Текст книги "Тайна его глаз"

Глава XII. Сообщения Мари Лефевр

На следующее утро на станции Эперней из поезда, прибывшего из Парижа, вышел пассажир. Он ехал во втором классе. У него был приличный вид. Но опытный глаз мог разглядеть в нем характерные черты сыщика. Он направился в центр города и, взглянув на табличку с названием улицы и на номер дома, развязно вошел в лавочку торговца овощами.

– Мадам Лефевр? – спросил он, приподнимая свою соломенную шляпу.

– Я, сударь.

Лавочница, подвижная брюнетка, занятая покупательницами, повернулась к нему лицом.

– Мне надо вам сказать несколько слов, мадам. Я вас не задержу.

Лицо лавочницы нахмурилось, она предвидела неприятность. Посещение неизвестного лица всегда неприятно, особенно если оно с места в карьер изрекает вам: «Мне нужно вам сказать два слова».

– Эжен! – позвала она. – Поди сюда на минутку.

Из задней комнаты вышел человек в синем переднике, лет сорока, ворчливый и непреклонный на вид.

– Со мной, видишь, хотят поговорить. Отпусти тут вместо меня.

Посетитель учтиво поклонился.

– Насчет чего? – спросил лавочник.

– Мадам, – начал посетитель, – не правда ли, вы мадам Мари Лефевр, рожденная Симон? Вы находились на службе у мадам Гюи Лаваль пять лет тому назад в качестве горничной?

– Да, сударь, – прошептала она.

– Позвольте мне задать вам несколько вопросов.

– Зайдите сюда, – сказал муж.

Оба, муж и жена, молча хмурясь, пропустили гостя в маленькую комнату, смежную с магазином и похожую на столовую.

– Что еще случилось? – спросила бывшая горничная неуверенным голосом.

– Абсолютно ничего, мадам, будьте спокойны. Мы хотим только выяснить несколько подробностей, касающихся смерти мадам Лаваль, и подумали, что вы и ваш муж можете их нам сообщить. Ибо, – сказал он, обращаясь к мужчине, – ведь вы были садовником и привратником в Люверси во время несчастья, не так ли?

Малоразговорчивый Лефевр утвердительно кивнул головой и мигнул глазами.

Она заговорила более обстоятельно:

– Мы уехали почти сейчас же после смерти хозяйки для того, чтобы повенчаться. Я к ней была очень привязана и не ладила с графиней: очень уж она во все совалась. Лефевр был вдовцом. Мы в этом Люверси и познакомились. А как только повенчались, мы поселились здесь, на его родине. Как видите, торгуем понемногу.

– Мели! – крикнула она. – Выйди к покупателям. Мы заняты.

В ту же минуту в лавку ворвалась растрепанная девица, вытиравшая руки о свой грубый передник. Она растолкала женщин, щупавших, взвешивавших в руках и обнюхивавших овощи и фрукты.

Посетитель довольно милостиво слушал краткое изложение Мари Лефевр.

– Скажите мне, – снова начал он, – в дни, предшествовавшие той ужасной ночи, не давалось ли вам какое-нибудь указание, по которому можно было предвидеть что-нибудь?

– О сударь! Каким образом?.. Подобное несчастье!..

– Говоря «предвидеть», я думаю о всех тех мелких фактах, которые сначала проходят незамеченными, а после события делаются ясными. Понимаете? Так, например, не заметил ли кто-нибудь, что ящик для змей был не совсем прочен?

– О нет! – сказал Лефевр. – Так как я сам заботился об этих проклятых животных, я могу вам даже поклясться, что если кто-нибудь был поражен, так именно я!

– Поражены чем?

– Бегством этой дьявольской змеи.

– Почему?

– Да потому, что ящик был в превосходном состоянии.

– А щель? Щель, через которую она выползла?

– Она, конечно, ее расширила. Без этого…

– Значит, накануне, в течение всего дня, эта щель…

– Я вас могу уверить только в том, что девятнадцатого утром, накануне несчастья, никакой щели в ящике не было. Был только промежуток меньше чем в сантиметр между двумя досками.

