Текст книги "Нельсон"

Глава четвертая
«Не совсем настоящая леди»

Далеко не всем великим удалось прославиться и знаменитыми историями любви. Такими, чтобы до сих пор и книги писали, и кино снимали. Наполеон и Жозефина, Цезарь и Клеопатра, Нельсон и леди Гамильтон… Полагаю, Наполеон по-прежнему уверенно лидирует, споры относительно «второго места» достаточно увлекательное занятие.

Не очень люблю писать про любовь. Не потому что неинтересно, нет. Очень даже интересно, но любовь – нечто иррациональное. Можно изучить массу источников, узнать огромное количество деталей. Любая из них объяснит что-то, и все вместе – ничего. Скажу больше. В истории любви Горацио Нельсона и Эммы Гамильтон именно пресловутые детали приводят к суждениям либо поверхностным, либо чрезмерно пристрастным.

Нельсон как человек вызывает у меня огромную симпатию, а леди Гамильтон – нет. Но ведь Нельсон неистово ее любил! Факт, который никто и никогда не пытался оспаривать. Факт, который не изменит моего отношения ни к Нельсону, ни к Эмме Гамильтон. Про любовь? Субъективно об иррациональном, примерно так.

Что помогает, хотя бы немного? Чем ближе к нам «история любви», тем больше у нас самих шансов говорить то, что «похоже на правду».

Нет фотографий – есть картины. Источников в XIX веке не знаю во сколько раз больше тех, что рассказывают нам о Цезаре и Клеопатре. Проще говоря, кино про римского императора и египетскую царицу обычный зритель может только смотреть, а про Нельсона и Эмму Гамильтон – уже и оценивать.

Как раз к кино и обратимся, для наглядности. Про Эмму Гамильтон снято немало фильмов, самый известный из них – «Леди Гамильтон» режиссера Александра Корды, 1941 года. Корда, кстати, первый британский кинорежиссер, возведенный в рыцарское достоинство. Говорят – именно за кино про любовь адмирала. А может, потому что «Леди Гамильтон» – один из любимых фильмов Уинстона Черчилля, он даже был консультантом.

Эмму сыграла Вивьен Ли, Нельсона – Лоуренс Оливье. Супруги в реальной жизни. Оливье мог сыграть кого угодно. Сыграл, кстати, и знакомого нам адмирала Худа, и Веллингтона. Всегда убедителен. С Вивьен Ли все сложнее…

Скажем, есть кино – развесистая клюква. «Леди Гамильтон: путь в высший свет», 1968 года. Главная роль досталась Мишель Мерсье, той самой знаменитой Анжелике. Мерсье – актриса не выдающегося таланта, но многих других достоинств. Эти достоинства она охотно и демонстрирует в фильме. Ее леди Гамильтон красива и вульгарна, с ней все понятно, только понимание будет не очень правильным.

Если вы подумали, что в кино, которое понравилось самому Черчиллю, будет «правильная» Эмма Гамильтон, то ошиблись. Вивьен Ли – великая актриса, но ее леди Гамильтон далека от реальности. Попробую максимально упростить. Что бы ни изображала Вивьен Ли, она остается настоящей леди, а Эмма Гамильтон ею никогда не была, хотя и очень старалась. Назовем это… Хотя бы червоточинкой. Ее у Вивьен Ли просто нет.

Идем дальше. У Мишель Мерсье чересчур много сексуальности, Вивьен Ли ее категорически не хватает. То, что отлично походит для Скарлетт О’Хары из «Унесенных ветром», не очень-то хорошо для леди Гамильтон. Потому что, повторю, она – совсем не «настоящая леди». И, возможно, именно это и покорило адмирала Нельсона. Он встретил женщину, равной которой не видел никогда. Такую, о которой воспитанный в пуританских традициях Нельсон не мог даже мечтать. Фанни? Верная, но до тошноты скучная… Эмма! Вот в кого стоит влюбиться! Горацио Нельсон так и сделал.

Между скромным капитаном 28-пушечного «Борея» и уже знаменитым командиром 64-пушечного «Агамемнона» – дистанция огромного размера. Нельсон сильно изменился. Фанни «нашел» страдавший от одиночества человек, Эмму встретил почти «герой». Если звезды должны сойтись, то это – тот самый случай.

