Электронная библиотека » Морис Ренар » » онлайн чтение - страница 8

Текст книги "Руки Орлака"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2024, 14:00


Автор книги: Морис Ренар


Жанр: Классические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Гляди-ка! Мои перстни! – воскликнул Стефен. – Не видел их со дня катастрофы. Думал, они куда-то запропастились.

Он надел их на пальцы.

Розину вдруг охватил суеверный страх. Эти украденные, а затем возвращенные украшения… что с ними делали в интервале между кражей и возвратом? Какие научные или зловредные манипуляции они претерпели?

– Зачем ты снова надел эти перстни? – проговорила она так естественно, как только могла. – Разве они не будут тебе мешать во время массажей и постоянных упражнений?

– Ба! Да я их сниму, когда будет нужно. Просто я так рад снова видеть мое обручальное кольцо!..

Он полюбовался тем, как сверкает этот символический предмет, а затем обнял жену и нежно притянул к себе. Розина почувствовала, как рамка врезалась в тело.

Настаивать на том, чтобы Стефен снял перстни, было бы неловко. К тому же в опасениях молодой женщины относительно обручального кольца и перстня с печаткой присутствовала и доля романтики; она признавалась себе в этом и немного стыдилась того, что никак не может эти страхи прогнать.

Высвободившись из объятий мужа, она сказала:

– Мы не заперли на засов служебную дверь. Пойду схожу.

– Я с тобой. Кто знает, что может случиться?

Кухня, чистая и аккуратная, выглядела вполне безопасной. Розина, сделав вид, что инспектирует шкаф, сунула чудесную рамку за чашки для шоколада.

На обратном пути ей вздумалось взглянуть на электрический счетчик.

Гарантийные пломбы были неповрежденными. Розина запустила систему, которая погасила и снова зажгла все лампы коридора и комнат, в том числе спальни. Счетчик работал прекрасно.

Тогда Стефен осмотрел выключатель в спальне и не обнаружил ничего подозрительного.

– Хотелось бы мне знать, зачем этот тип приходил сюда! – сказал он.

– Мне тоже, – добавила Розина не слишком уверенным голосом.

– Завтра утром схожу в прокуратуру.

Этого-то она и боялась. Начнется расследование, и ей снова придется солгать – солгать под присягой, дать ложные показания, – чтобы скрыть кражу драгоценностей… А вдруг в результате расследования факт этой кражи будет установлен?.. А вдруг эта кража, возврат украшений выведут полицию на след банды «инфракрасных» и ее непостижимого главаря?.. Не опасно ли привлекать внимание к преследователям Стефена?.. Не привлекут ли они таким образом внимание к самому Стефену?.. Похоже, он этого не осознает. Но спокойствие, которое он демонстрировал, могло быть и наигранным. Возможно, он и сам дрожал за этим фасадом. Возможно, он и сам был испуган этой демонстрацией, в которой внезапно так отчетливо проявилось могущество его врагов. Не зная о краже и возврате украшений, он видел в случившемся лишь враждебное действие, угрозу, знак, но и этого, вероятно, оказалось достаточно, чтобы он преисполнился беспокойства.

Не глядя на мужа, Розина с наигранной беззаботностью сказала ему:

– Ты что, действительно полагаешь, что нужно подать заявление? И что мы в нем напишем? Что кто-то пробрался в нашу квартиру? Но как это доказать?.. Знаешь, я думаю, что вмешивать в наши дела полицию все-таки не следует.

– Завтра посмотрим, – ответил Стефен после небольшой паузы.

Говоря с ним, Розина возвращала в сейф украшения. Она тщательно ощупала дно и металлические стенки…

К одной из них «прилепилась» визитная карточка.

Содрогнувшись при мысли, что Стефен мог ее обнаружить, Розина успела прочесть: «Банда „инфракрасных“» – и спрятала карточку среди драгоценностей.

Между тем Стефен спал довольно беспокойно. Розина об этом узнала, так как сама и вовсе в ту ночь не уснула. Сверхъестественное было для нее в каком-то роде неудобоваримым.

