикнуть:

– Они в экипаже… всего в километре.

Шеф не остановился. Пренебрегая крутыми поворотами, он начал спускаться, обогнул озеро и внезапно издал торжествующий крик.

В конце идущей в гору маленькой дороги, открывшейся перед ними, виднелся откидной верх какого-то экипажа.

К несчастью, Ленорман выехал не на ту дорогу. Ему пришлось дать задний ход.

Когда он вернулся к развилке, экипаж все еще стоял на месте. И сразу же, разворачивая автомобиль, Ленорман увидел женщину, выпрыгнувшую из экипажа. На подножке появился мужчина. Женщина вытянула руку. Раздались два выстрела.

Наверняка она плохо целилась, ибо по другую сторону откидного верха показался мужчина. Заметив автомобиль, он изо всех сил стегнул свою лошадь, которая пустилась во весь дух вперед. И тотчас экипаж скрылся за поворотом.

За несколько секунд господин Ленорман завершил свой маневр, отважно ринулся прямо на ведущую в гору дорогу и, не останавливаясь, промчался мимо женщины.

Это была лесная дорога, крутая и каменистая, она шла между частыми деревьями, и следовать по ней можно было лишь очень медленно, с большими предосторожностями. Но какое это имело значение! Впереди, в двадцати шагах, экипаж, своего рода двухколесный кабриолет, приплясывал на камнях, увлекаемый, вернее, удерживаемый лошадью, которая продвигалась осторожно и медленно. Теперь опасаться было нечего, бегство казалось невозможным.

Оба экипажа, трясясь и подпрыгивая, катили сверху вниз. В какой-то момент они оказались настолько близки друг к другу, что у господина Ленормана возникла мысль выйти из автомобиля и бежать по земле вместе со своими людьми. Однако он сознавал возможную опасность в случае торможения на таком крутом склоне и продолжил путь, вплотную прижимая врага, словно дичь, которую держат на прицеле.

– Он у нас в руках, шеф… он наш!.. – шептали инспекторы, возбужденные этой неожиданной охотой.

В самом низу виднелась другая дорога, ведущая к Сене, в Буживаль.

На плоской земле лошадь, не торопясь, пошла рысью посреди дороги.

Автомобиль содрогнулся в неистовом рывке. Казалось, он не катил, а скорее передвигался скачками, словно разъяренный хищный зверь, и вот он, промчавшись по скату, готовый сокрушить все преграды, догнал экипаж, поравнялся с ним, обогнал его…

Проклятье господина Ленормана… Яростные возгласы… Экипаж был пуст!

Внутри никого не оказалось. Лошадь с вожжами на спине спокойно удалялась, наверняка возвращаясь в конюшню какой-нибудь местной гостиницы, где ее арендовали на день.

Задыхаясь от гнева, начальник полиции только и сказал:

– Майор, видимо, спрыгнул, когда в начале спуска мы на несколько секунд потеряли его из виду.

– Нам всего лишь надо обыскать лес, шеф, и мы уверены…

– Что вернемся ни с чем. Ладно, парень уже далеко, и он не из тех, кто попадается дважды за один день. А-а! Проклятье!

Они вернулись к девушке, которая находилась в обществе Жака Дудвиля и, похоже, не особенно переживала из-за своего приключения.

Назвав себя, господин Ленорман предложил доставить девушку домой и сразу же спросил ее об английском майоре Парбери. Она удивилась:

– Он не майор и не англичанин, и зовут его не Парбери.

– А как его имя?

– Хуан Рибейра, он испанец, его правительство поручило ему изучить работу французских школ.

– Хорошо. Его имя и национальность не имеют значения. Он как раз тот, кого мы ищем. Вы давно его знаете?

– Недели две. Он слышал разговоры о школе, которую я основала в Гарше, и заинтересовался моей попыткой до такой степени, что предложил мне ежегодную субсидию при одном условии: иметь возможность приходить время от времени, чтобы проверять успехи моих учениц. Я не имела права отказать…

– Разумеется, нет, но следовало все-таки поспрашивать людей вокруг… Вы не знакомы с князем Серниным? Это хороший советчик.

– О! Я полностью ему доверяю, только сейчас он в отъезде.

