Текст книги "Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4"

– Не желаете ли отведать?

Однако она не просыпалась, и прислужницы сами принялись есть, громко хрустя чем-то, очевидно каштанами.

Дайсё никогда еще не приходилось слышать подобных звуков, и, неприятно пораженный, он поспешил отойти, но желание видеть девушку пересилило, и он снова приблизился к перегородке.

Ну не странно ли, что его так влекло к этой ничем не примечательной особе? Ведь он мог свободно сообщаться с женщинами куда более высокого звания, с прославленными столичными красавицами, с самой Государыней-супругой, а между тем ни одной из этих высокородных особ не удалось пленить его воображение. Многие склонны были видеть в его всегдашней невозмутимости даже нечто предосудительное.

Монахиня Бэн отправила к Дайсё одну из своих прислужниц, но его находчивые телохранители ответили, что господин устал в дороге и изволит отдыхать. Монахиня предположила, что он дожидается темноты, надеясь встретиться с особой, давно уже служившей предметом его помышлений. У нее и мысли не было, что как раз в этот миг Дайсё подглядывает за ней.

Как обычно, управители окрестных владений прислали Дайсё коробки и корзины с разными разностями. Часть подношений он отослал монахине Бэн, которая не забыла попотчевать и гостей из восточных провинций. Принарядившись, она сама пришла приветствовать их. Одежды, которыми так восхищались прислуживающие девушке дамы, оказались действительно весьма изящными, черты же старой монахини до сих пор не утратили привлекательности и благородства.

– Я ждала вас вчера, – сказала она. – Почему вы приехали так поздно, ведь солнце стоит совсем высоко?

– Ах, столь дальний путь оказался не по силам нашей госпоже, – ответила дама постарше, – и мы принуждены были задержаться у переправы Идзуми. А сегодня все никак не могли выехать.

Она снова принялась будить девушку, и та наконец поднялась. Робея, она отворачивалась от монахини, и Дайсё удалось разглядеть ее профиль. Ему никогда не приходилось близко видеть лицо Ооикими, но, судя по всему, эта девушка в самом деле была ее истинным подобием. Тонкие черты, прекрасные волосы – все в ней так живо напоминало ушедшую, что он не сумел сдержать слез. Когда девушка отвечала монахине, ее голос звучал еле слышно, но его сходство с голосом супруги принца Хёбукё было очевидным.

«Бедняжка, – вздохнул растроганный Дайсё. – А я до сих пор не сделал ничего, чтобы отыскать ее! Разве я не говорил, что с радостью возьму на свое попечение женщину самого низкого состояния, если только она окажется похожей на умершую? А эта девушка – родная дочь Восьмого принца! Пусть даже он и не признавал ее…» У него возникло сильнейшее желание немедленно подойти к девушке и сказать: «Значит, вы все-таки живы?» Право же, государь, пославший даоса на гору Хорай и получивший одни шпильки,[41]41
  ...государь, пославший даоса на гору Хорай... – Речь идет о китайском императоре Сюаньцзуне, пославшем даоса на поиски Ян Гуйфэй.


[Закрыть] едва ли чувствовал себя удовлетворенным. Дайсё повезло куда больше, он обрел если не утраченную возлюбленную, то по крайней мере надежду на утешение. Так, их судьбы, несомненно, были связаны, и не только в этом мире.

Поговорив с девушкой, монахиня ушла к себе. Уловив аромат, столь взволновавший дам, она догадалась, что Дайсё где-то рядом и подглядывает за ними, поэтому никаких откровенных разговоров с гостьей не затевала.

Между тем стемнело. Потихоньку отойдя от перегородки, Дайсё оделся и, как обычно, встретился с монахиней у входа в ее покои.

– Мне удивительно повезло, – сказал он, обменявшись с ней обычными приветствиями. – Но удалось ли вам выполнить мою просьбу?

