Текст книги "Тайна его глаз"

Глава XXII. Змея Люверси

Жан Морейль спокойно нащупывал что-то в глубине шкафа, успокаивая при этом Жильберту.

– Подойдите сюда, – сказал он ей. – Подойдите, не бойтесь. Настоящая змея теперь умерла.

Жильберта инстинктивно бросила взгляд на ужасный труп, который Обри, нисколько не беспокоясь о содержимом шкафа, почтительно прикрыл ковриком. Но глаза молодой девушки сейчас же вернулись к темному отверстию, откуда рука ее жениха должна была извлечь тайну запертой комнаты.

Жан Морейль все еще искал.

В первый раз он вынул желтую маленькую склянку и поставил ее на шкаф. Вторая вынутая им из таинственной бездны вещь была простая маленькая электрическая груша белого лакированного дерева.

Осторожно держа ее в руках, он сказал Жильберте:

– Успокойтесь, наконец. Вот та змея, которую я не мог принести ни живой, ни мертвой, как вам поклялся…

– Что такое? – спросила Жильберта растерянно.

– Жильберта, – продолжал Жан Морейль. – Только что, заметив укол, причинивший смерть графине, вы вскрикнули: «Как мама!» Это самое восклицание у вас вырвалось на днях в Люверси, когда вы сами укололи большой палец, большой палец с внутренней стороны. Следовательно, у вашей матери тоже укол пришелся в большой палец левой руки, которой она пользовалась преимущественно.

Это открытие, это неожиданное приобретение было для меня чем-то вроде ослепительно яркой лампы. С этого момента я понял, что никакой змеи в комнате вашей матери не было, но что вечером девятнадцатого августа, покидая свой пост сестры милосердия после того, как она просидела весь день у дремлющей или спящей больной, мадам де Праз оставила возле нее на электрическом шнуре звонка вот эту грушу вместо безобидной обыкновенной кнопки… О, конечно, внешне совершенно на нее похожей! – но которая не давала контакта, а представляла собой искусственную змею.

Для этой своей уверенности я нашел вещественное подтверждение в ночь, последовавшую за нашим посещением Люверси, убедившись в том, что в комнате мадам Лаваль звонок был именно, как я и думал, в форме груши и был приделан наспех. А вот – его прототип. Подойдите все. Взгляните. Я разберу эту машину.

Посмотрите сначала на это углубление в центре кнопки. Это отверстие канала, который проходит через нее насквозь. В этом канале находится полая игла, очень острая – игла от шприца. Она, как видите, сообщается своим нижним концом с маленьким резиновым мешочком, который можно наполнить жидкостью, – скажем, ядом или отравой. Если нажать кнопку, она надавливает на мешочек, из которого яд быстро переходит в иголку, которая укреплена, но не составляет единого целого с кнопкой и не погружается вместе с ней в мешочек, а, следовательно, протыкает палец жертвы, которая таким образом сама себе делает смертельное впрыскивание. Предположите, что яд причиняет мгновенную смерть, и жертва погибает, даже не вскрикнув, выпустив из рук фальшивый звонок. А утром остается только на месте этой адской машины повесить обыкновенную грушу.

Мадам де Праз знала, что мадам Лаваль звонит своей горничной каждую ночь… Она знала, что яд этой змеи еще не исследован и что яд этот действует мгновенно.

Так как змея исчезла, то вместе с единственным экземпляром этого вида змей, затерянных в глубине Африки, исчезла и возможность исследовать ее яд. Мадам де Праз любила своего сына… Мадам де Праз хотела женить на себе своего шурина Гюи Лаваля…

* * *

Послышалось сдавленное рыдание. Лионель плакал, закрыв бледное лицо руками.

– Эта склянка содержит яд, который мы завтра пошлем в городскую лабораторию, – продолжал Жан Морейль. – Но мы можем сейчас же… Фредди, поди, пожалуйста, впусти тех людей…

Лионель испуганно поднял голову. Жан Морейль успокоил его.

