Текст книги "Сто Тысяч Королевств"

– Но… почему?..

– Плод погибает, но хранит в себе искру новой жизни. Энефа властвовала над жизнью и смертью.

Я нахмурилась – ничего не понятно. Хотя, наверное, косточка – это символ Энефы. Как бело-нефритовое кольцо – символ Итемпаса. Но откуда у моей матери талисман со знаком Энефы? Точнее: зачем мой отец подарил ей эту вещь?

– Она была самой сильной из нас, – прошептал Нахадот.

Его взгляд снова устремился к ночному небу, а мысли бродили далеко-далеко.

– Если бы Итемпас не использовал яд, он бы никогда не сумел убить ее. Но она верила ему. Любила его.

Он опустил глаза и печально улыбнулся собственным мыслям.

– Но я любил ее тоже.

Подвеска едва не выпала у меня из рук.

* * *

Вот чему учили меня жрецы.

Некогда владели миром Трое богов. Блистательному Итемпасу, Дневному хозяину, судьбой, Вихрем или же неким непознаваемым замыслом предназначено было главенствовать над остальными. И все шло своим чередом, покуда Энефа, мятежная сестра Его, не решила занять место Блистательного Итемпаса и править вместо Него. И она убедила брата своего Нахадота действовать с нею заодно, и, вступив в сговор с некоторыми из детей своих, подняли они открытый мятеж, желая свергнуть законного властителя. Но могучий Итемпас превосходил в силе их всех, вместе взятых, и поверг их мановением руки. Он убил Энефу, подверг наказанию Нахадота и прочих мятежников, и установил на земле мир, и вернул на нее спокойствие, и все вздохнули с облегчением, ибо без вмешательства и козней темного брата своего и дикой и необузданной сестры своей Он свободен был в замыслах и действиях и принес творению подлинные свет и порядок.

Но…

* * *

– Ч-что? Яд?!

Нахадот вздохнул. Ореол волос пришел в беспокойное движение, словно занавеси под ветром.

– Мы сами создали смертельное оружие, заигрывая и развлекаясь со смертными. Но мы не сразу это поняли…

«Ночной хозяин спустился на землю, ища, чем развлечь себя…»

– Демоны, – прошептала я.

– Ну, это ваше, человеческое слово. Демоны были прекрасны и совершенны – так же, как и наши богорожденные дети. Только смертны. А когда их кровь попадала в наше тело, она приносила с собой знание о смерти, и тело умирало. Вот тот единственный яд, что мог нанести нам вред и причинить гибель.

«Но женщина не простила…»

– И вы их всех отыскали и убили.

– Мы опасались, что они смешают свою кровь со смертной, и смертельную порчу унаследуют бесчисленные поколения потомков, и так все смертные станут для нас смертельно опасны. Но Итемпас сохранил жизнь одному из них. И спрятал – до поры до времени.

Перебить собственных детей… меня продрала дрожь. Значит, по крайней мере, эта легенда оказалась правдивой. Жрецы не соврали. И все же я чувствовала, что Нахадот стыдится содеянного. Я чувствовала в нем застарелую боль. Значит, бабушка тоже говорила правду, когда рассказывала старую сказку на свой лад.

– Так, значит, лорд Итемпас использовал этот… яд, чтобы подчинить Энефу, когда она напала на Него?

– Она на него не нападала.

Меня замутило. Мир накренился и поехал в сторону.

– Но… тогда… почему?!

Он опустил голову. Волосы упали на лицо, закрыв его темной волной, и память перенесла меня на три ночи назад – к нашей первой встрече. И губы его искривила улыбка – но не безумная, как тогда, но такая горькая, что горечь эта граничила с безумием.

– Они… поссорились, – тихо сказал он. – Из-за меня.

* * *

На мгновение, нет, на полмгновения, внутри меня все изменилось – а потом стало на место. Но в это мгновение я посмотрела на Нахадота и увидела в нем не могущественное, непредсказуемое, смертельно опасное существо.