– У вас нет его адреса?

– Нет. И потом, что бы я ему сказала? Этот господин вел себя очень прилично. Только лишь сегодня… Но я не знаю…

– Прошу вас, мадемуазель, будьте со мной откровенны… Мне вы тоже можете доверять.

– Так вот, сегодня господин Рибейра пришел рано. Он сказал, что его прислала одна французская дама, бывшая проездом в Буживале, и что у этой дамы есть маленькая девочка, воспитание которой она хочет доверить мне, и поэтому просит приехать к ней незамедлительно. Все это показалось мне вполне естественным. И поскольку сегодня выходной, а господин Рибейра арендовал экипаж, дожидавшийся его на дороге, я согласилась с ним поехать.

– Но какова же была его истинная цель?

Покраснев, она ответила:

– Попросту похитить меня. Через полчаса он мне в этом признался.

– Вы ничего о нем не знаете?

– Нет.

– Он живет в Париже?

– Я так предполагаю.

– Он не писал вам? Нет ли у вас нескольких строчек, написанных его рукой, или какого-нибудь забытого предмета, улики, которая могла бы нам помочь?

– Ничего… А впрочем… Но это наверняка не имеет никакого значения…

– Говорите!.. Говорите!.. Прошу вас.

– Так вот, два дня назад этот господин попросил у меня разрешения воспользоваться моей пишущей машинкой и напечатал – с трудом, поскольку у него не было навыка, – письмо, адрес на котором я случайно увидела.

– И этот адрес?

– Он писал в «Журналь» и вложил в конверт марок двадцать.

– Да, наверняка за маленькое сообщение, – сказал Ленорман.

– У меня есть сегодняшний номер, шеф, – заметил Гурель.

Развернув газету, господин Ленорман просмотрел восьмую страницу. Через мгновение он вздрогнул, прочитав следующую фразу, составленную с положенными сокращениями:

Мы информируем любого знающего г-на Стейнвега, что нам желательно знать, в Париже ли он, и его адрес. Ответ тем же путем.

– Стейнвег! – воскликнул Гурель. – Но это же как раз тот тип, которого привел к нам Дьёзи.

«Да, да, – сказал про себя господин Ленорман, – это человек, чье письмо Кессельбаху я перехватил, человек, который вывел его на след Пьера Ледюка… Стало быть, и они тоже, тоже нуждаются в сведениях о Пьере Ледюке и о его прошлом… Они тоже, тоже действуют на ощупь…»

Он потер руки: Стейнвег был в его распоряжении. Не пройдет и часа, как Стейнвег заговорит. Не пройдет и часа, как пелена мрака, угнетавшая Ленормана и превратившая дело Кессельбаха в самое мучительное и самое непостижимое из дел, которыми он занимался, эта пелена будет разорвана.

Господин Ленорман терпит неудачу

I

В шесть часов вечера господин Ленорман вернулся в свой кабинет в префектуре полиции.

Он сразу же вызвал Дьёзи.

– Твой человек здесь?

– Да.

– Что у тебя с ним?

– Ничего особенного. Он не говорит ни слова. Я сказал ему, что, согласно новому распоряжению, иностранцы обязаны заявлять в префектуру о своем пребывании, и доставил его сюда, в кабинет вашего секретаря.

– Я допрошу его.

Но в этот момент появился служащий.

– Шеф, одна дама желает немедленно поговорить с вами.

– Ее визитная карточка?

– Вот она.

– Госпожа Кессельбах! Пусть войдет.

Он сам пошел навстречу молодой женщине и предложил ей сесть. У нее был все тот же скорбный, болезненный вид и выражение крайней усталости на лице, свидетельствовавшее о крушении надежд всей жизни.

Она протянула номер газеты «Журналь», указывая на строчку маленького сообщения, где речь шла о господине Стейнвеге.

– Папаша Стейнвег был другом моего мужа, – сказала госпожа Кессельбах, – и я не сомневаюсь, что он много чего знает.

– Дьёзи, – сказал Ленорман, – приведи человека, который ждет… Ваш визит, мадам, будет не напрасен. Я только прошу вас, когда появится этот человек, не говорить ни слова.