…Знаменитый художник Джордж Ромни написал больше пятидесяти портретов Эммы, и мы с уверенностью можем утверждать – она была очень хороша. В молодости, по крайней мере. Долгое время красота была ее единственным богатством, и, надо отдать ей должное, Эмма в конце концов грамотно им распорядилась. Хотя родилась она красивой, но совсем не счастливой.

Нельсон сделал из леди Гамильтон легенду, а у любой большой легенды есть и много маленьких. Иногда – не таких уж и маленьких и, скажем так, не очень деликатных. Эмму Гамильтон очень легко очернить, что многие и делают. Находятся, впрочем, и те, кто создает почти романтический образ. Истина здесь точно не посередине, но где она? И чему верить?

Когда Эмма познакомилась с Нельсоном, ей было 28 лет, но обладала она столь богатым прошлым, что паре сотен настоящих леди хватило бы, чтобы слегка разнообразить их скучное существование. Все ли правда? Не берусь утверждать. Говорить буду лишь о тех фактах, которые встречаются чаще всего.

Эми Лайон родилась в 1765 году, в графстве Чешир, в сельской глуши, как и Горацио Нельсон. Только отец ее не уважаемый приходской священник, а всего лишь кузнец, да к тому же и умер он спустя пару месяцев после ее рождения. Детство Эми – беспросветная бедность. Мать ее бралась за любую поденную работу, сама Эми совсем маленькой девочкой вынуждена была развозить уголь на ослике. Черная в прямом смысле работа! Однако годы шли, и сквозь оседавшую на лице угольную пыль стало заметно – а девочка-то чудо как хороша.

Замечала Эми, видели и все остальные. Образование? Да вы смеетесь! Эми и не любила учиться, и толком и не могла. Читать-писать научилась, дальше за дело возьмется самый строгий учитель – жизнь.

Что мы знаем точно? То, что лет Эмме было еще немного, а большим вниманием со стороны мужского пола она уже пользовалась. В фильме с Мишель Мерсье показано, что в определенный момент жизнь Эммы превратилась в какую-то череду домогательств. Не очень понятно про возраст, сама-то Мерсье выглядит так, что голосовать на выборах уже могла.

Не важно. Не важно также, кто именно, мать или бабушка, отвез юную Эми в Лондон. Хотели для нее лучшей жизни. Возможно, увозили от греха. Получилось «для».

Начинается настоящий калейдоскоп «греховной жизни». Вполне вероятно, и калейдоскоп правды и вымысла. Живописных деталей там столько, что выбирать устанешь. Вопросы, вопросы… В каком качестве Эмма пребывала в салоне известной сводницы миссис Келли? Кто был отцом ее незаконнорожденного ребенка? Много, невероятно много всего интересного.

Если кого-то интересуют «детали», рекомендую книги Генриха Шумахера. Там все подробно описано. Чтение увлекательное, но наш герой все же Нельсон.

Ограничусь одним эпизодом, по крайней мере – ярким. Во второй половине XVIII века в Лондоне, как, впрочем, и во всей Европе, большим успехом пользовались те, кого обычно называют шарлатанами. Последователи графа Калиостро, скажем так. Среди них встречались и люди весьма незаурядные.

Как, например, шотландец Джеймс Грэм. Врач-недоучка, который стал практиковать нестандартные методы лечения. В том числе – электричеством. Однако славу и популярность Грэму принесли его занятия сексологией. Здесь Грэм настоящий пионер, да еще какой!

Он создал так называемый «Храм здоровья», где практиковалось «лечение» бесплодных пар и людей с разными сексуальными расстройствами. Только богатых, разумеется. Лечение в «Храме» стоило дорого. В детали вдаваться не будем, отметим лишь, что важную роль играли жрицы «Храма». Молодые и очень красивые женщины. Среди них была и Эми Лайон, на которую обратили внимание мужчины из высших слоев общества. Спекулировать на волнующую многих тему – можно ли считать Эми кем-то вроде проститутки – я не буду, просто выскажу мнение.

Эми – малограмотная девушка из бедной семьи. Очень красивая. Достаточно умная для того, чтобы понимать: красота – товар скоропортящийся. Вполне расчетливая. Считавшая, что быть содержанкой для красивой девушки занятие вполне достойное. Зачем долго рассуждать об этом? Эми делала то, что могла, и получалось у нее весьма неплохо.