Но зачем так сильно желать, чтобы все эти вещи были сверхъестественными – или, скорее, необычайными, ибо понятие «сверхъестественное» предполагает не-существование в области реальности? Почему бы не поискать как следует естественное объяснение?..

Она искала его, но не находила и постоянно возвращалась мыслями к научным феноменам, для большинства людей все еще непонятным.

Она решила, что попросит Режину спать не в комнате для прислуги, а в одной из хозяйских комнат. Эта девушка обладала решимостью и способностью мыслить здраво. Будь она здесь, возможно, успела бы заметить, как именно сбежал неизвестный грабитель.

Несмотря на «коллективную» визитную карточку, Розина практически не сомневалась в том, что банда «инфракрасных» представлена одним-единственным бандитом. Одним-единственным, причем таким, который мог скрыться лишь под прикрытием шума. Граммофон был тому доказательством. Однако… Да нет же! Граммофон ничего не доказывал! Возможно, этот тип использовал аппарат для того, чтобы она поверила, что его уход не может быть бесшумным, тогда как именно таким он и был! Весьма изощренная уловка!..

Привести здесь все догадки, терзавшие Розину Орлак этой бессонной ночью, мы бы и не смогли.

Ее тщетную ажитацию прервала Режина.

Стояло чудесное, солнечное утро. Служанка принесла горячий шоколад. И на подносе Розина заметила рамку, которую ночью спрятала за чашками.

Она выскочила из постели в тот самый момент, когда Режина, нашедшая рамку в кухонном шкафу, попросту ставила ее обратно на комод.

Стефен все еще спал. То был шанс!

Но в рамке из красного дерева теперь было улыбающееся лицо мамаши Моне!

Розина оделась в странном умонастроении. На сей раз, несмотря на светлое время суток, несмотря на утреннюю ясность мыслей, думать она могла только лишь о сверхъестественном – или необычайном. Под покровом ночи некто пробрался в ее спальню. Затем, уже при свете, она не обнаружила ни малейшего следа этого злодея – за исключением небольшой фотографии. Она сама вынесла этот снимок из комнаты. И вот теперь не осталось ничего, что свидетельствовало бы о пребывании этого таинственного бандита в их квартире: ни фотографии, ни чего бы то ни было другого…

Спектрофелес, загадочный и ужасный!

Приподняв дорожку, лежавшую сверху на ковре, Розина осмотрела сам ковер: целый и невредимый, нигде не обрезанный, не прожженный, тянулся из одного конца комнаты в другой.

Когда Стефен куда-то ушел, Розина взяла украшения, сожгла карточку банды «инфракрасных» и направилась прямиком к знакомому ювелиру.

Ночью у нее возникли кое-какие сомнения.

– Этот жемчуг – он настоящий? – спросила она у специалиста.

– А как же, мадам! Это тот самый жемчуг, который я продал мсье Орлаку два года тому назад.

– А эти бриллианты?

– Тоже самые что ни на есть настоящие.

Лишь теперь, расслабившись, Розина осознала, как сильно были напряжены ее нервы с прошлого вечера.

– Из чистого любопытства… Сколько бы вы дали за все это? – спросила она.

– Ну… Жемчуг сейчас не в цене, бриллианты – не слишком востребованы… Тридцать тысяч франков, да и то лишь потому, что это вы.

Розина была готова к такому ответу. «Где два – там и три», – промелькнуло у нее в голове, еще когда она шла к ювелиру. Ценные бумаги – раз; предметы искусства – два; украшения – три. Тридцать тысяч вместо шестидесяти пяти! Сплошное невезение!

В тот же день она надела на себя все украшения, желая испытать их возможное влияние. Пряча под маской женского кокетства отвагу, она сказала себе: «Будь что будет!»

Она была готова к тому, что колье вдруг начнет ее душить, браслеты – ломать ей запястья, а перстни – дробить фаланги пальцев. Ей казалось, что она уже чувствует укусы брошек и уколы булавок. Бриллианты представлялись ей двумя головешками, готовыми обжечь мочки ушей…

Но украшения не были заколдованными, и наступивший вечер не принес никаких мучений.

Стефен, напротив, с тех пор стал столь своенравным и мрачным, что Розина даже не знала, что об этом и думать.

