Текст книги "Технология системного мышления: Опыт применения и трансляции технологий системного мышления"

Схема есть выражение операционально-деятельностного содержания, предписание к действию, с одной стороны, а с другой – объект, который через эти действия открывается. И дальше мы должны проверить: либо такой объект есть, либо его нет и не может быть вообще.

Итак, у нас есть структурная схема и первый способ ее прочтения – через процессы. Но это хитрость – то, что мы видим здесь процессы. Схема процессы не изображает (рис. 3).

Знаете, есть такой знаменитый анекдот. Сдает студент экзамены, все хорошо ответил, потом профессор его спрашивает: «У вас есть какие-нибудь вопросы?» Тот и говорит: «Я все понимаю, только не понимаю, почему провод – прямой, а электрический ток – синусоидальный… Как это получается?». Вот ведь в чем штука. Непонятно, имитирует ли схема процессы. Что происходит, когда мы ее читаем? Ведь если ее прямо и непосредственно класть на объект, минуя опосредующую роль деятельности, то ничего не получится.

Поэтому я могу сказать, что мы эту схему прочитываем еще в другом плане – как функциональную структуру, как набор функционально значимых элементов и связей, эти функции создающих.

Хорошо, а что еще эта схема может фиксировать? В электротехнике сложность в том, что мы там имеем принципиальную схему, блок-схему и еще монтажную схему. И монтажники имеют дело с монтажными единицами. И понимать одну схему как другую ни в коем случае нельзя. Ведь там есть и лампы – не только функциональные, но и монтажные единицы. Следовательно, есть еще морфология.

И далее я запишу четвертый план: материал, который пока фигурирует неявно, но я его при обратном проходе разверну.

Теперь скажите, пожалуйста: все эти явления – процессы, функциональные структуры, организованности материала и сам материал – они по одинаковым законам живут или по разным?

– Все по своим.

Да, по разным. А схема у нас, тем не менее, одна. Теперь смотрите, как же мы представляем себе объект. Ведь мы нарисовали схему и говорим, что за ней должен быть объект. Мы должны осуществить процедуру оестествления. Мы уже поняли, что, пускай, через деятельность, но все равно мы должны дойти до объекта. До какого объекта мы должны дойти? Мы ведь теперь говорим, что у объекта есть процессы, функциональная структура, морфология, просто материал. Значит, наш объект оказался разноплановым.

Теперь я задаю каверзный вопрос: это один объект или разные? Один здесь объект или здесь уже четыре объекта?

Значит, за этой схемой при системной интерпретации стоит не один объект, а четыре объекта? Четыре идеальных объекта. Четыре совершенно разные сущности.

Итак, есть процесс и есть материал, и все, что происходит, есть взаимодействие этого процесса с материалом. Но в ходе этого взаимодействия, с одной стороны, «на стороне» материала рождается организация этого материала, он как бы адаптируется к процессу; с другой – он сам оказывает влияние на процесс, он его функционально организует.

Функциональная организация – это то, в чем материал отражается на процессе. Процесс статически схвачен организованностью как функциональная структура. Что такое организованность материала, или морфология? Это отражение процесса на материале. И каждый раз, когда мы имеем дело с такими процессуальными объектами, мы их обязательно должны представлять в этих четырех планах. И только так мы их можем представить как систему (рис. 4).

Но, как точно было замечено, для того, чтобы это был один объект, нужно, чтобы все эти планы были друг с другом связаны. Мы говорим, что они соответствуют одному очень сложному системному объекту. Я вот здесь рисую этот системный объект и собираю все эти представления.

Учет естественных процессов в объекте

Итак, второе представление системы отличается от первого тем, что оно учитывает естественные процессы в объекте. В первом представлении системы мы имели дело только с собственными процедурами. Здесь же мы начинаем с категорий процесса и материала и говорим, что и в природном мире, и в социальном существуют процессы и существует материал. Процессы протекают всегда в определенном материале. И поэтому материал организован этими процессами и процесс организуется материалом. Город – это совокупность тех процессов, которые развертываются между людьми, это жизнь людей в городе, это их телефонные коммуникации, общение в комнате, в ресторане, театре или еще где-то. И для этого пространство города определенным образом организовано.