– Это не полиция, – сказал он. – Это свидетели, которых я привел сюда из предосторожности. Я решил, что представители правосудия в этом деле будут участвовать в самой меньшей степени.

– Благодарю, – сказал Лионель. – Простите меня, Жильберта! Простите мою бедную маман… за вашу мать…

– Простите его и за вас тоже, Жильберта, – сказал Жан Морейль. – Надо договорить до конца! Если бы вы подчинились настояниям графини и остались в Люверси, чтобы провести там ночь и даже – так утонченно – чтобы вы ночевали в комнате вашей матери… Если бы вы согласились…

– Боже! – прошептал Лионель. – Как это ужасно! Как ужасно!

– …вас наутро нашли бы мертвой, ужаленной той самой змеей, труп которой не был найден, змеей с единственным зубом, и это послужило бы доказательством, что она все еще жива!..

И мадам де Праз получила бы в наследство все ваше состояние, и ее перестала бы мучить ответственность за ее растраты в качестве опекунши! А Жану Морейлю пришлось бы оплакивать свою Жильберту!..

Понимаете ли вы теперь, почему Жан Морейль пустил в ход решительно все, чтобы отвратить вас от Люверси, чтобы еще больше усилить вашу ненависть к этой усадьбе! Он не мог вам ничего сказать, пока не был еще во всем уверен!

Понимаете ли вы, каков был мой ужас, когда я услыхал ваш крик в парке, когда я увидел, что вы упали без сознания около розового куста и увидел вас одну возле вашей тетки!..

Ибо таков был ее план: избавиться от вас в том случае, если ей не удастся заставить меня, Фредди, совершить грабеж на ваших глазах! Вот почему надо было ускорить события, – мадам де Праз сама была ограничена во времени! Вот почему нужно было немедленно украсть картину!

Но вот эти господа…

* * *

Жильберта, убитая ужасной действительностью, залилась слезами. Лионель был поражен как громом. Обри не находил себе места.

Трое вошедших – старик, мужчина зрелых лет и юноша – стояли молча. Позади них держался Фредди. Жан Морейль заметил в дверях силуэт женщины со сверкающими камнями в волосах – это была Ява.

Фредди объяснил довольным тоном:

– Она тоже захотела прийти сюда… Пошла за мной… Когда она увидела, что я взял инструменты, она струсила… Испугалась! Думала, что я взаправду! Ну ступай, жди меня на улице. Сама видишь, что я работаю с этими господами. Остальное не твое дело, – обратился он к Яве.

* * *

Префект полиции, Фейяр и его клерк Фуркад осмотрели помещение. При виде префекта лицо Лионеля перекосилось от страха. Но Жан Морейль его успокоил:

– Это неофициально. Трое моих друзей. Трое свидетелей. Вы знакомы с нашим нотариусом? Месье Фуркад – один из его сотрудников и мой тоже.

Господа, все произошло так, как я предвидел. Орудие убийства – звонок – скрывалось в этом шкафу, ключ от которого находился всегда на груди мадам де Праз. Она сама свершила суд над собой…

Он кивнул головой на ее тело, прикрытое импровизированным покровом.

– Обри подтвердит, что все обстояло так, как я сказал. Не правда ли, Обри?

* * *

Поняв, что он вне опасности, Обри заговорил уже не стесняясь:

– Да, сударь. Я получил от графини приказание убрать змею, выкрасть ее из оранжереи, убить и закопать ее, сделав предварительно щель в том ящике, где ее держали, чтобы подумали, что она убежала. На другой день, испугавшись смерти мадам Лаваль, я понял, что я – участник преступления, и захотел все узнать… Графине пришлось мне во всем признаться… Она сама приготовила эту машинку, отыскав где-то негодную электрическую кнопку и иголку от шприца… Графиня переменила звонок во время сна мадам Лаваль. Она постоянно сидела возле нее… Вот и все, господа… Я в то время ничего не говорил, потому что очень любил графиню и ради графа… Я не знал, что графиня до сих пор хранила этот проклятый звонок…

* * *

Все молчали.

