Текст книги "Превращения Арсена Люпена"

– Ты видишь решение, правда? – спросила она.

Связанный Боманьян напряженно прислушивался, не в силах скрыть возбуждения. Неужели грандиозная тайна сейчас будет раскрыта?

В полной тишине прошло еще несколько минут.

Жозефина заметила:

– Что с тобой, Рауль? Кажется, тебя что-то взволновало?

– Да, взволновало, – ответил он. – Наше приключение, сокровища, спрятанные под камнем в чистом поле, – все это и само по себе довольно любопытно. Но поверь мне, Жозина, идея, на которую опирается эта история, превосходит все остальное! Ты не представляешь, какая она странная и красивая!.. Сколько в ней поэтичности и наивности!

Он замолчал и через мгновение торжественно подтвердил:

– Жозина, средневековые монахи были простофилями.

И, вставая, добавил:

– Ах, боже мой! Да, весьма благочестивыми, но, рискуя поколебать твои убеждения, повторю: простофилями! Подумай сама! Если бы какому-нибудь богачу пришло в голову защитить от посягательств шкатулку с сокровищами, написав на ней: «Не открывать!» – его бы назвали простофилей, согласна? Так вот, способ, который они выбрали, чтобы сохранить свои богатства, примерно так же наивен.

Она прошептала:

– Нет-нет, этого не может быть!.. Ты не догадался!.. Ты ошибаешься!..

– Простофили также и те, кто все это время искал, но не нашел. Слепцы! Куриные мозги! Как?! Ты, Леонар, Годфруа д’Этиг, Боманьян, его друзья, орден иезуитов, архиепископ Руанский – у всех перед глазами были эти пять слов, и этого оказалось мало! Черт возьми! Да любой первоклассник решает задачи и потруднее!

Она возразила:

– Сначала речь шла об одном слове, а не о пяти.

– Но это же, черт побери, и есть одно слово! Если я сказал тебе, что, держа в руках шкатулку, Боманьян и барон легко обнаружат ключевое слово, то это лишь для того, чтобы напугать тебя и заставить сдаться. Потому что эти господа ничего не нашли. Но ключевое слово есть! Оно спрятано среди пяти латинских слов! Вместо того чтобы робеть перед этим туманным изречением, надо было просто прочитать его, сложить пять первых букв и заняться полученным из них словом.

Калиостро сказала, понизив голос:

– Мы думали об этом… Слово Alcor, не так ли?

– Да, слово Alcor.

– И что дальше?

– Как «что»? Но в этом слове весь ответ! Знаешь, что оно означает?

– Это арабское слово, которое переводится как «испытание».

– И которое арабы и другие народы используют для обозначения чего?

– Звезды.

– Какой звезды?

– Звезды, входящей в созвездие Большая Медведица. Не важно… Какое это имеет отношение к делу?

Рауль снисходительно улыбнулся:

– Ну разумеется! Название звезды никак не связано с расположением тайника посреди поля. Мы держимся за это глупое рассуждение, и все наши усилия разбиваются о него как о стену. Но я-то как раз обратил внимание на эту связь, когда извлек имя Alcor из латинской надписи! Завладев словом-талисманом, магическим словом, а с другой стороны, заметив, что вся история вращается вокруг числа семь (семь аббатств, семь монахов, семь рожков в канделябре, семь самоцветов, вставленных в семь колец), я сразу же – ты слышишь? сразу же! – как-то интуитивно отметил про себя, что звезда Алькор входит в созвездие Большая Медведица. И разгадка была найдена.

– Найдена? Но каким образом?..

– Черт возьми! Да ведь созвездие Большая Медведица образуют семь основных звезд! Семь! Снова число семь! Теперь ты видишь связь? И нужно ли напоминать тебе, что если арабы выбрали – а астрономы вслед за ними приняли – это название «Алькор», значит эта крошечная, едва заметная звездочка видна лишь тому, кто обладает хорошим зрением и может различить ее невооруженным глазом. «Алькор» – это то, что нужно увидеть, найти, это нечто скрытое… спрятанное сокровище, неведомый камень… этакий сейф, который охраняет драгоценности…

В лихорадочном возбуждении и предвкушая разгадку, Жозина пробормотала:

– Не понимаю.