– Возможно ли, на ваш взгляд, чтобы эту щель проделал кто-нибудь извне? Или изнутри, когда змеи уже не было в ящике?

– Конечно. Но кто же? И с какой целью?.. Чтобы подумали, что змея выползла сама?.. Я понимаю, о чем вы думаете, но, признаюсь, мне это никогда в голову не приходило…

– Слушай, Эжен, – прервала его жена, она была чем-то сильно взволнована. – Не надо так говорить. Ты хорошо знаешь, что мы, мы одни подозревали, что тут что-то неладное… Конечно! Раз уж к этому вернулись, будем откровенны!

Лефевр бросил на нее быстрый взгляд и задумался. Она продолжала:

– Нам ведь бояться нечего, не правда ли? Мы никакого вреда не сделали…

– Да мы ничего, собственно, и не знаем, – сказал муж.

– Что же вы знаете? – спокойно спросил посетитель.

– Мы знаем, – ответила женщина, – что змея была убита и что ее похоронили в парке, в рощице, в ту же ночь, когда умерла мадам Лаваль.

Посетитель прикусил губу; во взгляде его мелькнул беглый огонек.

Жена Лефевра продолжала:

– Мы с Лефевром уже дали друг другу обещание. Но никто еще об этом не знал. По ночам мы устраивали свидания в парке. После обхода, который он делал в половине одиннадцатого, я приходила в рощу, и мы до самой полуночи просиживали там и потихоньку болтали.

– А если бы мадам вам в это время позвонила?

– Я услышала бы это в такой тишине и прибежала бы в замок, он был недалеко. Впрочем, мадам Лаваль звонила мне по ночам только с тех пор, как заболела, и никогда раньше часу ночи не звала меня. Совершенно регулярно, каждую ночь, около часу, она просила свое лекарство!

– Вернемся к рассказу, пожалуйста!

– И вот, я вам уже сказала, мы были в роще. Вдруг мы с Эженом услышали шаги человека, который очень осторожно продвигался вперед. Мы замолчали. Нас не могли увидеть. Человек остановился недалеко от нас, и мы очень хорошо слышали, что он копает землю лопатой. Он рыл яму… Мы не видали, кто это был. Мне так было страшно, что мы замерли на месте и не двигались еще долго после того, как он ушел. Наконец я, вся дрожа, вернулась домой. Я поднялась в свою комнату по черной лестнице и не закрыла глаз всю ночь. Значит, если бы мадам позвонила, я бы сию же минуту была у нее.

– Который был час, когда этот человек копал яму?

– Это было около полуночи, – сказал Лефевр.

– Значит, так как змея издохла в полночь, то мадам Лаваль должна была скончаться раньше. Запишем. Скажите мне теперь вот что: когда вы узнали, что именно этот человек делал ночью в роще?

– Ну, конечно, первым моим делом утром было посмотреть, что там закопали. Но известие о смерти мадам Лаваль уже все перевернуло в замке вверх дном. Я гораздо позже проскользнул туда… Я нашел это место, где была свежая земля возле дерева. Я порылся там и откопал черно-белую змею. Ей размозжили голову… Я снова зарыл ее…

– Но почему вы ничего об этом не сказали? Ведь весь замок был в ужасе от того, что змея где-нибудь скрывалась и всем грозила смертью.

Мари Лефевр возмутилась:

– Сказать! Надо было сознаться в том, что у нас было свидание! Еще во времена мадам Лаваль было бы ничего! Она была очень добра. А при графине! Она моментально выбросила бы меня вон.

– Не одобряю! – сказал посетитель.

– Да ведь дело же не в вас! – воскликнула Мари.

– Наконец, еще один вопрос: есть ли у вас какие-нибудь подозрения относительно личности того человека, который закопал змею?

– Никаких, сударь. Мы довольно часто об этом говорили… – сказал Лефевр. – Но никак не могли понять, кто это мог быть. Раньше я был убежден, что змея была убита кем-нибудь из замка – кем-нибудь, у кого она случайно оказалась на дороге, когда выползла из комнаты мадам Лаваль Но, когда я увидел, что никто не говорит об этом и все повсюду ищут змею, у меня появились подозрения…

– Вам не пришло в голову, что здесь могло быть преступление?