Жан Морейль и Фредди, стоя рядом друг с другом, поражали своим сходством. «Светский человек» и апаш одинаковыми глазами глядели на этого обезьяноподобного человека, коварного и преданного в одно и то же время.

Оторвавшись от своих мыслей, Жан Морейль подошел к шкафу, вынул оттуда пачку писем и взглядом спросил Лионеля.

Тот сказал:

– Вы можете отдать их Жильберте. Они свидетельствуют лишь о бесконечной доброте мадам Лаваль по отношению ко мне. Это уроки, которыми я не воспользовался.

– Тогда возьмите их себе, – сказал Жан Морейль. – Теперь, я уверен, вы воспользуетесь ими.

– Клянусь! – дрожащими губами произнес Лионель.

* * *

Не говоря ни слова, Жильберта взяла ключ от шкафа и передала его своему жениху с улыбкой любви и благодарности.

– Нет, Жильберта, – сказал он. – На этот раз я достоин другого ключа, который существует только в мире вещей невидимых и невесомых. Он существует… и я его уже держу в руках… так как держу в моих руках вас.

Он обнял взволнованную девушку.

– Это ключ счастья, – шепнул он ей на ухо…

Тайна его глаз

Пролог-эпилог

Тело нашли два жандарма бригады, квартирующей в Бельвю, – Мошон и Жюльяз. Завершив свой сторожевой объезд, они на рассвете возвращались домой со стороны Саламон. Не доезжая каких-нибудь шести километров до Бельвю, в том месте, где дорога проходит через лес Тио, они наткнулись на ужасное зрелище.

Заря была облачная и туманная. Дождь, непрерывно ливший в течение нескольких дней, перестал только накануне вечером. Пронизывающий ветер покрывал морщинами поверхность многочисленных луж и безжалостно трепал поредевшую листву деревьев. Повисший на кусте репейника платок дрожал, надуваясь как парус. Издали виднелись разбросанные по земле предметы и очертания неподвижной человеческой фигуры, растянувшейся во всю длину у края дороги.

Профессиональное чутье и опыт, приобретенный войной, подсказали жандармам, что человек этот уже мертв. Они сошли с лошадей на порядочном расстоянии от лежащей фигуры и, привязав лошадей к телеграфному столбу, вдвоем направились к трупу. Они шли по траве, тщательно избегая ступать на дорогу, чтобы не уничтожить возможных следов.

– Вот оно что! Это доктор Бар, – проговорил Жюльяз.

Его товарищ продолжал молча рассматривать мертвеца.

– Видно, что вы новичок в этой местности, – снова заметил Жюльяз. – Это доктор из Бельвю.

Перед ними было тело мужчины богатырского сложения в возрасте от тридцати до тридцати пяти лет. Смерть застала его в полном расцвете сил. Он лежал на спине, обратив лицо к небу, и на лбу его виднелось отверстие от попавшей в голову пули. На нем не было ни пальто, ни шапки, но на руках были надеты толстые спортивные перчатки. Вся имевшаяся на нем одежда была расстегнута, и кругом него было разбросано содержимое тщательно вывернутых карманов – часы, бумажник, портсигар, зажигалка, футляр с хирургическими инструментами, самопишущее перо и прочее.

Мошон поднял валявшийся рядом с трупом револьвер. Барабан был заряжен, и один патрон находился в дуле; внутренняя поверхность ствола блестела. Следовательно, оружие не было использовано покойным.

– Убийство! – сказал Мошон. – Но убийство, во всяком случае, не ради ограбления. Деньги, кредитные билеты не тронуты.

– Ничего еще нельзя сказать. У него, у этого доктора, наверное, была записная книжка или блокнот, а их что-то не видно. При нем могли быть и другие вещи, о которых мы не имеем ни малейшего представления.

– Вот именно это я и хотел сказать, – объяснил Мошон.

– Если его и обокрали, то, во всяком случае, это не было обычным ограблением… У него не было врагов?