Глава 12
Хитроумный заговор

Стефен даже не вспоминал о том, что собирался подать заявление. Казалось, грусть, охватившая пианиста на следующее после непостижимого происшествия утро, совершенно лишила его воли, стерев из памяти все воспоминания о ночном вторжении. Всего за несколько часов лицо его снова стало хмурым и непроницаемым, вернув себе обеспокоенное и ожесточенное выражение первых недель выздоровления.

Впрочем, один просвет в эти мрачные дни все же случился. Это произошло, когда Стефен покинул квартиру на улице Гинемера, где на протяжении двух лет будущее улыбалось ему, словно в шутку.

Розина опасалась момента отъезда, последнего прохода по пустым комнатам, эха шагов по гулким полам, прощания со стенами, которых им уже никогда больше не доведется увидеть…

Но была еще и трещина в двери, и, взглянув на Стефена, можно было подумать, что для него весь смысл отъезда состоит лишь в том, чтобы как можно скорее покинуть эту приносящую несчастья трещину. Он только на нее и смотрел. Пока Розина переходила из комнаты в комнату, предаваясь в каждой какому-нибудь меланхоличному воспоминанию, он ждал ее на лестничной площадке. Он курил сигарету и взирал на трещину с триумфально-насмешливым видом.

Некто оставил на двери его жилища кровавый знак. Его возвращение сюда было отмечено самым зловещим предзнаменованием. Но оно не сбылось. Под его крышей не пролилась кровь. Победа в общем и целом осталась за ним!

Когда к нему присоединилась Розина и послышался щелчок замка опустевшей квартиры, эхом отозвавшийся под сводами прошлого, лицо Стефена озарила радостная улыбка. Эта дверь закрыла в его жизни полный подвохов и засад этап, к счастью благополучно преодоленный.

Теперь он шествовал с высоко поднятой головой и с уверенным видом.

Так он прошел до бульвара Монпарнас и в ликовании поднялся на седьмой этаж нового дома. Розина, веселая и довольная, предложила ему пари – кто быстрее. Они мчались наверх, смеясь и толкаясь, словно школьники. Но она была живой и проворной, а он то и дело спотыкался…

Розина первой увидела воткнутый в дверь нож. Лезвие было красным, рукоять помечена роковым знаком «X». В ужасе отпрянув, Розина не успела выдернуть нож из филенки. Стефен, бледный как смерть, сделал это за нее, после чего сунул нож в карман. Представьте себе приговоренного к смерти узника, которому уже объявили о помиловании, но который вдруг узнал, что его ищет палач!..

Солнце надолго ушло с небосвода.

Им открыла Режина. Она ничего не видела, ничего не слышала. Розина уже давно рассказала ей о ноже, обнаруженном ими некогда в двери квартиры по улице Гинемера. Тогда эта история привела остроумную брюнетку в не меньший восторг, чем сенсационный эпизод какого-нибудь киноромана; но она не стала скрывать своего презрения к трем слугам, которые умудрились все прозевать. Теперь настал и ее черед. Сконфуженная и удивленная, она выслушала рассказ хозяйки о тех обстоятельствах, в которых проходил последний акт устрашения, но так или иначе объяснить случившееся, увы, не смогла.

То был уже третий раз, когда перед Розиной предстал нож.

Впервые она увидела его в экстериоризированном кошмаре Стефена. Что до него самого, то все заставляло думать, что если в ту ночь он и видел во сне гнусный окровавленный нож, помеченный знаком «X», – нож, который ему еще предстояло обнаружить в реальной жизни, – то этот нож вмешался в его дела еще до кошмара. В каких обстоятельствах? Чем еще мог быть этот знак, как не впечатляющим напоминанием, мрачным, постоянно обновляемым memento, образом ножа, который некогда сыграл роль более ужасную, чем нож из кошмара?.. Да и мелодраматический, невероятный характер этого знака не наводил ли на мысль, что человек, его оставивший, является страстным почитателем фантастико-детективной литературы?

Впрочем, сегодня Спектрофелес не показался одновременно с ножом…

Все это терзало рассудок Розины. Все новые и новые знаки указывали на то, что преследователи не перестают рыть им яму. Более, чем когда-либо, было необходимо, чтобы супруги снова стали союзниками, тесно связанными доверием; но Стефен все больше замыкался в себе, погружаясь в безысходную грусть.