– После нашего разговора я все выискивала приличный случай, а тут год сменился новым, и мне удалось встретиться с девушкой только на Вторую луну, когда она заезжала сюда по пути в Хацусэ. Я намекнула ее матери на ваше желание, но она, как видно, полагает, что ее дочь недостойна служить заменой столь благородной особы. Как раз тогда мне сообщили, что вы очень заняты, и я постеснялась тревожить вас, потому и не дала вам знать о ее приезде. Но в начале этой луны девушка снова выехала в Хацусэ и теперь как раз возвращается. Она всегда останавливается здесь на ночлег, наверное, хочет побольше узнать об отце. На этот раз она приехала одна, ибо матери что-то помешало сопутствовать ей, потому-то я и не стала уведомлять ее о вашем присутствии.

– Мне не хочется показываться этим провинциалам в столь невзрачном облачении. Я велел слугам молчать, но они слишком болтливы. Не знаю, как лучше поступить… Может быть, вы мне посоветуете? Во всяком случае, меня вовсе не огорчает, что она приехала одна, напротив. Не соблаговолите ли передать ей, что в этой встрече я вижу знак связанности наших судеб?

– Боюсь, что это будет для нее слишком большой неожиданностью. В самом деле, не рано ли? – улыбнулась монахиня. – Впрочем, извольте, я передам.

И она вышла.

 
– Эта милая пташка
Поет точно так же, как пела
Когда-то другая.
И долго сквозь заросли дикие
Я шел на голос ее,—
 

сказал Дайсё, ни к кому не обращаясь, но монахиня услышала и передала его слова девушке.

Беседка

Основные персонажи

Дайсё (Каору), 26 лет, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)

Госпожа Тюдзё, госпожа Хитати, – тайная возлюбленная Восьмого принца, мать Укифунэ

Дочь госпожи Тюдзё (Укифунэ), 21 год, – побочная дочь Восьмого принца

Правитель Хитати – отчим Укифунэ, супруг госпожи Тюдзё

Сакон-но сёсё, Сёсё, – поклонник Укифунэ

Нака-но кими, 26 лет, – дочь Восьмого принца, супруга принца Хёбукё (Ниоу)

Принц Хёбукё (Ниоу), 27 лет, – сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи

Вторая принцесса – дочь имп. Киндзё, супруга Каору

Третья принцесса – дочь имп. Судзаку, мать Каору

Государь (Киндзё) – сын имп. Судзаку, преемник имп. Рэйдзэй

Как ни стремился Дайсё к вершине горы Цукуба, люди наверняка осудили бы его даже за попытку приблизиться к ее «заросшему лесом густым» подножию (465), поэтому, опасаясь недоброй молвы, он отказался от мысли снестись с девушкой. Монахиня Бэн неоднократно намекала госпоже Тюдзё на желание Дайсё, но та, не веря в основательность его намерений, только дивилась: «Да как он вообще мог обратить внимание на мою дочь?» Зная, сколь высоко его положение в мире, она не позволяла себе думать о союзе с ним и лишь вздыхала украдкой: «Вот если бы и мы…»

У правителя Хитати было несколько детей от первого брака, а от госпожи Тюдзё – дочь, которую называли в доме «барышней» и соответственно воспитывали, и пять или шесть сыновей-погодков, к тому времени еще не достигших совершенного возраста. Поглощенный заботами о собственных детях, правитель подчас забывал о падчерице, за что супруга беспрестанно пеняла ему. Сама же она только и помышляла о том, как бы обеспечить старшей дочери достойное положение в мире. Вряд ли она так беспокоилась бы о ее будущем, обладай девушка заурядной наружностью. Но, считаясь такой же дочерью правителя Хитати, как и ее сводные сестры, она разительно отличалась от них внешне, да и воспитана была гораздо выше своего состояния. Потому-то госпожа Тюдзё и принимала ее участь так близко к сердцу.

