Текст книги "Повелитель света"

Спустя неделю. 5 мая. Все там же, в Мирастеле.

Приятно представить себе господина Летелье, входящего тем утром в свой рабочий кабинет, так как это восхитительное зрелище – встреча счастливого человека с лучом солнца посреди благородной и просторной комнаты.

Господин Летелье пересекает большой зал, бросает взгляд на сплошь заставленную книгами стену, открывает окно, делает глоток свежего воздуха, воздуха чистого и утреннего, воздуха воскресного – так как это воскресенье, и это чувствуется, – и, наконец, облокачивается о подоконник и любуется панорамой.

В просвете между цветущими каштанами, выстроившимися рядами на террасе, он видит сменяющие друг друга величественные виды: болото, затем утес, у подножия которого течет Серан и бежит железная дорога, на утесе плато, поросшее невысоким кустарником, утопающее в тумане, пики, шпили, выступы, горы с еще кое-где не растаявшим снегом на вершинах: Кошачья гора (Экс-ле-Бен!), Ниволе (Шамбери!), затем, наконец, затерянные в глубине пространства, высящиеся, словно башни облаков, Дофинские Альпы.

Свистит проходящий вдоль скалистого берега поезд. На дороге гудит автомобиль. И господин Летелье с удовлетворением думает о том, что он проведет здесь еще одну волшебную неделю, весьма долгую, прежде чем поезд или большое белое авто увезет его в Париж.

Все его лицо представляет собой одну широкую улыбку. Даже несмотря на то что сарван испарился, словно фантом, коим он не был, господин Летелье все равно нашел себе занятие. Разумеется, никак не связанное с наблюдением за звездным небом, так как ради поездки в Мирастель он прервал важные работы, касающиеся звезды Вега, или альфы Лиры. Он измерял ее лучевую скорость, а для подобного рода занятий нужны высокоточные оптические приборы.

Но на чердаке, в пыльном углу и неподалеку от разобранных гномонов, он обнаружил некий архаический трактат по астрономии и теперь забавляется тем, что расшифровывает его при помощи лупы, какими пользуются часовщики.

Старая in quarto[31]31
  В четвертую долю листа (лат.).


[Закрыть], с ее рукописными страницами, дожидается его на столе… Но этим утром стоит такая чудесная погода, что господин Летелье позволяет себе немного побездельничать. Он погружается в мечты. Сегодня обитатели Мирастеля должны обедать в Артемаре, куда Мария-Тереза отправилась еще вчера. Он грезит. Под гинкго билоба, «этим грациозным пережитком примитивной флоры», как говорится в справочниках, неспешно прогуливаются госпожа Аркедув и госпожа Летелье. С ними Флофло. Он мечтает. А! Вот и почтальон!.. Кому это вдруг вздумалось петь? Это Максим, в юго-восточной башне, где находится его лаборатория… Да, Максим напевает какой-то опереточный мотив, пока изучает внутренности своих несчастных рыбок… Довольно милая песенка…

– Жизнь прекрасна, – бормочет господин Летелье.

Он поворачивается к старой книжице по космографии.

Лишь теперь, не раньше и не позже, он слышит, как кто-то отрывисто стучит в дверь, ни дать ни взять – скелет, барабанящий фалангами по наличнику.

– Войдите!..

Неужели действительно войдет скелет?.. Да, поскольку это человек. По большому счету – тот же скелет, только покрытый тонким слоем кожи и мышц, потому что это Робер Коллен. Он приближается, облаченный в свой вечный короткий сюртук, – всклокоченный пушок на щеках, печальные близорукие глаза за позолоченной оправой очков. В руках у него стопка писем.

– Добрый день, Робер, все в порядке?

Робер сглатывает подступивший к горлу комок, снимает очки и говорит:

– Нет, мсье, не все в порядке… Я должен с вами поговорить… тема важная, и я… ужасно волнуюсь.

– Ну что вы, друг мой! Вы – и боитесь со мной говорить? Вы же знаете, как я вас уважаю…

– Я знаю, скольким я вам обязан, мой дорогой благодетель: и воспитанием, и образованием. Вы подарили мне семью и дружбу… и уважение, о котором упомянули. Поэтому мне не следовало бы… Но, видите ли, у человека есть обязательства и по отношению к себе самому… И я не вправе молчать, тем более когда уверен в том, что моя смелость бесполезна… Вот только поклянитесь, господин Летелье, что не будете на меня сердиться, если моя просьба покажется слишком неуместной…

Господин Летелье уже понимает, к чему он клонит. Впрочем, он скорее растроган, чем удивлен, и скорее раздосадован, чем растроган.