Установление границ объекта

Но теперь – и это самое главное – я могу ответить на вопрос, где естественные границы объекта. Они задаются тем, на что сумел распространиться определенный процесс. Произошло оестествление и натурализация. У нас до этого были технические объекты, целевые. Вспомним определение Акоффа: система находится на расстоянии моей вытянутой руки. Так рассуждает техник – система там, куда распространяется моя власть. А ученый-натуралист говорит: границы системы задаются и определяются тем естественным процессом, который я изучаю. Куда этот процесс распространился, там он и образовал границу данного системного объекта.

Руководитель не имеет права на второй подход. Он чистый социотехник. Руководитель – это тот, кто действует в соответствии с первым подходом. А вот управляющий должен учитывать и натуральное состояние объекта через процессы.

В. Б. Христенко
Опыты системного мышления

Христенко Виктор Борисович – государственный деятель, Председатель Коллегии Евразийской экономической комиссии, доктор экономических наук, профессор.

Занимал государственные должности заместителя Председателя Правительства РФ (январь 2000 – февраль 2004), Министра промышленности и энергетики РФ (март 2004 – май 2008), Министра промышленности и торговли РФ (май 2008 – февраль 2012).

Занимался государственными проектами по вопросам федеративных отношений, регионального развития и местного самоуправления; реформирования электроэнергетики и энергосбережения; транспортной политики и структурной реформы железнодорожного транспорта и др.

С 1988 года – ученик и последователь методологических идей Г. П. Щедровицкого.

За короткое время – около пятнадцати лет, – которое нам довелось быть причастными к работе Правительства России, сменилось фактически несколько эпох (типов, поколений) в устройстве систем управления российским хозяйством. Пришлось много размышлять и постоянно переучиваться, для того, чтобы соответствовать месту и задачам.

Опыт работ в Правительстве России, стремление работать в методологической традиции, употребление системного инструментария, подготовка к принятию решений, анализ принимавшихся решений и попытки их методологического осмысления привели нас к простому выводу. Круг понимающих адресатов у нас крайне узок. Это те, кто претендует на лидерство в своем деле, считают для себя важнейшей задачей знать свое дело лучше других, чтобы иметь право вести людей за собой и определять им будущее. Только таким людям и нужно мыслить системно. Эта способность не требуется поэтам, ученым, изобретателям, знатокам, культурологам… (продолжите самостоятельно). Поэтому разбирать этот текст далее имеет смысл только тем, кому по жизни, по месту в деятельности, по призванию уже приходится или потребуется создавать системы управления.

Это и есть наш первый содержательный тезис: системно можно мыслить только то, чем вы планируете управлять. Получилась почти тавтология, в которой, тем не менее, содержится вполне определенный смысл. Опора на этот тезис изначально отрицает возможность существования «естественных систем», то есть не имеющих управляющей надстройки. Например, нет никаких систем в природе (ну, разве что возникающих по воле демиурга), как впрочем, не может быть и «невидимой руки» рынка.

Нельзя сказать, что я и мои коллеги начинали полностью с чистого листа. Мы внимательно изучали зарубежный опыт. К нашим услугам были разработки отечественных ученых, специалистов. Особо хотелось бы отметить теорию организации, руководства и управления, которую разрабатывали в 60–80-е годы прошлого века Г. П. Щедровицкий и его ученики. Эта отечественная школа опередила свое время. Ее разработки оказались в полной мере востребованными именно в период реформ. Они стали для нас надежной опорой в разработке инструментов решения тех проблем, которые ставила практика управления.

Норма методологической рефлексии состоит в том, что вы обязаны не только размышлять над проблемами вашей практической деятельности, применяя адекватные инструменты, но и анализировать формы мысли, которые сработали при этом или отказали. Естественно, нам ставились задачи и у нас возникали вопросы, на которые известный нам методологический инструментарий ответить не позволял. Так появились многие новые конструкции, схемы, понятия. Мы оформляли их не для публикации в философских изданиях, а для употребления в последующих разработках и для передачи коллегам. Для нас это означает реализацию принципов СМД методологии. Это означает, что СМД – методология живет и выполняет те функции, которые закладывали в нее создатели.

