Текст книги "Технология системного мышления: Опыт применения и трансляции технологий системного мышления"

2004–2007 годы. Если сравнивать работу в Минпромэнерго с работой по восстановлению инфраструктур, которой пришлось заниматься на вице-премьерском месте, то теперь на инфраструктурные проекты мы стали смотреть с другой точки зрения. Эффективнее всегда торговать дефицитом. Но когда продавцы дефицита оказываются его потребителями, то интерес торговать дефицитом у них быстро исчезает. И мы на новом месте решали задачу: как сделать инфраструктуру доступной и удобной, а не дефицитной и дорогой. Например, по «Транснефти». Транспортирующих мощностей в результате стало больше, чем сдаваемой туда нефти. Исчезал объект для продажи. Чего мы и добивались. Поэтому задача объективизации доступа к трубе, которая на предыдущем этапе была важной, теперь, по крупному, становилась бессмысленной. Подходите и берите. Если раньше этим приходилось заниматься на уровне Правительства, то в новой ситуации, как и должно, все начало переходить на корпоративный уровень.

И в целом текущее функционирование в энергетике должно было уже опираться на эффективный корпоративный уровень, в то время как Минпромэнерго выполняло функции диспетчера процессов развития энергетики. Диспетчеризация нужна была нам как способ удержания всего, что мы получили, «в одном котле». Чтобы он не рванул. Но на этот же период пришлось замысливание, проработка и начало реализации самых «крутых» проектов, направленных на развитие энергетики. И по масштабу все это было явно не меньше, чем план ГОЭЛРО.

Диспетчер должен понимать, что происходит в подведомственных ему процессах, иметь точное представление об их устройстве. Для этого ему нужна постоянно действующая коммуникационная площадка. А он, удерживая стратегические цели, управляет отклонениями. Отслеживает нежелательные и ищет инструменты неинвазивного воздействия на них.

Что конкретно я имею в виду? Было немало проектов в нефтянке: БТС, Восточная Сибирь и другие. «Северный» и «Южный поток» в газовой отрасли. Помню, что я месяцами из самолета не вылезал. Модель рынка газа тоже в этот период была отработана. Была создана полноценная система транспортировки нефти. Она стала не просто естественно-монопольной, но крепко соединяющей всю страну. Это были системные проекты, которые определяют облик энергетической сферы на столетия. А наша позиция состояла в том, что мы – не разработчик этих отдельных проектов, но мы находимся наверху, на том месте, откуда видно все, и где можно проводить мониторинг и диспетчеризацию сферы энергетики как единого целого.

Мы не давали возможности появления перекосов, не давали разработкам пойти не в ту сторону. Первая очередь строительства должна была быть первой очередью. И она обязательно должна была чем-то закончиться. А вторая очередь должна была быть второй очередью. Работая с этими проектами, мы пытались учесть в них интересы не только нефтяников и газовиков, но и транспортников, а далее трубников и металлургов. А далее пытались соединить возможности этих проектов с задачами внешнего позиционирования: и к океану выйти, и к Китаю прийти. И одновременно переработку углубить: поставить в конце трубы завод, чтобы он химическую продукцию выдавал. При этом, помимо решения проблем, возникающих между хозяйствующими субъектами, нам приходилось решать конфликты, возникающие между администрирующими субъектами.

Уникальной по степени напряга была ситуация, когда мы занялись синхронизацией и гармонизацией отношений между поставщиками углеводородов, электроэнергетиками и потребителями газа и электроэнергии. Она стала остро проблемной, когда энергетики затеяли реформу. Тут первыми выступили металлурги, особенно «цветники», которые поняли, что им надо не просто требовать какого-то там тарифа, но надо быть активными участниками реформы. А газовики, глядя на эту ситуацию с реформой РАО ЕЭС, говорили: «Ничего себе, они там реформы проводят, затевают либерализацию, жируют, а мы все это оплачиваем. Давай будем делать нашу либерализацию!».

И тогда возникла газовая биржа, появились спотовые и срочные контракты. На этой основе уже газовики электроэнергетикам стали вынимать душу: «Чего это вы там собираетесь строить? А где газ возьмете? А у нас для вас газа нет. И чего это мы будем тащить вам газ по внутренним ценам себе в убыток, когда можем продать его по «Северному потоку» в Европу».