Пару ее «покровителей» стоит выделить. Благодаря баронету Гарри Физерстоуну она обзавелась полезными знакомствами и даже сменила имя, стала Эммой Харт. Считается, что как раз Физерстоун и бросил ее из-за появления «нежелательного» ребенка. Но Эмма уже знала важных людей и просто обратилась за помощью к одному из них.

Чарльз Гревилл… Блестящий аристократ, ценитель искусств, первая «большая любовь» Эммы. Вечно в долгах, однако для Эммы, поначалу по крайней мере, деньги находил. Гревилл нанял ей учителей, и кое-каким образованием и приобретением хороших манер она обязана именно ему. У Эммы на сэра Чарльза были серьезные планы. Гревилл к Эмме привязался, но – не более того. Когда у него возникли по-настоящему серьезные финансовые проблемы, Гревилл собрался решить их с помощью старого, проверенного временем способа – женитьбы на богатой наследнице.

С Эммой получалось нехорошо. К счастью, у Гревилла был дядя, который его очень любил. Лорд Уильям Гамильтон, британский посол в Неаполе. В общем, Гревилл отправил Эмму и ее мать к дядюшке, погостить. Скорее всего, просто для того, чтобы жениться в «спокойной обстановке».

Что же касается лорда Гамильтона… Он – человек, который под конец жизни обеспечит себе и «беспокойную старость», и довольно сомнительную репутацию. Хотя, на мой взгляд, не заслуживал ни того, ни другого.

Гамильтон стал вдовцом в 1782 году. По умершей жене очень тосковал и о новом браке совершенно не помышлял. Богатый, приятный во всех отношениях человек. Остроумный, образованный, с прекрасными манерами. Ученый, знаток и коллекционер искусства, любитель охоты и рыбалки, что чрезвычайно нравилось неаполитанскому королю Фердинанду. Очень толковый дипломат, за что его высоко ценили в Лондоне. Умный, достойный. С которым случится классический «бес в ребро».

Лорду уже было под шестьдесят, когда он познакомился с Эммой Харт. Она ждала ответа от Гревилла, Гамильтону нравилось общество молодой и красивой женщины. Никакой романтики. А закончилось все браком. Со стороны Эммы – трезвый расчет, ничего более. Гревилл исчез, сэр Уильям – кандидатура вполне подходящая.

Гамильтон влюбился. Уж в этом-то ничего странного нет. Случилось то, что вполне могло случиться. На мужчин Эмма действовала магическим образом. Природа и опыт, полученный в «Храме здоровья», свое дело делали.

Справедливости ради отметим, что Эмма, став леди Гамильтон, сильно «выросла». Чисто внешне – она теперь настоящая леди. Даже грамматических ошибок стала делать меньше! Свободно говорила на итальянском, разбиралась, благодаря мужу, в искусстве. Сумела подружиться с самой неаполитанской королевой Марией Каролиной. Популярна версия о том, что Эмму и королеву связывало нечто большее, чем дружба. Ее придерживался, в частности, Александр Дюма.

А потом появился Нельсон… Сразу скажу – нет никаких оснований считать, что Нельсон «был поражен стрелой Амура» при первой же встрече с Эммой. Воспоминаниям самой леди Гамильтон об этой первой встрече верить вряд ли стоит. Они написаны, выражусь высокопарно, «в другой исторической ситуации».

Первое общение Нельсона с Гамильтонами недолгое и ни на что не намекавшее. Капитан «Агамемнона» понравился и послу, и его жене, ему самому нравилось проводить время в палаццо Сесса. Ничего более. Неаполь Нельсону пришлось быстро покинуть. Тревожные новости из Тулона! С леди Гамильтон он увидится нескоро.

Глава пятая
Экскурсия по «наполеоновским местам»

Генерала Карто этот молодой капитан раздражал. Худой, неопрятный и чрезмерно самоуверенный. Но начальником артиллерии капитан Буонапарте стал по представлению комиссара Конвента, так что Карто пришлось его не только принять, но и выслушать.

Что, у него есть план? Ну конечно! Есть лишь один план, революционный порыв. Карто – настоящий «революционный генерал». Как тренер футбольной команды, который умеет только мотивировать. А план-то у капитана Буонапарте был хорош, когда его наконец начнут реализовывать, случится позор адмирала Худа, отчасти – и Нельсона.