– Нет, сударь. Мысль о преступлении – никогда! Мы думали, что вышла какая-то непонятная нам штука, окончившаяся несчастьем – смертью хозяйки.

– Словом, вам никогда не приходило в голову, что преступник, умеющий укрощать змей, мог воспользоваться черно-белой змеей для того, чтобы убить мадам Лаваль?

Супруги Лефевр воскликнули в один голос:

– О, это? Нет-нет, никогда!

– Разве это возможно? – спросила Мари Лефевр.

– Если бы мы предположили такую вещь, – сказал Лефевр, – мы сейчас же рассказали бы все, что знали!

– Однако же, господин Лефевр, отчего этот человек, закопавший змею, хранил молчание?..

– О, это понятно… Допустите, что это был кто-нибудь из замка… Ведь мы тоже были из замка, я и Мари. Ведь мы ни в чем не повинны, не правда ли? А ведь и мы молчали! Разве мы могли заговорить? Ведь мы тогда себе самим повредили бы…

– Вот это самое мне и было нужно. По-вашему, этот человек не пожелал рассказать, при каких обстоятельствах он встретил где-то в парке черно-белую змею – змею, которая выползла из запертой комнаты мадам Лаваль, что доказывает, что она снова вылезла в «сердечко» ставни, так как все двери комнаты были отперты только утром. Кого вы подозреваете?

Лефевр отчеканил:

– Из замка – никого. Потому что, первым долгом, это бросилось бы в глаза. Подумайте сами: кроме слуг, истинно преданных и которых я всех знаю за людей спокойных, было всего двое мужчин: господин Гюи Лаваль и господин Лионель де Праз, муж и племянник мадам Лаваль…

– Этого еще недостаточно для того, чтобы их исключить, – сказал посетитель. – Господин Лаваль вполне мог встать среди ночи и предаваться какому-нибудь таинственному занятию. И господин де Праз тоже. Первый, может быть, и не был занят здоровьем своей жены, а второй, восемнадцатилетний херувим, напротив, может быть, и прислушивался сквозь ставни к дыханию своей тетки. Сомнительно, я согласен. Тем более что ни мадам де Праз, ни Жильберта не слышали в эту ночь никакого подозрительного шороха… Но прежде всего установим одну вещь: человек в роще был мужчина?

– Могу поклясться, – сказал Лефевр, – хотя в этом нас уверили только уши… Глазами мы его не видали.

– Впрочем, – продолжал полицейский, – здесь замешаны только две женщины: мадам де Праз и мадемуазель Жильберта…

– О! – воскликнула Мари Лефевр. – О них нечего и думать!

– Я думал бы все-таки, из принципа, если б не обладал уверенностью в том, что они всю ночь оставались в комнате, смежной с комнатой мадам Лаваль. Тут у меня неоспоримые доказательства… Но у вас, кажется, только что имелась еще одна причина думать, что человек в роще не был из замка. Какая это причина?

Лефевр взглянул на жену. Она покраснела и опустила голову.

– Говорите, я вас очень прошу!

– Ну вот… Я была доверенной моей хозяйки. И… у нее был один… молодой человек, которому она покровительствовала и кем украдкой интересовалась. Он ей писал на мое имя и по моему адресу… Это было доброе дело, клянусь вам! Ничего другого здесь не было! Мадам мне это много раз говорила. Если б не это, я не повиновалась бы ее капризу… Дело шло о молодом мальчике, который свихнулся, и мадам хотела наставить его на истинный путь…

– Кто это был? Как его звали? – торопливо спросил посетитель.

– Не знаю. Я его никогда не видела. Я передавала письма, как только их получала, вот и все.

– А куда девались эти письма?

– Мадам сжигала их. С тех пор как она заболела, я сжигала их при ней. Но, так как ей уже трудно было писать, я думаю, что этот молодой человек приехал в Люверси, чтобы ее увидеть в эту ночь… Он уже, наверно, несколько дней жил в деревне. На последних его записках был штемпель Люверси…

Посетитель нахмурил брови.