Вместе с тем та ярость, с которой он старался вернуть себе утраченный талант, лишь усилилась. Его мания уже граничила с безумием. Несчастный отходил от электризатора только для того, чтобы устроиться перед бесшумной клавиатурой. Сеансов массажа стало еще больше. Торговцы использовали Стефена без зазрения совести. Он покупал без разбора все лекарства, аппараты и книги. Комнатушка, предназначенная для его целительных уединений – и тоже ставшая комнатой рук, – всегда оставалась тщательно закрытой; он лично установил там свое причудливое оборудование и носил ключ от двери в кармане. Наконец идефикс приняла такие масштабы, что Розина призвала на помощь мсье де Крошана.

– Вскоре нас ждут разорение и безумие, – сказала она ему.

Великолепный шевалье погладил ухоженной рукой сверкающий череп, что было у него жестом озадаченности, и его веселое лицо приняло задумчивое выражение, впрочем в любой момент готовое испариться.

Проницательный и эксцентричный, он, однако же, сказал:

– Вы заметили, как сильно в последнее время Стефен стал похож на отца? Неврастения, которая старит его порой, подчеркивает унаследованные им черты… Да и поведение, молчание, этот его вечно хмурый вид…

– И что же?

– Мне придется указать на это его папаше – может, даже слегка преувеличив проблему.

– Но какое отношение…

– Хе! Уж я-то знаю нашего нотариуса!.. Это сходство поможет реализации одного давно вынашиваемого мною плана – плана, имеющего целью примирить Стефена с отцом. Ну а если уж мне удастся их примирить, вам больше не придется беспокоиться о расходах мужа…

– Его расходы – не то, что заботит меня в первую очередь.

– Я хотел бы… Я хотел бы, чтобы Стефен помог мне. Как вы и сами понимаете, одного сходства тут недостаточно… Ах! Если бы он только…

Шевалье лукаво улыбнулся, и в уголках его глаз прорезались морщинки.

– Договаривайте же… – взмолилась Розина.

– Если бы он только позволил приобщить себя к спиритизму… или хотя бы притворился, что проявляет определенный интерес к оккультным наукам! Вот что обезоружило бы его papa!

– Но, мой добрый друг, Стефен всегда считал оккультизм сущим вздором! И если вы думаете, что он вдруг согласится ломать комедию… Я бы никогда не осмелилась предложить ему подобный выход… Да и потом, это не то, что может его излечить.

– Хе-хе! Тут наши мнения расходятся. Между нами говоря, когда ты соприкоснулся со всеми этими потусторонними силами, пусть даже в шутку, неискренне, тебе уже непросто без них обходиться. Да и, как говорится, клин клином вышибают… Почему бы нам не попробовать? Мой мизинчик мне подсказывает, что Стефен позволит себя уговорить гораздо легче, чем вы полагаете.

Этот мизинчик, этот старый мизинец, украшенный перстнем с родовым гербом Крошанов, шевалье держал у своего уха, словно прислушиваясь к его откровениям. Розина вдруг интуитивно ощутила глубокую проницательность и дальновидность собеседника, превосходившую ее собственную.

– То есть… – с сомнением в голосе спросила она, – он действительно существует, этот ваш спиритический потусторонний мир?..

– Да, – совершенно спокойно ответил шевалье. – К тому же я столь сведущ в оккультизме и оккультистах, как настоящих, так и мнимых, что способен – как бы это выразиться? – помогать ду́хам проявляться, вызывать их с помощью всевозможных «манков», так искусно их имитирующих, что можно и ошибиться.

– Так у вас есть какая-то идея…

– Вы мне доверяете?

– Да! Абсолютно.

