Текст книги "Руки Орлака"
Автор книги: Морис Ренар
Жанр: Классические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
– Что я должен делать?
– Пристально смотреть в глаза мертвеца.
– Смотрю… Что дальше?
– Теперь – ждать, пока они откроются.
– Что?! – воскликнул Стефен, резко вздрогнув.
– Веки поднимутся и опустятся столько раз, сколько в алфавите стоит букв до той – считая и ее тоже, – на которую желает указать умерший. Этот метод объединяет систему говорящих столов и способ, используемый некоторыми врачами, которые, с согласия пациентов, пытались выяснить, «живет» ли голова гильотинированного еще сколько-то мгновений после обезглавливания.
Стефен обернулся:
– Это что, какой-то трюк?
– Нет, честное слово. Ах да, я забыл: ничто из откровений потустороннего мира не должно выйти наружу. Ни ты, ни я никому ничего не должны рассказывать. Тайна могилы может быть доверена лишь другим могилам.
Суровость спирита сбивала его ученика с толку. Этот весельчак, внезапно ставший серьезным, как совершающий богослужение жрец, был об оккультизме весьма высокого мнения. Стефен невольно нахмурился. Мсье де Крошан наблюдал за ним, и это не составляло для него труда, ибо в тусклом свете, шедшем словно из подвального окна, бледное лицо молодого человека было четко видно. Это лицо, приобретшее из-за освещения мертвенный оттенок, выглядело внимательным и слегка озабоченным.
– Значит так… Я буду записывать буквы по мере того, как ты будешь их называть.
– Называть? Я? А почему не вы сами?
– Потому что только ты один сможешь видеть, как глаза открываются, ибо эти плетеные тесемки держишь в руках только ты.
В следующие несколько секунд Стефен полностью сосредоточился на глазах обезглавленного.
– А мне что, нужно думать о чем-то особенном? – спросил он, не прерывая визуального контакта.
– Вовсе нет! Мертвец начнет с того, что откроет нам свое имя.
– Я уже уловил в воздухе какие-то колебания…
– Прекрасно. Где ты, Мертвец? Добро пожаловать! Не бойся вдохнуть жизнь в эту неподвижную форму. Снизойди к тем, кто питает к тебе подобным одно лишь уважение. О Мертвец, кто ты?
– А, – сказал Стефен.
Веки медленно поднялись. Глаза устремили на него взгляд добрый и проницательный. Он увидел, как веки опустились и начали неспешно моргать, порой замедляя свою безмолвную речь.
– Б, В, Г, Д, Е…
Пару раз веки замерли в нерешительности, буквы пошли уже не сплошь, а с промежутками – особенно ближе к концу алфавита, – затем умерший прищурился словно для того, чтобы лучше видеть, мсье де Крошан услышал быстрое перечисление:
– …Ч, Ш, Щ, Э, Ю, Я.
– Я! – воскликнул он. – Продолжай!
Мертвец снова указал на букву Я, после чего Стефен заявил, что глаза больше не желают открываться.
– Не выходит, – заключил спирит. – Что-то не так.
– Я утомился, – сказал Стефен.
– По́лно! Собери волю в кулак!.. Я и сам немного виноват. Нужно было уточнить. А так, вероятно, умерших явилась целая толпа… Ладно, сейчас уточним. Хочешь поговорить с каким-нибудь конкретным мертвецом? Хочешь, мы вызовем… кого? Какого-нибудь великого музыканта?.. Давай даже зайдем в нашем уточнении еще дальше: какого-нибудь великого пианиста?
– Как скажете, но только через минуту. Сам не знаю почему, но я совершенно измотан.
– Это вполне естественно, мой мальчик. Отдохни.
Сидевший напротив бледной головы, распространявшей на него свою «реверберацию», Стефен, почему-то вдруг обессилевший, закрыл, как и она, глаза.
– Выпей немного малаги.
Стефен залпом осушил бокал.
– Ну что?
– Я готов.
– Теперь ты мне веришь, что никакой я не иллюзионист? Эта твоя усталость…
– Да, я уже склонен вам поверить.
– Склонен он!.. Я хочу, чтобы эта твоя склонность стала убежденностью. Возьми в руки тесемки. Ду́хи мертвых! Мы призываем сюда ма́ны какого-нибудь умершего пианиста. Призрак, приди! Назови нам имя, которое ты носил в мире живых!