Я… захотела его. Захотела его завлечь. Подчинить. Меня посетила мечта: я лежу обнаженная на зеленой траве, обхватив его руками и ногами, а Нахадота сотрясает дрожь вожделения, он пойман в ловушку моего тела и совершенно беспомощен. В тот миг я ласкала его волосы цвета полночной тьмы, и я – та, что лежала на лугу, – подняла голову и посмотрела себе, наблюдающей за нами, в глаза. И улыбнулась – самодовольно и… собственнически.

Я тут же изгнала из головы и эту картинку, и это чувство – сразу же, через мгновение, нет, полмгновения. То было второе предупреждение.

* * *

– Породивший нас Вихрь вращался медленно, – проговорил Нахадот.

Если он и заметил, что мне ни с того ни с сего стало не по себе, то виду не показал.

– Я родился первым. Следом в мир пришел Итемпас. Несчетные эоны вечности он и я оставались единственными живыми существами во вселенной. Сначала мы враждовали. Потом… стали любовниками. Ему так больше нравилось.

Ох… Такого жрецы нам точно не рассказывали. Я попыталась усомниться в правдивости Нахадота, но поняла – нет, он не лжет. Во мне его слова отозвались так, что сердце подсказало – это правда. Трое – они же не просто братья и сестра, они природные, естественные силы, противостоящие друг другу, но в то же время нераздельно связанные. А я – кто я? Единственный ребенок в семье, неискушенная в делах любви смертная. Как мне понять, что между ними было? Но я все же решила попробовать.

– А когда появилась Энефа… лорд Итемпас увидел в ней… третью лишнюю?

– Да. Хотя перед ее появлением мы сознавали свою не завершенность. Нам полагалось быть втроем, не вдвоем. Но Итемпасу это не нравилось.

Тут Нахадот снова покосился на меня. Я сидела рядом, его лицо накрыла моя тень. И в этой полутьме его черты вдруг текуче изменились и приняли образ такого абсолютного совершенства линий и форм, что мое дыхание пресеклось. Я в жизни не видела такой красоты. И мне стала понятна ревность Итемпаса и почему он убил Энефу ради того, чтобы обладать братом нераздельно.

– Тебе, верно, смешно и странно слышать, что мы можем быть себялюбивы и подвержены гордыне – прямо как вы, люди?

Эти слова прозвучали резко, в голосе Нахадота звенела злость. Но мне было не до этого. Я не могла отвести глаз от его лица.

– Мы сотворили вас по нашему образу и подобию. И передали вам все наши несовершенства и недостатки.

– Но… – пробормотала я. – Ох. Это так неожиданно слышать… выходит, нам все это время врали?

– Я думал, что народ дарре знает правду о тех временах, но вижу, ошибся…

И он наклонился поближе – медленно, осторожно, нежно. В глазах его загорелись хищные огоньки – а я завороженно смотрела в них. Легкая добыча.

– Не все народы поклоняются Итемпасу добровольно. Признаться, я думал, что хотя бы энну хранят предания о прежних днях…

Я тоже так думала, если честно. И сжала в ладони серебряную косточку на кожаном ремешке. Голова легонько кружилась. Я знала, конечно, что когда-то мой народ исповедовал еретическую веру. Вот почему амн называли народы вроде нашего «темными»: мы приняли веру в Блистательного, лишь чтобы спасти свои жизни, ибо Арамери угрожали уничтожить нас всех до последнего человека, если мы не подчинимся. Но Нахадот имел в виду совсем другое. Что кто-то из дарре знал истинные причины Войны богов и скрыл от меня. Нет, не может быть. В это я просто не могла – и не хотела – поверить.

За моей спиной всегда шептались. Сплетни, слухи – я прошла через это. У меня амнийские волосы, амнийские глаза. И мать моя – из амн, может, она мне вбила в голову все эти предрассудки, которыми полны Арамери. Так они думали. И мне стоило огромного труда завоевать уважение моих людей. И я думала – я сумела. Я добилась того, чтобы меня уважали и не скрывали от меня правды.

– Нет, – прошептала я. – Бабушка бы мне непременно рассказала…

А вдруг – нет? Вдруг не рассказала бы?