Рауль развернул свой стул так, чтобы оказаться между Леонаром и окном, которое он открыл с намерением сбежать в ту же секунду, когда это потребуется, и продолжал говорить, внимательно следя за Леонаром, который упрямо держал руку в кармане.

– Сейчас поймешь, – сказал он. – Это же ясно как божий день.

Он показал визитную карточку, держа ее между пальцами:

– Смотри. Я не расстаюсь с ней уже несколько недель. В самом начале наших поисков я отметил в атласе точное местонахождение семи аббатств, названия которых выписал на эту карточку. Вот они, все семь, и видно, как они расположены по отношению друг к другу. Как только я узнал нужное слово, мне осталось лишь соединить линиями эти семь точек, чтобы совершить невероятное открытие. Чудесное, грандиозное, но при этом абсолютно логичное. Видишь ли ты, Жозина, что полученная таким образом фигура точно повторяет очертания Большой Медведицы? Осознаешь ли, как поразителен этот факт? Семь аббатств Ко, семь главных аббатств, куда стекались богатства христианской Франции, были расположены так же, как семь главных звезд Большой Медведицы! Здесь не может быть ошибки. Возьмем атлас, перенесем точки на кальку – и перед нами возникнет Большая Медведица.

Вот она, истина! В том самом месте, где находится Алькор в небесном созвездии, в его земном повторении неизбежно должен находиться камень. И так как Алькор расположен на небе немного правее и ниже звезды, занимающей место посередине хвоста Большой Медведицы, камень должен располагаться немного правее и ниже аббатства, соответствующего этой звезде, то есть аббатства Жюмьеж – некогда самого могущественного и богатого из аббатств Нормандии. Это так же верно, как дважды два четыре. Камень находится именно там, а не где-то еще.

И конечно, как тут не вспомнить, что, во-первых, как раз немного южнее и восточнее Жюмьежа, меньше чем в лье от него, в деревушке Мениль-су-Жюмьеж, рядом с Сеной, лежит в развалинах поместье Аньесс Сорель, любовницы короля Карла Седьмого; а во-вторых, что аббатство было связано с поместьем подземным туннелем, вход в который можно обнаружить и сейчас! Вывод: легендарный камень находится рядом с поместьем Аньесс Сорель со стороны Сены, а легенда подсказывает, что любовница короля, некоронованная владычица его сердца, бежала к этому камню, о драгоценном содержимом которого она и не подозревала, чтобы, сидя на нем, смотреть на королевскую барку, скользящую по древним нормандским водам.

Ad lapidem currebat olim regina.

Глубокое молчание объединило Рауля д’Андрези и Жозефину Бальзамо. Завеса была снята. Свет прогнал тьму. Казалось, взаимная ненависть утихла. В их ожесточенном противостоянии наступило перемирие, обоих не оставляло изумление от мысли, что можно проникнуть в самые запретные области прошлого, которое время и пространство защищают от человеческого любопытства.

Сидя рядом с Жозиной и полностью погруженный в созерцание нарисованной им картины, Рауль продолжал со сдержанным восторгом:

– Да, очень неосмотрительны эти монахи, доверившие такому простому ребусу охрану своих сокровищ! Но какие же они поэты, как они трогательно-простодушны! И какая прекрасная мысль – связать свое земное имущество с самим небом! Великие созерцатели, великие астрономы, как и их предки-халдеи, они черпали свое вдохновение в горних высях; их существование подчинялось движению звезд, и именно на созвездия они уповали, желая сохранить свои сокровища. Кто знает, может быть, даже место для семи аббатств было выбрано заранее, чтобы воспроизвести на нормандской земле гигантское изображение Большой Медведицы?.. Кто знает…

Лирические излияния Рауля были вполне объяснимы, но ему не удалось их закончить. Остерегаясь Леонара, он совсем забыл о Жозефине Бальзамо, а она внезапно с силой ударила его по голове своим кастетом. Он ожидал этого меньше всего, несмотря на то что Калиостро нередко прибегала к таким непредвиденным атакам. Оглушенный, Рауль согнулся на стуле, потом упал на колени и в конце концов растянулся во весь рост на полу.