– Я, по крайней мере, не слыхал. В январе он был демобилизован и с тех пор занимался частной практикой в Бельвю и его окрестностях. Он считался хорошим врачом. А больше я, право, о нем ничего не знаю. Смерть наступила несколько часов тому назад… Зачем он оказался здесь сегодня ночью?

– Обратите внимание на его сапоги, – сказал Мошон. – На них почти нет грязи.

– Да и, кроме того, нет никаких указаний на то, что он отбивался от нападающих. Его одежда нигде не порвана и даже не помята…

Жюльяз занялся обследованием дороги. Покрытая сплошь густой липкой грязью, она превосходно сохранила отпечаток всего происшедшего здесь ночью. Следы ног доктора виднелись совершенно отчетливо.

Их было ни больше ни меньше как три – три следа поперек дороги, три следа шагов, неизвестно откуда взявшихся и внезапно прекратившихся. За ними были ясно видны очертания грузного тела, которое силой своего падения вдавило в пропитанную влагой почву отпечаток густого меха; несколько клочков шерсти остались торчать, прилипшие к земле. Из всего этого легко можно было заключить, что доктор Бар был застрелен каким-то злоумышленником, по-видимому скрывавшимся в лесу, и что на нем была надета шуба на козьем меху. Убийца оттащил свою жертву в сторону, с тем чтобы спокойно обшарить ее и снять эту шубу.

Жюльяз знал, что у доктора был небольшой, но очень быстроходный автомобиль, которым он управлял с большим уменьем и ловкостью, пользуясь им, когда его приглашали к больным за город. Жандарму не раз приходилось видеть, что доктор стрелой пролетал мимо него на своей маленькой машине и с необыкновенной ловкостью проделывал головокружительные повороты.

На дороге виднелись следы его автомобиля. Жюльяз, продолжая идти по траве рядом с шоссе, направился по этим следам.

Отпечаток задних колес покрывал след передних. Шины передних колес оставляли рубчатый след, тогда как шины задних были, несомненно, снабжены шипами. Автомобиль, очевидно, дважды проехал по этой дороге в разных направлениях, так как следы снабженных шипами шин отчетливо виднелись как с одной, так и с другой ее стороны. Но как объяснить смысл этой прогулки? Одни следы вели в сторону Бельвю, другие в сторону Саламон. Какие же причины вызвали и поездку и возвращение? Вот этого-то следы и не говорили. Невольно напрашивалось предположение, что доктор выехал из Бельвю, но точно установить это можно только путем опроса возможных свидетелей.

Жюльяз, не имея в виду никакой определенной цели, продолжал обследование местности, в которой произошло загадочное преступление, и, сам того не ожидая, напал на некоторую нить к объяснению тайны. Отойдя от трупа примерно на тридцать метров в сторону Саламон, он обнаружил полукруглый след раскатившихся на скользкой почве колес. Здесь, несомненно, был конечный след этой ночной прогулки. Оба следа заканчивались здесь, сливаясь в одну петлю.

Значит, доктор действительно ехал из Бельвю, но внезапно какая-то таинственная причина заставила его вернуться, причем он, не смущаясь темнотой, сделал крутой поворот на полном ходу.

Что же осветили перед ним фонари его автомобиля? Какая неожиданно вынырнувшая из мрака опасность могла угрожать ему?

Жандарм повернул в сторону Бельвю и направился по следам, напряженно и тщательно в них вглядываясь, что на деле было далеко не легкой работой. Он обратил внимание на извилистость следа, которая, как ему казалось, свидетельствовала о том, что автомобиль шел с большой скоростью. Дальше он обнаружил широкий след соскользнувших в сторону колес: это было доказательством того, что автомобилист внезапно с силою налег на тормоз. И почти сразу за этим, как раз против трех следов шагов и на одной линии с лежащим у края дороги трупом, Жюльяз увидел более глубокую колею от колес, несомненно, остановившегося здесь автомобиля.

Он задавал себе вопрос, какая причина могла заставить автомобилиста застопорить на полном ходу и выпрыгнуть из автомобиля, по-видимому, для того, чтобы скрыться в лесу.