Открылась дверь, и вошел бедно одетый старик с короткой белой бородкой, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, с затравленным видом тех несчастных, что скитаются по миру в поисках ежедневного пропитания.

Моргая глазами, он остановился на пороге, взглянул на господина Ленормана и, казалось, смущенный встретившим его молчанием, в замешательстве стал вертеть в руках свою шляпу.

Но внезапно глаза его округлились, и он в изумлении пробормотал:

– Госпожа… госпожа Кессельбах!

Он увидел молодую женщину.

И успокоенный, улыбающийся, больше не робея, подошел к ней и со скверным акцентом произнес:

– Ах, как я рад… наконец-то!.. Я уж было подумал, что никогда… Я был удивлен… никаких известий… ни телеграммы… А как чувствует себя добрейший Рудольф Кессельбах?

Молодая женщина отпрянула, словно получила удар прямо в лицо, и, упав на стул, разрыдалась.

– Что такое? В чем дело?.. – спросил Стейнвег.

Господин Ленорман сразу вмешался:

– Я вижу, сударь, что вы не в курсе некоторых событий, произошедших недавно. Вы, стало быть, давно путешествуете?

– Да, три месяца… Я снова поднялся на рудники. Потом вернулся в Кейптаун, откуда написал Рудольфу. Но по дороге я получил работу в Порт-Саиде. Полагаю, Рудольф прочитал мое письмо?

– Он отсутствует. Я объясню вам причины этого отсутствия. Но прежде нам хотелось бы получить определенные сведения. Речь идет о человеке, которого вы знали – в своих беседах с господином Кессельбахом вы обозначали его именем Пьер Ледюк.

– Пьер Ледюк! Как! Кто вам сказал?

Старик был потрясен.

Он снова пробормотал:

– Кто вам это сказал? Кто открыл?

– Господин Кессельбах.

– Никогда! Это секрет, который я ему поведал, а Рудольф хранит свои секреты… особенно этот…

– Однако необходимо, чтобы вы нам ответили. В настоящее время мы проводим расследование относительно Пьера Ледюка, которое должно завершиться без промедления, и вы один можете пролить свет на эту тайну, поскольку господина Кессельбаха здесь нет.

– Что, в конце концов, – воскликнул Стейнвег, казалось, решившись, – что вам нужно?

– Вы знаете Пьера Ледюка?

– Я никогда его не видел, но давно уже владею одним секретом, который его касается. Вследствие событий, о которых не стоит рассказывать, и благодаря ряду случайностей, я, в конце концов, удостоверился, что тот, кто меня интересует, ведет в Париже беспорядочный образ жизни и что он называет себя Пьером Ледюком, хотя это ненастоящее его имя.

– Но сам-то он знает свое настоящее имя?

– Полагаю, что да.

– А вы?

– Я его знаю.

– Ну что ж, назовите его нам.

Старик заколебался, потом с яростью произнес:

– Я не могу… не могу…

– Но почему?

– Я не имею права. В этом весь секрет. Когда этот секрет я открыл Рудольфу, он придал ему такое значение, что вручил мне крупную сумму денег в обмен на мое молчание и пообещал мне целое состояние, настоящее богатство в тот день, когда ему удастся сначала отыскать Пьера Ледюка, а потом извлечь выгоду из секрета.

Он с горечью улыбнулся.

– Крупная сумма денег уже истрачена. Я приехал узнать о моем состоянии.

– Господин Кессельбах умер, – сказал начальник полиции.

Стейнвег вздрогнул.

– Умер! Возможно ли это? Нет, это ловушка. Госпожа Кессельбах, это правда?

Она опустила голову.

Казалось, старик был подавлен таким неожиданным открытием, и в то же время оно причинило ему невыразимую боль, поскольку он заплакал.

– Мой бедный Рудольф, я видел его совсем маленьким… он приезжал играть со мной в Аугсбург… Я очень его любил.

И, взывая к госпоже Кессельбах, продолжал:

– И он тоже, мадам, он тоже меня очень любил, не правда ли? Он должен был вам об этом говорить… Мой старый папаша Стейнвег, так он меня называл.