Еле слышно он пробормотал:

– Черт возьми… конечно… на мне больше нет табу…

И с мальчишеской ухмылкой, которую он унаследовал, несомненно, от своего отца Теофраста Люпена, добавил:

– Негодяйка! Никакого уважения к гению!.. Ах ты, зверюга, каменное сердце! Тем хуже для тебя, Жозефина. Мы бы разделили сокровище… Но теперь я оставлю его себе…

И он потерял сознание.

Глава 13
Сейф монахов

Такой кратковременный обморок нередко случается с боксером от удара. Но, придя в себя, Рауль обнаружил (впрочем, без малейшего удивления), что находится в том же положении, что и Боманьян, – то есть сидит связанный на полу, привалившись к стене. И также для него не стал неожиданностью вид Жозефины Бальзамо, лежавшей без сознания перед дверью на двух стульях: после слишком сильных и продолжительных волнений с ней нередко случались обмороки. Рядом с графиней хлопотал Леонар, пытавшийся привести ее в чувство при помощи флакона с нюхательной солью.

Наверное, им был вызван подручный, потому что в комнату вошел парнишка по имени Доминик, которого Рауль видел раньше перед домом Брижитт Русслен.

– Дьявольщина! – воскликнул вновь прибывший, увидев двух пленников. – Да здесь была настоящая война! Боманьян! Д’Андрези! Хозяйка, похоже, постаралась на славу! А теперь, значит, сомлела?

– Да. Но ей уже лучше.

– Что будем с ней делать?

– Перенесем в берлину, и я отвезу ее на баржу.

– А я?

– А ты будешь присматривать за этими двумя, – сказал Леонар, указывая на пленников.

– Черт побери! Непростая задачка. Не люблю я это.

Они стали было поднимать Калиостро, но она открыла глаза и сказала им очень тихо, не подозревая, что у Рауля на редкость тонкий слух и он не упустит ни одного слова из их разговора:

– Нет. Я пойду сама. А ты останься здесь, Леонар. Лучше тебе сторожить Рауля.

– Позволь мне тогда его прикончить! – выдохнул Леонар, обратившись к Калиостро на «ты». – Этот парень принесет нам несчастье.

– Я люблю его.

– А он тебя больше не любит.

– Неправда. Он вернется ко мне. И как бы то ни было, я все равно его не отпущу.

– Так что ты решила?

– «Ветреница» стоит в Кодбеке. Я отдохну там до наступления утра. Мне это необходимо.

– А драгоценности? Их много, нам понадобятся люди.

– Сегодня вечером я свяжусь с братьями Корбю, и они завтра же приедут в Жюмьеж… А потом займусь Раулем… Если только… Ах! Не спрашивай меня больше о нем… Я совершенно разбита…

– А что делать с Боманьяном?

– Мы освободим его, когда я получу драгоценности.

– Ты не боишься, что Кларисса донесет на нас? Жандармам ничего не стоит окружить маяк.

– Глупости! Думаешь, она хочет, чтобы арестовали ее отца и Рауля?

Калиостро привстала со стула, но тут же со стоном вновь упала на него. Прошло несколько минут. Наконец с огромным усилием, которое, казалось, окончательно ее измучило, она встала и, опираясь на Доминика, приблизилась к Раулю.

– Он как будто еще не пришел в себя, – пробормотала она. – Стереги его хорошенько, Леонар, и второго тоже. Если даже один из них сбежит, мы все потеряем.

Она медленно вышла. Леонар проводил ее до старой берлины, а потом, заперев ворота, вернулся, неся в руках пакет с провизией. Вскоре на каменистой дороге послышался стук лошадиных копыт.

Рауль между тем проверял прочность своих пут, говоря себе: «Да, совсем ты слаба, хозяйка, что и говорить! Рассказываешь о своих делишках, пусть даже и шепотом, при свидетелях, да еще и поручаешь одному человеку охранять двоих таких ребят, как Боманьян и я… Плохо же тебе сейчас, ох как плохо».

Впрочем, опыт Леонара в подобных делах затруднял любую попытку побега.