Всем было известно, что у правителя Хитати много дочерей, поэтому в дом часто приносили письма от юношей, принадлежавших к сравнительно знатным семействам. Две или три дочери от первого брака были так или иначе пристроены и жили самостоятельно. «Теперь можно подумать и о моей старшей дочери», – решила госпожа Тюдзё и сосредоточила на девушке все свои попечения. Правитель Хитати был человеком не столь уж низкого происхождения. Он имел влиятельных родственников среди высшей столичной знати и обладал значительным имением, что помогало ему чувствовать себя уверенно, во всяком случае настолько, насколько позволяло его звание. Дом его блистал роскошным убранством, но, к сожалению, слишком многое носило на себе отпечаток дурного вкуса и провинциальных привычек. Еще в молодые годы он принужден был схоронить себя в восточных провинциях и провел там много лет, возможно поэтому голос его огрубел и речь стала по-провинциальному косноязычной. Стыдясь этого, он старался не приближаться к знатным вельможам и вел себя весьма осторожно. Он не имел решительно никакого представления о игре на кото или флейте, зато был на диво искусен в стрельбе из лука. В его более чем заурядном доме служило немало красивых и знатных молодых дам, привлеченных возможностью жить в довольстве. Они рядились в пышные платья, слагали посредственные стихи, рассказывали друг другу старинные повести, бодрствовали в ночи Обезьяны[42]42
  ...бодрствовали в ночи Обезьяны... – В ночи Обезьяны положено было бодрствовать, слагая стихи и музицируя. Считалось, что в теле человека обитают три существа, которые все время наблюдают за его действиями, а в ночь Обезьяны улетают на небо и тайно докладывают Небесному владыке о результатах своих наблюдений, после чего человеку соответственно воздается. Бодрствовали, чтобы не дать этим существам отделиться от тела.


[Закрыть] – словом, с необыкновенным жаром предавались всевозможным утехам.

У старшей дочери госпожи Тюдзё было немало воздыхателей, превозносивших ее тонкий ум и редкую красоту. Одним из них был Сакон-но сёсё, двадцатидвух– или двадцатитрехлетний юноша, обладавший спокойным нравом и разнообразными талантами, благодаря которым ему удалось заслужить добрую славу в мире. Потому ли, что он был недостаточно богат для того, чтобы занять блестящее положение, или по какой другой причине, но только, порвав сношения со всеми другими домами, он сосредоточил внимание на старшей дочери госпожи Тюдзё. Мать девушки, выделяя Сёсё среди остальных поклонников, выказывала несомненное одобрение его искательству. «Вряд ли я сумею найти для нее лучшего супруга, – думала она. – Господин Сёсё слывет в мире человеком степенным, основательным. Правда, новичком в любовных делах его не назовешь, но он благороден, и на него вполне можно положиться. Смеем ли мы надеяться, что на нее обратит внимание человек более значительный?»

Она стала передавать дочери письма Сёсё и следила за тем, чтобы та отвечала ему во всех случаях, когда того требовали приличия. Никому ничего не говоря, госпожа Тюдзё полагала этот союз делом решенным. «Пусть в этом доме с моей дочерью обращаются как с чужой, – говорила она себе, – я жизни не пожалею, чтобы устроить ее судьбу. Она так хороша, что, увидев ее, никто не сможет ею пренебречь». Условившись Сёсё о том, что союз будет заключен в дни Восьмой луны, госпожа Тюдзё занялась необходимыми приготовлениями. Какая бы утварь из лака или перламутра ни попадалась ей на глаза, она неизменно отбирала самое лучшее и прятала от супруга, вещицы же похуже показывала ему, говоря: «Вот это как раз то, что нам надо». Правитель Хитати же, ничего в том не разумея, покупал для своих дочерей все подряд, и скоро покои их оказались битком набиты разнообразными предметами, среди которых девушек и разглядеть было невозможно. Он пригласил наставника из Музыкальной палаты, дабы тот обучал его дочерей игре на бива и на кото, и стоило им освоить какую-нибудь немудреную мелодию, как правитель начинал восторженно благодарить учителя, осыпая его роскошными дарами. Когда же в погожий вечер девушки разучивали что-нибудь быстрое и играли, вторя учителю, умиленный родитель ронял слезы и столь бурно выражал свое восхищение, что присутствующим становилось неловко. Госпожа Тюдзё, которая понимала толк в таких вещах, никогда не разделяла восторгов супруга, чем приводила его ярость: «Да как вы смеете пренебрегать моими дочерьми!» Между тем Сёсё, сгорая от нетерпения, торопил госпожу Тюдзё.