Господин Ленорман подошел к нему и твердо произнес:

– Выслушайте меня. Господин Кессельбах был убит… Успокойтесь же… крики бесполезны… Он был убит, и все обстоятельства преступления доказывают, что преступник был в курсе этого самого секрета и проекта господина Кессельбаха. Нет ли в самой природе этого проекта чего-либо такого, что позволило бы вам разгадать?..

Стейнвег не мог прийти в себя.

– Это моя вина, – пробормотал он. – Если бы я не направил его на этот путь…

Госпожа Кессельбах с умоляющим видом приблизилась.

– Вы думаете… У вас есть какое-то предположение… О! Я прошу вас, Стейнвег…

– У меня нет никакой идеи… я над этим не думал, – прошептал он, – мне надо поразмыслить…

– Поищите в окружении господина Кессельбаха, – сказал ему Ленорман. – Никто не был причастен к вашим переговорам в тот момент? Сам он не мог кому-то довериться?

– Исключено.

– Подумайте хорошенько.

Оба они, Долорес и господин Ленорман, склонившись над стариком, с мучительным беспокойством ожидали его ответа.

– Нет, – проронил он, – я не вижу…

– Подумайте хорошенько, – повторил начальник полиции, – имя и фамилия убийцы начинаются с буквы «Л» и буквы «М».

– «Л»… – повторил тот, – я не вижу… «Л»… и «М»…

– Да, золотые буквы украшали портсигар, принадлежащий убийце.

– Портсигар? – произнес Стейнвег, силясь что-то вспомнить.

– Из полированной стали… И одно из внутренних отделений разделено на две части: та, что поменьше, для сигаретной бумаги, другая – для табака…

– На две части, на две части, – повторял Стейнвег, воспоминания которого, казалось, пробудила эта подробность. – Не могли бы вы показать мне этот предмет?

– Вот он, или, вернее, точное его воспроизведение, – сказал Ленорман, протягивая ему портсигар.

– Как? Что?.. – произнес Стейнвег, взяв портсигар.

Он тупо смотрел на него, разглядывал, крутил во все стороны, и вдруг вскрикнул, это был крик человека, в голову которому пришла вдруг страшная мысль. И он застыл, мертвенно-бледный, с дрожащими руками и блуждающим взглядом.

– Говорите, да говорите же, – приказал господин Ленорман.

– О! – молвил тот, словно осененный каким-то открытием, – все объясняется…

– Говорите, да говорите же…

Оттолкнув их обоих, Стейнвег, шатаясь, подошел к окну, потом вернулся назад и бросился к начальнику полиции:

– Сударь, сударь… убийца Рудольфа, я назову вам его…

Он умолк.

Наступило молчание. В глубокой тиши кабинета, меж этих стен, слышавших столько признаний, столько обвинений, прозвучит ли здесь имя отвратительного убийцы? Господину Ленорману казалось, будто он находится на краю бездонной пропасти и что оттуда к нему возносится голос… Еще несколько секунд, и он узнает…

– Нет, – прошептал Стейнвег, – нет, я не могу…

– Что вы такое говорите? – в ярости воскликнул начальник полиции.

– Я говорю, что не могу.

– Но вы не имеете права молчать! Правосудие требует.

– Завтра, я скажу завтра… Мне надо подумать… Завтра я расскажу вам все, что знаю о Пьере Ледюке… все, что предполагаю относительно портсигара… Завтра, я вам обещаю.

В нем ощущалось такого рода упорство, которое не в силах преодолеть самые энергичные усилия. Господин Ленорман уступил.

– Ладно. Я даю вам время до завтрашнего дня, но предупреждаю, что если завтра вы не заговорите, я буду вынужден сообщить об этом следователю.

Он позвонил и, отведя инспектора Дьёзи в сторону, сказал:

– Проводи его до отеля… и останься там… Я пришлю тебе двух товарищей. Глядите в оба. Его могут попытаться забрать у нас.

Инспектор увел Стейнвега, а господин Ленорман, вернувшись к госпоже Кессельбах, которую эта сцена сильно взволновала, извинился:

– Примите мои сожаления, мадам… Я понимаю, до какой степени вас это опечалило…

Он спросил ее о том времени, когда у господина Кессельбаха установились отношения со стариком Стейнвегом, и о продолжительности этих отношений. Однако она так устала, что Ленорман не стал настаивать.

