Текст книги "Девушка из Стамбула"

Он ещё не был женат

Он ещё помнил, как они познакомились. Оказавшись соседями на опере «Фауст» в Народном доме, одалживали во время действия друг у друга бинокль. Всё было делом случая  –  спектакль, артисты, игра, мимолётный обмен мнениями о музыке. Их пальто на вешалке тоже оказались рядом, и на улицу они вышли вместе. Дальше, не договариваясь, шли, продолжая начатый в зрительном зале разговор. В толпе, среди шумных автомобилей, неожиданно выезжавших с разных сторон, пробираясь между бранившимися возчиками, они не успели даже поинтересоваться: «Вам куда?»

Перейдя на противоположную сторону улицы, где уже не было толчеи, женщина сказала: «Мне направо». «И мне туда»,  –  отозвался Шамсетдин, и они снова пошли рядом, продолжая разговор. А когда ему пора было свернуть за угол, он с разрешения женщины пошёл провожать её. Она очень осторожно ступала по скользкому льду. Шамси подхватил её под руку и довёл до деревянного двухэтажного дома в тихом переулке.

– Это мой дом,  –  сказала женщина и протянула ему руку.  –  Спасибо за проводы.

Из разговора он узнал, что молодая русская женщина эта часто ходит в театр. Шамсетдин сказал:

– Ну что ж, может, ещё увидимся, я вечерами тоже в театре нередко бываю, дома всё равно делать нечего.

– И я большая любительница,  –  подхватила женщина.  –  Вот, собираюсь на «Пиковую даму». Уже завтра ставят.

– В Александринке?  –  уточнил он и, услышав утвердительный ответ, добавил:  –  Туда я уже купил билет.

Новое совпадение! Случай продолжал управлять ими. Оба отчего-то сочли нужным показать друг другу билеты. Хотя места на этот раз не были рядом, зато оказались на одной стороне галёрки.

На другой день в театре они уже поздоровались как старые знакомые. На ней была розовая блуза с ярко-красными полосами, отчего подбородок её казался беломраморным с нежнейшим розовым оттенком. Шею украшало ожерелье из чёрных камней, похожих на янтарь. В руках женщина держала ридикюль из какой-то необычной материи с изящной вышивкой. И одета она была совсем иначе. Во время антрактов они прогуливались вместе. Обсуждали игру, хвалили певца Островского. Во время третьего перерыва, по предложению Шамси, выпили в буфете лимонада. Четвёртое действие смотрели вместе, поменявшись местами с соседом.

Выйдя из театра, Шамси, нисколько не смущаясь, пригласил её на ужин. Женщину его предложение не удивило. Она спокойно, без кокетства сказала:

– Я не голодна, но если вы хотите поесть, вам лучше перекусить в гостинице.

Ночь была славная. Следующий день был праздничный, оба были намерены пойти по магазинам. Они шли по Невскому пешком, потом сели в коляску и поехали по мосту.

В этот раз Шамси узнал, что знакомую зовут Анна Васильевна, что муж её умер два года назад, и она вместо него работает в магазине одежды приказчиком, а вечерами любит ходить в театр.

Третья встреча было случайной наполовину. Хозяину магазина, где работал Шамси, навязали два билета на благотворительный детский концерт «Утро» в помощь детям бедноты. Но поскольку день был субботний, билеты хозяин отдал Шамси, чтобы ими не могли воспользоваться его еврейские работники. Шамси сразу же сообщил по телефону Анне Васильевне, что у него есть два билета на детский утренник, и получил её согласие.

Они встретились в маленьком зале на окраине города. Зрителями в большинстве были дети со своими нянями. Концерт тянулся долго. Дети хорошо пели хором, оркестр их замечательно играл весёлую музыку. Наши друзья успели проголодаться, чая с пирожными во время перерыва им показалось мало. После концерта отправились на поиски столовой. Зашли в первое попавшееся польское кафе.

Когда вышли на Невский, короткий петербургский день подходил к концу, фонари были зажжены. Поскольку день был праздничный, улицу заполнил пёстро одетый народ. Было скользко, люди в тесноте часто толкали друг друга, поэтому Анна Васильевна сама взяла Шамси под руку. Они двигались не спеша, перебрасываясь незначительными словами. Спешить домой было незачем, хотелось подольше побыть на воздухе, а потому большую часть проспекта прошли пешком. Добравшись до конца, наблюдали, как люди с боем занимали в вагоне места. Извозчиков не было.