– Все это, – сказал он через мгновение, – все это еще не бросает никакого света на бегство черно-белой змеи. Если кто-нибудь и пользовался ею как живым оружием, – после того как расширил щель в ящике, чтобы заставить поверить в ее бегство, – кто же это может быть?

Мари Лефевр решилась наконец после очень долгих колебаний:

– Мадам говорила об этом молодом человеке как о совершенно безнравственном существе… Мне часто приходилось предостерегать ее от него. Но она ничего не хотела слушать. Она говорила о священной миссии, о спасении, об искуплении…

– Мадам Лаваль была очень хороша, не так ли? И взбалмошна и капризна?

– Это был избалованный ребенок, сударь! Сильно увлекающаяся женщина. И очень славная! Она не была создана для такого мужа, как господин Лаваль, который постоянно находился в разъездах. Вот она и занималась…

– К несчастью!

– О да! Но знаете, за честность ее я ручаюсь!

Лефевр с многозначительным лукавством покачал головой. Но посетитель так глубоко задумался, что, казалось, вовсе забыл о присутствии супругов.

Мари Лефевр тронула его за рукав.

– Я вам хотела сказать еще одну вещь, – начала она. – Когда я выходила в парк к Лефевру, я всегда старалась закрыть дверь за собой и брала с собой ключ.

– Это не имеет никакого значения. Были другие двери и другие ключи. Самое важное – где письма… где они?

– Какие письма? – спросил Лефевр.

– Те, которые мадам Лаваль посылала неизвестному. Что он с ними сделал?

И, схватившись за виски, он облокотился на стол и погрузился в бездну предположений.

Эта поза, мало похожая на позу полицейского, поразила Лефевра.

– Виноват… Я забыл спросить у вас вашу карточку… Карточку из префектуры…

– У меня ее нет. Я работаю как любитель, за свой счет. Это дело меня особенно интересует.

Лефевр вскочил:

– Да как же так! Как же так! Это неправильно! Кто вы такой? Я хочу знать, кто вы такой!

Посетитель не шевельнулся. Он продолжал мучительно сжимать свои виски.

– Ваше имя! Ваши бумаги! – требовал Лефевр.

Вынырнув наконец из своей тяжелой задумчивости, пришедший вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник.

– Бумаги? Вот вам, получите!

На столе оказались две бумажки по пятьсот франков.

Муж и жена переглянулись в полном согласии друг с другом.

– Что вам подать? – спросил Лефевр. – Белого вина?

– Ничего. Мерси.

Его глаза блуждали и вдруг остановились на одной точке стены, где висел на гвозде старый, своеобразного вида ключ.

Он встал из-за стола и подошел к стене, чтобы лучше рассмотреть любопытный предмет.

– Это ключ от погреба, – сказал Лефевр.

– Ого! Какая старина! – залюбовался сыщик. – Семнадцатый век, эпоха Людовика Тринадцатого.

– Вы знаток в этом деле? – учтиво спросила Мари Лефевр, опуская глаза на кредитные билеты, которые держала в руках. – Если вы, сударь, хотите получить этот ключ, мы можем обойтись без него… Сделаем новый…

– Я, может быть, куплю его у вас когда-нибудь, – прошептал гость.

Либо он не мог оторваться от своих мыслей, либо на него подействовала какая-нибудь другая причина, но он произнес эти слова таким странным и таинственным тоном, что Лефевры не смели настаивать.

Он заметил это.

– Эта драма в Люверси – страшно запутанная история. И я предчувствую, что мне придется отказаться от нее, я не сумею ее разъяснить…

– У вас ужасно опасное ремесло! – сказала женщина. – Господи! Я бы ни за что этим не занималась!

– Да, мадам, очень опасное. И временами окружающий вас мрак так ужасен, что начинаешь бояться…

– Вы боитесь? – спросил лукаво Лефевр, – Но ведь змея же издохла!

