Текст книги "Превращения Арсена Люпена"

Глава 12
Безумие и гениальность

Все то время, пока опасность угрожала ему и Калиостро, Рауль испытывал страх; но он доверял своей находчивости и счастливой звезде, а насчет Калиостро у него не было никаких сомнений – уж кто-кто, а она способна защитить себя от Боманьяна. Но Кларисса! Рядом с Жозефиной Бальзамо Кларисса выглядела добычей, поданной на блюде коварному и жестокому врагу. И с этой минуты к страху Рауля добавился какой-то физический ужас, от которого у него буквально поднялись волосы на голове и он весь покрылся гусиной кожей. Разбойничья физиономия Леонара только усиливала этот ужас. Он вспомнил вдову Русслен и ее изувеченные пальцы.

По правде говоря, Рауль все правильно предвидел час назад, когда шел на встречу, догадавшись, что готовится великое сражение, в котором они с Жозефиной Бальзамо станут врагами. До сих пор случались только мелкие стычки, авангардные бои. Теперь же началась борьба не на жизнь, а на смерть между всеми силами, столкнувшимися здесь, и Рауль был одной из них – со связанными руками, веревкой на шее и тем, что делало его еще уязвимее, – присутствием Клариссы д’Этиг.

«Надо признать, – сказал он себе, – что мне еще многому нужно научиться. Ситуация выглядит ужасно, и я тоже виноват в том, что случилось, а моя дорогая Кларисса снова стала жертвой по моей вине».

Молодая девушка растерянно смотрела на Леонара, который наставил на нее револьвер. Она пришла сюда, предвкушая приятную встречу в воскресный день, а попала в самый эпицентр насилия и преступления; вдобавок ее любимый стоял перед ней, опутанный узами и недвижный.

Кларисса пролепетала:

– Что происходит, Рауль? Почему вы связаны?

Она простерла к нему руки, как бы и умоляя о помощи, и предлагая ему свою. Но что они вдвоем могли сделать?

Раулю бросились в глаза ее осунувшееся лицо, ее усталый вид, и ему пришлось сдержать себя, чтобы не заплакать при мысли о последствиях совершенной ошибки и о том, как тяжело ей было признаться во всем своему отцу. И однако, он сказал ей с невозмутимой уверенностью:

– Мне нечего бояться, Кларисса, и вам тоже – абсолютно нечего. Я отвечаю за все.

Она обвела взглядом окружающих, с изумлением узнала Боманьяна и робко спросила Леонара:

– Что вы от меня хотите? Все это так жутко… Кто вызвал меня сюда?

– Я, мадемуазель, – сказала Жозефина Бальзамо.

Красота Жозины поразила Клариссу с первой минуты. В ее душе затеплилась надежда, словно от такой восхитительной женщины можно было ожидать только помощь и защиту.

– Кто вы, мадам? Я вас не знаю…

– Зато я вас знаю, – заявила Жозефина Бальзамо, которую явно раздражало изящество и очарование девушки. – Вы дочь барона д’Этига… а еще я знаю, что вы любите Рауля д’Андрези.

Кларисса покраснела, но ничего не ответила. Жозефина Бальзамо приказала Леонару:

– Иди закрой ворота. Повесь цепь и замок, которые ты принес с собой, и подними упавший столбик с дощечкой «Частное владение».

– Мне потом остаться за дверью? – спросил Леонар.

– Не нужно, – ответила Жозефина Бальзамо, – просто оставь нас.

Он повиновался.

Бальзамо обвела взглядом своих жертв – все трое были безоружны и совершенно беспомощны. Она была победителем на поле битвы и, угрожая смертью, могла отдавать самые безжалостные приказы.

Рауль не сводил с нее глаз, пытаясь разгадать ее намерения. Спокойствие Жозефины ужасало его больше всего. В ней не чувствовалось лихорадки и волнения, которые могли бы помешать на ее месте любой другой женщине. Ни малейшего проявления торжества. Скорее скука, словно она действовала безотчетно, под воздействием неподвластных ей внутренних сил. Впервые он угадал в ней тот равнодушный фатализм, который обычно скрывался за ее лучезарной красотой и который, возможно, и был самой сутью ее загадочной натуры.