«Сейчас наши войска в Тулоне насчитывают 12 500 человек, но к ноябрю ожидают, что их уже будет около 30 000, и тогда вся эта страна станет нашей, ведь французы и сами ненавидят Конвент… У испанцев нет никаких оснований гордиться своими успехами. Я бы и хотел похвалить их, но не за что: ни одного их солдата и ни одного корабля в Тулоне не было. Их удел лишь грабить и убивать несчастных бедолаг, сдавшихся на милость британцам».

Письмо брату Уильяму от 11 октября 1793 года – хороший пример плохого понимания ситуации. И не без предвзятости, конечно. Но не будем строго судить ни Нельсона, ни Худа. Первые пять лет войны с Францией для Англии триумфальными не стали. Какие-то успехи случались, но в целом… Дело было и в отсутствии внятной стратегии, и в непонимании того, с каким противником они воюют. Тулон это показал очень наглядно.

…Неаполь Нельсон покинул в спешке из-за полученного донесения – где-то поблизости французский военный корабль, возможно – не один. «Агамемнон» вышел в море, но французов не обнаружил. Новая информация – какой-то вражеский корабль стоит на рейде в Ливорно. Так и есть. Территория нейтральная, но Нельсон надеется «поймать» француза, когда он окажется в открытом море. Нельсон ждет, французы не трогаются с места. У них есть важные дела.

«Я только что узнал, что команда (французская. – М. К.) сместила своего капитана и поставила на его место лейтенанта морских пехотинцев, а капитана произвели в сержанты морской пехоты. Что за страна? Они так безрассудны, что готовы на все. Говорят, у них на борту пятьсот человек, и они мне назло хотят выйти в море. Удивлюсь, если они не попытаются сделать это».

Нельсон хоть и обзывал французов «психами», но они – не вышли. На флоте беспорядка хватало, а на суше-то «якобинцы» воевали все лучше и лучше. «Агамемнон» наконец прибыл в Тулон, где адмирал Худ сообщил капитану горькую правду. Плохи дела… Даже прибывающие подкрепления ситуацию в лучшую сторону не меняют. Кто командует артиллерией французов, Худ не знает, но действует артиллерия очень грамотно. Силы, подтянутые к Тулону, весьма значительны. Если в обороне будет пробита брешь, то…

Так все и будет. План Наполеоне Буонапарте сработает. Нельсон храбрится, пишет Фанни о «прекрасном настроении» и каких-то «успехах», но Худ уже, похоже, все понимает. Однако делать что-то надо. Худ оставляет значительную часть команды «Агамемнона» сражаться на суше и отправляет свой самый быстрый корабль в Тунис. Может, удастся переманить на сторону англичан местного бея?

По пути в Тунис Нельсон столкнулся с небольшой французской эскадрой. Корабли уступают «Агамемнону» по мощи, зато их несколько. Нельсон ввязывается в бой и… Через несколько часов прекращает его, понимая, что ничем хорошим это не кончится.

Дипломатическая миссия тоже оказалась провальной. Как написал Нельсон брату Уильяму: «…англичанам редко удается достичь результата во время переговоров, разве только высмеивания». Бей оказался человеком практичным и, что еще хуже, хорошо образованным. Когда ему сказали – как можно иметь дело с французами, которые казнят собственных законных правителей, бей продемонстрировал знание истории. Напомнил, что у англичан тоже было нечто похожее. Чем отрубленная голова Карла I отличается от отрубленной головы Людовика XVI, британцы объяснить не смогли. Письмо Уильяму Нельсон отправил 5 декабря 1793 года, меньше чем через две недели Тулон падет. Или будет освобожден, что меняет суть, но не исход.

Запомнили ли, отныне – раз и навсегда, англичане имя Буонапарте? Пока вряд ли. Гордиться они могут лишь тем, что первую (и самую серьезную) рану Наполеон получил от штыка английского пехотинца как раз во время штурма Тулона. Но вообще-то случилась самая настоящая катастрофа.

Адмирал Мэхэн обвинял адмирала Худа в том, что тот «предпочитал стоять на якорях». То есть в том, что ему не хватало решительности. Отчасти справедливо. Худ ведь, как мы знаем, понимал, что конец близок, но – не торопился. Медлительность дорого ему обошлась. Вот, пожалуй, самый яркий пример.

То, что Тулон будет потерян, ясно. Но в бухте стоят французские корабли! Уж с ними-то надо было как-то разобраться, не тянуть до последнего момента. Что-то забрать, что-то уничтожить. А получилось так, что Худу пришлось заботиться, в спешке, о том, чтобы сохранить свои корабли.