– Раз мы обо всем договорились, стоит ли тянуть? – настаивал он, не желая дожидаться назначенного дня, но госпожа Тюдзё все медлила. Вправе ли она одна располагать судьбой дочери? Не обманывается ли она в Сёсё? Жестокие сомнения терзали ее душу, и однажды, когда пришел человек, приносивший письма от Сёсё, она призвала его к себе.

– Поверьте, мне так трудно решиться… – говорила она. – Господин Сёсё уже очень давно оказывает моей дочери внимание, и я не посмела отказать ему, ведь он человек непростой, и все же… Видите ли, к сожалению, у девушки нет отца, и я вынуждена была одна заботиться о ней. Возможно, я что-то упустила в ее воспитании и ваш господин сочтет ее недостойной… Судьба других дочерей волнует меня меньше, ибо о них есть кому позаботиться. А она… Что ждет ее? Увы, все так изменчиво в этом мире… Господин Сёсё показался мне человеком благоразумным, и я готова была забыть о своих опасениях, но теперь у меня снова возникли сомнения. Вдруг случится так, что его чувства изменятся и моя несчастная дочь станет предметом бесконечных насмешек и оскорблений?

Вернувшись к Сёсё, посредник передал ему свой разговор с госпожой Тюдзё, и тот даже в лице изменился.

– Мне никто никогда не говорил, что эта девушка не родная дочь правителя Хитати. О, разумеется, это не имеет столь уж большого значения, но вряд ли в мире отнесутся благосклонно к такому союзу. Да и что за удовольствие посещать дом, с хозяином которого ты никак не связан? Неужели вы не могли сначала все выведать, а уж потом…

– Но я и сам ничего об этом не знал, – отвечал смущенный посредник. – Я связался с тем домом через знакомых дам, которые и сообщили супруге правителя Хитати о вашем намерении. Мне сказали, что воспитанию этой девушки уделяется особое внимание, и у меня не возникло никаких сомнений. Да мне и в голову не пришло расспрашивать, дочь она хозяину дома или падчерица! Я знал, что девушка умна и красива, знал, что мать, возлагая на ее будущее большие надежды, именно на ней сосредоточивает свои попечения… Вы же искали человека, который помог бы вам снестись с этим домом, и я предложил свои услуги. У вас нет оснований обвинять меня в неосмотрительности.

Надо сказать, что посредник был человеком весьма раздражительным и болтливым, поэтому оправдывался он довольно долго. Ответ, который дал ему Сёсё, обнаружил отсутствие в нем всякого душевного благородства.

– Войти в такой дом зятем хозяина не столь уж большая честь, – заявил он. – Но в нынешние времена многие идут на это, и вряд ли кто-то осудил бы меня. Уважение и готовность на всякие услуги, оказываемые зятю попечительными родителями, помогают забыть об унизительности подобного союза. Мне-то самому совершенно безразлично, родная она дочь или не родная, но я должен считаться с мнением света. Я не вынесу, если в мире станут говорить, что я не пожалел усилий, лишь бы войти в дом правителя Хитати. А как я буду чувствовать себя рядом с другими зятьями? Гэн-сёнагон и правитель Сануки распоряжаются там совсем как дома, а каково будет мне?

Посредник же был по натуре своей человеком угодливым и к тому же неразборчивым в средствах. Чувствуя себя виноватым и перед той и перед! другой стороной, он поспешил исправить положение.

– Что ж, если вы желаете получить в жены родную дочь правителя Хитати, – сказал он, – я готов оказать вам содействие. У госпожи Тюдзё есть еще одна дочь, которую называют в доме барышней. Она любимица отца. Правда, она совсем еще дитя…