Она села на стул рядом с Клариссой и, устремив на нее взгляд, медленно и монотонно заговорила:

– Мадемуазель, три месяца назад одна молодая женщина, выходившая из поезда, была похищена и перевезена в поместье Этиговы Плетни, где в большом зале за закрытыми дверями собрался десяток местных дворян из Ко. Среди них были и Боманьян, которого вы тут видите, и ваш отец. Я не буду рассказывать вам обо всем, что было произнесено на этом собрании, и о тех оскорблениях, которые пришлось услышать этой женщине от людей, претендовавших на роль ее судей. Так или иначе, но вечером, после этой пародии на судебные прения, большинство гостей уехали, а ваш отец и его кузен Беннето отвели эту женщину к подножию утеса, привязали к скамейке лодки с пробитым дном, положили в лодку тяжелый камень и вывели ее в открытое море, предоставив воле рока.

Кларисса, задыхаясь, пролепетала:

– Это неправда!.. Неправда!.. Мой отец никогда бы такого не сделал… это ложь!

Не обращая внимания на возмущение Клариссы, Жозефина продолжала:

– На собрании в замке, втайне от заговорщиков, присутствовал некий человек; затем этот некто – имена ведь нам не важны? – выследил двух убийц, уцепился за корму лодки и спас жертву, как только они скрылись из виду. Каким образом он оказался в замке? Все говорит за то, что он провел ночь и утро в вашей комнате, где вы его принимали, причем не как жениха, поскольку ваш отец отказал ему, а как любовника.

Обвинения и оскорбления обрушивались на Клариссу подобно ударам дубины. Атака стала для нее неожиданностью, она была не готова ни сопротивляться, ни даже защищаться.

Бледная, на грани обморока, она со стоном наклонила голову:

– О мадам! Что вы такое говорите?..

– Лишь то, что вы сами сказали своему отцу, – возразила Калиостро. – Последствия вашей неосмотрительности вынудили вас позавчера вечером во всем признаться. Нужно ли мне входить в подробности и рассказывать, что потом произошло с вашим любовником? Итак, в тот самый день, обесчестив вас, Рауль д’Андрези последовал за женщиной, которую он спас от самой ужасной смерти, отдался ей телом и душой, стал ее возлюбленным и поклялся никогда вас больше не видеть. Эта клятва была дана им весьма уверенно: «Я ее не любил, – сказал он. – Это было увлечение. Оно прошло».

Но после небольшой… размолвки… которая случилась между ними, женщина узнала, что Рауль переписывается с вами и послал вам вот это письмо, в котором просит у вас прощения и призывает верить в будущее… Теперь вы понимаете, что у меня есть некоторое право… считать вас врагом… и даже заклятым врагом? – тихо добавила Калиостро.

Кларисса молчала. Она не могла справиться с растущим в ней страхом, глядя на такое нежное и такое жуткое лицо той, которая отняла у нее Рауля и теперь объявила ее заклятым врагом.

Дрожа от сострадания и не боясь гнева Жозефины Бальзамо, Рауль воскликнул:

– Если я и принес торжественную клятву, которую я сдержу вопреки всем обстоятельствам, то это, Кларисса, клятва о том, что ни один волос не упадет с вашей головы. Поэтому не бойтесь. Десять минут – и вы выйдете отсюда, живая и невредимая. Десять минут, Кларисса, не больше!

Жозефина Бальзамо точно не слышала этих слов. Она спокойно продолжала:

– Я обрисовала вам ход вещей. Теперь перейдем к фактам, и здесь я тоже буду краткой. Ваш отец, мадемуазель, его друг Боманьян и их сообщники преследуют одну общую цель, которой добиваюсь и я, а с недавних пор также и Рауль. Между всеми нами не прекращается война. Все мы должны получить некоторые сведения от вдовы Русслен – ей принадлежала старинная шкатулка, необходимая для успеха нашего дела, но кому-то ею подаренная.

Мы допросили ее со всей возможной настойчивостью, но так и не узнали имени человека, который, видимо, сделал ей много хорошего и которому она не хотела навредить рассказом о нем. Все, что нам удалось от нее выведать, так это одну давнюю историю. Я сейчас вкратце перескажу ее вам, чтобы вы поняли, почему она интересна и нам… и вам, мадемуазель.