В результате из стоявших в Тулоне 27 французских линейных кораблей успели сжечь девять, три – забрали.

Оставшиеся пятнадцать составят ядро возрождавшегося французского флота. Большая их часть войдет в состав того флота, который сопровождал генерала Бонапарта во время его похода на Восток. Это те корабли, с которыми Нельсон будет расправляться в битве при Абукире.

Худа в Англии критиковали нещадно. Было за что. И чувство национальной гордости задето, и престиж в глазах союзников подорван. Верный Нельсон защищал Худа как мог. Написал даже специальное обращение в Адмиралтейство, где оправдывал все действия адмирала. Худ оценил старания Нельсона. Несмотря на провал в Тулоне, адмирал сохранил позиции. Однако теперь ему необходимо было найти новую опорную базу в Средиземном море. Нельсону же предстояло продолжение путешествия по «наполеоновским местам».

…Когда-то Паскаль (Паскуале) Паоли, герой войн за независимость Корсики, был кумиром Наполеона. Рассказами о подвигах Паоли, рассуждениями о том, как Корсика вернет себе свободу, Буонапарте выводил из себя товарищей по Бриеннской военной школе. Он и родного отца презирал за то, что тот, по мнению юного Наполеоне, «предал» великое дело корсиканской независимости.

Молод, горяч. Наполеон вместе с братьями посвятил какое-то время борьбе за свободу Корсики, попытался сблизиться с Паоли, разругался с ним и внезапно понял, что «Корсика слишком мала для него». С родного острова он бежал, а Паоли – остался. Точнее, остался верен главному делу своей жизни – достижению независимости Корсики.

Паоли быстро понял, что в планы главных борцов за свободу, французских революционеров, свобода Корсики никак не входит. Тем не менее он воспользовался объявленной Учредительным собранием амнистией и в 1790 году вернулся на родину. Из Англии, где Паоли находился в эмиграции.

В Лондоне он провел немало лет, стал горячим поклонником «английских порядков», в общем – человеком, на которого британцы вполне могли рассчитывать. Французы, напротив, относились к нему весьма настороженно. Не зря.

К концу весны 1793-го пути Паоли и французских революционеров разошлись окончательно. Конвент объявил Паоли «изменником», сам он «исключил» из корсиканской нации всех видных якобинцев, включая братьев Буонапарте, и – обратился за помощью к англичанам. Конкретно – к стоящему у Тулона адмиралу Худу.

Худ начал «прорабатывать вопрос». После падения Тулона тема Корсики стала необыкновенно актуальной. Изгнать с острова французов – и вот она, новая отличная база для британского флота. Нельсон, теперь уже во главе небольшой эскадры, отправился к Корсике, на родину Наполеона.

Красиво! Виды восхищают Нельсона, о чем он сообщает Фанни. Как они ухитрялись все время писать письма?! Всем подряд, по несколько в день, во время любой войны. Удивительно… Но – так было принято. Писали и Веллингтон, и Нельсон, а нам – просто повезло, что эти письма есть. Источник, возможно, и не самый надежный, зато есть впечатления, ощущения. Очень живые, пусть порой и слегка приукрашенные. Иногда – с какой-то интересной посетившей мыслью.

Вот Нельсон рассуждает о перспективах войны: «Я по-прежнему убежден, что она (война. – М. К.) скоро должна закончиться, и не потому, что французы восстановят абсолютную монархию, а потому, что их нужно предоставить самим себе. Возможно, это самое мудрое, что мы можем сделать».

Как же все-таки долго жила в англичанах эта «надежда»! Пусть французы перебьют друг друга, страна ослабнет, для Англии – хорошо. Даже мудрый Уильям Питт Младший годы пребывал в заблуждении – во Франции происходит что-то локальное. Стоило дождаться прихода к власти Наполеона, чтобы все наконец стало понятно. Когда Нельсон прибыл на Корсику, он, разумеется, даже не подозревал, что остров – родина того самого человека.

…Военные действия на Корсике – «Тулон наоборот». Теснимые повстанцами Паоли французы «спрятались» в более-менее крупных городах. Задачу перед Нельсоном поставили такую. Блокировать побережье, не дать французам возможности получить подкрепление. Иными словами, только море.