Сегодня хорошо видно, что именно системный подход, в основе которого лежит совершенствование управляющей роли государства в экономике, позволил сначала смягчить, а затем и преодолеть трудности, связанные с безоглядной верой в созидательную силу «невидимой руки» рынка.

Я думаю, что существенная характеристика моего опыта состоит в том, что получен он «заклейменным» (великим канцлером Германии Бисмарком) способом «учения на собственных ошибках». А все потому, что пришлось заниматься, в основном, тем, что до меня никто не делал. И было неоткуда взять опыт «чужих ошибок».

Это никоим образом не кокетство или мелкое тщеславие по поводу собственного бесстрашия в классовой борьбе. Это лишь простая констатация ситуации, в которой находилась страна и мы.

Каждая ситуация, каждое задание, которое я получал от Президента и руководителя Правительства были уникальными, не имевшими аналогов в истории государственного управления в России и за рубежом. Они требовали уникального отношения, всестороннего анализа, обсуждения и согласования с большим количеством заинтересованных персонажей, а также стоящих за ними политических, финансовых и экономических сил. Добавьте сюда проблемы взаимоотношений с разными людьми – представителями этих сил.

Но именно эти сложности, связанные с ними высочайшие риски были и остаются наиболее привлекательным для меня аспектом государственного управления.

Норма нашей работы, воспитанная в ММК, – «Разбор полетов» или методологическая рефлексия – реализовалась по ходу исследования схем, на которых принимались решения, осуществлялся контроль, и проводилось усовершенствование употребляемых системных инструментов. Мы решали практические проблемы и задачи восстановления российского хозяйства: отдельных предприятий, инфраструктур, сфер деятельности. От старых схем управления отраслями, которые исчерпали свои возможности, мы двигались к поиску новых, адекватных задачам и исторической ситуации. Для самоорганизации в командных аналитических и поисковых работах мы использовали (в качестве организационно-деятельностных) схемы штабной аналитики (рис. 5).

Аналитическая и поисковая работы происходили в рамках стандартной оперативной системы:

1. Фиксация разрывов, затруднений, проблем (невозможность выполнить Техническое Задание);

2. Коллективная многопозиционная рефлексия ситуации на штабных оперативных планкартах;

3. Пробы инструментов и схем системного подхода для понимания и прорисовки сценариев принятия решений.

И по ходу работ освоение правил конструктивной сборки схем на десятках объектов, переход к исследованию систем управления (на схемах), практическое употребление схем и планкарт и, наконец, нормировка этой работы для последующих употреблений.

Не вдаваясь в подробный анализ каждого случая, мы приведем некоторые, наиболее характерные схемы, на которых мы работали, последовательно углубляя и расширяя понимание систем управления российским хозяйством. Появлявшиеся на протяжении десяти лет, эти схемы иллюстрируют количественный рост, объяснительные возможности и рабочие функции наших инструментов

1998–2003 годы. Одного взгляда на принципиальную схему устройства «единой фабрики» под руководством КПСС и Госплана (рис. 6), которая досталась России в наследство от СССР, и принципиальную схему «общего конкурентного равновесия («невидимой руки») или круговорота экономической жизни (по П. Самуэльсону)» (рис. 7) достаточно, чтобы понять смысл и существо «шоковой терапии», которой подверглась страна.

Мы начинали с попыток построить заново картину целого. Множество таких попыток, оставивших характерные следы в виде схем, может быть условно названо «В поисках объекта системы управления».

На нас лежала ответственность за вывод из кризиса инфраструктур энергетики, транспорта, связи и промышленности. И в сложившейся ситуации мы вынуждены были действовать как антикризисные менеджеры, разрабатывая по указанию Президента основы актуальной промышленной политики. Особо подчеркиваем, что появление и разворачивание наших действий в рамках формирования новой российской промышленной политики не носило характер теоретических противостояний в дискуссиях со сторонниками рыночного либерализма (хотя мы и в них по мере возможности принимали участие – все-таки живем в демократическом обществе). Эти действия были инициированы осознанием острейшей проблемной ситуации, прежде всего, в базовых, инфраструктурных отраслях российского хозяйства. И мы настойчиво вели понимающую, аналитическую работу и строили схемы объектов, на которых можно было бы обосновывать и принимать текущие практические решения.