Рауль начал понимать, в чем состоит тактика Калиостро и какую цель она преследует. Это привело его в такой ужас, что он сказал ей, не скрывая гнева:

– Нет-нет, только не это! Только не это! Есть темы, которых нельзя касаться…

Но она как будто не слышала его и неумолимо продолжала:

– Так вот. Двадцать четыре года назад во время Франко-прусской войны двое мужчин, спешно покинувшие Руан на подводе господина Русслена, убили в окрестностях города некоего слугу по имени Жобер, чтобы завладеть его лошадью. Они спаслись, прихватив с собой шкатулку, полную драгоценных камней, которую украли у своей жертвы.

Господин Русслен, которого они оделили несколькими недорогими кольцами, вернулся в Руан к своей жене и вскоре умер – настолько его подкосило это преступление и его невольное соучастие. Однако убийцы не упускали вдову из виду, опасаясь, что она кому-нибудь проговорится. Так и случилось… Но я думаю, мадемуазель, вы уже поняли, о ком идет речь, не правда ли?

Лицо Клариссы выражало такое смятение и боль, что Рауль воскликнул:

– Замолчи, Жозина, ни слова больше! То, что ты делаешь, – мерзко и бессмысленно! Зачем?

Бальзамо жестом приказала ему замолчать.

– Зачем? – повторила она. – Затем, что должна быть сказана вся правда. Ты столкнул нас друг с другом. Так пусть она тоже страдает.

– Как же ты жестока, – пробормотал он в отчаянии.

Жозефина Бальзамо повернулась к Клариссе и объяснила:

– Ваш отец и его кузен Беннето следили за вдовой Русслен, и, очевидно, именно барону д’Этигу она обязана своим переездом в Лильбонн, где ему было гораздо проще за ней присматривать. Мало того, с годами нашелся тот, кто более или менее сознательно продолжал выполнять эту задачу. Я говорю о вас, мадемуазель! Вдова Русслен так вас полюбила, что ни за что на свете не выдала бы отца малышки, которая время от времени приходила к ней поиграть и поболтать. Это знакомство держалось, разумеется, в тайне, чтобы никто не мог связать настоящее с прошлым; иногда встречи происходили где-нибудь в окрестностях – к примеру, на старом маяке.

Во время одного из таких визитов вы случайно увидели на чердаке дома в Лильбонне ту самую шкатулку, которую мы с Раулем искали, и из прихоти унесли ее к себе, в Этиговы Плетни. Когда я и Рауль узнали от вдовы Русслен, что шкатулка теперь находится у человека, имя которого она не хочет называть, поскольку считает его своим благодетелем, и что в определенные дни они встречаются, мы без колебаний решили прийти к старому маяку вместо вдовы Русслен, чтобы услышать хотя бы часть правды.

И вот, увидев вас здесь, мы сразу поняли, что двое убийц были не кто иные, как Беннето и барон д’Этиг, – те люди, что связали меня и бросили в море.

Кларисса плакала, ее плечи сотрясались от рыданий. Рауль не сомневался, что она ничего не знала о преступлениях своего отца, но он также не сомневался, что обвинения Жозефины Бальзамо прольют свет на многие вещи, которые бедняжка до сих пор не осознавала… и главное, она поймет, что ее отец – убийца. Какое горе для девушки! Жозина правильно рассчитала удар! До чего же изощренно палач мучил свою жертву! С какой утонченной жестокостью Жозефина Бальзамо мстила ни в чем не повинной Клариссе – с жестокостью, которая в тысячу раз страшнее физических страданий, причиненных Леонаром вдове Русслен!

– Да, – вновь заговорила графиня. – Ваш отец – убийца… Его богатства, замок, лошади – все это получено благодаря преступлению. Не так ли, Боманьян? Тебе тоже есть что рассказать – ведь потому ты и имел на него такое влияние! Завладев его тайной – не важно как! – ты заставил его плясать под твою дудку и воспользовался его давним преступлением, чтобы заставить служить тебе и убивать тех, кто тебе мешал, Боманьян… Я кое-что знаю об этом! Ах! Какие же вы мерзавцы!

Ее глаза искали взгляд Рауля. Ему показалось, что она старается оправдать собственные преступления, разоблачая Боманьяна и его сообщников. И он резко сказал ей:

– Что теперь? Ты закончила? Или собираешься и дальше мучить девушку? Что тебе от нее нужно?

– Пусть говорит, – заявила Жозина.

– Если она будет говорить, отпустишь ее?