– Но не могу же я так сразу бросить одну и начать писать к другой… Хотя, откровенно говоря, мое внимание к этой особе объяснялось исключительно желанием заручиться поддержкой правителя Хитати, о достоинствах которого я наслышан. Наружность же моей будущей супруги не имеет для меня ровно никакого значения. Пожелай я связать себя с девицей из благородного семейства, известной своей красотой и изящными манерами, я давно бы уже имел супругу. Однако на что может надеяться человек благородный, но слишком бедный, чтобы удовлетворять свое стремление к роскоши? С таким никто и считаться не будет. Право, невозможно вообразить более жалкое существование. Вот потому-то я и захотел устроить жизнь таким образом, чтобы ничто не мешало мне потакать своим прихотям. А люди пусть говорят что хотят. Пожалуй, и в самом деле стоит намекнуть на мое желание правителю Хитати, а там видно будет. Если он даст согласие, почему бы мне…

Посреднику удалось помочь Сёсё войти в сношения с дочерью госпожи Тюдзё благодаря своей младшей сестре, прислуживающей в западных покоях дома правителя Хитати, но самому хозяину он не был представлен. Однако после разговора с Сёсё он, не долго думая, прошел в его покои и попросил доложить, что явился такой-то и хочет говорить с господином.

– Я знаю, что вы бываете у нас в доме, но я вас не звал, и мне не чем с вами говорить, – довольно грубо ответил правитель.

Но посредник не отступался.

– Я пришел с поручением от господина Сакон-но сёсё, – заявил он, и в конце концов правитель Хитати согласился его принять.

Изобразив на лице крайнее смущение, посредник подошел поближе и с видимым усилием, словно преодолевая замешательство, начал:

– Видите ли, господин Сёсё давно уже переписывается с одной юной особой из вашего дома. Более того, он возымел намерение связать себя с ней брачными узами и даже получил согласие вашей супруги, после чего было условлено, что соответствующая церемония будет проведена еще до конца нынешней луны. Был выбран благоприятный день, и господин Сёсё ожидал его с нетерпением, пока кто-то не сообщил ему, что особа, обратившая на себя его внимание, вовсе не ваша дочь, хотя и является дочерью вашей почтенной супруги. Вы, конечно, понимаете, что, если такой человек, как господин Сёсё, начнет посещать вашу падчерицу, люди не преминут истолковать это в дурную сторону. Многие наверняка станут говорить, что он не гнушается никакими средствами, дабы быть принятым в вашем доме. В нынешние времена благородные юноши нередко идут в зятья к провинциальным чиновникам, рассчитывая на то, что в доме тестя о них будут печься едва ли не больше, чем отец печется о любимейшем сыне своем, что их будут беречь как зеницу ока… Однако в нашем случае дело обстоит иначе. Вряд ли кто-то позавидует человеку, связавшему себя с вашей падчерицей. Не удостоившись чести породниться с господином правителем, он попадет в весьма невыгодное по сравнению с другими зятьями положение. Я уже не говорю о том, что этот союз будет стоить ему доброго имени. Потому-то господин Сёсё и колеблется. Он поручил мне переговорить с вами и узнать, не согласитесь ли вы отдать ему одну из ваших малолетних дочерей? Ведь с самого начала им руководило стремление обрести в вашем лице надежную опору. Он не подозревал, что у господина правителя есть падчерица, а потому позволил себе впасть в это досадное заблуждение. И теперь он почел бы за счастье…

– Первый раз обо всем этом слышу, – ответил правитель Хитати. – Я понимаю, что должен относиться к этой девушке, как к родной дочери, но у меня и без нее слишком много детей, которых воспитанием мне, недостойному, не следует пренебрегать. Супруга вечно бранит меня за то, что я якобы не уделяю достаточного внимания ее старшей дочери, а сама позволяет себе пренебрегать моим мнением. Я припоминаю, что мне говорили о намерениях господина Сёсё, но мог ли я предполагать, что он рассчитывает на мое покровительство? Тем не менее я польщен… У меня действительно есть дочь, чрезвычайно милое существо. Мне она очень дорога, ради нее я и жизни бы не пожалел. Многие обращаются ко мне с предложениями, но я еще не сделал выбора, нынешние молодые люди слишком ненадежны, а мне бы не хотелось видеть ее несчастной. Денно и нощно я думаю и передумываю о том, как бы умнее распорядиться ее будущим. Что до Сёсё, то я знал его еще ребенком, когда в молодые годы бывал в доме его отца, покойного Дайсё. Он уже тогда обнаруживал немалые дарования, и я часто мечтал, что когда-нибудь стану прислуживать и ему. Но случилось так, что долгие годы я провел в глухой провинции, вернувшись же в столицу, не сумел восстановить прежние связи. Да и что я им – жалкий провинциал, не более… Боюсь только, супруга не простит мне, что я помешал ей в осуществлении столь долго вынашиваемого замысла…

Видя, что дело идет на лад, посредник возрадовался.