За все, что происходило на суше, отвечал генерал Дэвид Дандас. Заслуженный ветеран, который руководил и эвакуацией англичан из Тулона. Память об этом мероприятии у Дандаса осталась нехорошая, особо рисковать он не хотел. Захватил небольшой форт, закрепился, однако атаковать главные крепости, Бастию и Кальви, не хотел. Ждал подкреплений. Нельсон «из моря на сушу» уже выходил, вместе с десантом. Хороший повод поговорить о том, что отличает его от многих великих того времени.

Скажем, ни Наполеон, ни Веллингтон не были трусами. Точно. Веллингтон в Индии участвовал в нескольких рукопашных схватках, но в дальнейшем предпочитал наблюдать за боем со стороны, что совершенно нормально для командующего. Наполеон в Тулоне даже получил ранение, сражаясь на передовой. Историю про знамя на Аркольском мосту мы все знаем. Однако речь идет о единичных случаях. И с Веллингтоном, и с Наполеоном.

Совсем другое дело – Нельсон. Который, вообще-то, морской офицер. Для него броситься в схватку, что на суше, что на море, – нечто вполне обыденное. Безбашенный? Да не совсем.

Нельсон первым понял, как нужно воевать с французами. Почему он ввязывался в бой, не обращая внимания на численное превосходство противника? Или в противоборство один на один, несмотря на преимущество врага в огневой мощи? Не только потому, что считал своих матросов лучшими в мире. А еще и потому, что знал – французы слабее. У них плохо обученные команды, беда с квалифицированными офицерами.

Хотите сказать – все знали? Вот только не все делали правильные выводы. Многим действия Нельсона кажутся авантюрными, но в них всегда был расчет. Расчет на то, что нечто неожиданное обязательно даст ему преимущество. С неожиданностью ведь одной храбростью не справиться. Нужна быстрая и грамотная реакция, иначе говоря, опыт и мастерство. Этого французам категорически не хватало. Нельсон знал, Нельсон – делал.

Хотя он, повторю, человек феноменальной личной храбрости. Матросы все видели и боготворили его в том числе за это. Издержки героизма? Многочисленные ранения. Кампания на Корсике – еще и история о том, как Нельсон почти потерял глаз.

…Осторожность генерала Дандаса раздражала Нельсона. Он постоянно предлагает Худу планы по захвату Бастии с помощью грамотно организованного десанта. Десант высаживают, тащат пушки через гористую местность. Нельсон – на суше со своими матросами. В конце февраля 1794 года они вплотную подошли к городу, но Дандас приказывает отойти.

Разгневанный Нельсон пишет жене: «…Тысяча солдат наверняка захватили бы Бастию. Если бы в дополнение к команде “Агамемнона” у меня было еще пятьсот человек, я бы сам попытался сделать это!.. У меня такие матросы, какими и должны быть британские матросы: они непобедимы! Для них пушечные ядра – все равно что горох!»

Честно говоря, поведение Нельсона было слегка легкомысленным. Он так хотел ввязаться в драку, что даже скрыл от Дандаса полученную от корсиканцев информацию – гарнизон Бастии почти в два раза больше, чем считали англичане. Нельсону повезло, что на его стороне адмирал Худ, который наконец обзавелся решительностью.

Бастию с большим трудом, но возьмут, а Нельсон… Как одержимый участвует в любой стычке! Зачем? Он ведь совершенно не обязан это делать. Но вот одно из его писем Фанни:

«Ты ведь знаешь поговорку о том, что храбрец умирает лишь однажды, а трус – всю свою жизнь. Смерть неизбежна, и, если я здесь погибну, помни: на то была воля Всевышнего, в чьих руках жизнь и смерть каждого человека».

Именно это письмо биографы Нельсона считают некой важной вехой. Нельсон превращается в фаталиста. Соглашусь. У него, человека достаточно религиозного, формируется особое отношение к смерти. Опасности не пугают его потому, что он не боится умереть. Многие храбрецы о смерти предпочитают не думать. Точно – не рассуждать. Нельсон говорил часто. Спокойно и осмысленно. Он – отважный фаталист.

…После Бастии оставалась лишь одна «твердыня», город Кальви. Задача оказалась посложнее, в том числе и потому, что у побережья Корсики постоянно появлялись французские линейные корабли. Да и местность вокруг Кальви крайне затрудняла «подъем» пушек. Их тащат с «Агамемнона» с огромным трудом. Осада затягивается, и наконец происходит тот самый эпизод.