– Да.

– Тогда спрашивай. О чем ты хочешь узнать? О шкатулке? О надписи на внутренней стороне крышки? Это?

Но хотела отвечать Кларисса или нет, знала она правду или нет, было ясно, что сейчас она не способна произнести ни слова и даже понять, о чем ее спрашивают.

Рауль настаивал:

– Превозмогите свою боль, Кларисса. Пройдите последнее испытание, и на этом все закончится. Пожалуйста, отвечайте… Вам не нужно идти против совести. Вы не давали клятву хранить молчание. Вы никого не предаете… Так что…

Убедительный тон Рауля успокоил девушку. Он почувствовал это и спросил:

– Так что вы сделали со шкатулкой? Забрали с собой в Этиговы Плетни?

– Да, – еле выговорила она, совершенно измученная.

– Зачем?

– Она мне понравилась… не хотела с ней расставаться…

– Ваш отец ее видел?

– Да.

– В тот же день?

– Нет, несколько дней спустя.

– Он забрал ее у вас?

– Да.

– Под каким предлогом?

– Просто так.

– Но вы успели осмотреть ее?

– Да.

– И вы видели надпись внутри на крышке, не так ли?

– Да.

– Довольно грубо выгравированную старинным шрифтом?

– Да.

– Вы смогли ее прочитать?

– Да.

– Сразу?

– Нет, но в конце концов у меня получилось.

– И вы помните, что там было написано?

– Может быть… не знаю… это были слова на латыни…

– На латыни? Вспомните их, прошу вас!

– Но вправе ли я?.. Если это важная тайна, можно ли ее раскрывать?..

Кларисса колебалась.

– Можно, Кларисса, уверяю вас… Можно, потому что эта тайна никому сейчас не принадлежит. Никто в мире не имеет на нее исключительных прав – ни ваш отец, ни его друзья, ни я. Она принадлежит тому, кто ее откроет, кто первый сумеет ею воспользоваться.

Слова Рауля показались Клариссе справедливыми. Она уступила:

– Да… да… несомненно, вы правы… Но я придавала этой надписи так мало значения, что теперь с трудом смогу вспомнить и перевести то, что я прочитала… там были слова о камне… и о королеве…

– Вы должны вспомнить, Кларисса, это необходимо, – умоляюще произнес Рауль, которого встревожило мрачное выражение лица Жозефины Бальзамо.

Кларисса с видимым усилием напрягла память, борясь с противоречивыми чувствами, но наконец, овладев собой, медленно произнесла:

– Вот… я вспомнила… вот в точности фраза, которую я разобрала… пять слов на латыни… в такой последовательности… Ad lapidem currebat olim regina…

Едва она успела произнести последний слог, как Жозефина Бальзамо в гневе бросилась к ней и резко крикнула:

– Ложь! Эту надпись мы прочли уже давно, Боманьян может подтвердить! Не правда ли, Боманьян, эти слова мы знаем?.. Она лжет, Рауль, она лжет. Кардинал де Бонншоз упоминал их в своем рассказе, но полагал бессмысленными, поэтому я о них даже не упомянула!.. «Давным-давно королева бежала к камню». Но где он, этот камень, и о какой королеве ведется речь? Двадцать лет никто не может найти ответа. Нет, должно быть что-то еще!

Ее снова охватил тот ужасный гнев, который проявлялся не в криках, не в беспорядочных жестах, а в том внутреннем возбуждении, о котором можно было догадаться только по некоторым признакам и особенно – по необыкновенной жестокости ее слов.

Нависнув над молодой девушкой, она отчетливо произнесла, отбросив всякую учтивость:

– Ты лжешь!.. Лжешь!.. Есть еще одно слово, которое разъясняет эти пять… должен быть ключ! Какой? Отвечай!

Онемев от ужаса, Кларисса молчала. Рауль взмолился:

– Подумайте, Кларисса… припомните… кроме этих пяти слов, вы ничего не видели?

– Я не знаю… кажется, ничего… – простонала девушка.

– Вспомните… вы должны вспомнить… В этом ваше спасение…

Но сам тон Рауля и его трепетное волнение за Клариссу вывели Жозефину Бальзамо из себя.

Она схватила девушку за руку и приказала:

– Признавайся, иначе…

У Клариссы вырвалось рыдание, но она не ответила. Калиостро резко свистнула в свисток.