– Должна ли я прийти завтра? – спросила она.

– Нет, конечно, нет. Я буду держать вас в курсе всего, что скажет Стейнвег. Не позволите ли предложить вам руку и проводить до вашего экипажа?.. Эти три этажа так трудны для спуска…

Открыв дверь, он пропустил ее. В ту же минуту в коридоре послышались возгласы и прибежали люди, дежурные инспекторы, служащие конторы…

– Шеф! Шеф!

– В чем дело?

– Дьёзи…

– Но он только что вышел отсюда…

– Его нашли на лестнице.

– Мертвого?

– Нет, оглушенного, без сознания…

– Но мужчина?.. Мужчина, который был с ним?.. Старик Стейнвег?..

– Исчез…

– Проклятье!..

II

Ленорман бросился в коридор, сбежал по лестнице и увидел Дьёзи, лежащего на площадке второго этажа среди группы людей, пытавшихся привести его в чувство. Он заметил поднимавшегося Гуреля.

– Гурель, ты идешь снизу? Ты кого-нибудь встретил?

– Нет, шеф…

Но Дьёзи приходил в себя и, едва открыв глаза, сразу же пробормотал:

– Здесь, на площадке, маленькая дверь…

– А-а! Черт возьми, дверь седьмой комнаты! – воскликнул начальник полиции. – А я ведь говорил, чтобы ее заперли на ключ… Ясно было, что рано или поздно[2]2
  С тех пор, как в Уголовной полиции нет больше господина Ленормана, через эту самую дверь сбежали два злоумышленника, избавившись от сопровождавших их полицейских. Полиция умолчала об этом двойном побеге. Почему же, если этот проход необходим, не уберут бесполезную задвижку с другой стороны, которая позволяет беглецу уйти от всякого преследования и спокойно удалиться через седьмую комнату гражданского суда и крытый проход первой канцелярии? (Прим. авт.)


[Закрыть]…

Он в ярости рванул ручку двери.

– Вот черт! Теперь задвижку закрыли с другой стороны.

Дверь была частично застекленной. Рукояткой своего револьвера Ленорман разбил одно стекло, потом, открыв задвижку, сказал Гурелю:

– Беги во весь дух до выхода на площадь Дофин…

Затем вернулся к Дьёзи:

– Ну, Дьёзи, рассказывай. Как ты позволил довести себя до такого состояния?

– Удар кулаком, шеф…

– Кулаком того старика? Да он на ногах едва держался…

– Не старика, шеф, а другого – кто прогуливался в коридоре, пока Стейнвег был с вами, и последовал за нами, поскольку тоже собрался уходить… Дойдя до этого места, он попросил у меня спички… Я стал искать их… Он этим воспользовался, чтобы врезать мне кулаком в грудь… Я упал и, падая, почувствовал, как он открывает эту дверь и утаскивает старика…

– Ты сможешь его узнать?

– Конечно, шеф… Здоровенный детина, кожа темная… наверняка южанин…

– Рибейра, – проскрежетал господин Ленорман, – опять он!.. Рибейра, он же Парбери. Ах, разбойник, какая смелость!.. Он испугался старика Стейнвега… и явился забрать его прямо здесь, у меня из-под носа!..

Он в ярости топнул ногой:

– Но, черт возьми, как он узнал, что Стейнвег был тут, вот бандит! Не прошло и четырех часов, как я гонялся за ним в лесах Сен-Кюкюфа… и вот он здесь!.. Откуда он узнал!.. Уж не переселился ли он в мою шкуру?..

Господин Ленорман впал в такую глубокую задумчивость, что казалось, будто он ничего больше не видит и не слышит. Проходившая в этот момент мимо госпожа Кессельбах кивнула ему, а он даже не ответил.

Из оцепенения его вывел звук шагов.

– Наконец-то, это ты, Гурель?

– Это я, шеф, – отвечал запыхавшийся Гурель. – Их было двое. Они прошли этим путем на площадь Дофин. Их дожидался автомобиль. Внутри находились два человека, один – мужчина, одетый в черное, в надвинутой на глаза мягкой шляпе.

– Это он, – прошептал господин Ленорман, – убийца, сообщник Рибейры-Парбери. А другой человек?