Мы совершенно некритично привыкли пользоваться понятиями западной экономической теории. Их теоретики наработали много и на все случаи жизни. А у нас все происходило по-своему. Цена на нефть и газ для внутреннего потребления ранее всегда рассчитывалась в Госплане. Наверное, у них там были свои системные основания. Нам это неизвестно, хотя такое маловероятно.

И вот у нас появилась необходимость выстраивать заново систему ценообразования. Понимать, как бороться, например, с перекрестным субсидированием, когда одни выигрывали за счет других. И виртуальная корпоратизация нам понадобилась, чтобы выстроить ценообразование в новых условиях рынка, когда все надо считать, когда нужно фиксировать прибыль, без которой не будет перспектив у хозяйственной деятельности. Стала выстраиваться такая система взаимоотношений, которая позволяет обеспечить переговорный процесс по установлению приемлемых цен для всех участников внутри устойчивых кооперативных связей поставщиков и производителей. Без администрирования Госкомцен и Госпланом.

Что произошло с ценообразованием? Группе наших производителей повезло. Их продукция котируется на мировом рынке, цена на нее устанавливается на биржах, и известны ее параметры каждый день и каждую минуту. А фьючерсы позволяют прогнозировать ее изменения на длинных отрезках времени. Это есть по нефти и газу, есть в металлургии. Но этого нет в электроэнергетике. А по автомобилям, самолетам, турбинам ничего этого и в помине нет.

Поэтому, когда наши металлурги продают свою продукцию внутри страны по тем же ценам, что и на мировом рынке, но потребляют газ по внутренним ценам и пользуются нашими тарифами на железную дорогу, то они воруют у газовиков, железнодорожников, энергетиков то, что не удается их коллегам на Западе своровать. Это своеобразная ситуация. И нельзя говорить о том, что «виртуальной корпорации» ее удается урезонить. Трансфертное ценообразование родилось именно в вертикально интегрированных структурах. И оно было продиктовано, с одной стороны, минимизацией налоговых последствий. А с другой стороны, необходимостью распределения между дивизионами той финальной маржи, которую кто-то где-то получит. И ужас состоит в том, что если у тебя в середине цепочки маржинальность заканчивается, то дальше у всей корпорации одни убытки. И задача ценообразования состоит в том, чтобы справедливо разделить маржу между подразделениями. Иначе любой, кто сядет на удобную для себя модель, будет уничтожать всех остальных. Неважно, кто это: транспортник, добытчик или распределитель.

Я не могу похвастаться, что в Минпромэнерго нам удалось эту ситуацию упаковать, но нам удалось создать площадку, на которой мы смогли выстраивать коммуникацию между всеми участниками при понимании того, какой объект мы хотим построить. Нечто вроде псевдосовета директоров. И при понимании того, что если мы всех в этот объект не погрузим, то мы вообще ничего не добьемся. Они должны понимать, что включены в эту виртуальную корпорацию, и тогда у них свои два процента. Не включатся – будет минус два процента. А будут выпендриваться, то мы вообще отключим газ. И в некоторых случаях нам удалось уйти от индивидуальных цен за одинаковые услуги, инфраструктурных цен, когда владелец услуги превращался в регулятора рентабельности у всех участников виртуальной корпорации. Были попытки такого рода у железнодорожников, у энергетиков, у «Транснефти», у газовиков. Мы с этим боролись и во многом задачу решили.

Формирование политики Министерства промышленности и энергетики в соответствии с принципом: энергетика, промышленность, финансы страны должны функционировать согласованно, независимо от персон и сил, которые претендуют на управленческие функции. А для выхода в режимы роста и развития необходимо обеспечить продвижение под патронажем государства больших проектов и радикальных реформ без ущерба для эффективного функционирования основных финансово-хозяйственных инфраструктур государства.

Основная проблема состояла в том, чтобы обеспечить согласованную выработку позиции Министерства (субъективация и подготовка к работе) и общую прорисовку поля деятельности (а в пределе и объекта), на котором Минпромэнерго должно работать.

Наша управленческая команда уже имела немалый опыт решения подобных проблем, но перед ней стояла сложная задача передачи своего видения ситуации большинству сотрудников Министерства, вышестоящим инстанциям власти, нашим партнерам и оппонентам. Нужно было изменить формы понимания, коммуникации и взаимной организации множества руководителей, профессионалов, экспертов. И тем самым изменить их способность решать поставленные задачи. И сделать эту непростую работу нужно было не одномоментно, раз и навсегда, но постоянно возвращаться к ней вновь и вновь, в каждой ситуации принятия решений и обсуждения новых проектов.

Как тут не вспомнить древнее китайское проклятие: «И жить твоим детям в эпоху перемен…».

Сегодня мы понимаем, что именно системный подход, в основе которого лежит сохранение и совершенствование управляющей роли государства в экономике, позволил сначала смягчить, а затем и преодолеть трудности, связанные с верой в созидательную силу «невидимой руки» рынка. Рынок рынку рознь. Российский рынок, особенно в 90-е годы, был рынок формирующийся, а потому во многом стихийный. Только государство могло сбить волну рыночной стихии, которая, как и всякая стихия, несла в себе разрушительный заряд, превратить его в рынок цивилизованный, способный к созиданию.

Так, занимаясь вопросами развития и роста промышленности, нельзя было упускать из виду реформирование энергетики. Решая проблемы и продвигая проекты реорганизации авиационной промышленности, невозможно обойтись без разработок в области технического регулирования. Прокладка дальних магистральных трубопроводов требует сложнейшего финансового проектирования в согласовании с расчетами ресурсов для возможного наполнения этих трубопроводов. Для выхода в режимы роста и развития необходимо обеспечить продвижение под патронажем государства различных проектов. В одних случаях – это сохранение и рост имеющихся крупных компаний («Газпром», «Роснефть» и т. д.). В других случаях – это реформирование естественных монополий, причем по принципиально разным моделям (реформа электроэнергетики с постепенной дезинтеграцией РАО «ЕЭС России» и реформа железнодорожного транспорта с созданием высоко интегрированного ОАО «РЖД»), в третьих – создание крупных отраслевых компаний (например, Объединенной авиастроительной компании).

Очень многие проблемы в управленческой деятельности вырастают из отсутствия общего понимания, и по этой причине их очень трудно решать. При этом следует отдавать себе отчет в том, что работа по налаживанию внутриведомственной, межведомственной и вневедомственной коммуникаций не может быть сделана однажды и навсегда. К ней приходится возвращаться практически постоянно, так как меняются реальности, соответственно, меняются наши позиции, меняются позиции партнеров и оппонентов.

Итак, чтобы решать задачи реорганизации деятельности примерно 12 бывших отраслевых ведомств, необходимо было:

• сформировать объединительную «платформу» в виде определенной системы ценностей, принципов, механизмов промышленной политики и управления ее реализацией;

• транслировать проработанное видение поля деятельности как сотрудникам МПЭ, так и всем, с кем нам предстоит сотрудничать, взаимодействовать;

• подготовить корпус схем и документов, который участники совместных работ могли бы использовать для своей самоорганизации и последующих управленческих действий.

Что такое организация большого общего дела? Это совокупность бесед, дискуссий, совещаний, семинаров, специально спроектированных игровых ситуаций, в ходе которых и рождается нечто объективированное – схемы принятия ответственных решений, программы, проекты и планы совместных работ.

Вот как к 2006 году выглядела принципиальная схема поля деятельности Минпромэнерго РФ (рис. 10):

А для решения вновь сформулированных системных проблем, там, где это требовалось, мы проводили штабные проектно-аналитические сессии (ПАС – проектно-аналитическая сессия – форма организации коллективной мыследеятельности, сконструированная нами на базе ОДИ – организационно-деятельностной игры) с привлечением ведущих управленцев и экспертов из сфер бизнеса и государственного управления. Вот пример такой проблемы: Институт частной собственности и частно-государственное партнерство (ПАС была проведена 19.03.05).

И вот один из следов проделанной работы – схема, собирающая воедино принципы частно-государственного партнерства (рис. 11).

На основе показавших свою эффективность принципов конструирования систем управления с нашим участием и под нашим руководством разработано несколько десятков стратегий, проектов и программ развития базовых инфраструктурных отраслей страны.

В контексте этих разработок были поставлены проблемы ресурсного, финансового и кадрового обеспечения развития хозяйства страны в соответствии с намеченными стратегиями. Чтобы обозначить новые горизонты для системы управления до 2020–2050 годов, мы организовали и провели цикл штабных проектно-аналитических сессий по темам:

• Энергетическая и промышленная инфраструктуры как ресурс конкурентоспособности РФ (03.03.2006 – 05.03.2006);

• Глобальная энергобезопасность и устойчивое развитие энергетической инфраструктуры (20.10.2006 – 22.10.2006);

• Завершила цикл проектно-аналитическая сессия «Россия 2050» (19.03.2007 – 24.03.2007).

Иллюстрация – одна из планкарт горизонтов мировой энергетики (рис. 12).

2008–2012 годы. Во времена Советского Союза промышленная политика, которая представляла собой набор стратегических и оперативных методов, а также средств непосредственного, прямого руководства промышленными предприятиями, осуществляемого органами власти, являлась неотъемлемой составной частью системы государственного руководства экономикой страны.

Однако, как только Россия приступила к рыночным преобразованиям, промышленная политика подверглась отрицанию – как интеллектуальному, теоретическому, так и практическому. В течение более десяти лет промышленная политика как целенаправленное регулирование промышленного сектора экономики фактически отсутствовала в деятельности Российского государства. В начале «нулевых» промышленная политика была частично реабилитирована – о ней стало возможно рассуждать в позитивном ключе, и это не вызывало немедленного отпора. А где-то с середины минувшего десятилетия она стала одним из официально признанных основных направлений деятельности правительства.

В СССР государство через органы своей исполнительной власти осуществляло прямое руководство всеми объектами энергетики и промышленности. Учитывая высокую степень централизации политической власти, финансовых, материальных ресурсов, промышленная политика сводилась тогда преимущественно к контролю над осуществлением принятых на самом верху решений. Хотя и в те времена на верхних этажах власти шла острая борьба между отраслями и секторами за приоритетное внимание государства, обеспечивающее приоритетное выделение ресурсов. Иное дело, что это была борьба преимущественно кулуарная, невидимая, протекавшая вне публичного пространства, а потому она представала, вроде бы, и не как политика, которая по самой своей природе есть равнодействующая разнонаправленных векторов, а как набор доведенных до хозяйственников готовых решений, спущенных сверху установок.

Промышленная политика в полном и точном смысле появляется и необходима там, где действует множество властных сил, претендующих на осуществление функции управления. Никто не может принять решения единолично. Необходимо начинать процедуру переговоров, согласований, выработки скоординированных решений, учитывающих позиции всех заинтересованных сторон.

Размышляя над тем, почему промышленная политика вынуждена была пройти двойной виток спирали, я в итоге пришел к выводу, что здесь, скорее всего, сказалось взаимодействие разнонаправленных факторов.

Фактор первый, субъективный, – радикализм немалой части тех, кто готовил российские реформы идейно и теоретически, переводил их на язык нормативных правовых актов и управленческих решений, претворял в практические действия органов власти. Речь идет об искреннем, глубоком переосмыслении прежних воззрений, об интеллектуальном прозрении, сопровождающемся жаждой скорых решений и немедленных преобразований. В результате, подчас вместе с водой выплескивался и «ребенок», объявлялись устаревшими или, в принципе, неверными подходы, методы, инструменты управления, которые, как в дальнейшем показывала практика, доказывали свою жизненность, плодотворность.

Таким выплеснутым вместе с водой «ребенком» оказалась промышленная политика, понимаемая как активное и целенаправленное влияние государства на процессы, которые происходят в сфере промышленности и энергетики. Ее изъятие из управленческого арсенала государства произошло в значительной мере по идеологическим причинам. С самого начала реформ не только в экспертном сообществе, но и среди немалой части предпринимателей, промышленников, представителей власти, в том числе высокого и очень высокого уровня, доминировало мнение, что любые попытки государства влиять на развитие промышленности являются излишними и даже вредными. Считалось едва ли не аксиомой, что грамотно осуществленные институциональные реформы и создание здорового делового климата – это все, что нужно для того, чтобы отечественная промышленность обрела высокую и устойчивую динамику развития, новое, инновационное качество роста, стала конкурентоспособной как на внутренних, так и на внешних рынках.

Формированию отрицательного отношения к промышленной политике способствовало и то, что в 1990-е годы деятельность государства в сфере управления промышленностью сводилась к предоставлению субсидий и льгот отдельным предприятиям, сумевшим «продавить» соответствующее решение в органах власти. Это делалось в отрыве, а подчас и вопреки долгосрочным интересам отечественной промышленности, вне связи с реальностями российской и мировой экономики.

Фактор второй, объективный. Ближе к середине первого десятилетия нового века термин «промышленная политика» постепенно перестает быть жупелом. Отношение к промышленной политике меняется в лучшую сторону, притом как со стороны деловых кругов, так и органов власти и управления.

Хотя должен прямо сказать: правомерность и эффективность промышленной политики как деятельности власти по управлению развитием промышленности и энергетики страны, как формы активного воздействия государства на экономику и поныне признается не всеми. У промышленной политики есть оппоненты, в том числе убежденные, непримиримые. Они есть среди ученых, специалистов, в предпринимательских кругах, в том числе среди руководителей крупных компаний. Есть оппоненты и в структурах власти. И все же, коренной сдвиг в умах, в политике, в управленческой деятельности государства произошел. Этому способствовали следующие объективные процессы:

• успехи в достижении макроэкономической стабилизации – главной цели экономической политики государства, последовательно проводившейся Правительством России. В бюджете появились ресурсы, которые государство могло позволить себе направить не только на первоочередные нужды, но и на реализацию стратегических программ, долгосрочных проектов;

• осуществление государством ряда мер по регулированию ТЭК, что, с одной стороны, убедительно продемонстрировало продуктивность самой политики государственного регулирования конкретных секторов и отраслей экономики, а с другой – создало возможности перераспределения инвестиционных ресурсов в пользу других секторов, включая обрабатывающую промышленность;

• положительные изменения в российской промышленности. Во многих отраслях появились сильные игроки, осуществляющие инновации, применяющие современные управленческие технологии, выпускающие конкурентоспособную продукцию.

Как показывает опыт, для осуществления требующихся отечественной промышленности структурных изменений и технологической модернизации одних лишь институциональных реформ и создания благоприятного макроэкономического климата оказывается недостаточно. Эти факторы должны были быть дополнены реальным и действенным участием государства в решении задач структурного, инвестиционного и инновационного характера, иными словами, должны быть дополнены мерами промышленной политики.

Данный вывод подтверждается опытом многих других государств, решавших или решающих задачу, сопоставимую с той, которая стоит сейчас перед Россией. В тех странах с развивающимися рынками, где власть предпочитает не вмешиваться в экономику, национальные компании проигрывают в конкурентной борьбе крупным компаниям ведущих государств, транснациональным корпорациям, так как те обладают гораздо более мощными человеческими, технологическими, производственными, финансовыми ресурсами. И, напротив, государства, которые проводили политику регулирования промышленности (Япония, Южная Корея, Тайвань, Китай и др.), добились ощутимых успехов в ее развитии, прежде всего, в развитии высокотехнологичных отраслей.

Таким образом, к 2004 году стало очевидно: Россия вышла на рубеж, когда имевшиеся ресурсы динамичного роста фактически близки к исчерпанию. Для того, чтобы уверенно идти дальше, осуществить намеченные высокие цели, приблизиться в исторически приемлемые сроки к уровню экономического и социального развития ведущих государств, необходимо провести диверсификацию экономики, ориентированную на превращение промышленности, прежде всего, ее обрабатывающих отраслей в главную движущую силу экономического роста. А для этого – перевести промышленность на инновационный тип развития, осуществить структурные изменения, которые сделают ее динамично развивающимся и конкурентоспособным сектором российской экономики. В этом суть, смысл, содержание промышленной политики Российского государства.

Промышленная политика – слишком важное для страны, для общества дело, для того, чтобы здесь оставалась какая-то невнятность в подходах, принципах, методах, недостаточность или сбивчивость информации о принятых решениях. Пусть и не непосредственно, но в конечном итоге промышленная политика затрагивает каждую семью. Можно сказать, что она выполняет функцию информационного связывания государства и общества, без чего невозможен реальный контроль граждан над властью.