Почти тут же в дверях появился Леонар.

Она велела сквозь зубы:

– Уведите ее, Леонар… и начинайте допрос.

Рауль рванулся вперед, забыв о веревке.

– О, подлая душа! – вскричал он. – Что ты собираешься с ней делать? Да женщина ли ты вообще?! Леонар, только попробуй тронуть эту девушку, клянусь Богом, рано или поздно…

– Так вот как ты боишься за нее! – усмехнулась Жозефина Бальзамо. – Не можешь даже думать о ее страданиях! Черт побери! Да вы созданы друг для друга. Дочь убийцы и вор.

Да, вор! – выкрикнула она, повернувшись к Клариссе. – Твой любовник вор, и больше никто! Он всю жизнь промышлял воровством. Воровал с самого детства! Чтобы подарить тебе цветы и помолвочное кольцо, которое ты носишь на пальце, он воровал. Он грабитель и мошенник. И даже его фамилия, благородная фамилия д’Андрези – тоже чистое мошенничество. Рауль д’Андрези? Как бы не так! Арсен Люпен – вот его настоящее имя. Запомните его, Кларисса, оно себя еще прославит. Потому что я видела твоего любовника в работе. Это мастер! Чудо-виртуоз! Какая отличная пара получилась бы из вас, если бы только я это допустила, и какие замечательные черты унаследовал бы ваш ребенок – сын Арсена Люпена и внук барона Годфруа!

Эта мысль о ребенке словно бы подстегнула ее ярость. Все безумие зла выплеснулось наружу.

– Леонар!..

– Чудовище! – бросил ей в отчаянии Рауль. – Какой позор!.. Ты решила показать свое истинное лицо, Жозефина Бальзамо? Больше нет смысла играть комедию, правда? Так это ты – палач?..

Но она его не слушала, упорная в своем варварском желании истерзать девушку до смерти. Она даже подтолкнула Клариссу, которую Леонар уже тащил к двери.

– Отпусти ее! Изверг! – закричал Рауль. – Если хоть один волос, ты слышишь… Хоть один! И вы оба умрете! Мерзавцы! Да отпустите же вы ее!

Он так сильно натянул веревки, что ветхий ставень сорвался с петель и упал в комнату позади него, сделав бесполезным скользящий узел, затянутый Боманьяном на шее Рауля. В стане противника наступило минутное замешательство. Но веревки, хоть их натяжение и ослабло, были прочны и достаточно надежно удерживали пленника, чтобы его не бояться. Леонар выхватил из кармана револьвер и приставил его к виску Клариссы.

– Если он сделает хоть один шаг, хоть одно движение – стреляй! – приказала Калиостро.

Рауль не трогался с места. Он не сомневался, что Леонар беспрекословно повинуется, что малейшее движение станет смертным приговором для Клариссы. Так что же делать? Неужели смириться? Неужели никак нельзя ее спасти?

Жозефина Бальзамо не спускала с него глаз.

– Я вижу, – сказала она, – ты оценил ситуацию и впредь будешь вести себя разумно.

– Нет, – ответил Рауль хладнокровно. – Я размышляю.

– Над чем?

– Как мне сдержать свое обещание. Ведь я обещал Клариссе, что она будет свободна и что ей нечего бояться.

– Возможно, ты его и сдержишь. Но не сейчас, – ответила она.

– Нет, Жозина, ты освободишь ее немедля.

Она повернулась к своему сообщнику:

– Ты готов, Леонар? Действуй, и покончим с этим поскорее…

– Остановись! – потребовал Рауль таким решительным тоном, что она невольно осеклась. – Остановись, – повторил он, – и освободи ее… Слышишь, Жозина, я хочу, чтобы ты ее освободила… И не просто отсрочила это гнусное дело, на которое ты уже готова, а еще и широко распахнула дверь и выпустила отсюда Клариссу д’Этиг!

Должно быть, он чувствовал огромную уверенность в себе, а исключительные обстоятельства заставили его напрячь всю свою волю, если он смог произнести это с такой властной торжественностью.

Леонар, на которого эти слова произвели сильное впечатление, остановился в нерешительности; Кларисса, до конца не осознавая весь ужас происходящего, немного приободрилась.