– Не трогай веревки, – сказал он, входя. – Иначе я тебя поколочу.

Более того, чтобы облегчить себе задачу, грозный тюремщик принял новые меры предосторожности. Он соединил концы веревок, связывающих пленников, намотал их на спинку стула, поставил его на две ножки, а сверху положил кинжал – подарок Жозефины Бальзамо. Стоит одному пленнику пошевелиться, и стул с грохотом упадет на каменный пол.

– А ты не так глуп, как кажется, – заметил Рауль.

Леонар буркнул:

– Еще одно слово, и ты у меня получишь.

Он начал свою трапезу, и Рауль снова не удержался:

– Приятного аппетита! Если что-то останется, не забудь про меня.

Леонар встал и сжал кулаки.

– Все-все, молчу, дружище, – пообещал Рауль. – Повешу на рот замок. Он, правда, не столь питателен, как твоя колбаса, но придется мне им удовольствоваться.

Прошло несколько часов. Стемнело.

Боманьян, казалось, спал. Леонар курил трубку.

Рауль произносил внутренний монолог, ругая себя за то, что был так неосторожен с Жозиной.

«Я должен был остерегаться ее… Мне еще многому нужно научиться! Калиостро не стоит меня, но какое решение! Как хорошо она соображает! И не чувствует за собой никакой вины!

Единственная причина, по которой Жозину нельзя назвать законченным чудовищем, – это явная дегенерация ее нервной системы. И для меня это большая удача, потому что я буду в Мениль-су-Жюмьеже раньше ее».

Итак, Рауль нимало не сомневался в том, что сбежит от Леонара. Он заметил, что веревки на лодыжках в результате некоторых движений ослабли, и, потихоньку высвобождая правую ногу, с удовольствием представлял, что почувствует Леонар, когда он врежет ему ботинком в челюсть. С этого момента в гонке за сокровищем отсчет времени пошел заново.

Сгустились сумерки, и в комнате стало совсем темно. Леонар зажег свечу, выкурил последнюю трубку, допил последний стакан вина. От напавшей на него сонливости его голова то и дело бессильно падала на грудь. Из предосторожности он держал свечу в руке, чтобы стекающий горячий воск не давал ему крепко заснуть. Бросив один взгляд на своих пленников, а другой – на двойную веревку, которая служила ему тревожной сигнализацией, он снова засыпал.

Рауль продолжал незаметно и небезуспешно трудиться над своим освобождением. По его расчетам, было около девяти часов вечера.

«Если я освобожусь в одиннадцать, – думал он, – то в полночь доберусь до Лильбонна и там поужинаю; в три часа утра я уже буду на заветном месте и с первыми лучами зари положу в карман сокровища монахов. Да, в карман! И мне не нужны ни братья Корбю, ни кто-то еще».

Но даже к половине одиннадцатого он нисколько не приблизился к цели. Как ни ослабли узлы, они все-таки не поддавались Раулю. Он уже начал приходить в отчаяние, когда услышал вдруг легкий шум, непохожий на обычные звуки, из которых состоит ночная тишина: шелест листьев, шорох птичьих крыльев в ветвях, дуновение ветра. Шум повторился, и теперь Рауль был уверен, что он доносится из бокового окна, которое он распахнул, а Леонар по небрежности не захлопнул до конца.

И действительно, одна из створок как будто приоткрылась. Рауль взглянул на Боманьяна. Тот тоже услышал шум и теперь наблюдал за окном.

Сидящий напротив них Леонар проснулся оттого, что горячий воск снова обжег ему пальцы, бросил взгляд на пленников, на стул и опять задремал. Шум, умолкнувший ненадолго, возобновился, из чего стало ясно, что за каждым движением тюремщика внимательно наблюдают.

Что же здесь готовилось? Ворота были закрыты; преодолеть стену, утыканную бутылочными осколками, мог только местный житель, хорошо знающий все бреши в этой стене. Кто же это? Крестьянин? Браконьер? Для того ли он пришел, чтобы освободить их? Может, это кто-то из друзей Боманьяна? Или какой-нибудь бродяга?

В темном оконном проеме показалась голова; через мгновение кто-то легко перебрался через низкий подоконник.