Все эти обследования заняли немало времени. Наступил уже день. Вдали показалась крестьянская телега. По приказанию жандармов она немедленно остановилась. Необходимо было использовать благоприятное состояние почвы и запретить всякое движение по этой дороге, пока она, если можно так выразиться, не закончит своих свидетельских показаний.

– Вот видите, его самым настоящим образом ограбили, – сказал Жюльяз. – У него украли меховую шубу, шапку и автомобиль.

Действительно, следы автомобиля снова возобновлялись, очевидно уже после совершенного убийства, и вели в сторону Бельвю. Жюльяз опять принялся за добросовестное изучение этого следа, тогда как Мошон на всякий случай направился в сторону Саламон. Он решил попытаться найти там какую-нибудь нить к разгадке тайны, которая побудила жертву этого жестокого замысла внезапно вернуться назад со своего первоначального пути.

Едва успели они разойтись на расстояние каких-нибудь ста пятидесяти метров, как оба одновременно принялись звать друг друга. Мошон, который был моложе, поспешил к своему старшему товарищу. Последний указал ему на новые широкие и глубоко врезавшиеся следы сильной и тяжелой машины; она, несомненно, стояла поперек дороги, пока не возобновила свой путь также по направлению к Бельвю.

– Очень возможно, – сказал Жюльяз, – что автомобиль был поставлен поперек дороги только для того, чтобы легче было повернуть…

– Нет, не думаю, – ответил Мошон. – Я как раз звал вас для того, чтобы показать вам совершенно ту же картину там.

– Неужели?

– Да. Но у меня там совсем другой автомобиль, – сказал Мошон. – Ваши шины здесь оставляют сетчатый след; мои там совсем другого образца. Смотрите, смотрите! Вон они, мои следы: они тоже проходят здесь перед нами…

– Совершенно верно, это другие, – согласился Жюльяз. – Кроме того, мои не идут дальше; они прекращаются как раз здесь, где мы сейчас стоим. Итак, если я не ошибаюсь…

– Итак, поперек дороги на расстоянии ста пятидесяти метров стояло два больших автомобиля…

Удовлетворенные своим успехом, жандармы с торжеством посмотрели друг на друга.

Почти без ошибки можно было утверждать, что здесь разыгралась следующая история:

По причине, которая, несомненно, должна была выясниться впоследствии, доктор Бар ехал темной ночью по дороге из Бельвю в Саламон. Проезжая по лесу Тио, он при свете своих фар внезапно обнаружил на своем пути преграду в виде большого автомобиля, который был поставлен поперек дороги с потушенными фарами с тем расчетом, что его невозможно было обогнуть ни справа, ни слева. Несомненно, это зрелище напугало доктора, и он сразу понял, что ему грозит какая-то опасность, о чем свидетельствовала поспешность, с которой он описал на своей машине пол-оборота.

При помощи одного из тех приемов, которыми он с таким мастерством владел, он в несколько секунд ухитрился взять диаметрально противоположное направление и полным ходом понесся в Бельвю, рассчитывая на то, что пройдет некоторое время, пока большой автомобиль окажется в состоянии пуститься за ним в погоню. Кроме того, он, вероятно, рассчитывал на скорость своей легонькой машины, которая была в состоянии сохранить между ним и преследователем известное расстояние.

Едва успел он, однако, повернуть и понестись назад, как заметил впереди себя новое препятствие в виде второго автомобиля. Его путь был прегражден с обеих сторон. Коварный замысел удался. В то время как в назначенном месте его поджидала одна из машин, вторая, не зажигая огней, бесшумно следовала за ним, чтобы, согласно заранее разработанному плану, в свою очередь, в нужный момент быть обращенной в баррикаду.

Доктор понял, что попал в засаду. Его быстроходная машина уже не могла ему ничем помочь. Не теряя времени, он остановил ее в лесу – решение, возможность которого была явно предвидена его противниками, так как один из них уже скрывался среди мелкого кустарника. И он уложил доктора метким выстрелом прежде, чем тот успел сделать четыре шага.