Озадаченная Калиостро пробормотала:

– Пустая болтовня, Рауль! Какие-нибудь новые уловки…

– Только факты, – возразил он. – Вернее, один, зато очень весомый факт, который ты не сможешь оспорить.

– О чем это ты? – спросила Калиостро с тревогой. – Чего ты хочешь?

– Я не хочу, а требую.

– Чего?

– Немедленного освобождения Клариссы и того, что вы дадите ей уйти отсюда, причем ни ты, ни Леонар не броситесь за ней в погоню.

Она засмеялась и спросила:

– Только это?

– Только это.

– А что же ты предлагаешь мне взамен?

– Разгадку.

Она вздрогнула.

– Так она у тебя есть?

Драма принимала новый оборот. Разделявшая их бешеная вражда, питавшаяся взаимной ненавистью, любовью и ревностью, была на время забыта ради главной цели. Одержимость местью отошла у Калиостро на второй план. Тысячи и тысячи драгоценных камней засверкали перед ее глазами по воле Рауля.

Боманьян, привстав со стула, жадно прислушивался.

Оставив Клариссу под присмотром своего сообщника, Жозина вышла вперед и спросила:

– Достаточно ли знать разгадку?

– Нет, – ответил Рауль, – ее еще нужно истолковать. Смысл самой надписи скрыт, и его тоже сначала надо расшифровать.

– Так ты смог?..

– Да, у меня уже были некоторые идеи на этот счет. И внезапно вспыхнула догадка.

Она знала, что Рауль не из тех, кто станет шутить в подобных обстоятельствах.

– Объяснись, – сказала она. – И Кларисса выйдет отсюда живой.

– Пусть она сначала уйдет, – возразил он, – и тогда я все объясню. Объясню, обещаю, но не с веревкой на шее и не со связанными руками, а как только стану полностью свободен.

– Что за вздор?! Не ты хозяин положения. Сейчас я ставлю условия.

– Уже нет, – сказал он. – Теперь ты зависишь от меня. И диктовать условия буду я.

Она пожала плечами и, помолчав, сказала:

– Поклянись, что говоришь правду. Поклянись могилой своей матери.

Он спокойно ответил:

– Клянусь могилой моей матери, что через двадцать минут после того, как Кларисса переступит этот порог, я покажу тебе точное место, где находится камень, – то есть богатства, накопленные монахами французских монастырей.

Сказочное предложение Рауля подействовало на Калиостро, словно гипноз, и, желая освободиться от него, она решительно возразила:

– Нет, это ловушка… на самом деле ты ничего не знаешь…

– Не только знаю, – сказал он, – но и не одинок в этом.

– Кто еще знает?

– Боманьян и барон.

– Этого не может быть!

– Подумай сама. Боманьян позавчера ездил в Этиговы Плетни. Почему? Потому что барон нашел шкатулку и они вдвоем изучали надпись. Но если имеются не только эти пять слов, обнаруженные кардиналом, но еще одно волшебное слово, которое их дополняет и дает ключ к разгадке, то они его видели и теперь знают.

– Это уже не важно! – сказала она, глядя на Боманьяна. – Он у меня в руках.

– А Годфруа д’Этиг – нет, и, возможно, как раз сейчас они с кузеном, посланные Боманьяном, уже обнаружили тайник и готовятся выкопать его из земли. Отдаешь ли ты себе отчет в том, как ты рискуешь? Понимаешь ли, что, упустив минуту, упустишь все?

Она яростно настаивала:

– Я выиграю, если Кларисса заговорит.

– Она не заговорит по той простой причине, что больше ничего не знает.

– Хорошо, тогда говори ты, раз уж имел неосторожность признаться мне, что знаешь больше. Итак, почему я должна ее отпустить? И почему должна тебя слушаться? Пока Кларисса в руках Леонара, мне стоит только захотеть, и ты выдашь свою тайну.

Рауль покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Опасность миновала, буря прошла. Может, тебе и действительно стоило только захотеть, но теперь у тебя на это нет сил.

Рауль был уверен, что не ошибается. Это «дьявольское создание», как говорил Боманьян, эта суровая, жестокая, но все-таки просто женщина, подверженная нервным припадкам, – Калиостро творила зло не по желанию, а в приступе истеричного безумия, который сменялся усталостью и разбитостью, как моральной, так и физической. Рауль не сомневался, что сейчас она как раз находилась в таком состоянии.