В переполненном трамвае люди ругались с кондуктором. Нашей паре не сразу удалось занять места. Выйдя из вагона, оба ощутили во рту горечь. Хотелось чая с лимоном. Шамси жил неподалёку, но звать даму к себе не отважился. Из ресторанов гадко несло водкой, пивом. Туда он тоже не мог пригласить её. В конце-концов решил, что чай попьёт у себя.

Стали приближаться к дому Анны Васильевны. Она вдруг посмотрела на него и сказала:

– Пойдёмте ко мне, попьём чаю.

Шамси с радостью согласился. Купил, не смотря на возражения Анны Васильевны, яблок с апельсинами. Хотел взять конфет, но она не позволила. Открыв дверь, хозяйка оставила гостя в прихожей раздеваться, а сама прошла вперёд. Не успел он снять пальто, как она вышла и сказала:

– Прошу вас!

Шамси оказался в довольно длинной комнате с высоким потолком. Он с удивлением осмотрелся. На окнах белоснежные занавески, справа опрятная кровать с горкой подушек в белейших наволочках, застланная белым покрывалом. Слева горделиво возвышался громоздкий диван в светлом чехле. Возле окна большой стол, накрытый скатертью. Слева, в углу, опрятный комод с большим зеркалом и бесчисленными баночками и скляночками  –  принадлежностью женского туалета. Стены, затянутые шёлковыми обоями с цветами, украшены открытками. В воздухе слышался тонкий аромат дорогих духов. Шамси осторожно присел на диван. Оказавшись среди душистого уюта, он совсем забыл о чае. Мягкий диван нежно принял его в свои объятия, и глаза вдруг затуманились дремотой.

Тем временем Анна Васильевна, сняв верхнюю одежду и повязав маленький передничек, накрывала на стол. Достала из комода печенье, наполнила вазочку вареньем. В отдельную тарелку положила пирожки. В красивой посуде выставила масло, сыр. На стол взгромоздился самовар. Шамси всё ещё не мог поверить: неужели это жилище приказчика, который зарабатывает всего 30 рублей?.. Он получает 60, но у него дома нет такого уюта. Комната, в которой он живёт, похожа на собачью конуру, хотя он платит за неё 18 рублей, а не 10, как Анна Васильевна. Чай был очень вкусный, и угощение замечательное. Они разговорились. Шамси, увлёкшись рассказом о себе, о своих близких, не заметил, как пролетело время.

В четвёртый и в пятый раз они уже встречались, испытывая взаимную приязнь. Однажды вечером Шамси просто, без повода навестил женщину. В другой раз Анна Васильевна пригласила его в театр. Отношения были дружеские, товарищеские.

Дни становились всё длиннее, солнце повернуло на весну. Шамси с Анной Васильевной, желая насладиться прекрасными зимними днями, решили отправиться с утренним поездом в Финляндию, на станцию Таулар. Там они катались с гор на санках вдвоём и в компании с другими людьми. Проголодавшись, поели в таверне блюда, приготовленные по финским рецептам. Выпив вкусного кофе, снова вышли на природу. Взяли лыжи, и пошли по сугробам большого, широкого озера, проваливаясь и падая. Лыжи не слушались неумелых лыжников, разъезжались в разные стороны, лыжи скрещивались, и горе-лыжники летели в снег. В ботинки набился снег, носки промокли, ноги мёрзли, но они вставали и шли дальше. Настроение было чудесное, они не замечали, как бежало время, не чувствовали усталости. Лишь добравшись до дальнего края озера и присев отдохнуть, увидели, что с головы до ног облеплены льдом и снегом. Солнце, посветив прощальными лучами, на глазах ушло за лес, едва различимый из-за ослепительно белых сугробов. Анна Васильевна немного устала. Женская одежда её не была приспособлена для лыжных прогулок, поэтому обратно пошли медленно, держась за руки. С грехом пополам добравшись до финского дома, они рухнули без сил. В тепле усталое тело горело огнём. Одежда оттаяла и стала совсем мокрой  –  хоть отжимай. Они вынуждены были разуться, раздеться и сушить вещи. Шамси натянул на себя старые штаны финского дяди-хозяина, а брюки, носки, ботинки поставил сушить. Анна Васильевна в капоте хозяйки развесила у печки всю свою одежду  –  верхнюю и нижнюю.

Усталым гостям ржаной финский хлеб с чуточку подсолённым маслом показался лакомством. А кофе с густыми сливками был столь чудесен, что они чуть язык не проглотили. Сидя за столом, долго ждали, но одежда всё ещё была мокрой. Выбираться на холод в мокрой одежде опасно. Финны на плохом русском языке уверяли: «Ещё ного ремя». Приходилось ждать. Когда вещи высохли, отправились по сверкающему при белёсом свете луны снегу на вокзал. Пока шли, радуясь морозцу, с удовольствием разминая молодые, здоровые ноги, поезд подошёл. Как ни спешили, успеть на него не удалось. Следующий должен быть через четыре часа. В Петербург он прибудет только утром. Решено было вернуться к финнам и заночевать у них. Пока им готовили постель, вышли из дома, чтобы ещё раз окунуться в белое финское безмолвие, снова почувствовать свободу, насладиться очарованием финской зимы. Пошли в сторону тихого, заваленного снегом, безлюдного леса  –  зелёное диво посреди снегов. Они дышали крепким, здоровым ароматом сосен и ёлок, купались в море блаженства.

Вернувшись, увидели, что в маленькой комнате для них застелили большую кровать на двоих. Хозяева приготовили для умывания воду, чистые полотенца. Шамси и Анна с удивлением воззрились на широкое ложе, будто спрашивая: что же это такое? Но возражать не стали. Оба молча покорились случаю.

За утренним кофе они избегали смотреть друг другу в глаза, а по дороге на станцию, боясь снова опоздать на поезд, об этом уже не думали. В городе сели в разные вагоны и расстались вполне дружелюбно. Лишь оставшись наедине, Шамси подумал: «К чему все эти сомнения, терзания? Что такого особенного случилось? Я неженатый джигит, она свободная женщина…»

Дальнейшие их встречи проходили как прежде. Ничего не изменилось.

Время шло, и как бы далеко за пределы дозволенного ни шагнули их отношения, Шамси продолжал считать себя неженатым человеком, которому ещё предстояло обзавестись семьёй. Вопрос не вызывал в нём сомнений. С Анной они никогда не обсуждали это. Ни видом своим, ни словом он не давал ей понять, будто их отношения как-то беспокоят его.

Что касается денег, подруга его была чрезвычайно щепетильна и аккуратно вносила свою долю при плате за театр, за посещение буфета и даже за трамвай. Шамси это удивляло, казалось излишним, но он был вынужден подчиниться желанию Анны.

С наступлением весны, когда Петербург погряз в зловонии, а счастливые обитатели большого города перебрались на природу, Шамси и Анна вынуждены были в жаркие летние дни сидеть в душных магазинах, а пыльные ночи проводить в своих каморках среди каменных стен. В разгар прекрасной весны и лета, когда природа полна благоуханных цветов и ярких трав, когда хозяева и старшие приказчики блаженствовали, набираясь здоровья на дачах, эти двое в разных концах города стерегли магазины. Изнемогая, вынуждены были приноравливаться к капризам покупателей. Лишь в редкие праздничные дни удавалось им выбраться на пароходе в Финляндию или Кронштадт, где они могли видеть, как прекрасно лето, как радостно быть на открытом просторе. Но это лишь огорчало их, возбуждая невыполнимые желания.

* * *

В середине июля хозяева и старшие приказчики вернулись. Хотя подошло время отдыха, наши друзья вынуждены были вкалывать день и ночь из последних сил, поскольку оба магазина собирались ехать на Макарьевскую ярмарку. Анна освободилась двадцать пятого июля и получила разрешение на отдых до первого сентября, тогда как Шамси, проводив хозяев на ярмарку, мог рассчитывать на отдых лишь первого августа. Оба были измучены жизнью, похожей на ад, и договорились один месяц вместе провести на даче. Воспользовавшись свободными днями, Анна нашла в Финляндии дачу в десяти-двенадцати километрах от железной дороги, на берегу большого озера, возле густых зарослей чёрного тополя и сосны. Она целый день ходила по магазинам, набирая всё необходимое для месячного существования, и уехала, не дожидаясь Шамси.

Нагруженный корзинами, чемоданами, подушками, он прибыл на станцию Мустамаки рано утром и нашёл Анну на платформе. Похоже, она приехала только что: на лице ещё сохранялось выражение беспокойства  –  успеет ли она к поезду. Женщина изменилась. Раньше он не видел её в лёгком летнем платье и крымской шляпе с широкими полями. Лицо тоже стало другим. Оно зарумянилось, глаза лучились плохо скрываемой радостью, движения, походка были легки и проворны. Она встретила Шамси словами:

– Ты привёз с собой запах города.

Он погрузил вещи в финскую тележку, на которой приехала Анна, и они отправились в путь. Маленькая кругленькая финская лошадка покатилась по дороге, как клубок. Они нырнули в зелёный лес. Чуть влажный запах сосны щекотал Шамси ноздри. Вот небольшая поляна. Ягоды черники густо облепили низкорослые кустики. Казалось, они так и стоят со дня сотворения мира; а среди багряных листьев видны были россыпи кроваво-красных ягод земляники.

На опушке леса рябины, увешанные большими гроздьями, стоят раскинув сучья и заполнив собою всё пространство вокруг; каждая веточка украшена кораллами ягод, а листья, будто стыдливо зардевшись от столь роскошного соседства, блестят в лучах солнца.

Впереди открылась длинная пологая гора. И тут финская лошадка, будто того только и ждала, вдруг, собравшись с духом, припустилась к ней, словно одержимая страстью подняться над зелёным массивом леса.

На горе был луг. Анна, показывая влево, объясняла:

– Мы сейчас на самом высоком месте Финляндии. Вон там море… Видишь, далеко-далеко нечто большое и белое, окутанное пеленой?.. Местами оно блестит на солнце, а местами спокойно… А озеро видишь? Оно продолговатое и извилистое. Такое впечатление, будто воды его ни разу не взволновались за всё время его существования  –  сохраняют вечный покой. Высокие сосны, обступившие озеро, словно застыли, пленившись его гордым величием. А над широким зелёным ковром трав нет ни бабочек, ни птиц… Они будто боятся нарушить его покой… И прямой, как серебряная стрела, ручей течёт тихо, осторожно, без бурления и плеска. А зелёную дачку видишь? Она наша… Её едва видно из-за деревьев. Есть у неё окошко, в котором играют первые лучи утреннего солнца. Здесь всё объято задумчивостью.

Лошадь бежала всё быстрее и быстрее. Дорога уходила в лес. Шамси чувствовал, как покой и тишина разливаются по всему его телу. Лошадь, едва ступив в лес, неожиданно свернула и остановилась перед дачкой, похожей на кукольный домик.

Анна увлечённо, словно ребёнок, хвастающий своими игрушками, принялась показывать Шамси дачу. Три комнаты и терраса, обращённая к лесу. Наверху просторный чердак.

Шамси глядел и не мог поверить, что это их дача. Он не представлял себе, как можно жить, ничего не делая, без привычной работы. Смогут ли они набраться здесь здоровья?

Взгляд его упал на озеро, широко раскинувшееся перед ним, полное покоя и величия. Забыв о еде и питье, он вдруг загорелся желанием поплавать. Не дожидаясь, пока Анна достанет из чемодана рубаху и брюки, он побежал к озеру. Напевая какую-то татарскую песню, разделся и, насвистывая, вошёл в воду.

Он кричал, орал, плавал, нырял, плескался.

Отбросив городскую накрахмаленную рубашку, надел лёгкую летнюю, сменил башмаки на шлёпанцы и отправился на террасу, где уже был приготовлен чай. Усевшись за стол, он вдруг почувствовал себя настоящим дачником. Домашний пирог со смородиной, пирожки с луком и яйцами. Он не знал, как благодарить женщину, которая за столь короткое время сумела сотворить эту красоту. Заглянул Анне в глаза, которые излучали счастье. Она поняла, что означал его взгляд, и сказала:

– Так тебе понравилось?

Шамси, у которого не хватало слов, чтобы объяснить, что чувствует, заключил Анну в объятия и наградил долгим поцелуем. Он ел, нахваливая, пироги, выпил огромное количество чашек чая, что-то говорил. После купания, чая настроение поднялось, хотелось веселиться, смеяться. Они гонялись друг за другом, играли в прятки, в мяч, качались на качелях. Устав, он прилёг на диван отдохнуть и не заметил, как погрузился в сон.

Когда он открыл глаза, тени от деревьев были уже длинными. Озеро, прикрытое кружевом листвы, стало изумрудным. Сосновый бор на противоположной стороне озера затянут белёсым флёром. Землю от озера до сосен покрывали золотые колосья ячменя, блестевшие на солнце. Всё, всё  –  земля, трава и вода  –  казалось, было одурманено ароматом смолы, очаровано молодостью и красотой хвойных деревьев.

Шамси долго смотрел на небо, искал хоть что-то, способное двигаться. Но облака на зеленоватом небе уснули тоже. Он перевёл глаза на лес, но и сосны, крепкие и стройные, словно джигиты-молодцы, и ёлки-мерзляки, от самой земли закутавшиеся в ветки, и раскидистые рябины, украшенные ярко-красными гроздьями, напоминавшие ему деревенских девушек в пышных платьях со множеством оборок, и юные берёзки, стыдливо выглядывавшие из-за стволов оттого, что не смогли укрыть свои белые стволы от солнца,  –  всё было неподвижно, словно заколдовано кем-то.

Анна подошла к Шамси, но он не слышал её шагов  –  тишина поглощала звуки. Женщина потрепала Шамси по голове:

– Ты поспал? Вставай, обед готов!

Ему хотелось понежиться ещё, но она потянула его за руку и почти стащила с дивана.

– Поспеши, вон вода,  –  сказала она и ушла.

Шамси умылся холодной водой, сделал несколько быстрых движений, чтобы прогнать лень. Анна накрыла стол под рябиной, расставила на белой скатерти тарелки, разложила вилки, салфетки. Когда Шамси сел, она сказала:

– Я решила кормить тебя здесь по-фински,  –  и подала на первое суп с солёными грибами. Добавила пирожки с грибами. Увидев, что он во второй раз собирается налить себе в тарелку супа, предупредила:

– Не спеши, будет ещё блюдо. Наешься и не сможешь попробовать.  –  Анна сходила на кухню за жареной форелью с лимоном.  –  Вот рыба из этого озера. Я купила её, как только ты уснул. Рыбак как раз мимо проходил.

Шамси расправился с рыбой и потянулся за новой порцией.

– Стой, не наедайся,  –  снова сказала она и подала жареную баранину с картофелем, положив каждому в тарелку маленькие солёные огурчики. На десерт был кисель из тех самых ягод черники, которых так много было в лесу. Себе в кружку Шамси добавил густых сливок. Он счастливо улыбался, поедая кисель. Анна налила ему добавку.

После столь вкусного обеда окружающая природа показалась Шамси ещё краше. Он был не прочь полежать в гамаке, но Анна, дав финской девочке указание вымыть посуду, повела его на прогулку. Они прошли через погрузившийся в безмолвие лес, поднялись на огромные, гранитные глыбы и обозрели окрестность. В лесу, где деревья были редки, ели чернику, отчего губы их стали чёрными. Оказавшись на поляне, принялись гоняться друг за другом. Вышли к маленькому лесному озеру. Зажатое между берегами, оно казалось совсем чёрным. С больших деревьев со скрюченными стволами собирали рябину. Проходя мимо большого сада, купили малины и чёрной смородины. А также букет роз, который попросили дополнить резедой и другими цветами. Гуляли долго, пока не устали и не проголодались. Домой пошли лесом мимо дач, которых из-за деревьев почти не было видно. Финская девочка вскипятила самовар. Анна приготовила стол на верхней террасе. Чай пили с вареньем из малины и вишни. Шамси удивлялся: и когда только успела!

Сверху озеро смотрелось как на ладони. Гладкое зеркало его, сохраняя покой, с обеих сторон отражало зелёную листву поросших по берегам деревьев, а потому казалось, что оно окружено каймой. Отражение большой белой дачи на другом конце озера было продолжением каймы. Солнце, появляясь то в одном окне дачи, то в другом, слепило глаза. Оно ярко горело красным пламенем и, повторяясь в воде, простирало над озером длинные красные лучи. Девушка в белом, сидящая в лодке, и медленно гребущий парень качались будто сразу в двух лодках; стекающая с вёсел вода сверкала на солнце и рассыпалась искрами. Блеск воды тонул в великой тишине.

И плеск играющих возле берега, оставляя расходящиеся круги, рыбёшек, спинки которых посверкивали порой на солнце, как бы посылая ему привет,  –  всё неизменно поглощалось тишиной.

Вот солнце наполовину спряталось за лес.

Окна домов финской деревни, стоящей в стороне, вдруг вспыхнули красным золотом. И зелёные леса, которые до сих пор скромно молчали, занялись пожаром. Весь мир внезапно распахнулся, осветившись вечерней зарёй.

Но вот пролетел ветерок. Вслед за ним издали невнятно заговорил гром. Деревья вокруг склонили голову, прощаясь с уходящим солнцем. Озеро покрылось рябью, маленькие волны побежали к дальнему берегу, догоняя друг друга. Тени от дачи заколыхались в воде, то опускаясь, то возникая вновь. Огни в озере гасли один за другим. Дачи в лесу, финская деревня, как прежде, погрузились в зелень. Тёмный лес снова укрыл их. Только далеко-далеко белая дача, которая возвышалась над лесом, продолжала сверкать своим окошком, так полюбившим солнце: они, как влюблённая пара, никак не желали разлучаться. Окно, подмигивая солнцу, посылало ему свой луч. Но вот сдалось и оно… Тотчас вспыхнула звезда, будто того только и ждала. Звезда, похожая на голубой цветок. Другая, словно из ревности, тоже засветилась грустным светом. А за ними друг за другом стали загораться их подруги, и вскоре небо над озером вдоль и поперёк заполнилось звёздами. Вот они начали бегать, перемигиваться и только некоторые в оцепенении вглядывались в озеро, будто желая проникнуть в его тайны.

Опять подул ветерок, и звёзды в озере исчезли. Вскоре они вынырнули, и снова стали рассыпать лучи. Лес зашумел, где-то вдали прокричала птица. Из-за леса уверенно, словно прославленный батыр на майдан, вышел месяц. Он быстро поплыл на звёзды, появившиеся раньше, словно разгоняя их. Освещая себе путь, сбросил в озеро длинный сверкающий столб, который вытянулся по всей его длине  –  от берега до берега… Тени деревьев, что росли ближе к воде, расширились. Их листья, полоскавшиеся в озере, засеребрились.

Шамси с Анной сели в лодку. Сначала они собирались догнать звезду, струившую голубые лучи. Но та пустилась на хитрость: увидев их, как утка, нырнула в воду, а потом выныривала то с одной стороны лодки, то с другой. Оказавшись в столбе света, плыли, оставляя его то слева от себя, то справа. Анне, сидевшей на руле, удалось на некоторое время удержаться на лунной дорожке.

Шамси, медленно работавший вёслами, краем глаза наблюдал за Анной, сидевшей в белом платье на корме. Голова женщины, на которую падал серебристый отсвет, была чуть откинута назад. В этом ему почудилось высокомерие. В широко раскрытых глазах, устремлённых вперёд, он увидел ненасытность. Они  –  словно зияющая бездна, готовая поглотить всё. Казалось, желаниям этой женщины нет предела… В такой же лодке сидит ещё одна Анна. Та тоже в белом и тоже на корме, так же подняла голову. Но в её лице, в глазах есть вдохновение, мысль. А в этой что?..

– Ты о чём задумалась?

– Да ни о чём… Просто счастлива и радуюсь жизни. В такое время разговор ни к чему, он лишь разрушает очарование.

Она улыбнулась. В свете луны белоснежные зубы её блеснули жемчугами. Анна снова погрузилась в блаженное созерцание.

Шамси, напротив, подмывало говорить, шумно восторгаться, кричать, прославляя Всевышнего, но он сдерживал себя, чтобы не нарушать молитвенного покоя безгрешного существа на корме, сидящего закутавшись в лунное сияние. Он как можно тише поднимал вёсла и осторожно погружал в воду. Лучезарное светило приблизило их к берегу, где деревья рядами, словно ступени, склонялись к озеру.

Вон она, белая дача вдали. Отражение её протянулось по воде к самому лесу. Она открыла окно, в воде оно открылось тоже. Вот над водой гостеприимно распахнулась дверь, и под водой  –  тоже. Да это же не дача совсем, а дворец подводного джина! Он наколдовал эту сияющую дорожку, чтобы губить людей, заманивая на этот опасный путь. Ведь дорожка так прекрасна! Шамси снова посмотрел на Анну и перевёл взгляд на её томную двойняшку.

Он понял, отчего глаза её лучатся вдохновением.

Шамси налёг на вёсла. Он знал, что без усилий ему не сойти с этого колдовского пути. Лодка накренилась, вода покрылась рябью. Анна обернулась: что случилось? Шамси, сообразив, что испугался воображаемого джина, громко рассмеялся. Он объяснил ей, в чём дело, и снова засмеялся. Лес отозвался гулким смехом.

Расхрабрившись, он засвистел. Шамси вдруг вспомнил давнюю башкирскую песню и запел широко, с чувством. Голос летел над озером, лес вторил ему долгим эхом, а Шамси всё пел и пел, переходя от одной песни к другой.

Он спел всё, что знал, исчерпал весь свой репертуар. Но ему хотелось петь ещё и ещё. Анна высоким, довольно приятным голосом затянула «Вечерний звон». Откуда в этой счастливой женщине, довольной жизнью, столько чувства? Шамси посмотрел на другую женщину и понял, что поёт не Анна, а та, другая, что во второй лодке. Так вот кто поёт, и как душевно! Да, эта точно знает, что такое переживание, недаром в глазах у неё столько чувства…

Берег озера  –  поблёскивающий белый песок, похожий на просо, выложенное на просушку. Каждая песчинка смотрит на печальные звёзды, на Зухру[27]27
  Зухра  –  лунная девушка из легенды.


[Закрыть], вознёсшуюся на небо и посылающую им привет.

Лодка уткнулась носом в песок. Шамси проворно выскочил из неё и вместе с поющей Анной, не дожидаясь, когда она выйдет, вытащил на берег. Лодка прошуршала днищем о песок, и песня прервалась. Анна, согнувшись, боясь упасть, стала выбираться из лодки. Ступив на берег, она продолжала восхищённо смотреть вокруг. Оба долго стояли молча, потрясённые, не в силах оторвать взгляд от волшебного озера.

Ветерок прошёлся по воде мелкой рябью, потянуло сыростью. Шамси, который вырос на берегу реки, вспомнил детство, когда целыми днями не вылезал из воды. Ему хотелось показать подруге, что он свободен, как ветер или это бескрайнее озеро, наполненное луной и звёздами, и волен делать, что хочет.

Тут они оба вдруг предложили:

– Давай искупаемся!

Пока Шамси раздевался и аккуратно складывал одежду на сиденье лодки, Анна вошла в воду, оставляя следы в прозрачной воде. Она укладывала на голове косы, когда заметила в озере маленькую купальщицу. Зачерпнув воды, она брызнула ею на девочку, та ответила тем же. Анна погрозила пальцем, девочка снова повторила её жест, как бы говоря: «Я знаю, знаю твою тайну». Анна повернулась к Шамси:

– Ты готов?

В лунном свете тёмный силуэт женщины был как бы облит серебром. Шамси по пояс был в воде, когда Анна, зачерпнув влагу, плеснула в него. Блестящие, словно жемчуга, холодные капли заставили его вздрогнуть. Он и вскрикнуть не успел, как на него полетели новые пригоршни воды. Шамси взвился, словно от укуса пчелы, и устремился к ней, поднимая фонтаны брызг. На него, словно бабочки, летели озарённые луной капли. Переливаясь всеми цветами радуги, они стекали в озеро. Анна среди этого великолепия, гибкая и лёгкая, будто ангел, продвигалась вглубь. Шамси, как ни старался, как ни рвался вперёд, размахивая руками, догнать её не мог. Озеро становилось всё глубже. На поверхности оставались лишь круглые плечи Анны, тёмная голова да руки, загребавшие воду. Шамси работал руками изо всех сил. Вот он уже готов был схватить её за плечо, но женщина засмеялась и ушла под воду. Ноги её, сверкнув перед глазами Шамси, исчезли. В стороне вода расступилась и показалась Анна. Шамси, словно охотничья собака на добычу, бросился туда. Повернувшись к нему спиной, она стала энергично гнать волны. Шамси, нос и уши которого были полны воды, захлёбываясь, упрямо продолжал преследовать её, но Анна снова исчезла под водой и, улепётывая, пощекотала его по спине пальцами ноги. Он нырнул и поплыл на звук. Выходя из воды, не успела она отдышаться, как в ноги ей с силой уткнулась его голова. Анна вскрикнула от неожиданности  –  из воды тотчас выскочил Шамси, схватил её за талию и стал кружить над водой. Волосы её разлетались и прилипали к его руке. Она брыкалась и ногами чертила на воде круги. Капли воды блестели на её теле, в волосах. Голос её, смех, крики «пусти, пусти» усиливались эхом. Шамси, словно ловкий борец, сделал бросок, и Анна, высоко пролетев над озером, плюхнулась в воду. Плеск был слышен далеко. Зухра с улыбкой взирала на них с высоты. Анна поплыла на спине. Шамси догнал её, и они долго плавали вместе. Отдохнув, снова вернулись на озеро и ещё долго гонялись друг за другом в воде, бегали по берегу. Наконец устали. Когда уходили, губы у обоих были синие, зубы стучали, они ощущали холод спинами. К даче бежали, взявшись за руки. Наскоро поужинав холодным мясом с хреном, выпив финского катыка, легли спать. Мешала луна, проницательный взгляд которой доставал их даже под одеялом. Опустив шторы, сплетённые из прутьев, они погрузились в тишину ночи.

Хотя солнце было довольно высоко, озеро после вчерашнего казалось неотдохнувшим. Шамси, зная, как полезно купание, поплыл, резко отталкивая воду руками, нырял, принудив сердце биться быстрее. Лёжа на спине и глядя в бледно-голубое небо, он пытался вспомнить что-то.

Вот послышалось утиное кряканье. Шамси весь обратился в слух, точно только этого и не хватало ему для счастья. Но вот кряканье удвоилось, утроилось… Из дома на опушке леса, то ли дачи, то ли финского жилища, вышел целый караван птиц. Передние уже добрались до воды. Они остановились, выгнули шеи и осторожно сунули клювы в воду, будто видели её впервые. Остальные, взволнованно лопоча, торопливо скатывались с пригорка к воде. Передняя утка напилась и поплыла. Волны за ней разошлись, словно два крыла. Следующая утка пустилась в самостоятельное плаванье. Вода за ней вновь разошлась волнами, которые катились, расширяясь, пока не исчезали. Все птицы плыли, куда хотели. От кругов, которые расплывались, путаясь и пересекаясь, зеркальная поверхность озера покрылась узорами, блестевшими на солнце. Голова Шамси оказалась окружённой этими узорами. Он гонялся за ними, как бывало в детстве, когда плавал в запруде возле мельницы. Там тоже были утки, только те обычно торопливо скользили друг за другом и быстро исчезали (наверное, мальчишки, прыгая в воду, пугали их), или гуси, зловеще растопырив опущенные крылья, полулетели, полубежали по воде, разгоняя чужаков.

Там, чуть повыше запруды, из бани Бахави поднимался пар. С другого берега было слышно, как люди неистово хлестали себя веником. Временами дверь открывалась, и пар клубами рвался наружу, будто внутри ему было тесно. А за ним выскакивали облепленные листьями Минлебай-абзы[28]28
    Абзы  –  дядя; обращение к старшему по возрасту мужчине.


[Закрыть], мать его или сам Бахави-бабай и  –  бултых!  –  прыгали в воду. По воздуху разлетался дух размокших, ошпаренных берёзовых листьев. Да, так всё и было… А когда после купания возвращался домой, мама накрывала чай с блинами из гречки. А после пятничного молебна кормила бараньим бульоном с новой картошкой и тутырмой  –  домашней колбасой с мясом и крупой. Как много времени прошло с тех пор! Ведь Шамси был тогда мальчишкой. После стал шакирдом, поступил в казанское джадидское медресе, где в подготовительном классе изучал все науки, не только теологию. Знал, сколько государств в Южной Америке: Аргентина, Гватемала, Рио-де-Жанейро, Амазонка, Миссисипи… Зунд… Панама… Панама?.. Ну да, Панама. А ещё в памяти остались Филипп Великолепный, Пипин Короткий, папа Пий III, султан Махмуд Газнави, Алып Арслан. Была тетрадь с арифметическими задачками…