– Тогда положитесь на меня. Даже если ничего не выйдет, хуже точно не станет. Но если у меня получится, Стефен будет спасен. Спасен, понимаете?.. Прольется свет. Весь свет

Шевалье сделал акцент на этих довольно неожиданных словах, и Розина прочла упрек в его искрящихся остроумием глазах. Она опустила голову, затем, приняв решение, с порывистостью виноватого человека, замученного угрызениями совести, рассказала все, что знала, все, что до сих пор скрывала от единственного настоящего друга, безгранично ей преданного. Вернувшись ко дню катастрофы, она детально описала призрака, перечислила все его появления, поведала о краже и возвращении украшений и, наконец, сообщила о ноже, не упустив ни одной подробности.

По мере того как она дополняла этим откровением все то, что шевалье уже знал об ужасном несчастье, обрушившемся на Стефена, художник-психолог выказывал признаки возрастающего интереса, что выражалось у него в попытках взбить на плешивой голове отсутствующие кудри.

Когда Розина закончила этот рассказ, вылившийся у нее в признание, он на несколько минут погрузился в размышления, а потом всего-навсего произнес:

– Это злоключение – настоящий гордиев узел.

Он словно пытался спрятаться от нее за шутками и острословием.

– Довольно, я и так уже настрадалась! – проговорила Розина обиженным тоном.

– Мадам, – сказал ей шевалье, – вашу историю когда-нибудь напишет агиограф![53]53
  Агиограф – составитель жизнеописаний святых.


[Закрыть]

Она поняла, что он хотел не столько подтрунить над ней, сколько ее приободрить, изображая при этом веселость.

– Ваши объяснения, – сказал он, – в моих планах ничего не меняют. Пришлите ко мне Стефена. Я его исповедую – на свой манер.

С этими словами шевалье покинул Розину – несколько поспешно, словно ему не терпелось остаться одному и как следует обдумать все то, что она только что ему сообщила.

Через несколько дней он получил от мадам Орлак письмо следующего содержания:

Мой славный шевалье!

Стефен вскоре нанесет Вам визит, так что будьте во всеоружии.

Наш последний разговор не внес ясности относительно того, что я должна делать. Несмотря на Вашу уверенность, я боялась, как бы эта чертовщина не повлияла дурно на воображение моего одержимого навязчивой идеей бедного мужа. Но его состояние продолжает ухудшаться. Все будет лучше, чем бездействие. Я просто обязана помочь Вам. У него теперь случаются приступы тревоги, которые заставляют меня опасаться самой ужасной развязки. Я вдруг нахожу его погруженным в мрачное уныние или же внезапно застаю расхаживающим по квартире и жестикулирующим, донельзя перевозбужденным. Он меня сторонится. Я не могу вытащить из него и слова. Даже его кошмары теперь ничего мне не сообщают. Ночи превратились для него в настоящую муку. Порой он и вовсе не ложится и до зари пребывает взаперти в комнате рук. Или же, чтобы развлечься, приводит пару-тройку товарищей из «Пурпурного концерта», и они музицируют до поздней ночи.

Я предложила ему показаться врачу, но он об этом и слышать не хочет. Он заявляет, что не болен и лишь сожалеет о том, что раньше был болен, а теперь – нет!.. Такое вполне возможно!.. И все же… Утром, после тех редких ночей, когда он все же ложится спать, он беспокоится, не проговорился ли о чем-то во сне. Такое впечатление, что он боится выдать какой-то свой секрет… Он словно видит, как вокруг него сжимается таинственный круг преследования. Я чувствую, что он – постойте, сейчас подберу слова… – я чувствую, что он осажден невидимыми силами, маневры которых «видны» мне лишь вследствие тревоги их жертвы. Вы понимаете, о чем я?

Примите его как друг, прежде чем примете его как спирит, ибо не нужно, чтобы он догадался о нашем заговоре. Вам следует лишь знать, что он относится к Вашим планам без малейшей враждебности. Я сказала ему пару слов о Вашей науке. Невероятно, но презрительного противодействия, которое я ожидала увидеть, с его стороны не последовало! «Все возможно. Ручаться нельзя ни за что. Нельзя говорить о том, чего не знаешь». Такими были его замечания. Они стали для меня еще одним доказательством Вашей прозорливости.

Я сочла необходимым предупредить Вас о том, в каком умонастроении находится наш Стефен. Он вот-вот отправится к Вам. Не имея возможности опередить его, я доверяю эту записку безотказной Режине.