– Клянусь, – говорит он.

– Так вот, господин Летелье, я люблю мадемуазель Марию-Терезу и имею честь просить у вас ее руки.

«Ну вот! Началось!» – мысленно восклицает господин Летелье.

Робер продолжает. Он произносит заготовленную речь, это заметно.

– Я беден, сирота, неуклюж и смешон. Я знаю, сколь комично выгляжу. Но когда имеешь смелость любить, что остается? Нужно иметь смелость и заявить об этом. И тот, кто видит счастье, пусть и на безумных высотах, должен к нему стремиться. Теперь, мой дорогой господин Летелье, я исполнил это обязательство по отношению к себе самому. Ваш ответ я знаю заранее. Я сделал то, что должен был. Не будем больше об этом.

– Мой друг, у меня тоже есть обязательства. В данном случае мой долг – переговорить с дочерью… когда ей исполнится двадцать лет. Так что через два года я сообщу ей о ваших чувствах. И я могу вам сказать, мой дорогой Робер, что они подчеркивают в моих глазах достоинства Марии-Терезы и делают честь всем нам. Я не просто вас люблю, мой друг, – я вами восхищаюсь. Вы великий ученый и, что еще лучше, хороший человек.

– Она не захочет… Я слишком плохо сложен…

– Кто знает? – задумчиво произносит господин Летелье. – Вы наделены качествами, столь необходимыми ученому… необычной проницательностью… своего рода прозорливостью… которая поможет достичь желанных целей. Марии-Терезе это известно. Я знаю, что она ценит вас в той мере, в какой вы того заслуживаете…

– Но есть еще ваша семья, господин Летелье!

– Это правда, но Мария-Тереза свободна выбирать…

– Увы!

– Ну что вы, полноте, полноте! Не сто́ит печалиться. Я отнюдь не пытаюсь вас обескуражить. Подумайте сами. Да не плачьте же! Ну и дела: я дарю вам надежду в такой ясный солнечный день, а вы, такой молодой, плачете! Посмотрите, какое прекрасное весеннее утро, Робер! Оно такое прекрасное и такое весеннее, что хочется быть влюбленным, пусть эта любовь и приносит одни лишь страдания!

– Хорошо, я буду с вами откровенен: я боюсь, что… что Мария-Тереза уже любит другого. Я узнал… на этом конверте, пришедшем на ваше имя, почерк герцога д’Аньеса. Пришедшее после всех просьб, которыми вас осаждали – прошу меня простить за то, что мне стало об этом известно, – это письмо… потрясло меня… Я хотел его опередить… этим утром, потому-то и открыл вам…

– Дайте его мне.

Действительно, письмо было подписано: «Франсуа д’Аньес» – и начиналось так:

(Док. 104)

«Дорогой мсье!

Я догадался, почему Вы в такой тайне покидаете Париж; и это подталкивает меня к поступку, который Вас, вероятно, совсем не удивит. Я надеялся обратиться к Вам с этой просьбой не в письме, а…»

Господин Летелье уже не осмеливается поднять глаз от письма. Он припоминает одно предположение госпожи Монбардо относительно Марии-Терезы и герцога д’Аньеса. Он сравнивает двух претендентов: этого тщедушного коротышку-ученого, не имеющего гроша за душой, и бесстрашного спортсмена, молодого и прекрасного, благородного сердцем и происхождением, богатого как в плане материальном, так и духовном, обаятельного, наконец, – это правда! И в голове у него уже звучат шекспировские голоса, которые шепчут: «Привет, Летелье! Твоя дочь станет герцогиней».

Но в дверь стучат. И он вздрагивает. На сей раз это глухой стук, словно какой-то труп выбрался из могилы и барабанит теперь в дверь своими тяжелыми и дряблыми пальцами…

И тут оба собеседника содрогаются от ужаса… Так как прежде, чем астроном успевает ответить «войдите», в комнату действительно вваливается некое подобие трупа. Это мужчина с землисто-бледным лицом. Его порванные одежды запачканы грязью, ботинки в пыли… Вытаращив в растерянности глаза, он застывает на пороге, дрожа всем телом.