Рауль увидел женскую фигуру и, даже не успев разглядеть ее, понял, что это Кларисса.

Какое волнение его охватило! Значит, Жозефина Бальзамо ошиблась, считая, что Кларисса бессильна! Еще не отойдя от пережитого ужаса, страшась грозивших ей новых опасностей, преодолевая усталость, девушка, должно быть, все это время пряталась возле старого маяка и ждала наступления ночи.

И теперь она пыталась совершить невозможное, чтобы спасти того, кто так жестоко ее предал.

Она сделала три шага вперед. Леонар проснулся, – к счастью, он сидел к ней спиной… Девушка замерла, но, как только он уронил голову на грудь, снова двинулась вперед. Так она оказалась рядом с Раулем.

На стуле лежал кинжал Жозефины Бальзамо. Кларисса взяла его. Неужели она осмелится?..

Рауль испугался. На лице девушки, которое он теперь видел при свете свечи, была написана железная решимость. Но вот их взгляды встретились, и она опустила кинжал, подчинившись его молчаливым приказам. Рауль немного наклонился, чтобы веревка, которая была привязана к стулу, ослабла. Боманьян сделал то же самое.

Тогда медленно, стараясь не дрожать, девушка, приподняв веревку одной рукой, другой рассекла ее острым лезвием.

По счастливой случайности Леонар не проснулся. Иначе Кларисса убила бы его, не колеблясь. Не сводя с него глаз, готовая в любой момент нанести удар, она наклонилась к Раулю и нащупала путы на его запястьях. Через мгновение руки юноши были свободны.

Он выдохнул:

– Дай мне нож.

Кларисса повиновалась. Но другая рука оказалась проворнее, чем рука Рауля. Боманьян, который тоже часами терпеливо трудился над веревками, успел перехватить кинжал.

Взбешенный юноша схватил его за запястье. Если Боманьян освободится раньше его и сбежит, у Рауля не останется никакой надежды на овладение сокровищем. Борьба была ожесточенной, но ни один не двинулся с места из опасения, что при малейшем шуме Леонар проснется.

У дрожавшей от страха Клариссы подкосились ноги, и она упала на колени, обращаясь к ним обоим с немой мольбой.

Однако Боманьяну пришлось уступить: хотя его рана и была легкой, она не позволила ему сопротивляться долго.

В этот момент Леонар повернул голову и приоткрыл один глаз. Перед ним развернулось впечатляющее зрелище: двое мужчин, с угрожающим видом сблизившиеся почти вплотную, и стоящая на коленях Кларисса д’Этиг.

Миновало несколько секунд, несколько ужасных секунд, потому что не было ни малейшего сомнения, что при виде этой сцены Леонар несколькими выстрелами уложит пленников на месте. Но он ничего не заметил. Его взгляд, устремленный на них, был пустым. Не успело сознание пробудиться, как веко снова опустилось.

Тогда Рауль перерезал последние веревки. Встав и держа кинжал наготове, он почувствовал себя полностью свободным. Пока Кларисса поднималась с пола, он прошептал ей:

– Уходи… беги отсюда…

– Нет, – сказала она, покачав головой.

И указала ему на Боманьяна, словно не соглашаясь оставлять его тюремщику на расправу.

Рауль настаивал. Но она была непоколебима.

Утомленный спором, Рауль протянул кинжал своему противнику.

– Она права, – вздохнул он. – Будем играть честно. Вот нож, выпутывайся… И с этой минуты каждый сам за себя, договорились?

Он последовал за Клариссой. Они по очереди выбрались через окно. В саду девушка взяла его за руку и повела к стене – туда, где ее верх был разрушен и образовался небольшой пролом.

Рауль помог ей подняться.

Но когда он сам оказался по другую сторону стены, рядом никого не было.

– Кларисса, – позвал он, – где же вы?

Над лесом сгустилась беззвездная ночь. Он прислушался и уловил какое-то движение в ближайшем подлеске. Рауль попытался идти в направлении звука, но колючие кусты ежевики преградили ему путь, и он был вынужден вернуться на тропинку.