– Тебя окружает столько тайн, – прошептал Ночной хозяин. – И столько лжи… Ложь окутывает тебя, колышется вокруг, как покрывало. Хочешь, я его уберу?

Я почувствовала его ладонь на бедре. И невольно подпрыгнула. Его лицо приблизилось, коснулось моего, дыхание пощекотало губы.

– Ты хочешь меня.

От этих слов меня бы бросило в дрожь – но они запоздали, я дрожала уже давно.

– Н-нет…

– Столько лжи…

Он выдохнул это, и его язык прошелся по моим губам. В теле напрягся каждый мускул, я не сумела сдержать жалкого стона. И я снова лежала на зеленой траве, под ним, распластанная, прижатая к земле его телом. Я лежала на кровати – на этой самой кровати, и он овладевал мной прямо здесь, в спальне матери, я видела над собой его свирепое лицо, и он обходился со мной грубо и властно, и я подчинялась ему, а не он мне. Как я вообще могла мечтать о таком – властвовать над ним? Он брал меня, как хотел, а я беспомощно вскрикивала от боли – и от жгучего желания. Я принадлежала ему, вся целиком, и он пожирал меня, смакуя мой рассудок – ибо выдрал его и жадно откусывал истекающие кровью куски. Я гибла – и наслаждалась каждым мигом медленного умирания.

– О боги…

Как смешно, должно быть, выглядела моя божба! Я вскинула руки, и ладони утонули в темном ореоле, который тучей реял вокруг него. Хотела оттолкнуть – и ощутила холодный ночной воздух и подумала, что руки не встретят сопротивления и провалятся в темную пустоту. Но нет, я уперлась в теплое тело. В одежду. Я вцепилась в ткань, пытаясь вернуться к реальности. Опасной реальности! Мне нестерпимо хотелось притянуть его к себе. Но я превозмогла желание.

– Пожалуйста, не надо. Пожалуйста… о боги… пожалуйста, не надо…

Он все еще нависал надо мной. Его губы касались моих, и я почувствовала, что он улыбнулся:

– Это приказ?

Меня трясло – от страха, желания и физического усилия, – я все еще пыталась оттолкнуть его. Наконец мне удалось отвернуть лицо. Прохладное дыхание пощекотало мне шею и прошлось по всему телу, лаская и оглаживая. В жизни я так сильно не хотела мужчину, ох, как же я хотела его. И как боялась.

– Пожалуйста, – выдохнула я снова.

Он поцеловал меня – легонько – в шею. Я попыталась сжать зубы и не застонать – какое… Желание кружило голову. Но тут он вздохнул, встал и отошел к окну. Черные щупальца ореола еще протягивались ко мне и окутывали с ног до головы – я тонула в его тьме. Но вот он отошел, и щупальца оставили меня – неохотно, как казалось, – и ореол его вновь склубился в беспокойную тучу вокруг застывшей, как изваяние, фигуры.

Я обхватила себя за плечи. Дрожь не отпускала – неудивительно.

– Твоя мать была истинной Арамери, – вдруг сказал Нахадот.

Желание мгновенно улетучилось, слова прозвучали как пощечина.

– Лучшей наследницы Декарта и желать не мог, – спокойно продолжил он. – Цели у них были разные, но во всем остальном она полностью походила на отца. Он до сих пор любит ее.

Я сглотнула тугой комок в горле. Ноги все еще дрожали, поэтому встать я не решилась. Зато осознала, что сижу, жалко сгорбившись, и выпрямила спину.

– Тогда почему он убил ее?

– А ты считаешь, что это он ее убил?

Я открыла было рот – потребовать объяснений. Но не успела ничего сказать – он резко развернулся. В падающем из окна свете он выглядел как отчетливый, но темный силуэт. Только глаза – ониксово-черные, большие – блестели. Злые, мудрые глаза существа, которое старше, чем человеческий род.