– Да, – сознался посетитель. – Но жив ли убийца, который ею воспользовался? Я с ужасом спрашиваю себя о его имени!

Он несколько раз повторил «с ужасом», «с ужасом». Потом, выйдя из своего оцепенения, поблагодарил Лефевров и медленно пошел по улице.

– А ключ вам не нужен? Может быть, сохранить его для вас?

Он обернулся на эти слова, поколебался немного и решил:

– Нет, не нужно. Я… я не покупаю ключей, мадам.

И он ушел.

* * *

Первый поезд увез его в Париж. Но он вышел в Мо, где довольно далеко от вокзала его ждал автомобиль, имевший вид кабриолета.

Глава XIII. Татуировка Жана Морейля

Лионель де Праз без всякой задней мысли зашел к Жану Морейлю сразу же после того, как вернулся кабриолет, покрытый белой пылью. Жан Морейль интересовал его теперь только как Фредди. Ему надо было добраться до ночного Жана Морейля. Какое отныне имели значение жесты и действия дневного Морейля? Тот, другой, был во сто раз более уязвим.

Лакей, впустивший его, сказал, что Жан Морейль только что приехал на автомобиле и что он переодевается.

– Скажите ему, что я здесь, – ответил Лионель.

Его ввели в изящную библиотеку, окно которой выходило во двор, где шофер мыл машину.

Жан Морейль вошел в библиотеку в широкой пижаме, облегающей стройный стан молодого человека.

– Не стоило беспокоиться, – извинялся Лионель. – Я подождал бы, пока вы будете совсем готовы…

– Что нового? – спросил Жан Морейль, крепко пожимая руку графа.

– Ничего. Я проходил мимо. Мне пришло в голову захватить вас с собой. Вы, конечно, помните, что у нас сегодня в доме намечается?

– Как мог бы я забыть! Вам не скучно будет меня подождать? Каких-нибудь четверть часа?

– Пожалуйста, пожалуйста, дорогой друг!

– Я только что приехал из Лио.

– Работа в архиве, о которой вы мне говорили? Ну, как ваша книга? Подвигается?

– Понемногу.

Лионель заметил, что Жан Морейль был, как с ним часто случалось, рассеян, то есть в таком состоянии, когда ему ужасно трудно было сосредоточиться на чем-нибудь определенном. С тех пор как граф де Праз начал изучать явления «переменного сознания», он вполне основательно искал причины задумчивости Жана Морейля в смутной и мучительной тревоге, которую ему причиняла другая «личность». Если бы он присутствовал в лавке при разговоре супругов Лефевр, то дальнейшее еще больше убедило бы его в этом.

– Невесело? – спросил Лионель. – Черные тучи?

– Ба! У кого нет забот?

– Вы не нашли того, что искали?

– И да и нет… – сказал Жан Морейль. – Пожалуйста, вот папиросы. Хотите книжку? Вон там записки о верховой езде Сен-Фаля с эскизами…

– Давайте, давайте, – согласился Лионель.

Жан Морейль вытянул вверх руку, стараясь достать том, находившийся в шкафу на самой верхней полке. При этом движении широкий рукав пижамы спустился до локтя…

Лионель тотчас же заметил татуированную змею на руке Морейля. Последний тоже сразу увидел, что Лионель заметил змею, и счел бесполезным скрывать ее.

– Черт возьми! – сказал он, бледнея. – Вот вы и узнали мою тайну…

– Какую именно? – воскликнул Лионель игривым тоном. – Вот эту татуировку? Я ведь не Жильберта, я не испугаюсь.

– Один японский художник захотел как-то показать свое искусство во время моего кругосветного путешествия…

– Давно?

– Мне было семнадцать лет. Тогда это было в моде. А теперь я нахожу, что это идиотство, и если бы я мог тогда предвидеть, что моя невеста будет ненавидеть змей… Я вас прошу об одной услуге…

– Какой? Согласен наперед.

– Я вас прошу не говорить Жильберте об этой неприятной татуировке. По крайней мере, до тех пор, пока я не уничтожу ее; это дело хирурга, эти маленькие операции производятся очень легко.