– Давай, Жозефина Бальзамо, будь же последовательна. Ты поставила свою жизнь на эту карту – завладеть огромными богатствами. И ты хочешь перечеркнуть все свои усилия в тот момент, когда я тебе их предлагаю?

Сопротивление ослабевало. Жозефина Бальзамо тихо возразила:

– Я тебе не верю…

– И напрасно. Ты прекрасно знаешь, что я держу свои обещания. Если ты сомневаешься… Хотя ты больше не сомневаешься. В глубине души ты уже приняла решение, и оно правильное.

Калиостро одну-две минуты размышляла, а потом небрежно махнула рукой, словно говоря: «В конце концов, я всегда найду эту девчонку, и моя месть просто откладывается».

– Клянешься памятью своей матери? – спросила она.

– Памятью моей матери, а также остатками чести клянусь – я открою тебе все, что знаю.

– Пусть будет так, – согласилась она, – но вы с Клариссой ни словом не обменяетесь наедине.

– Хорошо. Впрочем, у меня нет секретов, которые я мог бы ей передать. Единственная моя цель: чтобы она была свободна.

Жозефина приказала:

– Леонар, отпусти девочку. А его развяжи.

На физиономии Леонара читалось осуждение. Но он был слишком предан своей госпоже, чтобы противиться ее воле. Он отошел от Клариссы и освободил Рауля от веревок.

Поведение юноши совсем не соответствовало серьезности его положения. Он растер ноги, сделал несколько ритмичных упражнений руками и глубоко вздохнул:

– Уф! Вот так мне больше нравится! Играть в пленника – не мое призвание. Освобождать хороших и наказывать плохих – вот что мне интересно. Трепещи, Леонар.

Он подошел к Клариссе и сказал:

– Прошу у вас прощения за все, что сейчас произошло. Будьте уверены, больше это никогда не повторится. Отныне вы под моей защитой. Есть ли у вас силы выбраться отсюда?

– Да… да… – ответила она. – А как же вы?

– О! Я ничем не рискую. Главное – это ваше спасение. Только, боюсь, вы не сможете проделать такой долгий путь.

– Это не потребуется. Вчера отец отвез меня к одной приятельнице и приедет за мной завтра.

– Она живет где-то недалеко?

– Да.

– Не говорите больше ничего, Кларисса. Любое лишнее слово обернется против вас.

Он проводил ее до двери и сделал знак Леонару, чтобы тот снял с ворот замок.

Леонар повиновался, и Рауль продолжил:

– Будьте осторожны и ничего не бойтесь, абсолютно ничего – не бойтесь ни за себя, ни за меня. Мы увидимся снова, когда пробьет час, а это случится скоро, какие бы преграды ни стояли между нами.

Рауль закрыл за ней дверь. Кларисса была спасена.

И тогда он дерзко заявил:

– Какая восхитительная девушка!

Впоследствии, вспоминая этот эпизод своего поразительного приключения с Жозефиной Бальзамо, Арсен Люпен не мог удержаться от смеха:

– О да! Тогда я отколол первое из антраша[21]21
  Антраша – в классическом балетном танце легкий прыжок вверх, во время которого ноги танцора быстро скрещиваются в воздухе, касаясь друг друга.


[Закрыть], которыми с тех пор нередко отмечал свои самые трудные победы… а эта была чертовски трудной.

По правде говоря, я ликовал. Кларисса была на свободе, и мне казалось, что самое страшное позади. Я закурил сигарету и, как только Жозефина Бальзамо встала передо мной, чтобы напомнить о нашем договоре, имел неосторожность выпустить дым прямо ей в лицо. «Скотина», – пробормотала она.

Эпитет, которым я наградил ее в ответ, был довольно грубым. Меня оправдывает лишь то, что я вложил в него больше игривости, чем наглости. И потом… потом… нужны ли мне оправдания? Нужно ли разбираться в тех бурных и противоречивых чувствах, которые внушала мне эта женщина? Я был далек от того, чтобы изучать ее психологию или разыгрывать перед ней джентльмена. Я одновременно бешено любил ее и столь же бешено ненавидел. Но едва она набросилась на Клариссу, как мое отвращение и презрение к ней вытеснили все остальное. Я даже перестал замечать ее красоту: передо мной был кто-то вроде хищного зверя, от которого я уворачивался, бросая ему грязные оскорбления…

Спустя годы Арсен Люпен мог себе позволить смеяться. Но в тот драматический момент Калиостро, как и Леонару, нужно было совсем немного, чтобы застрелить его.