«Кларисса исчезла, – подумал он. – Когда я был пленником, она пошла на огромный риск, чтобы освободить меня. А освободив, больше не желает видеть. Мое предательство, чудовищная Жозефина Бальзамо, вся эта отвратительная история привели ее в ужас».

Когда он вернулся к стене, где последний раз видел Клариссу, кто-то как раз выбирался через пролом. Это был Боманьян. И тут же за его спиной раздалось несколько выстрелов. Рауль еле успел укрыться. Взобравшись на стену, Леонар стрелял в темноту наугад.

Таким образом, около одиннадцати часов вечера трое противников бросились на поиски камня королевы, который должен был находиться в одиннадцати лье от маяка.

Какими же возможностями обладали эти трое, чтобы достичь цели?

С одной стороны – Боманьян и Леонар: у обоих были сообщники, и оба стояли во главе банд. Боманьяна ждали друзья, Леонар мог присоединиться к Калиостро, и тогда добыча досталась бы самому проворному. Но Рауль был моложе и находчивее. Если бы он не сглупил, оставив велосипед в Лильбонне, ему удалось бы всех опередить.

Надо признать, что он сразу отказался от попытки найти Клариссу, ибо им полностью завладела мысль о сокровище. За час он преодолел десять километров, которые отделяли его от Лильбонна. В полночь Рауль подъехал к гостинице, разбудил гарсона, наскоро поел и, положив в чемодан две небольшие динамитные шашки, раздобытые несколькими днями раньше, снова оседлал велосипед. Руль он обернул холщовой сумкой, предназначенной для драгоценных камней.

Его расчет был таким: «От Лильбонна до Мениль-су-Жумьежа восемь с половиной лье… Значит, я буду там до рассвета. При первых лучах солнца найду гранит и взорву его динамитом. Возможно, за этим делом меня застанет Калиостро или Боманьян. В таком случае поделимся. Тем хуже для опоздавшего третьего».

Миновав Кодбек-ан-Ко, он спрыгнул с велосипеда и зашагал вдоль земляной насыпи, которая вела к Сене среди лугов и зарослей камыша. Так же как в тот вечер, когда он признался в любви Жозефине Бальзамо, баржа «Ветреница» была пришвартована к берегу, выделяясь в густой тени своим массивным силуэтом.

Он увидел слабый свет за занавешенным окном каюты, в которой жила Калиостро.

«Наверное, она одевается, – размышлял он. – За ней скоро пришлют лошадей… Возможно, Леонар будет очень спешить… Слишком поздно, мадам!»

Рауль снова вскочил на велосипед и с удвоенной энергией начал крутить педали. Но через полчаса, когда он спускался с крутого холма, колесо велосипеда натолкнулось на какое-то препятствие, и юношу с силой бросило на груду камней.

Сразу же появились двое мужчин; свет их фонаря осветил насыпь, за которой успел притаиться Рауль, и один из них крикнул:

– Это он! Это может быть только он!.. Я не ошибся, сказав: «Натянем веревку, и он, как только здесь проедет, сразу попадет к нам в руки!»

Это были Годфруа д’Этиг и Беннето, который тут же заметил:

– Попадет… если только возражать не станет, разбойник!

Как загнанный зверь, Рауль кинулся головой в заросли ежевики. Шипы разодрали ему одежду, но зато он оказался в безопасности. Преследователи напрасно бранились и отпускали проклятия. Беглец исчез.

– Кончайте искать, – донесся из экипажа слабый голос Боманьяна. – Главное, сломать его велосипед. Займись этим, Годфруа, и уезжаем отсюда. Лошадь уже достаточно передохнула.

– Но вы-то, Боманьян, можете ехать?..

– Могу или нет, но ехать надо… Черт возьми! Эта проклятая рана меня совсем обескровила… повязка бесполезна.

Рауль услышал, как под ударами каблуков трещат колеса его велосипеда.

Беннето сорвал колпаки с боковых фонарей и хлестнул лошадь кнутом; та, обезумев от удара, понеслась крупной рысью.