Такая гипотеза вполне совпадала с имевшимися налицо фактами и ничем не противоречила очевидности. Оставалось лишь невыясненным, был ли несчастный доктор преднамеренно завлечен убийцами в эту ловушку, или они устроили ему засаду на всякий случай, рассчитывая на то, что он поедет по этой столь обычной для него дороге. Но, так или иначе, было ясно, как произошла развязка трагедии. Следствие, несомненно, прольет свет на эту тайну, установит мотивы убийства и ограбления и разъяснит, почему скромный провинциальный врач явился жертвой такого сложного по замыслу преступления. Впрочем, дальнейшее уже не касалось жандармов. Они сделали свое дело. Жюльяз набросал кое-какие заметки карандашом, готовясь дать показания судебной власти. Тело злополучного доктора было положено на реквизированную для этой цели телегу, и телега поехала в Бельвю под охраной обоих всадников, снова усевшихся на своих лошадей.

Следует заметить, однако, что на перекрестке, там, где шоссе пересекается дорогой в Тривье, жандармы обнаружили расхождение следов трех автомобилей, очевидно скрывавшихся с места преступления. Одна из больших машин свернула здесь в сторону Тривье, тогда как след другой машины, так же как и след похищенного автомобиля, продолжал тянуться по другой дороге – к Бельвю.

* * *

Доктор Бар жил на главной улице. В восемь часов утра Жюльяз позвонил у дома, уверенный, что ему не придется быть свидетелем тяжелых сцен. Ему было хорошо известно, что покойный был холост и жил только вдвоем со своим слугой.

На звонок жандарма дверь открыл слуга. Он был бледен и имел совершенно растерянный вид. Час тому назад встав с постели, он убедился, что его хозяина нет дома и что несгораемый шкаф, письменный стол, другие шкафы и портфели начисто ограблены. Он непрерывно метался по дому, не зная, что ему предпринять.

Жандармский ротмистр, не теряя времени, приступил к допросу слуги. И вот приблизительно то, что ему удалось установить.

– Вчера вечером, – рассказывал слуга, – господин доктор, по обыкновению, работал у себя в кабинете. Когда я уходил к себе в комнату спать, я видел под его дверью свет. Часы в церкви Святого Фортуната пробили девять часов, и я еще не успел заснуть, как вдруг раздался телефонный звонок. Спустя несколько минут после этого господин доктор поднялся по лестнице и спросил меня через дверь: «Ты спишь, Огюст?» – «Нет, не сплю, господин доктор». – «Мне только что звонили из Саламон. У почтовой приемщицы сильное кровотечение. Говорят, она умирает. Я еду туда. Ты мне не нужен. Я вернусь около двенадцати». И он добавил: «Должно же было случиться, чтобы такое несчастье произошло именно со служащей почтамта! Ведь никто другой не мог бы позвонить мне по телефону в такое позднее время». С этими словами он ушел. Я видел, как зажглись автомобильные фонари, потому что моя комната выходит на двор. Я слышал шум машины: она выехала на улицу Ботас, а затем послышался стук захлопнутых господином доктором ворот… Вот все, что было вчера вечером.

Ночью меня разбудил шум въехавшего во двор автомобиля. Я подошел к окошечку, чтобы спросить господина доктора, не нуждается ли он в моих услугах. Он стоял спиной ко мне на ступеньке автомобиля. Он ответил мне: «Нет. Спи себе!» – и погасил фонари. Я и без того наполовину спал. Он не обернулся. Вы говорите, что это был не он. Что же я могу вам на это ответить? Я видел его козью меховую шубу и его шапку; воротник его шубы был поднят… Я снова лег и заснул… Вот все, что я видел ночью.

Нет, месье, больше я ничего не слыхал, ничего необычайного. Никакого шума и треска. Но грабитель, очевидно, выкрал из кармана господина доктора его ключи. Все шкафы, все ящики открыты при помощи ключей… Даже несгораемый шкаф. А для этого нужно быть опытным преступником, потому что там секретный замок…

Все бумаги, месье, да, они взяли все бумаги. Но не тронули ни одной драгоценной вещи, ни часов, ни даже столового серебра. Только бумаги. Правда, их было так много, что ими, наверное, можно было бы наполнить два или даже три сундука…

В несгораемом шкафу? Да, в нем было много бумаг. Все они были в образцовом порядке и разложены в синих картонных папках. Я иногда видел эти папки; господин доктор имел ко мне большое доверие.