Она процедила сквозь зубы:

– Как же я тебя ненавижу!

– Не больше, чем я тебя! – усмехнулся он.

– А ты знаешь, что еще ничего не закончено между Клариссой и Жозефиной Бальзамо?

– Так же, как и между Клариссой и Раулем д’Андрези, – сказал он с вызовом.

– Негодяй! – прошептала она. – Ты заслуживаешь…

– Пули в голову… Но это невозможно, моя милая!

– Не дразни меня, Рауль!

– Говорю же, это невозможно. Сейчас я тебе слишком дорог. Я олицетворяю для тебя миллиард. Убей меня, и миллиард проплывет мимо твоего прелестного носика, о дочь Калиостро! Так что ты вынуждена меня ценить! Каждая клетка моего мозга стоит не меньше драгоценного камня…

Всего одна пуля – и можешь сколько угодно взывать к духу своего отца… Дудки! Не видать Жозетте ни единого су! Повторяю тебе, моя крошка Жозефина, на мне лежит священное и неприкосновенное табу, как говорят в Полинезии. Табу от макушки до пяток! Встань на колени и поцелуй мне руку – это лучшее, что ты можешь сделать.

Рауль открыл боковое окно, выходившее на огороженный участок, заросший травами, и глубоко вздохнул:

– Здесь ужасно душно. К тому же от Леонара несет затхлостью. Жозефина, неужто этому палачу и впрямь необходимо сжимать в кармане револьвер?

Калиостро топнула ногой.

– Хватит глупостей! – заявила она. – Ты поставил условия и знаешь мои.

– Кошелек или жизнь.

– Говори – и немедленно, Рауль.

– Как ты торопишься! Во-первых, я назначил срок двадцать минут, чтобы ты не дотянулась до Клариссы своими когтями, а они еще не истекли. А во-вторых…

– Что еще?

– А во-вторых, как ты хочешь, чтобы я за пять секунд разгадал тайну, над которой тщетно бились долгие годы?

Она была ошеломлена:

– Что ты хочешь сказать?

– Очень простую вещь. Дай мне небольшую передышку.

– Передышку? Для чего?

– Чтобы расшифровать…

– Что?! Так ты ее не знаешь?..

– Разгадку? Нет, конечно.

– Ты мне солгал!

– Зачем так грубо, Жозефина?

– Ты солгал, раз поклялся…

– Могилой моей бедной матери, да, и не отказываюсь от своих слов. Но не надо путать гриб с гриппом. Я не клялся, что знаю правду. Я клялся, что скажу тебе правду.

– Чтобы сказать, надо знать.

– Чтобы знать, надо думать, а ты не даешь мне времени! Черт возьми! Немного тишины… И пусть Леонар вынет руку из кармана: меня это нервирует.

Больше, чем его шуточки, Калиостро раздражал насмешливый, дерзкий тон, которым он их произносил.

Видя, что ее угрозы бесполезны, она с гневом сказала ему:

– Делай как хочешь! Я тебя знаю, ты сдержишь слово.

Рауль воскликнул:

– Ах, ну раз уж ты так добра… Я никогда не мог устоять перед лаской и добротой… Гарсон, писчие принадлежности! Рисовую бумагу, перо колибри, кровь черной ежевики, а вместо чернильницы – цитроновую корку, как сказал поэт.

Рауль достал из бумажника карандаш и визитную карточку, на которой уже было написано несколько слов, и соединил их линиями в определенном порядке. Затем добавил на обороте фразу на латыни: «Ad lapidem currebat olim regina».

– Какая кухонная латынь! – сказал он негромко. – Мне кажется, что на месте этих славных монахов я придумал бы что-нибудь получше. Впрочем, будем исходить из того, что есть. Итак, королева пустилась бегом к заветному камню… Посмотрите на часы, Жозефина.

Он больше не смеялся. На одну-две минуты его лицо стало совершенно серьезным; глаза, устремленные в пустоту, выдавали усиленную работу мысли. Заметив ее взгляд, полный восхищения и безграничного доверия, он рассеянно улыбнулся ей, не теряя нить размышлений.