– Нет, малышка, – резко бросил Ночной хозяин. – Ты маленькая пешка в большой игре, знай свое место. Ты ничего больше не узнаешь – пока не заключишь с нами союз. Так нужно. Ради нашей – и твоей – безопасности. Хочешь знать наши условия? О да, я думаю, ты хочешь. Нам нужна твоя жизнь, маленькая Йейнэ. Отдай нам ее – и получишь ответы на все вопросы. Ну и возможность отомстить. Ведь ты именно этого хочешь, правда? Конечно хочешь. Ведь в тебе течет кровь Арамери, хоть Декарта и отказывается признавать это.

Меня снова затрясло – но на этот раз не от страха.

Как и раньше, он просто растаял в воздухе. И, как всегда, темный силуэт на фоне окна исчез, но его присутствие ощущалось еще долго. Когда и оно растворилось, я убрала матушкины вещи и привела комнату в порядок, чтобы скрыть следы своего посещения. Еще мне хотелось забрать серебряную косточку, но куда ее положить так, чтобы никто не заметил? Наверное, лучше ей лежать, как и прежде, в потайном ящичке в изголовье кровати. Там она пролежала несколько десятков лет, и ее никто не отыскал. Так что я положила и письма, и подвеску на место.

А закончив, пошла к себе в комнату. Именно пошла – хотя нестерпимо хотелось сорваться с места и побежать.

11. Матушка

Теврил сказал: иногда Небо забирает людей. Просто съедает их – и все. Дворец построили Энефадэ, а жить в здании, которое возвели пленные боги, ненавидящие своих поработителей, опасно. Не сильно опасно, но риск всегда есть, как вы понимаете. Случаются ночи, когда луна чернеет, а звезды прячутся за облаками и камень стен перестает светиться. И Блистательный Итемпас теряет власть над дворцом. Тьма не задерживается надолго – ее владычество длится несколько часов, не более, – но пока Небо погружено в темноту, Арамери сидят по комнатам и разговаривают шепотом. А если им все же нужно выйти, идут по коридору быстро и по стеночке. И внимательно смотрят под ноги. Потому что – вот незадача! – иногда случается так, что полы расступаются под ногами неосторожных – и они проваливаются и исчезают. С концами. Их ищут, поисковые отряды обшаривают здание сверху донизу, даже заглядывают в мертвые пространства – но никогда не находят тел.

Я теперь знаю, что это чистая правда. А самое главное, я знаю, куда деваются те, кто исчез.

* * *

– Пожалуйста, расскажи мне о матери.

Это я сказала Вирейну.

Он оторвал взгляд от хитроумного прибора на столе. Догадаться, что он там конструирует, не вышло – штука выглядела как спутанный клубок металлических деталей и кожаных приводов.

– Теврил сказал, что вчера вечером отправил тебя в ее комнату, – проговорил он и поудобнее устроился на высоком стуле.

Теперь он смотрел мне в глаза. Задумчиво так.

– А что ты ищешь?

Запомним на будущее: полностью Теврилу доверять нельзя. Но это меня совсем не удивило – у управляющего свои интересы и свои трудности.

– Что я ищу? Я хочу найти правду.

– Ты не веришь Декарте?

– А ты веришь?

Он хихикнул:

– В таком случае почему ты готова поверить мне?

– В этом пакостном вонючем амнийском логове я не верю вообще никому. Но поскольку уехать я все равно не могу, приходится ползать в вашей грязище, собирая истину по крупицам.

– Ого! Хм, она тоже так любила… завернуть, хе-хе…

К моему несказанному удивлению, грубость его не оскорбила, а, напротив, пришлась по нраву. Он расплылся в улыбке – снисходительной, но улыбке.

– Но ты излишне резка. И слишком прямолинейна. Киннет умела оскорбить так, что ты понимал, кем и как тебя назвали, лишь несколько часов спустя.

– Моя матушка никого не оскорбляла просто так, без причины. Что же, интересно, ты такого сказал, что сумел добиться от нее таких слов?

Он замолчал – ненадолго, сердце всего один раз успело стукнуть, но я с удовлетворением пронаблюдала, как улыбка сползает с его лица.

– Так что ты хочешь знать? – резко спросил он.

– Почему Декарта приказал убить ее?

– Только Декарта сможет ответить на этот вопрос. Хочешь с ним побеседовать?