Далее, мы в качестве иллюстраций, без долгих пояснений (здесь это неуместно и невозможно) приведем некоторые схемы, которые сработали и доказали на протяжении достаточного времени свою реалистичность и реализуемость.

В чем суть новой промышленной политики (в отличие от той, которую СССР проводил через вертикаль Госплана)? Для того, чтобы не допустить распада страны, нужно было не допустить раздробления и приватизации сетевого и трубопроводного хозяйства страны, Газпрома и РЖД. Нужно было сохранить контроль над машиностроением, инженерными возможностями ОПК и другими критичными для экономической безопасности государства сферами хозяйственной деятельности.

Дело в том, что современное мировое хозяйство устроено принципиально инфраструктурно. Продолжая традицию Фернана Броделя можно утверждать: поверх «структур повседневности», конституирующих жизнедеятельность населения развитых стран, и «игр обмена», регулирующих продуктивную активность предпринимателей, в ХХ веке сложились новые правила глобальных торговых и финансовых взаимодействий. Например, вы не можете продавать свою продукцию в регион, где отсутствует развитая сеть для ее обслуживания и ремонта. С позиций инфраструктурной организации гораздо более важными оказываются доступность и бесперебойность поставок товаров и услуг, нежели их стоимость и объемы. Лучший пример, конечно, Интернет. Но этот принцип распространяется и на торговлю электричеством, газом, нефтью, перевозками, станками, автомобилями, самолетами, вертолетами, ракетами.

В «развитых» странах инфраструктуры «прорастали» более 400 лет. В Советском Союзе управленцы и инженеры их создали и запустили в работу в течение нескольких десятилетий. В ходе приватизации мы сумели разрушить многое из созданного всего за пару лет. И вот теперь нужно было заново создавать (восстанавливать было просто нечего) надежное функционирование, собирая по кусочкам и интегрируя все живое и перспективное в совершенно новое целое. А это означает, что не только производство изделий должно лежать в фокусе внимания управленца, но, прежде всего, корпус исследовательских, инженерных, дизайнерских разработок, сертификационных испытаний, без которых у нас не будет обновления модельного ряда, следовательно, не будет новых покупателей и клиентов. Необходим также высококлассный сервис и послепродажное обслуживание изделий, на которых в современном мире зарабатываются основные доходы. Иначе говоря, это «новое целое» должно соответствовать новым условиям (конкуренция на мировом рынке) и задавать новые процессы развития соответствующей отрасли.

Для обеспечения исследований, инженерных разработок, дизайнерского проектирования, маркетингового продвижения нужны квалифицированные люди. А они исчезли, ушли на пенсию, умерли…

Нужно начинать следующую эпоху – быстро и эффективно подготовить новые поколения специалистов нового для нас типа – тех, кто сможет обеспечить системное проектирование и надежное функционирование современных хозяйственных инфраструктур. В машиностроении, в ОПК, в инновационных отраслях, везде, где мы по-прежнему сильны.

Мы приводим в качестве иллюстрации планкарту энергетической инфраструктуры, конституирующей хозяйство России (рис. 9). Она выступала подложкой для принятия многих локальных и стратегических решений. Выполнила свою функцию и заняла место в инструментальном ящике управленца государственного уровня.

В отношениях России и ЕС в начале текущего века была насыщенная и сложная история. В течение нескольких лет ответственность за эти отношения в правительстве лежала на мне. Даже прозвище мне дали в связи с этим – «Мистер Европа». Регулярные встречи партнеров с двух сторон иногда напоминали зачитывание всем давно известных текстов, содержащих взаимные претензии друг к другу: от крупных до мелких, и даже мельчайших вопросов, типа поставок финских яиц или рысьих шкур. И я даже сказал как-то Крису Паттену («Мистеру Россия» – Еврокомиссару по внешним связям, последнему губернатору Гонконга): «Давай поменяемся папками, мы ведь все равно хорошо знаем, какие там у нас аргументы». Было очевидно, что невозможно пытаться всерьез строить отношения на такой основе, вновь и вновь обсуждать эти тупиковые мелкие вопросы, не попытавшись построить проектную картину взаимодействия сторон в стратегической перспективе. Необходим был долгосрочный мегапроект.