Ваша сообщница,

Розина Стефен Орлак
Глава 13
Некромантия

Разумеется, Стефен знал, какого рода изысканиям и опытам предаются два спирита с улицы Асса.

Им не была чужда ни одна из ветвей оккультизма, но специализировались они на общении с умершими. То были некроманты. Так, по крайней мере, они сами себя называли, хотя и не совсем верно, ибо некромант рассчитывает вызвать умерших, чтобы склонить их открыть будущее, а спириты с улицы Асса пренебрегали практикой, которая прежде приносила им одни лишь неприятности. Они довольствовались тем, что входили в контакт с усопшими, не требуя от них что-либо выдумывать или признаваться в своем неведении (чего, на людской памяти, никогда не делал ни один мертвец). Разговор представителей двух миров шел исключительно о делах былых и нынешних; и ошибки, которые духи в этом отношении совершали, a fortiori[54]54
  Тем более; и подавно (лат.).


[Закрыть]
доказывали, сколь непознаваемы для них времена будущие, несмотря на ту репутацию прорицателей, которую они столь усердно стараются поддерживать.

Мсье Эдуар Орлак вызывал умерших при помощи столов и геридонов или же через посредничество привилегированных персон, называемых медиумами. Он выпустил на эту тему несколько получивших высокую оценку у читателей произведений, подписанных псевдонимом «Аполлоний Эндор»: «Тень Самуила», «Мистериум, максимум», «Заклятия и заклинания в кратком изложении» и «Шесть опытов общения с потусторонним миром при посредничестве медиума Эусебио Неры». Эта последняя работа имела огромный авторитет. Правда, господин Эусебио Нера таинственным образом исчез в тот самый день, когда шесть опытов должны были быть воспроизведены в присутствии ученых, созванных по этому случаю. Но автор поклялся своей честью нотариуса, что книга правдива от первого до последнего слова, и раз уж мэтр Эдуар Орлак поддержал Аполлония Эндора, получилось, что нотариус спас спирита.

Шевалье, будучи художником-психологом, использовал для общения с призраками других посредников. Он не счел нужным оглашать свой метод. Впрочем, некромантия интересовала его меньше, чем живопись, с которой, как мы увидим, он сочетал некромантию занятным и изощренным образом.

Стефен явился в мастерскую на улице Асса примерно через час после того, как Режина передала мсье де Крошану письмо Розины. Пианист нашел студию точно такой же, какой видел ее во время своего последнего визита, несколькими неделями ранее.

– Ты! – воскликнул шевалье, выражая самое радостное удивление. – Ты!.. У меня в гостях!.. Какое счастье!

– Чего ж вы хотите, – проговорил Стефен с бледной улыбкой. – Вы ведь тут, с моим отцом, каждый раз, как я прихожу в этот дом. Потому-то я и вижусь не только с ним, но и с вами, чему очень рад!.. Поверьте, снова оказаться среди ваших произведений – для меня истинное удовольствие. Я так люблю эту мастерскую… Ха-ха! А здесь что будет представлено?

Он указывал на едва начатую картину, стоявшую на мольберте.

Мсье де Крошан, облаченный в черную рабочую блузу, держал широкую палитру, покрытую свежей разноцветной смесью красок. Большой палец его свободной руки обхватывал пучок кисточек, кончик которого загорался ярчайшими оттенками. От полотна пахло маслом.

– А ты что, сам не догадываешься? – спросил художник.

– Хм… Северное сияние?

– Глупец! Это называется «Сладострастие».

Поглядывая на Стефена, Крошан заметил, что тот явно чувствует себя не в своей тарелке, хотя и не подает виду. Он налил гостю бокал малаги, и, потягивая испанское вино, они закурили турецкие сигареты.

Гийом, скелет, все еще дергался в ритме джиги, которую начал после того, как его задела открывшаяся при входе Стефена дверь, но внимание посетителя привлек располагавшийся напротив него манекен.

– Хе! А вот и Оскар! Все такой же симпатяга! Зачем вы вырядили его кондитером? Так он похож на манекен из магазина одежды.

Мсье де Крошан, стоявший в тени позади Стефена, не сводил с него взгляда.