– Понятно! Понятно! Я ничего не скажу! Но чего вы ждете? Давно надо было освободиться от этого. Ведь вы знаете, что Жильберта не выносит змей…

– Я надеялся, что вылечу ее от этого. Я рассчитывал, что мне удастся прогнать у нее этот страх раньше чем через месяц…

– Каким образом?

– Я был уверен, что найду змею Люверси живой или мертвой. Я вбил себе в голову эту мысль. И вот…

Лионель слушал его с напряженным вниманием:

– И вот?

– Я чувствую, что совершенно не в силах выполнить эту задачу. Не знаю почему. Она мне надоела… Она мне противна. Словом, хоть я и знаю вполне определенно, что змея издохла, я отказываюсь найти доказательства этого, что, впрочем, нелегко сделать…

– Издохла, это очевидно, – заявил Лионель.

– Я постараюсь, чтобы Жильберта разделила со мной эту уверенность. Но большего вы от меня не должны требовать.

– Странно! – удивился Лионель, который старался скрыть смятение своих чувств. – Странно! Вы – человек ключей и ламп!..

– Да, действительно, странно… Я не могу этого объяснить. Я подчиняюсь этому, вот и все. Впервые в жизни такое отвращение мешает мне удовлетворить мое желание… Не будем больше говорить об этом.

– Рассчитывайте на меня. Я молчу, – сказал Лионель. – И разрешите мне, – продолжал он, – пожалеть о том, что эта история в Люверси все еще остается предметом ужаса для Жильберты (для одной Жильберты). Ибо, не правда ли, вы сами, как и мы все, за исключением одной Жильберты, говорим: змеи больше нет! И я не думаю, чтобы в этой трагедии были какие-нибудь таинственные осложнения… Вы этого тоже не думаете?

– Нет-нет, я этого не думаю! – сказал с силой Жан Морейль.

– Жильберта была очень взволнована одним разговором… Вы ей рассказывали об укротителях змей… Она на одну минуту допустила мысль, что какой-нибудь преступник… мог направить змею… в комнату моей бедной тети…

– Фантастическая мысль, которую я постараюсь рассеять, потому что мы имеем все – слышите – все доказательства того, что никто в ту ночь не подходил к этой комнате, закрытой герметически, если не считать двух «сердечек» в ставнях. Все, не правда ли?

– Все, совершенно верно, – миролюбиво повторил Лионель. – Или придется допустить существование сверхъестественной бесшумной особы, которая направила бы змею, не производя ни малейшего шороха, то есть, вернее, никакого шороха…

– Не станем терять время на поиски вчерашнего дня. Примем факты во всей их простоте.

– Однако, – упорно настаивал Лионель, – эти самые факты, при всей их простоте, пугают вас…

– Не будем преувеличивать! Это дело внушает мне… только отвращение, больше ничего…

«Гм!» – подумал Лионель и сказал вслух:

– Во время вашего путешествия по Индии вы, кажется, сами научились укрощать змей…

– Это очень несложно.

Но за этим наступило молчание, во время которого Лионель, окутывая себя синим благоухающим дымом английской сигары, сделал вид, что рассматривал книжки в шкафу. Вдруг он легкомысленно и беспечно спросил:

– Вы никогда не были в Люверси?

Ответа не последовало, и он, быстро сделав полуоборот, воскликнул:

– А! Вы опять в стране мечтаний?.. Слушайте, Морейль!..

Он решил не повторять своего вопроса относительно Люверси: повторение подчеркнуло бы значение этого вопроса. Ответ, впрочем, был известен. Конечно, это будет «нет». И, действительно, если даже Жан Морейль и был в долине Шеврез под видом Ужа Фредди, он не мог помнить об этом. Эти ночи могли оставить в его душе лишь неуловимый след, подобный остаткам тех кошмаров, о которых не знаешь, снились они когда-нибудь или ты их сам вообразил…

– Мы опоздаем, – отрезал неожиданно Жан Морейль. – Мы поговорим еще об этом. Я побегу одеваться… Простите…

– Пожалуйста! – сказал Лионель.