Хочу. Но не сейчас. А с ним и дальше попробую отвечать вопросом на вопрос – возможно, что-то и узнаю.

– А почему она вообще сюда вернулась? В ту последнюю ночь? В ту ночь, когда Декарта наконец-то понял, что она не вернется?

Он очень удивился – ожидаемо. Но я не ожидала, что удивление так быстро сменится гримасой холодной злости.

– С кем ты разговаривала? Со слугами? С Сиэем?

Иногда правда способна выбить противника из седла.

– С Нахадотом.

Он отшатнулся и поморщился, глаза гневно сузились:

– Ах вот оно что. Он тебя убьет, чтоб ты знала. Это его любимое занятие – играть в кошки-мышки с глупцами, которые считают, что могут приручить его.

– Симина…

– …не собирается его приручать. Она вполне довольна чудовищем на поводке. А последнюю дурочку, которая умудрилась в него влюбиться, он размазал по центральному двору. Вот так вот.

Воспоминания о прошедшей ночи заставили меня вздрогнуть. Я попыталась скрыть это – и не преуспела. Я как-то не подумала, что делить ложе с богом смертельно опасно. А ведь это очевидно, с другой-то стороны. Сила смертного мужчины – она же ограниченна. Выплеснулся – уснул. Даже самый опытный любовник действует во всех смыслах на ощупь – и на одну ласку, которая вскружит тебе голову до небес, придется десять таких, что вернут тебя на землю.

А Нахадот вскружит голову до небес – и там я и останусь. Хотя нет, он завлечет меня выше, в холодную безвоздушную тьму, в свои истинные владения. И там я задохнусь, и плоть моя не выдержит – или разум истает… М-да. А ведь Вирейн прав. И если это случится, я сама буду виновата.

Поэтому я улыбнулась – покаянно. Чтобы Вирейн видел, что мой страх – настоящий.

– Ну да, Нахадот, наверное, меня убьет. Если только вы, Арамери, его не опередите. Но если такой исход тебя не устраивает, можешь попробовать помочь мне. К примеру, ответить на вопрос. Вот прямо на тот, который я задала.

Вирейн долго молчал, и лицо его походило на маску, за которой, конечно, вершилась титаническая работа мысли. А потом он снова удивил меня – встал и подошел к огромному окну. Из него открывался потрясающий вид на город и на лежавшие за ним горы.

– Я не очень хорошо помню события той ночи, – наконец проговорил он. – Все-таки двадцать лет прошло. Я только приехал в Небо, сразу после окончания школы писцов.

– Прошу, расскажи все, что помнишь, – тихо сказала я.

* * *

Еще в детстве писцы изучают несколько человеческих языков и только потом приступают к изучению божественного. Это помогает им осознать, насколько язык может быть гибок и как он соотносится с мыслью, ибо во многих языках присутствуют понятия, которых нет в других, и им даже невозможно отыскать подобие. В этом и смысл божественного языка – он позволяет облечь в слова невозможное. Неизъяснимое. Именно поэтому лучшим из писцов нельзя верить.

* * *

– Той ночью шел дождь. Я помню это, потому что Небо нечасто заливает – обычно облака проходят ниже. Но Киннет вымокла до нитки – и все за те несколько мгновений, пока шла от кареты ко входу во дворец. Она шла по коридорам, а с нее капало, и за ней оставались мокрые следы.

А ведь это значит, что он видел, как она шла. То ли затаился в каком-то боковом ответвлении и смотрел, то ли крался следом – причем шел за ней по пятам, если уж вода не успела высохнуть. Сиэй сказал, что Декарта приказал освободить все коридоры, и вокруг не было ни души… Видимо, Вирейн ослушался приказа.

– Все знали, зачем она приехала. Ну или думали, что знают. Все считали, что их брак долго не протянет. Это же невероятно, чтобы женщина с таким сильным характером, женщина, самой судьбой предназначенная для дел правления, отказалась от всего этого. И из-за чего? Из-за такой ерунды.

Его отражение в оконном стекле шевельнулось – Вирейн посмотрел на меня.