Оскар, хорошо освещенный, уже ничуть не походил на йога, каким был еще совсем недавно. Теперь он был одет по-европейски: костюм-тройка, совершенно новый и совершенно белый. Из-под дорожной кепки поглядывали зеленые глаза. Деревянные руки были украшены фиолетовыми стекляшками.

Стефен смотрел на него, не проявляя ни малейших признаков смятения.

– Кондитером? – воскликнул шевалье. – Скажешь тоже!.. Это же фланель, мой мальчик! Оскар у нас джентльмен!.. Что тебя так заинтриговало?

– Ничего, – ответил Стефен.

Он и бровью не повел – был совершенно спокоен. Они оба в этот момент стояли; фамильярным жестом художник приобнял молодого человека – якобы для того, чтобы подвести его поближе к какой-то картине, – и смог убедиться, что сердце его бьется в обычном ритме, с идеальной размеренностью.

Шевалье указал рукой на полотно.

– Что скажешь об этой «Меланхолии»? – спросил он. – Твой отец от нее без ума. – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Знаешь, он в ярости, твой папаша. Жутко недоволен своими медиумами. Умершие уже не желают повиноваться, как раньше…

– Он сожалеет о том времени, когда здесь был Эусебио Нера! – заметил Стефен, охотно ступая на предложенную ему дорожку. – Выходит, это действительно был необычайный человек?.. Он ведь любил позабавиться, не так ли?

– Да, тот еще был весельчак! – согласился шевалье, но тут же поспешил добавить: – Но не все медиумы – балагуры, как и не все оккультисты – простофили!

– Хм!..

– Зря ты хмыкаешь – так и есть! Я был знаком с весьма сведущими в оккультизме людьми: Элюсианом Рамаданом, Жюлем Питоном, Саром Мельхиором! Ах! Сар Мельхиор – вот тебе прекрасный тип спирита! Он был моим другом. Мы втроем – твой отец, Сар и я – успешно проводили чудесные опыты. Ты ведь с ним не был знаком – с Саром? Его настоящее имя – Мельхиор Шапло.

– Я с магами компанию не вожу, – извинился Стефен с улыбкой.

– Этот был настоящий денди. Ты мог встречать его в светском обществе. Его уже нет с нами – умер, слишком рано для науки. Он бы сумел убедить самых недоверчивых. Да и тебя бы тоже убедил!

Стефен, вероятно воспринявший слова друга с сомнением, уклонился от этого прямого удара.

– Вот если взять ваших медиумов, – сказал он, – то каково их положение в обществе? Неужели есть профессиональные медиумы?

Мсье де Крошан воздержался от того, чтобы изобразить удивление, которое должен был вызвать у него подобный вопрос со стороны Стефена.

– Встречаются всякие, – небрежно сказал он. – Большинство из них не столь известны, чтобы жить исключительно за счет своих медиумических способностей. Эусебио Нера чем только не занимался; насколько мне известно, он был даже ортопедом. Лидия Трюше, до того как стать ясновидящей, работала акушеркой. Джон Смит по прозвищу Этельред некогда был престидижитатором, но, полагаю, с радостью скрыл бы сей факт… И не кивай с понимающим видом; Этельред честнее многих своих «коллег». Что касается прочих, то, скажем, Антонини, который, вообще-то, зарабатывает продажей изделий из картона, экстериоризирует человеческие формы, которые можно потрогать и сфотографировать, а цветочница Тереза Панар – мы зовем ее Стеллой – рисует карандашом восхитительные портреты, когда ее рукой водят ду́хи.

– А нельзя обходиться без их посредничества?

– Я-то спокойно без него обхожусь, – сказал шевалье, чрезвычайно довольный оборотом, который принимал разговор. – Мне никто не нужен, для того чтобы войти в контакт с духами. И любой это сможет, если воспользуется моей системой. Хочешь телефонировать или, скорее, телеграфировать в царство теней? Это не будет стоить тебе ни единого сантима!

– Как!.. Так я мог бы… Что за шутка!

– Слово «шутка» иногда произносят до опыта, но очень редко – после… Давай попробуем – сам все увидишь!.. А, да ты боишься!..