Допрос происходил в кабинете доктора. Жандармский офицер окинул внимательным взглядом пустые, широко распахнутые шкафы, выдвинутые ящики и валявшуюся на одном из стульев козьего меха шубу и меховую шапку. Он поднял голову.

– Автомобиль здесь, в гараже? – спросил он слугу.

– Да, месье! Он в полной исправности…

– Как по-вашему, Жюльяз? Большая машина поджидала преступника? Не правда ли? Теперь он уже далеко!.. Ловко придумано!

Он взялся за трубку телефона, стоявшего на письменном столе среди многочисленных луп, пинцетов и прочих атрибутов медицинского осмотра.

– Алло! Алло! – проговорил он.

Непрерывно нажимая на кнопку, он в то же время бормотал:

– Я хочу непременно добиться, что значил этот вызов по телефону вчера вечером… Алло! Алло!.. Что же? Мне так и не ответят? Телефон не работает? Что бы это могло значить?.. Жюльяз, сбегайте в почтовое отделение! Постойте! Вы заодно отправите вот эту телеграмму в судебную палату в Бури.

Жюльяз немедленно отправился исполнять возложенные на него поручения.

Чиновник, принявший телеграмму, провел его к телефонистке. Она уверяла, что номер 18, принадлежавший доктору Бару, ни разу не давал сигнала. Что касается вчерашнего вызова этого телефона в девять часов вечера, то это совершенный вздор. Над ней, наверное, хотят подшутить.

Ее начальник тоже подтвердил, что никто не вызывал доктора Бара после закрытия почтово-телеграфного отделения. Никто никогда не пользовался телефоном после семи часов вечера.

Жюльяз рассказал ему о разыгравшейся трагедии. Чиновник немедленно вызвал к телефону почтовую приемщицу из Саламон и предложил жандарму вторую трубку.

Приемщица из Саламон была совершенно здорова и никак не могла понять, что могла означать эта, как она выразилась, «мистификация».

– А все-таки, господин чиновник, кто-то звонил вчера вечером по восемнадцатому номеру! – продолжал настаивать Жюльяз.

Его тон несколько смутил чиновника. Последний испугался ответственности и сообразил, что его могут замешать в это уголовное дело. Единственным его стремлением стало желание оправдаться.

– Идемте! – сказал он, надевая шапку. – Этого нельзя так оставить.

Когда они дошли до кабинета доктора, где все еще производились необходимые формальности, чиновник, взяв за исходную точку своего обследования телефонный аппарат, решил проследить провод точно так же, как Мошон и Жюльяз проделали это со следами автомобильных шин.

Провод спускался вдоль задней стены здания во двор и оттуда выходил на улицу. Воздушная проводка тянулась вдоль улицы Ботас, на которую выходили только дворы и сады стоявших по ее сторонам домов. На некотором расстоянии провод был перерезан у одного из изоляторов, и длинный его конец был опущен в ручеек; это был тот самый провод, который оставался соединенным с аппаратом доктора. Чиновник вытащил провод из воды и, внимательно осмотрев его конец, торжествующе улыбнулся.

На расстоянии нескольких сантиметров от края на свежезачищенной медной проволоке виднелось маленькое круглое отверстие.

– Смотрите, господа! – обратился чиновник к стоявшим вокруг него. – Этот провод был соединен с переносным аппаратом. Вот откуда неизвестный вызывал доктора Бара! Вот откуда ему сообщили эти ложные сведения! Я и мои служащие здесь ни при чем, господа! Совершенно ни при чем!

– Теперь все понятно, – сказал Мошон.

– Да, понятно, как все произошло. Но все еще совершенно не выяснено, почему это произошло! – сказал второй жандарм.