– О, вам нечего беспокоиться, – заверил он правителя. – Довольно вашего согласия. Господин Сёсё знает, что ваша дочь еще слишком мала, но это его не смущает, для него главное, что это ваша родная дочь, к тому же дочь любимая. Он простить себе не может, что, будучи введенным в заблуждение, чуть не вступил в союз с женщиной, не имеющей к вам никакого отношения. Вы, должно быть, знаете, что господин Сёсё принадлежит к одному из стариннейших столичных семейств и пользуется большим влиянием при дворе. К тому же, не в пример другим молодым людям он благонравен, имеет основательный ум, легко вникающий в сущность предметов этого мира. Владений у него тоже немало. Правда, доходы его пока не особенно велики, но ведь знатное происхождение ценится куда больше, чем богатство каких-нибудь выскочек. В следующем году ему должны присвоить Четвертый ранг, после чего он сразу же станет главой Императорского архива. Мне говорили, что Государь уже дал распоряжение. Более того, Государь изволил посетовать на то, что столь достойный во всех отношениях юноша до сих пор не выбрал себе супруги, и посоветовал ему поторопиться и обзавестись влиятельной родней: дескать, он сам позаботится о том, чтобы Сёсё в ближайшее время занял подобающее ему место среди высших сановников. И то сказать, ведь именно Сёсё Государь всегда отличал от прочих и имел к нему неизменную доверенность. А уж как он умен и талантлив! Словом, вы не прогадаете. Только советую вам не особенно медлить, ибо многие мечтают о том, как бы заполучить его в зятья. Уж вы мне поверьте, я вам дурного не пожелаю.

Посредник говорил весьма убедительно, и невежественный правитель слушал его, довольно улыбаясь.

– Велики или нет нынешние доходы господина Сёсё – это меня совершенно не волнует, – заявил он. – Пока я жив, он ни в чем не будет нуждаться. Я его засыплю дарами выше головы. Разумеется, никто не вечен, и настанет время, когда я уже не смогу заботиться о нем, но все свое имение, все владения свои я оставлю младшей дочери, и никто не посмеет оспаривать ее право на наследство. У меня много других детей, но она мне дороже всех. Ежели я увижу, что господин Сёсё истинно добр к ней, то стоит ему только пожелать, и я не остановлюсь ни перед какими затратами и куплю для него место министра.[43]43
  ...куплю для него место министра – Некоторые должности в Японии эпохи Хэйан действительно покупались, но не должность министра.


[Закрыть] Притом что Государь так благоволит к нему, мои усилия вряд ли пропадут втуне. О, этот союз может оказаться весьма счастливым и для него, и для моей дорогой дочери.

Он не скрывал радости, и посредник, не говоря ни слова своей младшей сестре и не заходя к госпоже Тюдзё, поспешил к Сёсё, чтобы сообщить ему эту приятную новость. Тот выслушал его с довольной улыбкой, хотя и не преминул подивиться наивности своего будущего тестя, полагавшего, что место министра можно купить. «Как невежественны провинциалы!» – подумал он.

– Уведомили ли вы о том госпожу Северных покоев? – спросил он. – Она так надеялась на меня… Боюсь, что многие будут возмущены моим отступничеством. Да, нечего сказать, в трудное я попал положение.

– По-моему, у вас не должно быть никаких сомнений, – сказал посредник, видя, что Сёсё колеблется. – Я уверен, что госпожа Тюдзё тоже любит младшую дочь больше, чем остальных. За старшую она беспокоится только потому, что та давно пришла в совершенный возраст. Именно по этой причине она и решила устроить сначала ее судьбу.