Рауль бросился за экипажем. Он был в ярости. Ни за что на свете он не отказался бы от борьбы. Отныне это были не просто упущенные миллионы и миллионы, а то, что придало бы его жизни смысл, наполнив ее великолепным содержанием; вдобавок огромное самолюбие не позволяло ему покорно сложить руки и отойти в сторону. Первым разгадав сложнейшую загадку, он должен был и первым достигнуть цели. Не суметь добраться до места, не забрать сокровище, отдать его другим? Да это стало бы для него невыносимым унижением!

И потому, не замечая усталости, он бежал за экипажем, воодушевленный мыслью, что не все еще решено, что его противникам, так же как и ему, предстоит искать тайник и что в этих поисках у него будет преимущество.

К тому же ему сопутствовала удача. Неподалеку от Жюмьежа он заметил впереди покачивающийся фонарь фиакра и услышал резкий звук колокольчика; внезапно фиакр остановился, пропустив вперед другие экипажи.

Оказалось, что это возвращается домой после совершения обряда соборования кюре из Жюмьежа в сопровождении мальчика-прислужника. Рауль проехал с ним остаток пути, разузнал, где находится ближайший постоялый двор, назвался археологом-любителем и якобы мимоходом упомянул, что разыскивает некую каменную глыбу.

– «Дольмен Королевы»… что-то в этом роде – так его называют… Не может быть, чтобы вы не слышали о нем, месье аббат.

– Сдается мне, – ответил тот, – что вы говорите о камне Аньесс Сорель.

– Который находится в Мениль-су-Жумьеже, не так ли?

– Совершенно верно, меньше чем в одном лье отсюда. Но там нет ничего примечательного… всего лишь нагромождение камней, самый большой из которых возвышается над Сеной на один-два метра.

– Если не ошибаюсь, этот участок земли принадлежит коммуне?

– Несколько лет назад так и было, но потом коммуна продала его одному из моих прихожан, господину Симону Тюилару, которому хотелось округлить свои угодья.

Дрожа от радости, Рауль покинул славного кюре. Теперь он обладал подробными сведениями, тем более ценными, что они позволяли не идти через весь, довольно большой, город Жюмьеж, а сразу добраться до места по извилистому лабиринту тропинок. Он явно опережал своих соперников.

«Если они не позаботились о том, чтобы обзавестись провожатым, то наверняка собьются с пути. Невозможно править лошадьми ночью, не зная толком дороги. И потом, как им найти камень? Боманьян совсем слаб, а Годфруа не способен решить это уравнение. Так что партию я выиграл».

И действительно, еще не пробило и трех часов, а он уже миновал межевой столб, обозначавший границы владения некоего Симона Тюилара.

При свете нескольких спичек Рауль увидел обширный луг и торопливо пересек его. Вдоль реки тянулась грунтовая дамба, которая, как ему показалось, была сооружена совсем недавно. Он повернул направо… потом, дойдя до ее конца, вернулся назад, к левому краю. Чтобы не истратить весь свой запас спичек, он шел в темноте и почти ничего не видел.

Внезапно небо на горизонте перечеркнула ярко-белая полоса. Он ждал, охваченный волнением, которое наполняло его нежностью и заставляло улыбаться. Тайник был рядом, всего в нескольких шагах. Веками – возможно, в такой же предрассветный час – монахи украдкой приходили к этой крохотной точке на огромной земле, чтобы закопать тут свои богатства. Одни настоятели и казначеи шли по туннелю, который соединял аббатство с поместьем. Другие же, несомненно, приплывали на лодках по древней нормандской реке, что протекала через Париж и Руан и омывала своими водами то ли три, то ли четыре из семи аббатств Ко.

И вот он, Рауль д’Андрези, прикоснется сейчас к великой тайне! Он наследует тысячам и тысячам монахов, которые трудились когда-то по всей Франции, без устали засевая поля и собирая урожаи! Какое чудо! Осуществить в его возрасте такую мечту! Быть равным сильным мира сего и править наравне с ними!

В посветлевшем небе таяла Большая Медведица. Можно было скорее угадать, чем увидеть, светящуюся точку Алькора, роковой звезды, протянувшей свой луч через необъятный космос к гранитному валуну, на который Рауль д’Андрези скоро возложит свою длань победителя. Вода спокойно плескалась о берег. Поверхность реки переливалась темными бликами.