Если нет проекта, то нельзя понять, куда ты движешься, ради чего ты все это делаешь? Ты по волне ситуации несешься? А если ты пытаешься ситуацией управлять, то должен нарисовать проект и найти согласие на его реализацию у всех заинтересованных сторон. И тогда ты к мелочам будешь по-другому относиться. Либо ты их решишь, либо ты их пропустишь как незначимые, и силы не будешь тратить на них.

Тогда и начал рождаться проект четырех общих пространств: общего экономического пространства, общего пространства свободы, безопасности и правосудия, общего пространства внешней безопасности, общего пространства научных исследований и образования.

И в этих пространствах начали выстраиваться постоянно действующие диалоги. В рамках построения общего экономического пространства это были: торговый, инвестиционный, энергетический, промышленный, регулятивный и так далее. Более десятка диалогов. И министры все это вели. А я как вице-премьер эти дискуссии курировал и еще вел энергетический диалог, органичной частью которого стал замысел мегапроекта в сфере энергетики – единого энергетического пространства. Нужно подчеркнуть, что энергетический диалог во взаимоотношениях России и ЕС всегда имел особую важность, особую чувствительность. Львиная доля наших торговых отношений – это энергетика. У нас сложилась ситуация взаимного удержания контрольного пакета – у ЕС по потреблению, у России по поставкам.

Энергетика – это та сфера, в которой степень конфликтности высочайшая, а с другой стороны – взаимозависимость глубочайшая, с ключевым пониманием «взаимо» – это и есть то, что отражает отношения России и Европы. Мы абсолютно уязвимы в этом вопросе – и они, и мы. И посему это пространство должно быть более продвинуто, чем общее экономическое пространство. И мы должны двигаться к единому энергетическому пространству. Здесь надо четко различать общее и единое. Это не common space это single space. Единое – значит единые нормы для участников, а не общие. Стало быть, принимаемые единообразно, в одном месте для всех и напрямую действующие на всех участников. И нужны единые институты регулирования и поддержки этих норм. А чтобы соблюсти все элементы демократии, Романо Проди (Председатель Еврокомиссии) даже предложил создать Европейско-Российский энергетический парламент, который организационно и институционально поддерживал бы эти процессы. Это было обсуждено в очень узком формате, но на уровне ключевых персонажей.

Нам повезло: на европейском уровне в тот период нашими партнерами были: одни из лучших специалистов в своей сфере – Франсуа Ламурё (руководитель Генерального директората по транспорту и энергетике), ну, и, конечно, такой лидер, как Романо Проди (человек креативный и с философским мышлением).

Для меня это был проект-мечта. Даже если бы он был реализован наполовину, то это дало бы колоссальный эффект.

После 2004 года политический ландшафт заметно поменялся. В Европе произошла смена приоритетов и смена управленческих команд. И все постепенно сошло на нет. В Еврокомиссии главной задачей теперь стало расширение Евросоюза. А это две большие разницы, как говорят в Одессе.

На поляне появилось еще двенадцать новых товарищей. И все они имели большие претензии ранее к Советскому Союзу, а теперь уже к России. И стали их высказывать по всем фронтам. От того, что было в 40-м, до того, «почему мне газу недодали вчера». Большие проекты с далекой перспективой сменило ситуативное поведение, которое определялось реакцией новых членов ЕС на поведение России. Проиграли в итоге все. Россия продолжила развивать отношения с грандами: Германией, Францией, Италией. Что вызывало еще большую желчь у неофитов. И сейчас Европа в отношении России чаще мыслит категориями «на тридцать минут», а не на тридцать лет. Мелкое в принципе не может двигать большой проект.

Если ты, обладая властью и находясь на посту управленца высокого уровня, не в состоянии разработать и реализовывать схему развития, не в состоянии мыслить долгосрочными стратегическими проектами, то ты не можешь на этом месте находиться.