– А, Б, В, Г…
Моргающие глаза остановились на букве С. Затем на Т. И на Е.
Стефен, несмотря на все его волнение, отважно продолжал читать и говорить.
Последней буквой стала К.
Неофит выронил тесемки и перевел взгляд на едва различимую в полутьме фигуру шевалье. Тот молчал. Оба безуспешно пытались подобрать хоть какие-то слова. Мертвец продиктовал свое имя, и это имя было СТЕФЕН ОРЛАК.
Часть вторая
Преступления
Глава 1«Венецианское» письмо и «безжалостный жонглер»
Что Стефен Орлак умер как знаменитый музыкант – в этом не сомневался ни он сам, ни мсье де Крошан. Однако утрата способностей нашла столь поразительное выражение, правда прозвучала столь неожиданно, воспользовалась для своего явления столь внушительным инструментарием, что их безмолвное оцепенение затянулось надолго.
Наконец мсье де Крошан, усилием воли взяв себя в руки, прервал его.
– Вижу, эти мертвецы оживают! – весело произнес он.
Но после инцидента Стефен стал по-настоящему одержимым постигшим его несчастьем; он выглядел таким угнетенным, что мертвых в тот день они больше не вызывали.
– Тут нужна определенная привычка, – сказал ему шевалье. – Не бери в голову. Обещаю тебе бесподобные наслаждения. Не забывай, что сегодня мы лишь одним глазком заглянули в тайны пифийской[57]57
Пифия – в Древней Греции жрица-прорицательница Дельфийского оракула в храме Аполлона в Дельфах, расположенного на склоне горы Парнас.
[Закрыть] науки. Моя картина – всего лишь игрушка, аксессуар элементарной некромантии. Приходи еще. В следующий раз я покажу тебе нечто совершенно поразительное.
– Черт возьми!.. И что же это должно быть?.. Вы и так нагнали на меня страху с этой вашей картиной!..
Он говорил в шутку, но голос был хриплым, а слабая улыбка, блуждавшая по его губам, никак не оживляла ни хмурого лица, ни встревоженных глаз.
Шевалье уже отодвинул занавеску, и теперь через широкое окно мастерскую заливал свет чудесного вечера. Волшебное святилище снова стало лишь темным уголком, прикрытым ширмой. Запах подземелья сменился ароматами мирры и кинамона.
– Ну так что – до скорого? Ты увидишь дивное чудо, открытое мною!
– До скорого! – вяло проговорил Стефен.
Мсье де Крошан, приняв театральную позу, продекламировал:
– И помни: я буду нем как могила!
Закрывшаяся за Стефеном дверь привела в движение скелет. Оставшись один, шевалье недовольно поморщился и провел рукой по лысому черепу.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он.
Странный человек! Он действительно собирался остаться «немым как могила». Вот только был ли он искренен? Действительно ли верил в заклинание ду́хов? Действительно ли располагал для того, чтобы их вызвать, средством более ужасным, чем этот тромплёй, изображавший отрубленную голову? И что сам он думал об этой голове? Какие мысли вертелись в этом лысом черепе, над которым ему нравилось насмехаться, будто для того, чтобы переключить всеобщее внимание с содержания на форму?..
Сейчас это для нас не так уж и важно, ибо в любом случае, был ли сеанс серьезным или же нет; действительно ли глаза на картине открывались и закрывались, или же Стефен, уступая побуждениям своего подсознания, лишь полагал, что видит, как они говорят, результат был неизменным – в определенном отношении.
Действительно, как в одном случае, так и в другом, Стефен был волен либо точно передать сообщение глаз, либо исказить его, указывая буквы, как ему самому бы вздумалось.
Вот почему монолог, которым мсье де Крошан разразился после ухода Стефена, ничего бы не сообщил о его личных убеждениях тому, кому вдруг довелось бы его услышать.