«До сих пор он твердил, что любимицей матери является старшая дочь, – подумал Сёсё. – А теперь говорит обратное. Чему же я должен верить?» Однако он привык смотреть на вещи трезво, а потому рассудил, что важнее всего обеспечить себе прочное положение в мире, ради чего можно пережить и гнев обманутой матери, и насмешки окружающих. И в тот самый день, который был назначен для заключения его союза со старшей дочерью госпожи Тюдзё, он начал посещать младшую.

Тем временем госпожа Тюдзё, далекая от всяких подозрений, с всевозможным тщанием готовилась к предстоящей церемонии, наряжала дам, обновляла убранство покоев. Дочери она вымыла голову и надела на нее роскошное платье. При этом ей не раз приходило на ум, что девушка достойна лучшего супруга, чем Сёсё. «Ах бедняжка! – вздыхала она. – Когда бы отец соблаговолил признать ее и она выросла под его покровительством, ничто не мешало бы нам принять предложение Дайсё, хотя и тогда оно было бы для нас великой честью. Но, увы, только одна я знаю, чья она дочь, для остальных она всего лишь падчерица правителя Хитати. Мало кому ведомо истинное положение вещей, да и эти немногие, к несчастью, склонны смотреть на нее свысока. А ведь лет ей уже немало. И если ее добивается человек не столь уж презренного звания, обладающий немалыми достоинствами…»

Многое передумала госпожа Тюдзё и в конце концов решилась. Да и могло ли быть иначе? Если посредник оказался достаточно ловок, чтобы обмануть самого правителя, то уж женщину тем более… Итак, назначенный день приближался, и госпожа Тюдзё хлопотала, спеша закончить последние приготовления. Не в силах усидеть на месте, она то и дело выходила, чтобы лично присмотреть за всем. В самый разгар приготовлений явился правитель Хитати и начал долго и нудно изливать перед супругой свои обиды.

– Не кажется ли вам, что вы поступаете более чем недостойно, обманом стараясь переманить к себе поклонника моей любимой дочери? Может быть, ваша дочь и хороша, да вряд ли кто-нибудь из благородных молодых людей на нее польстится. А у моей, как вы ее называете, дурнушки поклонников более чем достаточно. О, вы все прекрасно рассчитали, но господин Сёсё рассудил иначе. У него свои соображения, и я не вижу причин ему отказывать.

Правитель Хитати никогда не отличался деликатностью, и умение щадить чувства других людей не входило в число его добродетелей, поэтому он с удовольствием рассказал супруге все без утайки. Пораженная, она долго сидела, не в силах выговорить ни слова. Память услужливо подсказывала ей все обиды, которые когда-либо довелось ей изведать в этом мире, и рыдания подступали к горлу. Молча поднявшись, она вышла.

Пройдя к дочери и увидев ее прелестное, милое лицо, госпожа Тюдзё немного успокоилась. Что ни говори, а лучше ее дочери нет!

– Как жестоки люди! – плача, жаловалась она кормилице. – Я всегда полагала своим долгом равно заботиться обо всех зятьях, но, откровенно говоря, ради супруга нашей молодой госпожи я и жизни не пожалела бы. А Сёсё, пренебрегши ею единственно потому, что у нее нет отца, намеревается взять себе в жены ее малолетнюю сестру. Это просто неслыханно! Видеть его больше не желаю! Но вы слышали? Господин счел предложение Сёсё за честь для себя. Вправе ли я вмешиваться, когда эти двое так хорошо поняли друг друга? О, как жаль, что я не могу хотя бы на время уехать отсюда!