– Извини, не хотел обидеть.

Он старался быть вежливым – ну, на манер Арамери, конечно.

– Я не обиделась.

Он криво улыбнулся.

– Но она приехала из-за него. Вот почему она появилась во дворце. Ее муж, твой отец – все из-за него. Она приехала не для того, чтобы вернуться и снова вступить в права наследницы. Она приехала, потому что он подхватил Ходячую Смерть. И она хотела, чтобы Декарта спас его.

Я уставилась на него так, словно мне только что залепили пощечину.

– Она даже привезла его с собой, представляешь? Слуга, работавший на переднем дворе, заглянул в карету и увидел его – потного, дрожащего от лихорадки. Видимо, уже на третьей стадии. Похоже, путешествие не пошло ему на пользу, и болезнь развивалась быстрее, чем обычно. Она все поставила на карту – настолько нужна ей была помощь отца.

Я сглотнула комок в горле. Нет, конечно, я знала, что отец переболел Ходячей Смертью. И что мать бежала из дворца, презрев все, даже высшую власть. Знала, что ее изгнали – за то, что посмела полюбить неровню. Но я не знала, что эти два события как-то связаны между собой.

– Значит, она добилась своего.

– Нет. Когда она вышла и отправилась обратно в Дарр, она злилась. А Декарта пребывал в диком гневе – я таким его никогда не видел, ни до, ни после. Даже думал – все, сейчас пойдет убивать и казнить направо и налево. Но он просто приказал вычеркнуть Киннет из семейных свитков, причем не только как наследницу – это-то уже сделали, а еще и как Арамери. Он приказал мне выжечь ее сигилу родства – это можно сделать на расстоянии. И я исполнил приказ. Он даже приказал раструбить и объявить об этом повсюду в городе. Пересудов хватило надолго – как же, чистокровного Арамери лишили наследства и изгнали из семьи, невиданное дело… Такого несколько… гм… столетий не случалось…

Я медленно покачала головой:

– А что мой отец?

– Ну, насколько я мог судить, когда они уезжали, он все еще страдал от того недуга.

Мой отец выжил. Ходячая Смерть его не убила. Не первый случай, конечно, но такое происходило редко, в особенности с теми, кто уже находился на третьей стадии заболевания.

Может, Декарта передумал? Если он все же отдал такой приказ, дворцовые лекари могли выехать следом, догнать карету – и вернуть мать и отца обратно. Декарта даже мог приказать Энефадэ… Так.

Стойте.

Стойте.

– Вот почему она приехала, – вздохнул Вирейн.

Отвернулся от окна и смерил меня очень серьезным взглядом.

– Она приехала ради него. Так что здесь нет никаких тайн, и теория заговора здесь тоже неуместна. Все это тебе мог рассказать любой слуга – при условии, что он достаточно долго проработал в этих стенах. А ты пришла с этим простым вопросом ко мне – зачем?

– Потому что я думала, что ты сможешь рассказать мне больше, чем обычный слуга, – четко ответила я.

Голос предательски дрогнул – хотя я всячески пыталась говорить ровно и спокойно. Вирейн не должен догадаться, что я подозреваю… в общем, подозреваю то, что подозреваю.

– Расскажешь, если… хм… если тебя, скажем, подбодрить.

– Выходит, только этим такая настойчивость и объясняется? – Он покачал головой и вздохнул. – М-да. Впрочем, я рад узнать, что ты все-таки унаследовала кое-какие семейные качества.

– Они мне здесь очень пригодятся, как я погляжу.

Он издевательски поклонился:

– Чем еще могу быть полезен прекрасной даме?

Ох, конечно, он мог быть полезен – мне до смерти хотелось узнать больше. Но не от него. И все же, и все же – нельзя уходить слишком поспешно. Это может вызвать подозрения.

– Так ты согласен с Декартой? – спросила я, просто ради того, чтобы продолжить разговор. – Что моя матушка обошлась бы с тем еретиком гораздо суровее?

– О да-а-а-а!..

Ответ настолько ошарашил меня, что я растерянно заморгала, а он заулыбался.