* * *

К полудню прибыли представители судебной власти. В квартире все оставалось в прежнем беспорядке, и ни одна вещь не была сдвинута с места. Тело доктора было перенесено в покойницкую городской больницы. Вместе со следователями явился и судебный врач. Он произвел вскрытие, но оно не дало ничего для дальнейшего расследования дела. Доктор был убит выстрелом на близком расстоянии. Пуля прошла через голову навылет и где-то затерялась. Свидетельство о смерти и разрешение хоронить покойника были выданы без всякого промедления.

Тем временем прокурор принялся за подробный осмотр дома в тщетной попытке выяснить мотив убийства. Обстоятельства смерти и похищение бумаг, несомненно, указывали на то, что Бар обладал какой-то важной тайной и что кому-то было необходимо оградить себя от всякой попытки с его стороны огласить ее или как-нибудь использовать для своих целей. Что касается самой сущности этой тайны, то она оставляла широкое поле для всевозможных предположений.

Некоторые мертвецы говорят; оставленные ими записки передают нам их мысли и чувства как бы на языке загробного мира. Прокурор приказал тщательно осмотреть всю мебель. С комодов были сняты мраморные доски. Дно у каждого ящика было внимательно осмотрено при свете электрических ламп; все находившиеся в библиотеке книги были перелистаны. Много времени было посвящено осмотру одежды. Но все было тщетно. Власти не обнаружили ни одного исписанного клочка бумаги, ни одного слова, начертанного чьей-либо рукой. Все это давало основание думать, что убийцы произвели в квартире точно такой же обыск раньше, чем это сделали представители судебной власти.

Эти последние в конце концов удалились. Тем не менее они решили опечатать автомобиль, чтобы облегчить дальнейшее расследование, а также козью шубу и меховую шапку, которыми злоумышленники воспользовались для того, чтобы выдать одного из них за доктора Бара.

Когда стали складывать шубу и шапку, чтобы их унести, следователь, составлявший протокол, вдруг вспомнил, что шуба не была им обыскана, потому что находилась отдельно от всей остальной одежды. Ему пришла в голову мысль опустить руку в один из внутренних карманов, и, совершенно не предполагая всей важности своей находки, он вытащил оттуда несколько сложенных вчетверо листочков белой бумаги, исписанной мелким убористым почерком. Остальные карманы были совершенно пусты.

Ознакомившись с содержанием записок, он убедился, что убийцы наверняка захватили бы их с собой, если бы только могли предполагать, что они спрятаны в кармане шубы. По всей вероятности, один из злоумышленников, тот именно, которому было поручено проникнуть в дом доктора Бара под видом хозяина, поспешил стащить шубу с убитого и надел ее на себя прежде, чем его товарищи успели обыскать труп.

В конце концов оплошность преступников, если можно так выразиться, была вполне извинительна. Теперь уже известно, что главной их целью было стремление похитить содержимое несгораемого шкафа и лишь попутно то, что находилось в письменном столе. Отдельные документы, находившиеся в других шкафах и ящиках, так же как и те, которые могли бы оказаться в карманах убитого ими человека, не представляли с их точки зрения особого интереса. По-видимому, они полагали, что отрывочные сведения, полученные из этих отдельных записок, не будут в состоянии дать какой-нибудь ключ к тайне. Не могли же они в самом деле предположить, что эта шуба, которую покойный доктор постоянно носил, таила в себе такие важные сведения! Для того чтобы объяснить этот факт, им необходимо было дать некоторую волю своему воображению и допустить, что доктор Бар как раз заканчивал свое повествование, когда среди царившей в его кабинете тишины прозвучал телефонный звонок. Его спешно вызывали в Саламон. Жизнь больного зависела от того, достаточно ли быстро он туда прибудет. Он не счел себя вправе потратить несколько минут на то, чтобы открыть свой несгораемый шкаф, но, не желая оставлять своих записок в первом попавшемся под руку ящике, он нашел более осторожным захватить их с собою, с тем чтобы надежнее спрятать уже по возвращении.