«Да как смел этот Сёсё так поступить с моей госпожой!» – возмутилась кормилица, вслух же сказала:

– Стоит ли плакать? Кто знает, может быть, это и к лучшему. Чего ждать от человека, способного на такую низость? Он не сумеет даже вполне понять и оценить ее. Я всегда мечтала, что моя госпожа станет супругой человека благородной души и редких дарований. К примеру, такого, как господин Дайсё. Право, от одного взгляда на него продлевается жизнь. А ведь он, кажется, неравнодушен к госпоже. Почему бы нам не уступить ему, а там будь что будет…

– Да как могли вы помыслить… Дайсё никогда не станет связывать себя брачными узами с женщиной простого звания. Он сам не раз об этом говорил, и все это знают. Разве вы не слышали, что и Правый министр, и Адзэти-но дайнагон, и принц Сикибукё неоднократно изъявляли желание породниться с ним, но, всем им ответив отказом, он в конце концов получил в жены любимую дочь Государя. Вряд ли на свете есть женщина, способная пробудить в его сердце истинно глубокое чувство. Скорее всего он намеревался отдать нашу госпожу в услужение к своей матери, рассчитывая время от времени встречаться с ней в ее доме. Несомненно, о столь блестящем окружении можно только мечтать, но такое положение кажется мне слишком ненадежным. К примеру, по мнению многих, супруге принца Хёбукё очень повезло в жизни, но боюсь, что у нее есть причины для беспокойства, и немало. Откровенно говоря, женщина чувствует себя спокойно только в том случае, когда сердце супруга принадлежит ей одной. О, мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Восьмой принц обладал прекрасной наружностью и чувствительной душой, но я для него была слишком ничтожна. О, если б вы знали, что мне пришлось перенести! Я хорошо понимаю, сколь груб, невежествен и уродлив мой нынешний супруг, но мне не приходится его ни с кем делить, и именно поэтому я прожила все эти годы без особых волнений. Бесспорно, то, что произошло сегодня, возмутительно, и я не собираюсь его оправдывать. Но, живя с ним, я не ведала мук ревности. Нельзя сказать, чтобы мы никогда не бранились, но я довольно быстро поняла, что согласие меж нами невозможно, и смирилась. Кажется, что может быть лучше, чем попасть в дом важного сановника или принца крови, жить в покоях, сверкающих изысканной роскошью… Но тщетно стремиться к этому, если у тебя нет надежды войти в число избранных. В конечном счете судьба женщины зависит от ее положения в мире, потому-то я и беспокоюсь… Так или иначе, я употреблю все средства, чтобы моей дочери не пришлось влачить жалкое существование, терпеть насмешки и оскорбления.

Тем временем правитель Хитати готовился к приему зятя.

– Я вижу, у вас тут много миловидных прислужниц, одолжите-ка их мне на сегодня, – сказал он, заглянув к супруге. – О, да вы и полог обновили. Не перетаскивать же мне его. Времени осталось совсем немного… Придется просить вас уступить нам эти покои.

Не долго думая, он перешел в западные покои и принялся суетливо украшать их к предстоящему торжеству. Покои были убраны с большим вкусом, но, очевидно, правитель счел их убранство недостаточно роскошным, во всяком случае, он потребовал, чтобы принесли новые ширмы, и расставил их где только мог, свободное же пространство загромоздил разными шкафчиками да столиками. Он был явно доволен собой, а госпожа Тюдзё смотрела на все эти преобразования с ужасом, но, помня о своем решении ни во что не вмешиваться, не говорила ни слова. Дочь же ее перебралась в северные покои.

– Теперь-то я вас окончательно раскусил, – заявил правитель Хитати. – Вот уж не ожидал, что вы решите совершенно устраниться. Можно подумать, что у вас только одна дочь. Что ж, есть девушки, у которых вообще нет матери…

Сразу же после полудня он вместе с кормилицей начал наряжать и причесывать свою любимицу, и результат превзошел все ожидания. Девушке недавно исполнилось пятнадцать или шестнадцать лет; маленькая, пухленькая, с пышными, ниспадающими до пола волосами, она была очень мила, и растроганный до слез родитель, нежно погладив ее по голове, сказал:

– Не скрою, сначала я сомневался, вправе ли я переманивать человека, на которого уже имела виды госпожа Северных покоев, но господин Сёсё стоит того. Он и собой хорош, и умен. Все вокруг только и мечтают породниться с ним. Будет обидно, если кто-то опередит нас.

Да, ловкому посреднику удалось-таки провести этого невежественного провинциала!