– Киннет была точной копией Декарты. Одной из немногих Арамери, кто серьезно относился к нашей миссии избранников Итемпаса. Она без колебаний обрекала неверующих на смерть. Я бы даже сказал, обрекала на смерть любого, кто представлял хоть какую-то угрозу мировому порядку и… ее власти.

Он снова покачал головой и улыбнулся, словно вспоминал нечто приятное.

– Думаешь, Симина – скверный человек? Ее мечтам просто не хватает размаха, вот что я скажу. А вот твоя матушка видела цель и бестрепетно двигалась к ней.

Как же ему нравилось говорить мне все это – и любоваться, как на моем лице выступает неудовольствие. Он читал у меня в душе, как считывают сигилу на лбу слуги. А может, я просто была слишком юна, чтобы разглядеть подлинную сущность матери? Может, я просто смотрела на нее, как всякий ребенок, с обожанием, и поэтому?.. Одним словом, то, что я слышала про нее от здешних обитателей, никак не соответствовало моим детским воспоминаниям. Потому что в них сохранился образ доброй, мягкой женщины, склонной к иронии, подчас злой, но… Да, да, она умела быть беспощадной – но так обязана поступать супруга всякого правителя, а уж положение в Дарре того времени и вовсе не оставляло иного выбора. Но чтобы вот так… Чтобы ее превозносил Декарта, а Вирейн расхваливал, ставя в пример Симине? Нет, увольте, это не та женщина, которая меня вырастила. А эта – другая, совсем другая женщина, и пусть она носит имя матери – душа у нее тоже совсем другая.

Вирейн специализировался на магии, которая могла изменить душу человека. А не учинил ли он что-нибудь эдакое над моей матушкой? Вот что меня так и разбирало спросить. Но это объяснение почему-то представлялось мне чересчур простым.

– Ты зря теряешь время, – сказал Вирейн.

Он говорил негромко и давно перестал улыбаться – впрочем, и я уже долго молчала.

– Твоя мать умерла. А ты – жива. Вот и будь – живой. А не пытайся присоединиться к матушке.

Получается, я именно этим и занималась все это время?

– Всего хорошего, писец Вирейн, – отозвалась я и вышла из комнаты.

* * *

Вышла – и потерялась. В смысле, по-настоящему потерялась. И растерялась тоже.

Вообще-то, в Небе не так уж легко заблудиться. Да, коридоры тут все одинаковые, что есть то есть. Ну и лифты время от времени чудят – могут отвезти не туда, куда надо, а туда, куда на самом деле хочется. Мне говорили, что больше всего от этих чудесатостей страдают посыльные, которых угораздило в кого-то влюбиться. И все же, и все же – коридоры обычно кишат слугами, которые всегда готовы броситься на помощь чистокровному Арамери.

Но я не решилась просить о помощи. Понятно, что умные девушки так себя не ведут, но в глубине души мне не хотелось, чтобы меня развернули в правильном направлении. Слишком глубоко ранили слова Вирейна, и я брела по коридорам, сворачивая наугад, и раны мои истекали свежей кровью мыслей.

А ведь и вправду – я пренебрегла состязанием за наследство. Я очень хотела разузнать побольше о покойной матушке. Но даже если я узнаю все, это ее не вернет к жизни. А я вполне могу нарваться, если продолжу свои разыскания дальше. Возможно, Вирейн прав, и я веду себя так, словно жизнь мне не дорога и я готова распрощаться с ней в любой миг.

После смерти матери еще не успели смениться все времена года. В Дарре я бы располагала временем и поддержкой родни, я бы носила положенный траур и рана бы затянулась. Но прибыло приглашение от деда и сорвало меня с места. Здесь, в Небе, я вынуждена скрывать горе – но оно все равно давало о себе знать и искало выхода наружу.

В таком настроении я остановилась и обнаружила, что выбрела к дворцовой библиотеке.