Рауль поднялся на дамбу. Все вокруг начинало приобретать контуры и цвет. Торжественный момент! Его сердце учащенно билось.

Внезапно в тридцати шагах от себя он увидел холмик, едва возвышающийся над ровным лугом, а над ним – верхушки серых камней, полускрытые травой.

– Это здесь… – пробормотал объятый трепетом Рауль. – Это здесь… я почти у цели…

Его рука нащупывала в кармане две динамитные шашки, в то время как глаза жадно искали самый высокий камень, о котором говорил жюмьежский кюре. Этот камень? А может, вон тот? Ему хватило бы нескольких секунд, чтобы вставить шашки в углубления, заросшие травой.

Не пройдет и трех минут, как он наполнит бриллиантами и рубинами свою сумку, которую заранее снял с руля. Если среди обломков останется немного драгоценных крошек – что ж, он уступит их врагам.

Рауль продолжал идти вперед, но с каждым его шагом холмик все меньше и меньше напоминал то, что он ожидал увидеть. Не было ни единого камня, который возвышался бы над другими! Ни единого камня, на котором встарь могла сидеть та, которую называли «прекрасная Аньесс», и ждать, когда из-за речной излучины появятся королевские барки. Не было ничего, что выделялось бы на общем фоне. Боже, что же здесь произошло? Неужели внезапный разлив реки либо недавний шторм изменил то, что было неподвластно ненастьям на протяжении нескольких столетий? Или же…

В два прыжка Рауль преодолел расстояние в десять шагов, отделявшее его от холмика.

Ужасная правда открылась его взору, и он не смог удержать проклятий. Вся центральная часть холмика была разворочена. О легендарной гранитной глыбе напоминали только обломки, разбросанные вокруг зияющей ямы, в которой виднелись почерневшая галька и комки сожженной, еще дымящейся травы… И ни одного драгоценного камня. Ни одной крупинки золота или серебра. Враг не оставил ровным счетом ничего…

Рауль созерцал это ужасающее зрелище не больше минуты. Стоя неподвижно, в полном молчании, он рассеянно блуждал взглядом по разоренной сокровищнице и машинально отмечал следы работ, выполненных несколькими часами ранее; он заметил отпечатки женских каблуков, но отказался сделать из этого логический вывод. Отойдя на несколько метров, Рауль закурил сигарету и присел на склон насыпи.

Ему больше не хотелось думать. Поражение, и особенно то, как именно оно было нанесено, оказалось слишком болезненным, чтобы он решился подвергнуть анализу его последствия и причины. В таких случаях нужно сохранять равнодушие и хладнокровие.

И тем не менее в его памяти всплыли события вчерашнего дня и предшествующего ему вечера. Перед его мысленным взором выстраивалась последовательность действий Жозефины Бальзамо. Он видел, какие усилия ей пришлось приложить, чтобы побороть боль и побыстрее вернуть себе силы. Давать себе отдых, когда звонит колокол судьбы? Помилуйте! Разве он давал себе отдых? А Боманьян, как бы он ни был измучен, позволял ли себе хоть малейшую передышку? Нет, такая женщина, как Жозефина Бальзамо, не могла совершить подобной ошибки. Задолго до наступления темноты она примчалась сюда со своими приспешниками, чтобы при свете дня, а потом при свете фонарей руководить раскопками. И когда он, Рауль, увидев огонек за зашторенными окнами каюты, подумал, будто Бальзамо только собирается на свой главный бой, она на самом деле уже вернулась, одержав очередную победу, потому что никогда не допускала, чтобы мелкие случайности, пустые колебания и излишние сомнения препятствовали немедленному осуществлению ее замыслов.

Больше двадцати минут, отдыхая и наблюдая, как солнце поднимается над холмами, Рауль пытался осознать суровую действительность, в которой потонули его мечты о мировом владычестве; он был так погружен в свои мысли, что даже не услышал шума экипажа, остановившегося на дороге, не видел троих мужчин, которые вышли из него, миновали межевой столб и пересекли луг; очнулся юноша только тогда, когда один из них, подойдя к холмику, испустил крик отчаяния.