– Боюсь? Вы смеетесь! Я – и боюсь? Я боюсь лишь одного – оказаться болваном!

– Ну-ну, конечно! Все вы одинаковы. Боитесь умерших!

– Не позволю вам оставить за собой последнее слово! – сказал Стефен. – Давайте попробуем.

На его скулах пламенели небольшие красные пятна, глаза сверкали лихорадочным блеском; на лицо вернулось выражение озабоченности.

Мсье де Крошан завесил большой оконный проем темной портьерой, и в мастерской воцарился мрак.

Почти тотчас же гробовой свет слабо осветил дальний угол, где, словно по волшебству, задымили курильницы. В ноздри Стефена одновременно ударили затхлый запах погребов и аромат капелл.

– Не знал, что вы обладаете талантами волшебника, – произнес он слегка гортанным голосом.

Ничего не ответив, шевалье потащил его в этот чем-то напоминавший подземную гробницу уголок комнаты. В зеленоватом свете там все выглядело весьма мрачно.

Между двумя треножниками, от которых исходило волнообразное облачко, в углу виднелось некое подобие посеребренного алтаря, служившего опорой для своеобразной рамы, завершением которой был треугольный фронтон. Этот фронтон был покрыт иератическими каббалистическими письменами, а рама, походившая на портик храма и в то же время на театральную сцену, была покрыта черным драпри́ с серебристой бахромой.

– Садись, – произнес шевалье голосом, который, казалось, срезонировал под неким сводом. – Сегодня я не стану посвящать тебя в высшие тайны моих знаний; мой последний метод мог бы испугать даже самых храбрых… так что как-нибудь в другой раз.

– Вот как! Чудесно! – заметил Стефен с ухмылкой. – Мы тут словно в катакомбах, а вы сейчас похожи на труп!

– Возьми эти кисточки – в обе руки.

Справа и слева от рамки свисали две плетеные тесьмы; каждая из них заканчивалась кисточкой. Стефен, сидевший на табурете перед алтарем, взял кисточки, как ему и было велено.

– Слушай внимательно. Перед твоими глазами появится картина. Она нарисована на холсте, сотканном из алоэ и льна; нити этого холста, переплетенные в две тесемки, тянутся по ту сторону рамы – именно их концы ты сейчас держишь. В левой руке у тебя – нити утка́, в правой – нити основы. А теперь – смотри!

Две тесьмы дернулись, когда тот, кто их держал, содрогнулся. Черный занавес отошел в сторону, и в глубине небольшой клетушки Стефен увидел нечто незабываемое.

Там, в полусвете крипты, висела в воздухе, поддерживаемая волосами, отрубленная голова. Голова молодого бородача неземной красоты. Каштановые волосы отсвечивали рыжим. Лицо, носившее отпечаток погребальной строгости, было очень бледным, как это всегда бывает после обезглавливания. В голубоватых глазных впадинах соединялись длинные ресницы закрытых глаз, бескровные губы словно символизировали молчание. Искусное освещение усиливало иллюзию; поразительная объемность создавала тромплёй[55]55
  Тромплёй (фр. trompe-l’œil – обман зрения) – совокупность технических приемов в искусстве, с помощью которых на плоскости создается иллюзия объема.


[Закрыть]
. Стефену не верилось, что это – картина, написанная на плоском холсте, а не какой-нибудь макет, сделанный с натуры безумно талантливым художником. Он словно смотрел на одну из работ Эннера[56]56
  Жан Жак Эннер (1829–1905) – французский художник, представитель академизма.


[Закрыть]
, но стереоскопическую. В ней был весь ужас правды вкупе со всеми эмоциями искусства. Но черный занавес, отойдя в сторону, впустил некий холод, пропитанный столь мертвенным землистым запахом, что в мозгу Стефена зародилось сомнение относительно настоящей природы этой махинации.

– Святой Иоанн Креститель? – спросил он.

– Никто и все, – ответил шевалье. – Все умершие. В сущности говоря, это не то чтобы некромантия. Как ты сейчас сам увидишь, мы имеем дело с простым усовершенствованием говорящих столов. Но ду́хам, похоже, это нравится больше, чем столы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации