Текст книги "Травмирующие движения. Как освободить тело от вредных паттернов и избавиться от хронических болей"

– Норман Дойдж, доктор медицины, Торонто, Канада, 2018 г.

Ссылки на литературу:

Норман Дойдж. «Мозг, исцеляющий себя. Реальные истории людей, которые победили болезни, преобразили свой мозг и обнаружили способности, о которых не подозревали»[2]2
  М., «Бомбора», 2022.


[Закрыть]

Фельденкрайз М. «Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению[3]3
  М., «Эксмо», 2022.


[Закрыть]

Предисловие к первому изданию

Удовлетворены ли вы своей осанкой? Довольны ли своим дыханием? А своей жизнью в целом? Есть ли у вас ощущение, что вы сделали все возможное, чтобы реализовать унаследованный вами потенциал? Научились ли вы делать то, что хотите, именно так, как вы хотите? Страдаете ли вы от хронических болей? Сожалеете ли о том, что не можете делать то, что вам хотелось бы делать? Я уверен, что в глубине души вы хотели бы не принимать желаемое за действительное, а жить именно так, как хотите. И главным препятствием на пути к этому является неосведомленность – научная, личная и культурная. Если мы не знаем, что именно мы делаем, мы не можем делать то, что хотим. Я провел около сорока лет, сначала обучаясь тому, чтобы понимать, как я делаю те или иные вещи, а затем обучая других учиться учиться, чтобы в итоге они могли воздать должное самим себе. Я считаю, что познание себя – это самое важное из того, что человек может для себя сделать. Как можно познать себя? Научившись действовать не так, как должно, а так, как нужно. Нам очень трудно отделить то, что мы должны делать с собой, от того, что мы хотели бы делать.

Независимо от поколения, люди в большинстве своем перестают расти при наступлении половой зрелости, с того момента, когда их считают взрослыми и когда они сами ощущают себя взрослыми. После этого преобладающая часть приобретаемых навыков связана с тем, что важно с социальной точки зрения, а личная эволюция и развитие имеют в основном случайный характер. Чаще всего мы изучаем ту или иную профессию из-за наличия такой возможности, а не в результате непрерывного генетического развития и роста. Лишь творчески настроенные люди – будь то сапожники, музыканты, художники, скульпторы, актеры, танцоры и некоторые ученые – продолжают и дальше расти как в личном, так и в профессиональном и социальном плане. Другие растут преимущественно в социальном и профессиональном плане, и при этом остаются подростками или детьми с эмоциональной и чувственной точек зрения, что, в том числе, отражается в задержке развития их двигательных функций. У них ухудшается осанка и постепенно исключается из репертуара ряд движений и действий, таких как, например, прыжки, кувырки и скручивания (в любом порядке). Подобное исключение, в свою очередь, приводит к тому, что спустя короткое время выполнение этих действий становится для них невозможным.

Люди, занимающиеся искусством, посредством искусства продолжают совершенствовать, дифференцировать и варьировать свои двигательные навыки до самой старости. Они продолжают расти, постепенно достигая результатов, соответствующих их намерениям. Очевидно, что художники встречаются на всех поприщах, но, к сожалению, их крайне мало среди рядовых людей.

Чтение этой книги может помочь вам пойти по более счастливой тропинке, ведущей к вашей индивидуальности, а не по шоссе, на котором вы обычно оказываетесь. Здесь нет никакого намерения вас исправлять. И ваша, и моя беда в том, что мы пытаемся вести себя правильно, так, как следует, ценой подавления – с нашего же согласия – своей индивидуальности. В результате мы настолько плохо знаем, чего мы хотим, что искренне верим, будто то, что мы делаем, действительно является тем, что мы хотели бы делать; более того, раздражающий статус-кво становится для нас более привлекательным, нежели чем то, во что мы верим или чего хотим. Очевидное решение – направить внимание не на то, что мы делаем, а на то, как мы это делаем. Именно «как» является отличительной чертой нашей индивидуальности; это исследование самого процесса действия. Если мы посмотрим на то, как мы делаем те или иные вещи, мы можем найти альтернативный способ того, как это можно делать, тем самым приобретая некоторую свободу выбора. В то время как, если у нас нет альтернативы, у нас вообще нет выбора. Мы, конечно, можем обманывать себя тем, что выбрали уникальный способ выполнения тех или иных действий, в то время как в действительности он является всего лишь необходимостью, вызванной отсутствием альтернатив.

Не так просто понять, как в решении вашей задачи вам может помочь книга или что-то еще. Мыслительный процесс может будоражить, однако даже сама необходимость облечь мысли в слова может стать камнем преткновения. Говорить – это далеко не то же самое, что думать (хотя иногда так оно и есть). В любом случае, давайте попробуем. Я наслаждаюсь вашей компанией и очень надеюсь, что вы насладитесь моей.

Это четвертая из написанных мной книг на данную тему на английском языке. Она была создана по просьбе Питера Майера и в ответ на обращение моих студентов написать работу, в которой кратко изложены четыре года преподавания, которое я проводил в период летних каникул, результатом которых стал их выпускной и создание Гильдии Фельденкрайза в Сан-Франциско. Большую часть содержащегося в этой книге материала нельзя найти в моих прежних публикациях: он абсолютно новый, лишь автор стал старше.

ул. Нахмани, 49

Тель-Авив

Предисловие

Читателю

Эта книга посвящена тем простым, фундаментальным понятиям нашей повседневной жизни, которые в силу привычки становятся неуловимыми. Очевидно, что установка «Время – деньги» хорошо подходит для бизнеса или работы. При этом совсем не очевидно, что, например, в любви та же самая установка становится причиной глубокого несчастья. Мы часто совершаем ошибки. Мы переносим присущие нашему разуму установки с одного вида деятельности на другой, в результате чего наша жизнь не является такой, какой она могла бы быть.

Романтика – это, конечно, хорошо. Романтическая любовь сама по себе очаровательна, но не в том случае, когда один партнер настроен на деньги, а другой – романтичен. Рано или поздно такая пара окажется в кабинете у психиатра или в суде.

Многие проблемные отношения возникают из-за непреднамеренного переноса, казалось бы, хороших привычек мышления в те области, где они неприменимы. Мы ведем себя так, будто хорошие привычки являются хорошими при любых обстоятельствах. Мы думаем или, скорее, чувствуем, что нам не стоит утруждать себя попытками изменить свое поведение. Не столь очевидно, что порой хорошие привычки могут сделать нас несчастными. Это неуловимая истина. И все же привычное отсутствие свободного выбора нередко, и даже, как правило, становится губительным.

Если вы столкнетесь с чем-то явно новым для себя, хотя бы по своей форме, пожалуйста, остановитесь на мгновение и загляните внутрь себя. Выработка новых альтернатив помогает нам становиться сильнее и мудрее. Мой редактор говорит мне, что я должен освободить читателей от необходимости думать и смотреть внутрь себя. Уверен, она знает, что нравится среднестатистическому читателю. Я и сам не люблю предварительно переваренную пищу. Поэтому для вас, читатель, я добавил в начало и в конец каждой главы краткое введение и краткое резюме; это облегчит вам процесс усвоения и поможет легче превратить неуловимое в более очевидное.

Введение

Я известен благодаря тем положительным эффектам, которые создают практики «Функциональная интеграция» и «Осознавание через движение». В обеих этих техниках я использую все то, чему я научился, для улучшения здоровья, настроения и способности преодолевать трудности, боль и тревогу у людей, которые обращаются ко мне за помощью.

В возрасте 25 лет, играя в футбол левым защитником, я сильно повредил левое колено и несколько месяцев не мог нормально ходить. В те дни операция на колене не являлась столь обыденной операцией, какой она является сегодня. Я научился функционировать с таким коленом, и это убедило меня в необходимости сделать нечто большее. Нет никаких сомнений в том, что в будущем наши знания в этой области будут более обширными; однако при условии наличия хорошей теоретической базы даже многое из того, что мы знаем сейчас, может быть полезным и применимым на практике.

Я постарался написать лишь то, что вам может понадобиться для понимания того, как работают мои техники. Я намеренно избегал ответа на вопрос зачем. Я умею жить и пользоваться электричеством, но я сталкиваюсь с невероятными трудностями, если мне нужно ответить, зачем я живу и зачем существует электричество. В межличностных отношениях вопросы зачем и как не имеют такого отчетливого разграничения и используются без разбора. Когда же речь заходит о науке, здесь мы лишь знаем ответ на вопрос как.

Я родился в маленьком русском городке Барановичи, и во времена издания Декларации Бальфура[4]4
  Официальное письмо министра иностранных дел Великобритании от 2 ноября 1917 года об одобрении Правительством Великобритании создания в Палестине очага для еврейского народа и о содействии в достижении этой цели. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], когда мне было четырнадцать, я самостоятельно отправился в Палестину, являвшуюся подмандатной территорией Великобритании. Там в течение нескольких лет я проработал в качестве подсобного рабочего. В возрасте двадцати трех лет я поступил в университет. Я изучал математику, а затем пять лет работал в топографическом управлении, используя математические вычисления для создания карт. Я накопил достаточно денег, чтобы поехать в Париж, где получил степень инженера в области механики и электричества, а затем отправился в Сорбонну, чтобы получить докторскую степень. В Сорбонне я был прикомандирован к лаборатории Жолио-Кюри, который впоследствии получил Нобелевскую премию. В тот же период я познакомился с профессором Кано, создателем дзюдо, и с его помощью, а также с помощью со стороны его учеников Ётаро Сугимуры (6-й дан), посла Японии, и Каваиси я получил черный пояс по дзюдо. Я создал первый клуб дзюдо во Франции; сегодня он насчитывает почти миллион участников. После вторжения немцев во Францию во время Второй мировой войны я бежал в Англию и до конца войны работал научным сотрудником в противолодочном учреждении Научно-технического объединения Британского адмиралтейства. Я состоял в додзё Budokwai в Лондоне, прежде чем наконец вернулся в Израиль, где стал первым директором департамента электроники министерства обороны Израиля.

Примерно в возрасте пятидесяти лет, после написания книги «Тело и зрелое поведение», впервые опубликованной в Англии в 1949 году Рутледжем и Кеганом Полом, я познакомился со многими людьми, которые думали, что я обладаю какими-то экстраординарными способностями, которые, возможно, могли бы им помочь. Книга «Тело и зрелое поведение» представляла собой изложение новейших научных знаний того времени, которые и привели меня к моей практике. Мои взгляды на тревогу и падения, а также на важность вестибулярной ветви восьмого черепного нерва теперь являются почти общепринятыми. Постепенно, в ответ на потребности других людей я создал техники «Функциональная интеграция» и «Осознавание через движение» и впоследствии обучал им людей примерно в десяти странах. В ходе этого процесса, который являлся одновременно и помощью, и обучением, мне выпала честь через прикосновение и движение исследовать больше человеческих голов, чем я осмелюсь произнести вслух. Ко мне приходили представители всех слоев общества, рас, культур и религий, причем самых разных возрастов. Самым младшим из них был пятинедельный ребенок, шею которого повредили щипцами во время родов, а самым старшим – канадец в возрасте 97 лет, которого ударило током, в результате чего он оставался парализованным более тридцати лет.

Кроме того, у меня также была возможность поработать с представителями самых разных видов деятельности. Все эти детали не имеют большого значения и лишь демонстрируют, что основной и реальной целью моего обучения является практическая эффективность моих действий. Я все еще продолжаю учиться, читаю и рецензирую по несколько книг в месяц, несмотря на многочисленные обязательства и путешествия. Некоторых авторов я хотел бы порекомендовать к прочтению и вам – многие из них бесценны: Жак Моно, Шрёдингер, Дж. З. Янг, Конрад Лоренц, Милтон Эриксон. Все они рассуждают на тему философии, семантики и эволюции, при этом демонстрируя понимание и знание психофизического мира, что является весьма поучительным и интересным.

Я прикасаюсь руками, и я проделывал это со многими тысячами людей – белыми, монголоидами, негроидами и представителями любой другой человеческой расы. Это прикосновение и манипуляции с живыми человеческими телами позволяют мне претворять в жизнь ту науку, которой эти превосходные писатели учат в своих книгах. Вероятно, они и сами не подозревают, насколько полезны их знания, если их перевести на невербальный язык рук, то есть в «Функциональную интеграцию», и вербально оформленные уроки «Осознавания через движение».

Я предполагаю – и считаю, что прав, – что сенсорные стимулы ближе к нашему бессознательному, подсознательному или автономному функционированию, чем к любому сознательному пониманию. На сенсорном уровне коммуникация с бессознательным в большей степени происходит напрямую, благодаря чему она является более эффективной и менее искаженной, нежели на вербальном уровне. Слова, как кто-то сказал, в большей степени нужны для того, чтобы скрывать наши намерения, а не для их выражения. Но я никогда не встречал человека или животного, не способного отличить дружеское прикосновение от злого. Прикосновение, даже если оно недружественное лишь в мыслях, сделает того, к кому прикасаются, жестким, беспокойным, ожидающим худшего и, следовательно, невосприимчивым к такому прикосновению. Через прикосновение оба человека – и тот, кто касается, и тот, кого касаются, – могут создать новый ансамбль: два тела, соединенные двумя руками и кистями, образуют новое единство. Эти руки одновременно и чувствуют, и направляют. И осязаемый, и осязающий чувствуют то, что они ощущают через соединяющие их руки, даже если при этом они не понимают, что именно делается. Человек, к которому прикасаются, осознает, что чувствует прикасающийся, и, сам того не понимая, изменяет свою конфигурацию, чтобы соответствовать тому, что, как он чувствует, от него хотят. Прикасаясь к человеку, я ничего не ищу – я лишь чувствую то, что ему нужно (независимо от того, знает он об этом или нет) и что я могу сделать в данный момент, чтобы этому человеку стало лучше.

Важно понимать, что я имею в виду под «лучше» и «более человечно». Эти, казалось бы, простые слова не для всех нас означают одно и то же. Например, те вещи, которые не может делать человек с ограниченными возможностями, имеют для него иное значение, нежели чем для здорового человека. Я помню мальчика тринадцати лет, которого привела ко мне его мать. Во время родов на свет сначала появилась его правая рука, а не голова, как это обычно происходит. Ему не повезло, и неопытный врач, или кто бы это ни был, вытащил его за эту торчащую руку. Это привело к перелому правой ключицы, что само по себе в таком возрасте не так серьезно, если бы при этом не было повреждено плечевое сплетение[5]5
  Нервное сплетение четырех нижних шейных нервов и передней ветви 1-го грудного нерва. Нервы плечевого сплетения иннервируют кожу и мышцы верхней конечности. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. В результате рука была парализована и беспомощно висела, несмотря на то что мать водила его ко всем возможным специалистам. Возможно, я расскажу вам позже, как в итоге он научился водить машину, стал отцом здоровых детей и профессором механики.

Когда мальчик начал доверять мне, он со слезами на глазах сказал мне то, о чем никто никогда бы даже и не подумал – во всяком случае, меня это очень удивило: он пожаловался, что, несмотря на все его провокации, никто никогда не бил его в школе. Что бы он ни делал, его одноклассники не прикасались к нему, так как учителя и родители внушали им, что ему нельзя причинять вред. Он был несчастен, потому что никогда не имел удовольствия быть избитым. Подумайте теперь, что значило для этого мальчика «лучше» и «более человечно». Ни его мать, ни кто-либо другой понятия не имели, что ему было нужно. Когда я к нему прикоснулся, он ощутил себя со мной единым целым и почувствовал, что я знаю, что он несчастен, и что я не испытываю какой-либо жалости. В этот момент он мог сказать мне то, чего не мог сказать никому другому. Это была невербальная ситуация, поскольку я ничего не спрашивал. Что случилось, что заставило его заплакать, а потом заговорить со мной?

Ко мне из Парижа привезли пятнадцатилетнюю девочку с церебральным параличом. Ее мать была директором лицея и не могла уехать, поэтому ее привез отец, и в Тель-Авиве с ней осталась бабушка. Эта девочка тоже удивила меня, потому что хотела быть танцовщицей; это при том, что она даже не могла поставить пятки на пол и согнуть колени, которые при каждом шаге сталкивались друг с другом. Если вы когда-либо видели человека с тяжелой формой церебрального паралича, вы можете представить себе ее руки, позвоночник и походку. Никто в здравом уме не мог даже подумать, что она настолько не осознает свое состояние, что имеет такое представление о себе. Моя работа, не более и не менее, заключалась в том, чтобы помочь ей стать тем, кем она хотела, и несколько лет спустя она поступила в танцевальный класс в Париже. Я хотел бы, чтобы вы подумали о том, что было бы «лучше» и «человечнее» для этой девочки. Она была сообразительной девочкой и считалась лучшей в классе вплоть до поступления в университет, и я обещаю себе найти ее в следующий раз, когда буду в Париже.

Надеюсь, вы не поспешите сделать вывод, что я занимаюсь исключительно калеками. Для меня все они просто люди, которые ищут помощи, чтобы стать лучше и человечнее. Многие врачи, актеры, дирижеры оркестра, спортсмены, инженеры, психиатры, архитекторы, домохозяйки – все, кем мы можем быть, – чувствуют, что правильно так или иначе быть лучше и человечнее.

На самом деле, если бы у нормальных интеллигентных людей было больше мудрости, я бы уделял им все свое внимание. Их развитие изменило бы жизнь в целом. Когда я впервые начал работать с такими людьми, среди них были профессор Дж. Д. Бернал, человек почти универсальной культуры; лорд Бойд Орр, профессор медицины и первый президент Всемирной организации здравоохранения; профессор Аарон Кацир, директор Института Вейцмана; и Давид Бен-Гурион, основатель Государства Израиль, – все они выдающиеся люди, известные, успешные и социально интегрированные. Дж. Дж. Кроутер, который был тогда секретарем Британского Совета, услышав, как Бернал хвалит мою работу, воскликнул: «Помимо него, есть, вероятно, всего лишь три таких мозга, так что вы едва ли найдете их в большом количестве». Оказывается, социально успешные, очень умные, важные, творческие люди могут совсем не уделять времени своему личностному росту. Они считают, что вся их жизнь – это их работа, и при этом слишком часто игнорируют себя. Такие люди воспринимают меня всерьез только тогда, когда они так или иначе выведены из строя. Несмотря на это, я достучался до тысяч из них через их несчастья. Грустно признавать, что, только помогая калекам, я смог научиться помогать и нормальным людям. К счастью, это обобщение не всегда оказывалось верным.

Я считаю, что для меня так же важно поделиться с вами некоторыми своими мыслями и переживаниями, как и для вас – понять их. Они могут помочь вам улучшить свой жизненный опыт так же, как они помогли мне. Вы можете научиться делать свою жизнь такой, какой вы хотите ее видеть; это поможет сделать ваши мечты более конкретными, и, как знать, возможно, они даже сбудутся.

Когда я пишу, я осознаю лишь некоторые части своего тела и лишь некоторые свои действия. Вы, читая, в равной степени осознаете только некоторые части себя и некоторые составляющие своего действия. В нас обоих кипит колоссальная активность, гораздо большая, чем мы способны понять или осознать. Эта активность определяется тем, чему мы научились за всю нашу жизнь, от ее начала до настоящего момента. Наши действия во многом зависят от нашей наследственности, от того, через что нам пришлось пройти в жизни, от образа, который мы сформировали о себе, от физического, культурного и социального окружения, в котором мы выросли и в котором живем сейчас. Эта активность – в моем случае письмо, в вашем – чтение – по большей части автономна, часть ее процессов можно назвать бессознательными, а часть – преднамеренными. Пока я пишу, моя сознательная преднамеренная деятельность кажется единственным, что меня волнует. Я лишь изредка обращаю внимание на свою орфографию и поток слов. Я чувствую, что подбираю слова к своим мыслям. Слова имеют немного разные значения, а я хочу выражать свои мысли предельно ясно. И все же я не уверен, что подбираю те слова, которые подойдут вам; и что ваше понимание слов «автономный», «бессознательный» или «сознательный» соответствует тому, что я намереваюсь вам передать.

Я много лет работаю с людьми, которые обращаются ко мне за помощью. Одни жалуются на физическую боль, другие – на душевные страдания, и лишь немногие говорят об эмоциональных проблемах. Мне трудно объяснить своим последователям, что я не терапевт и что мои прикосновения к человеку руками не имеют терапевтической или исцеляющей ценности, хотя и помогают людям. Я думаю, что это правильнее всего было бы назвать обучением, но мало кто с этим согласится. То, чем я занимаюсь, не похоже на преподавание в его нынешнем понимании: я делаю акцент на самом процессе обучения, а не на методике преподавания. После каждого занятия у моих учеников меняется состояние: они чувствуют себя выше, легче, дышат свободнее. Нередко они протирают глаза, как будто только что проснулись от крепкого и освежающего сна. В большинстве случаев они говорят, что расслабились. Боль всегда уменьшается, а часто и вовсе проходит. Кроме того, почти всегда исчезают морщины на лице, глаза становятся ярче и больше, а голос становится более глубоким и звучным. Ученик вновь становится молодым.

Как можно вызвать подобные изменения в настроении и осанке, просто прикасаясь, пусть и умело, к телу другого человека? Мои ученики[6]6
  Учениками Моше Фельденкрайз называет своих клиентов, а студентами – тех, кого он обучал. – Прим. пер.


[Закрыть] пытаются убедить меня, что я обладаю исцеляющим прикосновением. Однако я научил делать то же, что делаю я сам, студентов в Израиле, Соединенных Штатах и других странах, так что теперь все они обладают «исцеляющими руками». Я не проводил какого-то специального отбора, но каждый из них имеет хорошее классическое образование, желание помогать другим и обладает способностью учиться. Вначале, для того чтобы объяснить своим студентам, что же происходит между мной и моими клиентами (я использую слово «клиенты», чтобы не смущать вас, хотя на самом деле они ученики, но не студенты), я рассказываю им следующую историю. Представьте себе танцевальную вечеринку, на которой присутствует мужчина, который никогда не танцует по ему одному известным причинам. Он всегда отклоняет все приглашения потанцевать, объясняя это своим неумением. Однако одной женщине этот мужчина приглянулся настолько, что она уговорила его выйти на паркет. Двигаясь сама, она каким-то образом умудряется заставить двигаться и его. Танец не настолько сложный, и после нескольких неловких моментов, когда его слух подсказывает ему, что все дело в музыке, он осознает, что ее движения ритмичны. Тем не менее он испытывает облегчение, когда танец прекращается и он может вернуться на свое место и снова дышать спокойно. В конце вечера он обнаруживает, что может легче следовать за ее движениями и шагами и даже не наступать ей на ноги. Призадумавшись, он понимает, что, похоже, он «выступил» не так уж и плохо, хотя и знает, что все еще не умеет танцевать.

Посетив вторую вечеринку, он достигает определенного прогресса, которого достаточно для того, чтобы поколебать его убежденность в том, что танцы не для него. На следующей вечеринке, обнаружив женщину, которая так же, как и он сам, сидит в одиночестве, он уже предлагает ей потанцевать, продолжая при этом протестовать, что он не особо хорош. С тех пор он танцует, уже не начиная диалог с извинений.

Только подумайте: женщина, которая умела танцевать, сделала так, что ее ученик (или «клиент») затанцевал; при этом она не обучала его ни музыкальным ритмам, ни танцевальным шагам, ни всему остальному. Ему помогло научиться не формальное обучение, а ее дружелюбное отношение и ее опыт. Определенный вид знания может передаваться от одного человека к другому без исцеляющего прикосновения. Однако мужчина научился пользоваться ногами, руками и остальным телом до того, как дружеское прикосновение смогло помочь ему воспользоваться своим опытом и так легко научиться танцевать. Он научился этому, несмотря на свое неведение о своих скрытых способностях.

Когда я говорю, что работаю с людьми, я имею в виду, что я «танцую» с ними. Я вызываю состояние, в котором они учатся чему-то сами, без моего преподавания, точно так же, как эта женщина не обучала танцора. Позже мы более подробно увидим, что в целом мы делаем многие вещи, не зная, как мы это делаем. Мы говорим – и не знаем, как мы это делаем. Мы глотаем – и игнорируем то, как мы это делаем. Попробуйте объяснить марсианину, как мы глотаем, и вы поймете, что я имею в виду под словом «знать». Некоторые очень распространенные повседневные действия, такие как сидение или вставание со стула, кажутся более легкими для понимания. Но действительно ли вы знаете, что именно мы делаем, когда встаем из положения сидя? Например, какая часть нашего тела инициирует это движение? Таз, ноги или голова? Мы сначала сокращаем мышцы живота или мышцы-разгибатели спины? Мы можем выполнять движение, руководствуясь лишь намерением его выполнить и при этом не зная, как именно мы это делаем. Вы действительно думаете, что нам не нужно этого знать? Предположим, что кто-то по какой-то причине не может встать (а причин для этого больше, чем может показаться на первый взгляд) и просит вас о помощи. Вы можете показать ему, что можете встать, но он и так это знал. Получается, что вы можете это сделать, но не можете объяснить, как вы это делаете. Предположим, вы нуждаетесь в объяснении, ибо каким еще образом, не зная, как мы что-то делаем, мы можем быть уверены в том, что это делается настолько хорошо, насколько позволяют наши потенциальные возможности? Конечно, большинство простых действий мы делаем достаточно хорошо, чтобы удовлетворить свои потребности. Тем не менее каждый из нас чувствует, что некоторые наши действия не так хороши, как нам бы того хотелось. Мы организуем свою жизнь вокруг того, что можем делать в свое удовольствие, и избегаем тех действий, в которых чувствуем себя неумелыми. Мы решаем, что деятельность, затрагивающая нашу некомпетентность, попросту не соответствует нашему характеру или неинтересна, и обычно у нас находятся более важные дела.

Я не рисовал в молодости, потому что в старые добрые времена в школах не было уроков рисования. Вместо этого нужно было готовиться к активной и общественно полезной жизни. Когда после Второй мировой войны была опубликована моя книга «Тело и зрелое поведение», я понятия не имел, что это приведет меня туда, куда привело. Однажды утром мне позвонил врач из Лондона, сказал, что прочитал мою книгу, и спросил, когда я учился у Генриха Якоби. Он обнаружил в моей книге некоторые идеи, которые он получил от этого великого учителя. Ему было трудно поверить, что я впервые слышу это имя. Чтобы разобраться во всем, он предложил устроить мне встречу с Генрихом Якоби, что могло быть полезно нам обоим. В то время Генрих Якоби жил в Цюрихе и был намного старше и опытнее меня. Я четко почувствовал это, когда узнал, что то, что я считал своим личным открытием, было в некотором роде тем, чему он годами учил группу своих выдающихся последователей, состоящую из ученых, врачей, художников и им подобных.

Через несколько месяцев, когда я смог воспользоваться своим ежегодным отпуском в лаборатории, где я в то время работал физиком-исследователем, я отправился на встречу с Якоби в назначенный им день. Я очень хотел бы рассказать вам обо всем, что произошло за те три недели, что я провел у него, о том, чему мы научились друг у друга и обо всех наших беседах, которые нередко затягивались настолько, что мы встречали восход солнца перед тем, как лечь спать. Но если бы я рассказал обо всех важных вещах, которые я тогда узнал, и о обо всем том, что, со слов Якоби, он узнал от меня, эта книга получилась бы довольно длинной. Однако я расскажу вам о своем первом ошеломляющем опыте рисования, который я получил вместе с ним, поскольку этот опыт касается того вида обучения, с которым мы имеем дело.

Я был спортсменом с хорошей репутацией и крепким телосложением. Якоби же, наоборот, был крошечным, хрупким человеком, который (как он сам сказал мне) научился ходить, когда ему было семь лет. Он выглядел (и был) горбатым, но при этом двигался грациозно. Тем не менее, согласно моему первому впечатлению, этот человек мне не подходил. Я чувствовал это где-то в глубине сознания, хотя был уверен, что поступил правильно, посетив его. Через несколько минут, за которые он объяснил мне, что меня записывает на пленку и фотографирует его кинокамера, он предложил мне лист рисовальной бумаги, уголь и кусок мягкого хлеба (чтобы использовать его в качестве ластика). Затем он попросил меня нарисовать как можно лучше лампу на пианино передо мной. Я сказал ему, что никогда прежде не рисовал ничего, кроме технических рисунков, которые я должен был сделать для получения инженерной степени, прежде чем читать физику в Сорбонне (что впоследствии привело меня в лабораторию Жолио-Кюри, к моей докторской степени и ко всему прочему). Он ответил, что все это знает, но я все же должен попробовать, потому что у него на уме было нечто большее, чем просто посмотреть, как я рисую. Я нарисовал вертикальный цилиндр с усеченным конусом на верхнем конце и неким эллипсом внизу в качестве подставки. Мне показалось, что это был самый лучший светильник, на который я только был способен. Он посмотрел на рисунок и сказал, что это была лишь идея светильника, а не сам светильник, и тогда я понял, что нарисовал абстрактное понимание слова «светильник». И все же, возразил я, лишь художник способен сделать то, что он ожидал от меня; я же не был художником, о чем и сказал перед тем, как начать.

Он настоял, чтобы я попробовал еще раз и нарисовал именно то, что я видел, а не то, что, мне казалось, я видел. Я понятия не имел, как можно рисовать то, что видишь. В моем (а может быть, и в вашем) представлении, он хотел, чтобы я стал художником, когда я таковым не являлся. «Скажите мне, что вы видите?». – «Лампу», – сказал я. – «Видите ли вы здесь какие-то из очертаний, которые вы нарисовали?» Я вынужден был признать, что не мог обнаружить на своем рисунке ни одной линии настоящей лампы, за исключением разве что пропорций, которые были более или менее такими же, как у стоящей передо мной лампы. «Вы видите линии?» И снова мне пришлось признать, что у настоящей лампы не было ни одной из линий моего рисунка. «Если вы не видите линий, то что вы видите, глядя на эту лампу? Что в целом видят ваши глаза? Они видят свет, тогда почему бы вам не нарисовать более светлые и более темные пятна, которые вы видите. У вас в руке уголь, и если вдруг вы положите слишком много его на бумагу, у вас есть хлеб, чтобы удалить лишнее и получить некоторую градацию пятен, которая в большей степени будет похожа на то, что вы видите».