Сперва господин Летелье подается назад – до того страшен этот незнакомец. Затем внезапно бросается к дневному призраку и нежно берет его за руки… Так как самое ужасное в этом бледном, обезумевшем, трясущемся самозванце – то, что это господин Монбардо, совершенно неузнаваемый.

В голове его свояка крутится только одна мысль: «Мария-Тереза со вчерашнего дня у дяди; с ней что-то случилось».

– Моя дочь… Говори же! Говори!

– Твоя дочь?.. Ну конечно – твоя дочь! – с трудом выговаривает доктор. – Это мои дети… Анри и его жена, Фабиана… Они исчезли!..

Господин Летелье переводит дух. Господин Монбардо, упав на стул, продолжает сквозь слезы:

– Исчезли!.. Вчера. Мы не хотели вам говорить… Но теперь уже не может быть сомнений… Что за ночь!.. Вчера утром они ушли на прогулку… на Коломбье… такие радостные! Сказали: «Мы, возможно, пообедаем там, наверху», поэтому никто не обеспокоился, когда они не вернулись к обеду… И вот, вот… Уже смеркалось, но они не пришли и к ужину… И – никаких известий! Никакого посыльного, который сказал бы: сломанная нога, несчастный случай, et cetera…[32]32
  И так далее (лат.).


[Закрыть] Ничего!.. Ничего!.. Было уже слишком поздно, когда я приступил к поискам… Темно… Пробежался по деревням. Но люди пугались, принимая меня за сарвана, отказывались открывать и не отвечали… Пробежался по лесу… Кричал как помешанный, наудачу, по-глупому… На рассвете я вернулся, надеясь обнаружить их дома. Но нет! А Огюстина в положении!.. Поэтому я решил прийти сюда… Боялся перепугать женщин. Я прошел через ферму, чтобы не наткнуться на них в парке. Кажется, я мельком видел госпожу Аркедув и Марию-Терезу…

– Марию-Терезу?.. Ну же, старина, возьми себя в руки! А то ты совсем уж раскис. Нельзя терять голову, черт возьми! Ты же отлично знаешь, что Мария-Тереза вот уже сутки как у вас. Ну же, соберись с мыслями. Вчера она пообедала с вами и…

– Пообедала? Мария-Тереза? Вчера?.. Ничего подобного! Мы ее не видели… Но тогда… но…

Белый как смерть, господин Летелье невидящими глазами смотрит на Робера Коллена – у того застывшее лицо человека, которого ведут на казнь. Тем временем до них доносится опереточная ария, которую всегда напевает Максим и которая становится невыносимой.

– Получается, теперь у нас уже трое пропавших! – восклицает доктор.

– Будем искать!.. Нужно сейчас же начать поиски! Скорее! Скорее! – с обезумевшим видом мечется по комнате господин Летелье.

– Да, – говорит господин Монбардо. – Будем искать. Но только не так, как я. Методично. Тогда как я потерял самое драгоценное время моей жизни!

– Нельзя нервничать, ты прав. Логика, тут нужна логика.

– Может, скажем мсье Максиму? – предлагает Робер Коллен. – Лишняя голова никогда не помешает…

– Вот именно, – говорит Летелье. – И потом, сейчас не время петь.

И они идут через анфиладу комнат к певцу.

Максим стоит посреди коллекций и аквариумов в ротонде, заставленной витринами и бадьями. Он поет, но у него красные руки, а белый фартук забрызган кровью. Он только что вырвал плавательный пузырь у рыбины и теперь препарирует его и поет. Он весь в крови, и господин Летелье, несмотря на спешку и тревогу, отступает на шаг.

– Папа… дядя… в чем дело?

Доктор поясняет: Мария-Тереза, Анри и Фабиана исчезли. Их нужно найти.

Максим и Робер пытаются сосредоточиться, чувствуя, что лишь они двое способны рассуждать здраво. Отцы семейств только и знают, что сокрушаться; это уже не люди действия, их умами полностью овладела печаль.

Робер и Максим резюмируют ситуацию. В общем и целом перед ними стоит двойная задача. Primo, Анри и Фабиана вышли из Артемара; по этому следу необходимо пройти. Secundo, Мария-Тереза вышла из Мирастеля; вот и второй путь. Учитывая то, что они вышли практически в одно и то же время, весьма вероятно, что их пути пересеклись и к исчезновению всех троих привело одно и то же происшествие. Не важно! Нужно систематично прочесать каждый маршрут. Робер Коллен, доктор и господин Летелье повторят путь Анри и Фабианы; автомобиль астронома отвезет их. Что до Максима, то он сообщит злополучную новость матери и бабушке, после чего направится по следам Марии-Терезы.

Бывший офицер морского флота хладнокровно организует поисковую операцию. Робер Коллен руководит посадкой. Сам он садится рядом с водителем. Автомобиль отъезжает. На распростершегося на желтом кожаном сиденье господина Летелье больно смотреть. Он походит на господина Монбардо, как брат по несчастью. Крестьяне Амейзьё, возвращаясь с мессы, даже не узнают его – столь ожесточенным, незнакомым выглядит его землистого цвета лицо.

Однако перед почтовым отделением Артемара господин Летелье оживляется. Он приказывает остановить, спрыгивает с подножки на землю и исчезает за дверью. Через пять минут он выходит, и ему помогают сесть в автомобиль.

– Поезжайте!

Телеграфистка с восхищением смотрит из окна на комфортабельный двойной фаэтон, стремительно срывающийся с места, и передает врученное ей сообщение.

(Док. 105)

Герцогу д’Аньесу,

Париж, авеню Монтень, 40

Мария-Тереза исчезла. Немедленно приезжайте с профессионалами сыскного дела.

Жан Летелье

– До Артемара она не дошла? Ох!

Стоя перед Максимом, который нервно теребил короткую бороду, госпожа Летелье повторяла:

– Мария-Тереза не дошла до своей тети?.. Не дошла?

Обхватив голову обеими руками, осунувшаяся, растерянная, она не находила себе места. Госпожа Аркедув, тоже очень бледная, но по-прежнему невозмутимая, пыталась ее успокоить.

– Послушайте, мама, – произнес Максим, – Мария-Тереза, несомненно, с Анри и Фабианой. С ними она в безопасности.

– И где они, по-твоему? – спросила бабушка.

– На Коломбье! Просто с ними что-то приключилось во время прогулки. Какое-нибудь происшествие…

– Но какое? Там ведь расщелины…

– Откуда же я знаю? Может, произошло обрушение…

– Вот именно! – простонала госпожа Летелье. – Я не хотела, чтобы она ходила одна! Я не переставала этому противиться!

– Ох! Мама, чтобы дойти до дяди! Всего два километра средь бела дня, по одной из самых оживленных дорог или по безлюдной тропинке!.. Но мне кое-что нужно уточнить… Прежде всего: в котором часу Мария-Тереза вчера ушла?

– В десять, – ответила мать. – Она попрощалась со мной в вестибюле. Ах! Если бы я знала!..

– И вы совершенно уверены, что она направилась в Артемар?

– Абсолютно. Мария-Тереза не умеет врать.

– Это правда. По какой дороге она пошла? По верхней? Или по нижней?

– Ах! Это мне неизвестно.

– Мне тоже, – добавила госпожа Аркедув.

– В каком платье она была?

– В сером платьице и черной тюлевой шляпке.

– А ее походный костюм, тот, что с короткой юбкой?

– Но, знаешь ли, она и не собиралась идти ни на какую экскурсию…

– О! От Марии-Терезы всего можно ожидать! Одежда ее не смущает. Она взбиралась на Альпы в вечернем туалете. Вы и сами прекрасно знаете, что она обожает ходить пешком; и если, начав спускаться, она встретила поднимавшихся на Коломбье кузена и кузину, можно не сомневаться, что она пошла с ними, несмотря на длинную юбку и легкие ботинки… Она была уверена, что ее отсутствие никого не обеспокоит, потому что дядя и тетя не были предупреждены о ее визите и потому что мы должны были увидеться с ними всеми только на сегодняшнем обеде… Она давно уже твердила о восхождении на Коломбье… Впрочем, вскоре мы все узнаем… Я отправляюсь на поиски.

– Прикажи запрячь пони, – сказала госпожа Аркедув. – Мы – твоя мать и я – намерены составить компанию твоей тете. Не хочу, чтобы она оставалась одна, пока вас не будет.

Максим поинтересовался у слуг, в каком направлении двинулась Мария-Тереза, выйдя из парка. Те ничем не смогли ему помочь.

Тогда он вышел и тотчас же очутился на перепутье четырех дорог. Слева от него начиналась тропинка, уходящая вверх. Справа спускались, расходясь в разные стороны, три дороги, ведущие к большаку; первая соединялась с ним в Талисьё, вторая – ровно на середине этого отрезка пути (то была, как мы помним, крутая поперечная тропа), а третья – в деревушке Амейзьё.

Один из этих четырех путей и выбрала Мария-Тереза. Если девушка предпочла спуск подъему, было маловероятно, что на этом перепутье она направилась по дороге, ведущей в Талисьё, которая уводила ее в сторону от Артемара, но какая-нибудь причина могла вынудить ее сделать этот крюк.

Максим здраво рассудил, что сестра пошла по тропе, уходящей вверх, но для очистки совести он хотел, однако, проверить и обратную гипотезу, потому-то и двинулся вниз. На макадаме не было заметно никаких следов. Не обнаружил он их и на обочинах. На болотистой почве, в том месте, где тропа выходит к дороге, следы имелись, но было их столько, и самых разных, что разобрать их не представлялось возможным.

Максим расспросил людей. Никто накануне Марию-Терезу не видел. Не обнаружив здесь ничего, что указывало бы на какое-либо происшествие или на вчерашнее присутствие сестры, Максим как скрупулезный сыщик решил попытать счастья на верхней тропе. Несомненно, Мария-Тереза поднялась по ней в Шаворней, рассчитывая уже из этой коммуны спуститься по проселку в Дон к дороге, ведущей в Артемар, то есть к той самой дороге, по которой ей навстречу должны были идти Анри и Фабиана, направлявшиеся в горы. Максим так и видел, как сестра встречает кузена и кузину на соединении дорог, чуть выше Дона или между этим поселком и Артемаром. Остальное объясняется вполне естественно… вплоть до несчастного случая.

И вот уже Максим взбирается по тропе среди густого кустарника.

Теперь, убежденный в том, что идет по верному следу, он невольно изучал все более тщательно. В Шаворнее один из тех безобразных и слабоумных карликов, которых в любой день можно увидеть сидящими на корточках у порога, понял его вопросы лишь наполовину и никак не желал признавать, что накануне по деревушке проходила девушка в сером платье и черной шляпке. Но неподалеку от Дона, на пересечении дорог, Максим заметил поднимающийся по косогору и движущийся в его направлении большой белый автомобиль отца, вслед за которым ехала машина доктора Монбардо, – и это совпадение утвердило его в предположении, что Мария-Тереза встретилась здесь или чуть ниже с Анри и Фабианой.

Господин Монбардо вел свою машину, рядом сидел господин Летелье. В другом автомобиле разместились госпожа Аркедув, две ее дочери и Робер, который выпрыгнул из автомобиля тотчас же после остановки. Присутствие женщин удивило Максима. Робер пояснил: госпожа Монбардо пожелала принять участие в поисках. Пока она наводила кое-какие справки в Артемаре, прибыли ее мать и сестра, и отговорить всех трех от поездки было уже невозможно.

– Да это же безумие! – проворчал Максим.

Но его бабушка, чрезмерно возбужденная, уже спрашивала у него:

– Ну как, Максим, есть новости? А вот у нас есть. Анри и Фабиана поднялись здесь.

– Сомневаться в этом не приходится, – подтвердил Робер. – Их видели выходящими из Артемара без нескольких минут десять; одеты они были по-походному: он – в гетрах, она – в короткой юбке; оба – с окованными железом тростями. На дороге у Дона их видел путевой обходчик – по его словам, ровно в десять: в это время из Артемара выходит небольшой местный поезд, и его локомотив подал свистком сигнал об отправлении как раз в тот момент, когда Монбардо поздоровались с обходчиком. В Доне их тоже видели несколько человек. Они прибыли туда в одно время с поездом, так нам сказал тамошний врач. Он встречал на станции своего коллегу, едущего из Белле. Но в этот момент господин и госпожа Анри Монбардо были одни.

– Стало быть, – перебил его Максим, – Мария-Тереза повстречала их между Доном и этим перекрестком, на котором мы находимся; это само собой разумеется. Отсюда, уже вместе, они, как всегда, направились к Вирьё-ле-Пти; на постоялом дворе, опять же как обычно, купили еды для пикника в лесу и пошли в горы… Поехали же, скорее! В Вирьё-ле-Пти!

Надежда оживила их мрачные лица.

До Вирьё-ле-Пти, деревушки, разместившейся на высоте 800 метров, добрались быстро; это был конечный пункт, где автомобили высаживали тех, кто желал совершить восхождение на Коломбье.

Максим зашел к хозяйке постоялого двора, славной пожилой женщине. «Как же, разумеется, она видела господина Анри! Около полудня он купил у нее хлеба, колбасы, вина и даже позаимствовал охотничью сумку, чтобы сложить все это, а также ножи и три стакана…»

– Три? Три стакана? Ах!

От радости у Максима перехватило горло.

– И… он был… с кем?

– С двумя дамами, остававшимися снаружи, на улице. Пока он делал покупки, они продолжали неспешно идти по дороге. Он их нагнал.

– Это ведь были госпожа Монбардо и моя сестра, мадемуазель Летелье?

– О! Можете быть совершенно уверены! Теперь, когда вы мне это сказали, ошибки быть не может! Но вчера я их видела со спины… Одна была одета, как девочки ходят…

– То есть была в короткой юбке?

– Ну да. А вторая – как и все.

– В сером? В сером?

Уже вся семья столпилась вокруг трактирщицы. Зазвучали победные возгласы.

– Ну конечно, это ведь бросалось в глаза! – смеясь, воскликнул Максим.

Ситуация тут же стала достоянием общественности. День был воскресный, трактир переполнен, так что желающих прочесать гору нашлось немало. Борню, невысокий тщедушный старик, раздражительный и желчный, хитровато щуривший темные глаза, присоединился к поисковой группе вместе со своим псом Фино.

Госпожа Аркедув, настояв на том, чтобы с ней никто не оставался, устроилась в деревенской комнате, в то время как спасательный отряд направился к горе Коломбье.

Как только эта толпа достигла леса, многочисленные ответвления тропы вынудили ее разделиться на отряды, затем на звенья, затем на группы, так как никто не знал, какой из всех возможных маршрутов мог прельстить пропавшую троицу. В момент первого разделения Борню обнаружил на земле корку хлеба и колбасную шкурку. Обследовав окрестности, он обнаружил под одной из веток сумку трактирщицы. Судя по всему, после скромного обеда Анри спрятал пустую сумку, чтобы она не мешала, сказав себе: «Подберу на обратном пути».

От этой находки все похолодели.

Одна за другой группы разъединялись на развилках дорог. Прохладный воздух облегчал подъем, остужая разгоряченные лица. Борню заявил, что наверху, в 1500 метрах над уровнем моря, на вершине Гран-Коломбье, все еще лежит снег, но удостовериться в этом можно было, лишь находясь у подножия горы либо отойдя от нее подальше, так как близлежащие скалы заслоняли видимость.

Подъем изнурял женщин, плохо экипированных. Госпожа Летелье, обычно такая ленивая, с ожесточением взбиралась вверх по крутым тропам. Зима превратила их в русла рек, усеянные острыми камнями, где ничего не стоило поранить или подвернуть ноги…

Сперва поисковая операция проходила вполне организованно: окружив Коломбье со всех сторон, спасатели методично поднимались в гору. Время от времени кто-то во весь голос выкрикивал протяжный призыв… Но по мере того как солнце опускалось, несчастных родителей охватывало все большее и большее волнение. Госпожа Летелье отбрасывала в сторону валявшиеся на земле ветки: вдруг что-то обнаружится под ними? Родственники пропавших сворачивали то вправо, то влево, шли вкривь и вкось. Вскоре они уже кричали не переставая. Господин Монбардо непрерывно вопил некий семейный рефрен, эту веселую тему сбора, этот забавный куплет, который столько раз разносился по ложбинам Коломбье и который сегодня звучал мрачно и минорно, хотя никто и не замечал этой странной модуляции.

Подобное же смятение мало-помалу охватило и другие группы, рассеявшиеся повсюду. Округа наполнилась криками. Эхо их повторяло, из-за чего казалось, что на них отвечают. Полагая, что они идут к тем, кого ищут, спасатели то и дело сталкивались носом к носу. Им приходилось возвращаться по своим же следам и начинать все сначала.

Стало темнеть; подступала ночь; сумрак размывал и видоизменял предметы. Замеченные издалека пятна покрасневших листьев на мху пугали; от вида обрывов или крутых утесов кружилась голова и бросало в дрожь. Холодный северный ветер словно оживлял трепещущие траурные ели и купы деревьев; то и дело возникало ощущение, что они скрывают тяжелораненого или нечто неожиданное… Госпожа Монбардо в кровь изранила руки, раздвигая колючие кусты. Борню внимательно вглядывался в лесную чащу; его пес кружил рядом, пытаясь взять след.

Но – ничего, ничего, ничего ни на этих проклятых грудах щебня, ни на сухой земле. Ничего, нигде! Ничего, за исключением хриплых криков, отдававшихся от скал, иногда растворявшихся в грохоте водопада и проносившихся через мрачные ущелья, поросшие лесом, молчаливым и непроницаемым.

Из низин поднимался туман. Небо почернело.

Госпожа Летелье, которая шла с сестрой, мужем и Борню, опустилась на холмик на верхней опушке леса – силы ее окончательно оставили. С этого места их взору наконец-то открылась покрытая скользкой травой вершина горы Гран-Коломбье, походившая на спину гигантского осла. Три пика венчали гребень горы; они были белыми от снега, а на самом высоком – среднем – высился монументальный крест, едва различимый издали.

Они подняли глаза.

К кресту, поскальзываясь и часто останавливаясь, с трудом взбирался человек.

Господин Монбардо приложил ладонь козырьком ко лбу.

– Это Робер Коллен, – сказал он.

Ответом ему был слабый стон. Госпожа Летелье, изнуренная голодом и усталостью, пришла в себя. Но о том, чтобы продолжать поиски, и речи быть не могло. Да и к чему? День заканчивался. Внизу, под ними, уже начали собираться тучи. И разве они не выполнили свою задачу? Разве вся гора, от самого низа до пустынной кромки откоса, к которой приближался Робер, не была обследована?

Обратный путь прошел в тишине и тягостных раздумьях. Оба семейства – и Монбардо, и Летелье – вот уже двенадцать часов как ничего не ели; голод усиливал их тревогу.

В трактире, где госпожа Аркедув заказала ужин, лампа осветила изможденные лица, на которых читался один и тот же вопрос: «А как там у вас?»

Ничего. Никто ничего не обнаружил. И все вернулись, за исключением Робера. Он сказал Максиму: «Возвращайтесь без меня. Я справлюсь сам. Не нужно обо мне беспокоиться».

– Ну что, мой мальчик? – произнес господин Летелье, растерянно разводя руками. – Что ты об этом думаешь?

– Я? Но… что нужно сообщить в полицию…

– Так ты не веришь, что это был несчастный случай?

– Боже мой… может, да, а может, и нет… но полиция…

Губы крестьян растянулись в понимающих улыбках.

– В полицию уже сообщили, – пробормотал господин Летелье тихим голосом и со смущенным видом. – Утром я телеграфировал герцогу д’Аньесу, который приедет сюда вместе с сыщиками.

Ошеломленный Максим увидел, как он потупил взор.

– Если это не несчастный случай, – воскликнул Монбардо, – то что же тогда?.. Бегство?.. Вряд ли. – Он немного помолчал, а затем промолвил: – Тогда, быть может, похищение?..

– Я уже начинаю в это верить, – сказал господин Летелье. – Думаю, вскоре придет письмо, в котором за возвращение Марии-Терезы потребуют крупную сумму.

– Несомненно, – согласился Максим.

В сторонке кружком сидели человек сорок горцев, недоверчиво качавших головами. Вслед за ними с сомнением покачала головой и госпожа Монбардо.

Господин Летелье пристально вгляделся в их лица, одно за другим.

– А вы что об этом думаете, друзья мои? – спросил он. – Если у кого-то есть какие-нибудь соображения, выскажите их.

С характерным для этих мест несколько шепелявым выговором за всех ответил Борню:

– О, конесно нет! Насенские и знать-то нисего не знают!

Но все они боялись сарванов.

Внезапно по черепичной крыше забарабанил дождь, похожий на топот тысячи маленьких лапок, перескакивающих с плитки на плитку. Некоторые при этом шуме вздрогнули.

Господин Монбардо подошел к свояку и прошептал:

– Теперь ты понимаешь, почему кража статуи и чучела произвела на них такое впечатление? То-то еще будет, вот увидишь!

– Будем откровенны, – признал господин Летелье. – Ты – с вчерашнего утра, я – с утра сегодняшнего, разве мы сами думаем о чем-то другом?

– Какая глупость!