– Ничего не понимаю, – повторил шевалье. – Так или иначе, парень сделал лишь то, что сам захотел. Вот же шельмец! Какие нервы! Какая сосредоточенность! Впрочем, он сейчас в полном изнеможении… Я ожидал, что он будет более раскован, менее недоверчив… Раз уж он читал мне по буквам до самого конца это имя: Стефен Орлак, значит не видел в этом никакой опасности – это уж точно. В общем, тут едва ли есть что-то интересное… Но что тогда в первой попытке? Две буквы Я, потом молчание… Дважды перечисленный от начала до конца алфавит, а затем – ничего… Что это было? Естественная путаница или путаница умышленная?.. Конечно, уже не раз бывало, чтобы говорящий стол или говорящая картина давали нечеткие, «пустые» ответы. Но кто поручится, что Стефен не жульничал? Испугавшись опасной буквы, которую ему предстояло огласить, не желая, чтобы я узнал даже первую букву имени, которое он уже предчувствовал, разве он не мог пропустить эту букву и продолжить алфавит до Я, причем дважды, без особых на то причин?.. Если бы я не сомневался, что так оно и есть, то тотчас же пустил бы в ход радикальные средства. Испытав больший стресс, Стефен, возможно, утратил бы присутствие духа, растерялся, и я бы все выяснил.
Стефен тем временем вернулся домой – пообедать.
Розина ждала его с некоторым нетерпением.
Он рассказал ей о сеансе спиритизма то же самое, что мы уже поведали читателю.
– В общем, – заключил он, – это один из вариантов говорящих столов. Только тут не несколько человек сидит вокруг геридона, а один-единственный – перед картиной. Это не какой-то приподнимающийся и опускающийся предмет мебели, это изображение, образ, открывающий и закрывающий глаза, – подделанный, сфальсифицированный образ, похожий на всем известный «Плат святой Вероники», на котором изображены одновременно глаза открытые и глаза закрытые.
– Но что ты сам думаешь обо всех этих вертящихся или говорящих столах? – спросила Розина.
– То же самое, что и ты. То же самое, что и все здравомыслящие люди. Нет сомнения в том, что они вертятся и стучат; но ду́хи тут ни при чем. Столы приходят в движение под воздействием неосознанных нажимов; и эти нажимы, осуществляемые безотчетно одним из участников сеанса, передают его подсознательные мысли. Фактически в этом нет ни спиритизма, ни некромантии. Это такой же обычный феномен, как и сон… Меня не покидает мысль о моем несчастье. Мое подсознание придало ей выразительную форму – форму артистической смерти. Но в моих снах она приобретает более зловещие воплощения, которые никогда не пришли бы мне в голову во время бодрствования…
Розина задумалась.
– То есть, – наконец сказала она шутливым тоном, – шевалье тебя не убедил.
– Разумеется, нет! Все это – ребяческое, пустое.
– Но ты хотя бы скрыл от него свое мнение?
– Даже не прилагая к тому усилий: мизансцена была волнующей, а сам я – порядком уставшим… Впрочем, похоже, наш друг знает какой-то другой трюк… Но…
– Ты собираешься отказаться?
– Мне больше нравится Робер-Уден[58]58
Жан Эжен Робер-Уден (1805–1871) – французский иллюзионист, прозванный отцом современной магии.
[Закрыть]. Это честнее.
Успех хитроумного заговора Розины и шевалье оказался под большим вопросом. Было от чего прийти в отчаяние! Как бы она была рада видеть Стефена вернувшимся из мастерской в восхищении и восторге, увлеченным спиритизмом, охваченным новой страстью! Неужели завтрашний день будет отмечен еще одним шагом к пугающему и загадочному концу? Неужели завтра Стефен будет еще более мрачным, чем сегодня, еще более раздражительным, еще более расточительным и одержимым идеей вернуть свою виртуозность?..
Последние дни были ужасными. Неврастения Стефена поднималась по резко очерченной кривой. Казалось, он по нескольку раз за день испытывает приступы беспокойства. Он вдруг принимался расхаживать по небольшой квартире, словно хромой лев в клетке, с растерянным взглядом и непроизвольными жестами; или же, устав сопротивляться, обессиленно падал в кресло – мертвенно-бледный, с выступившими на лбу каплями холодного пота. Затем он уходил в свой закуток, где оставался наедине с книгами, машинами, приборами…
Обед выдался коротким. Стефен почти не ел. Сеанс спиритизма уже выветрился из его головы. Он встал из-за стола первым и направился в комнату рук. До ухода в «Пурпурный концерт» у него еще оставалось время сделать небольшой массаж.
Розина и Режина, убиравшие со стола, обменялись удрученными взглядами.
Теперь хозяйку и служанку связывала теплая привязанность. Мадам Орлак нашла в этой проворной и понятливой девушке настоящую союзницу, относившуюся к сложившейся ситуации с душевностью и тактичностью, умело оказывавшую моральную поддержку, следившую за элегантностью обстановки, отнюдь не злоупотреблявшую дружбой с Розиной, напротив, использовавшую всю свою сообразительность на то, чтобы вести хозяйство как можно экономнее. Наконец, Розина – в этом истинная парижанка – была ей безгранично признательна за то, что девушка выглядела настоящей субреткой маркизы, хотя на самом деле была лишь одной из тех исполняющих всю работу по дому служанок, которые чаще выглядят как посудомойки, чем как камеристки.
Режина указала на комнату рук.
– Почему бы мадам не взглянуть на то, что там происходит? – промолвила она убедительным тоном, преисполненным нежности, уважения и в то же время упрека.
Хороший совет. Розина слышала его из уст служанки уже несколько раз, но так и не решилась ему последовать: шпионить ей было противно. Но в тот вечер, похоже, все могло пойти прахом. Пришло время действовать самостоятельно. Решение было принято в мгновение ока. Она была больше не вправе пренебрегать – боясь угрызений совести – тем, что могло способствовать выяснению истины. Раз уж у шевалье ничего не получилось, настал ее черед!
К тому же она полагала себя весьма проницательной и – благодаря своему уму, образованности и начитанности – способной пойти на хитрости и уловки, которые так любят сыщики и полиция.
Знак «X» пылал перед ней, словно воображаемый блуждающий огонек. То был «X» ножей, но вместе с тем «X» задачи, которую требовалось решить, «X» неизвестной величины, которую нужно было выявить. Призвав на помощь все свои лицейские воспоминания, Розина приступила к разгадке этой тайны, как к решению какого-нибудь математического ребуса, и прежде всего задалась целью поискать данные, на основе которых можно было бы выстроить уравнение этой трагической задачи.
Предусмотрительно надев домашние туфли, она бесшумно подкралась к комнате рук.
Дверь была заперта. К счастью, ключ, повернутый вбок, не закрывал всю замочную скважину.
Уже через минуту Розина была вынуждена отступить: Стефен, подгоняемый временем, поднялся со стула – нужно было отправляться на работу. Она едва успела мельком заметить, как он закрыл некий труд по анатомии и сжал в кулак ужасно худую руку, пальцами которой водил по строкам в книге. Доктор Фауст, склонившийся над своим гримуаром[59]59
Гримуар (или гримория; фр. grimoire) – средневековая книга, в которой, как считалось, описываются магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов) или содержатся какие-либо колдовские рецепты.
[Закрыть], затем оттолкнувший его от себя и воскликнувший в до мажоре: «Ничего! Ничего!» – был не так мрачен.
Розина оделась быстрее мужа. Вот уже несколько дней она старалась, по возможности, не оставлять его одного. И потом, она заметила, что Стефену не очень хочется, чтобы она появлялась в «Пурпурном концерте»; он словно боялся, как бы она чего-нибудь там не узнала, – потому-то ходить туда каждый вечер и было настоятельно необходимо.
Увидев, что жена вознамерилась его сопровождать, музыкант возражать не стал, но до самых дверей заведения на улице Сен-Сюльпис хранил молчание.
Пробил час концерта.
В июле, когда стоит чудесная погода, парижане отказываются от музыки ради прогулок. «Пурпурный концерт» вот-вот собирался объявить о своем ежегодном закрытии. Хотя это было заведение типа «кафе-концерт», половина мест в зале пустовала.
Розина, чтобы дышать свежим воздухом, расположилась у двери, которую оставили приоткрытой.
Эстрада возвышалась в глубине зала, и Стефен, дирижируя, стоял к публике спиной – это обстоятельство, как мы увидим, впоследствии очень помогло Розине.
Небольшой оркестр под управлением Стефена исполнял «Алжирскую сюиту» Сен-Санса, и валторна воскрешала в памяти «Вход на алжирский[60]60
Имеется в виду город Алжир.
[Закрыть] рейд», когда на пороге «Пурпурного концерта» появилась девчушка-цветочница и, прислонившись к дверному косяку, принялась ждать окончания сюиты, чтобы попытаться затем продать цветы.
Розина сидела совсем рядом с ней; глаза мадам Орлак находились на одном уровне с цветочной корзиной. Малышка держала эту корзину обеими руками, а в левой у нее к тому же было зажато письмо, надпись на котором Розина смогла прочесть, даже не двигаясь.
Это письмо было адресовано «Мсье Стефену Орлаку» – больше никаких указаний на нем не имелось.
С непостижимой быстротой Розина знаком подозвала девчушку к себе, протянула ей двадцатифранковую банкноту, схватила письмо и шепнула милому дитя на ухо:
– Не волнуйся, я передам это письмо адресату.
Разумеется, цветочница была ошеломлена. Она хотела было забрать письмо, но Розина уже ловко его спрятала.
– Говорю же, оно будет передано! Тише!
И, приложив палец к губам, она напустила на себя строгий вид:
– Кто тебе его дал?
– Не знаю, мадам, клянусь вам! Верните его мне… Или хотя бы передайте его мсье так, чтобы я это видела, как мне и поручили…
– Кто тебе поручил это?
– Какой-то незнакомый мужчина, мадам.
– Как он был одет?
– Как и все, мадам. Я не знаю, кто он такой.
Похоже, девчушка говорила правду. Розина, державшая ее за руку, разжала пальцы.
Раздались аплодисменты. Музыка Сен-Санса заглушила их диалог. Стефен обернулся. Жена улыбнулась ему. Цветочница – невозмутимая, быть может, даже циничная – стала предлагать сидевшим в креслах слушателям не первой свежести красные розы.
Когда она удалилась, бросив заговорщицкий взгляд на Розину – уже звучали первые такты «Прелюдии к послеполуденному отдыху фавна» Дебюсси, – письмо было извлечено на свет.
Почерк на конверте не пробудил в Розине никаких воспоминаний. Она открыла.
В лаконичной анонимной записке говорилось следующее:
ДЕСЯТЬ повелевают. Они хотят крови. Исполняйте. Не забывайте о БАНДЕ «ИНФРАКРАСНЫХ».
Розина почувствовала, как в висках застучало. Со дня монжеронской катастрофы она жила словно во мраке, и вот некая багровая вспышка озарила эту тьму своим драматическим светом, после чего забрезжил жуткий рассвет, позволявший смутно различить черты чего-то еще более страшного, чем первобытная ночь.
Итак, сбывались худшие предположения! Подтверждался смысл знаков, прояснялся язык ножей! От Стефена требовали пролить кровь!.. Но чью кровь? И кто требовал? Кто эти жестокие люди? Как они получили подобное влияние на Стефена? Почему он оказался в их власти? Ах! Несчастный! Бедный ее возлюбленный! За что ему такое наказание?..
Десять. Их десять. Было ли это каким-то символом? Увы! Париж – отнюдь не Венеция, а двадцатый век не имеет ничего общего с самой зловещей эпохой Светлейшей республики. Совет Десяти теперь превратился всего лишь в исторический факт, хотя и достаточно жуткий для того, чтобы вызывать дрожь даже по прошествии столь значительного периода времени. Вероятно, автор таинственного послания решил напустить леденящего страха, повелевая, словно всемогущий тиран.
Десять. Банда «инфракрасных». Тайная организация насчитывала десять членов. И среди них – Спектрофелес? Среди них – тот, кто втыкал ножи, похищал, а затем возвращал украшения?
Почерк в записке отличался от того, которым были подписаны визитные карточки, найденные в сейфах…
Но в конце-то концов, какое Розине было дело до личности мучителей? Главное было – знать, что Стефен – орудие в их руках, что он уже почти готов прекратить любое сопротивление и исполнить их указания, если только не будет спасен в результате чьего-либо немедленного и решительного вмешательства… Было ведь видно, что он с каждым днем все глубже и глубже скатывается в пропасть. Как знать, вдруг обострение ипохондрии лишь ускорит его падение? Он и так уже буквально летел в бездну!.. Нет сомнений, что его преследователи, незаметно для Розины, усилили нажим. Эта записка определенно не была первой! Этим-то и объясняются приступы отчаяния Стефена по возвращении из «Пурпурного концерта»… Пусть так, но отчаяние охватывало его и в другие моменты, когда он даже не выходил из дому!..
Все, что было необъяснимого и даже фантастичного в действиях банды «инфракрасных» – начиная с первого появления Спектрофелеса позади носилок в Монжероне и заканчивая последней его эскападой из фоторамки, – бередило измученную душу Розины. Из головы у нее никак не шел необъяснимый маневр банды в отношении украшений, и теперь она встревоженным взглядом следила за каждой золотистой дорожкой, которую прочерчивали в воздухе перстни Стефена, пока он задавал сложный ритм прелюдии Дебюсси.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?