«Поскольку до вас могут дойти слухи, то я, раз дело в прошлом, хочу сообщить, что 10 июля случайное вражеское ядро попало в нашу батарею. Осколки и камни жестоко посекли мне лицо и грудь. Хотя мне здорово досталось (вся голова была в крови), я счастливо избежал худшей участи, если не считать того, что мой правый глаз почти лишился зрения. Он был сильно поранен, сейчас зажил в такой мере, что различает свет, но это все, на что он теперь способен. Изъян пустячный, его трудно заметить, если не знать о нем».

Рассказ самого Нельсона для «домашних». 13-го Нельсон пишет Худу: «Моему глазу лучше, и я не теряю надежды, что зрение восстановится». Так восстановилось оно или нет? И вообще, имеем ли мы право называть Нельсона одноглазым?

Черную повязку Нельсон, как и Кутузов, не носил. Точнее, только очень короткое время. Как считают многие, исключительно ради того, чтобы привлечь внимание к полученному им увечью. Может быть. Но оба они, в результате ранений, глаз не потеряли. То есть внешне, особенно у Кутузова, все выглядело не очень хорошо, но какая-никакая способность видеть, пусть и плохо, сохранялась. Не повод считать человека одноглазым? Это как посмотреть, простите за черноватый каламбур.

Не поверите, но «история с глазом Нельсона» является предметом оживленных дискуссий. До сих пор! Хотя на мой взгляд, рассуждать о «глазе» всерьез как-то несерьезно. Получил ли Нельсон ранение? Да. Стал ли он как минимум плохо видеть правым глазом? Очень похоже на то. О чем спорим-то?

А вот о чем. С отсутствием руки как-то особо и не поспоришь, но и глаз – часть образа. Если в действительности глаз остался, значит – в самом Нельсоне есть какой-то изъян. Кто ищет, тот увидит, причем обоими глазами.

Что ж, я уже говорил о том, что Нельсон всячески поддерживал образ именно человека, который много что потерял, сражаясь за родину. Глаз – в том числе. Совсем не повод для обвинений в шарлатанстве, а кто-то так и делает. Нельсон, дескать, вспоминал о глазе тогда, когда это было нужно. Чем не повод для критики?

Попробую объяснить не как окулист и даже не как историк. Наполеон – гений, Веллингтон – живой памятник, а Нельсон просто не по-великому живой человек. Со всеми слабостями, о которых неоднократно упоминалось. Тщеславный, с хитрецой, немного наивный и очень ранимый. Наполеон мог скрыть душевные терзания за непомерным эго, Веллингтон надежно прикрывал их аристократической спесью, а у Нельсона почти все – напоказ.

Он мог и немного поактерствовать. Хорошо, иногда – не немного. В чем-то он похож на Суворова. Александр Васильевич, как известно, любил иногда «включить дурачка». Нельсон – актера. В обоих случаях – довольно безобидно и по-своему, хитро́, на мой взгляд.

Хотя для Нельсона все «игры с глазом» начались как раз с обиды. За кампанию на Корсике он не получил наград, которых, безусловно, был достоин. В начале октября он написал адмиралу письмо, в нем обида – в каждой строке.

«Я прошу вас предпринять шаги, которые вы посчитаете нужными, чтобы довести до сведения короля тот факт, что, служа ему, я потерял глаз. Не думаю, что Его Величество сочтет мою потерю незначительной лишь на основании того, что уже через двадцать четыре часа после ранения я был в строю… Препоручая вам свою просьбу, я спокоен, ибо уверен, что вы упомянете обо мне, как я того заслуживаю, а также воздадите должное доблестным офицерам и матросам, которые находились под моим командованием».

…Фанни он откровенно жаловался. С женой он мог не стесняться. Никаких наград он так и не получил. Слегка подуспокоился только к концу января 1794 года, написал Фанни:

«Я рад, что ты одобряешь мое поведение! Поверь, я никогда не сделаю ничего такого, из-за чего придется краснеть тебе или кому-либо из моих друзей. Это правда: я верен долгу, но правда и то, что по прихоти судьбы за свою службу я не получил достойного вознаграждения, тем не менее это не отвратило меня от ревностного служения, и я горжусь тем, что преданно исполняю свой долг. И то, что мне есть за что уважать себя, приятнее любого богатства. Я верю: придет время, когда я буду вознагражден, но не льщу себя надеждой, что это будет скоро».

Нет, капитан Нельсон. Это произойдет скоро, очень скоро…