Теврил показал мне ее в тот первый день в Небе. В других обстоятельствах я бы разинула рот и застыла в немом изумлении: библиотека оказалась больше, чем огромный храм Сар-энна-нем в Дарре. Библиотека Неба насчитывала больше книг, свитков, табличек и сфер, чем я видела за всю свою жизнь. Но мне-то понадобилось знание совершенно иного свойства, и вся мудрость Ста Тысяч Королевств осталась лежать втуне, ибо не могла помочь в моих поисках.

И все же… сейчас меня почему-то тянуло зайти сюда.

Я прошла через холл – вокруг лишь глухо отдавалось эхо моих шагов. Потолок парил в высоте, превышающей человеческий рост по меньшей мере втрое, его поддерживали великанские круглые колонны и целый лабиринт высоченных – от пола до потолка – стеллажей. Причем колонны тоже несли на себе нескончаемые ряды полок – с книгами и свитками. До некоторых можно было добраться, только приставив лестницу – они, кстати, ждали в углах. И тут и там стояли столики и кресла, приглашающие уютно расположиться с книгой в руках.

Но почему-то здесь, кроме меня, не было ни души. Странно! Неужели Арамери настолько свыклись с роскошью, что даже этот кладезь премудрости не возбуждает их любопытства? Я остановилась и принялась рассматривать томины на полках перед глазами – стеллаж тоже отличался толщиной, кстати, – и тут же поняла, что не понимаю ровным счетом ничего. Сенмитский – язык народа амн – стал всеобщим с тех пор, как Арамери пришли к власти, но многим, если не всем, народам разрешили пользоваться и родным наречием – при условии, конечно, что в стране также преподавался сенмитский язык. А эти книги, судя по всему, писали на темане. Я подошла к другой стене – так и есть, это кенти. Наверное, где-то в этом лабиринте стоит огромная полка с книгами на даррен, но где мне ее искать, скажите на милость?

– Ты потерялась?

Я подпрыгнула от неожиданности и крутанулась на месте. Передо мной стояла невысокая полная амнийская женщина. Точнее, она выглядывала из-за колонны в нескольких футах от меня. Надо же, я и не заметила, как она подошла. И лицо у нее какое сердитое – она, похоже, тоже думала, что в библиотеке никого и она сидит здесь одна.

– Я… я тут…

Ну и что мне ей сказать? Я же здесь случайно оказалась – так, брела, брела и выбрела к библиотеке… Чтобы потянуть время, я промямлила:

– А у вас даррские книги есть? Ну или сенмитские? В смысле, где мне их искать-то?

Женщина молча показала на шкаф прямо за моей спиной. Я обернулась и очутилась нос к носу с тремя полками, заставленными книгами на даррен.

– А сенмитские сразу за углом.

Я почувствовала себя редкостной идиоткой, развернулась и уставилась на обнаруженные книжные сокровища. А потом перестала таращиться и поняла, что половина томов – это поэтические антологии, а другая половина – книги сказок и историй, которые я и так знаю с пеленок. Ничего полезного, короче.

– А ты ищешь что-то конкретное? – Женщина стояла совсем рядом.

Я снова вздрогнула – потому что опять не услышала, как она подошла.

Но когда она спросила, меня посетила умная мысль – а ведь я и впрямь могу узнать нечто полезное для себя в библиотеке Арамери!

– Мне нужны книги, рассказывающие о Войне богов, – сказала я.

– Книги по религии стоят в часовне, а не здесь, – отрезала она.

Как же она скривилась! М-да, вопрос пришелся ей не по вкусу. Наверное, она библиотекарь, а мои глупые слова ее обидели. Видно, в библиотеку редко наведывались – и к тому же часто ошибались дверью.

– А мне не нужны книги по религии, – быстро проговорила я, пытаясь загладить вину. – Мне нужны… ну… исторические хроники. Списки погибших. Дневники, письма, научные исследования… в общем, любые письменные свидетельства того времени.

Женщина прищурилась и пристально на меня уставилась. Кстати, из всех взрослых, которых мне довелось встретить здесь, в Небе, она одна была ниже, чем я. Наверное, в других обстоятельствах это бы меня утешило – но не сейчас. Библиотекарь смерила меня откровенно враждебным взглядом. А ведь странно, что это с ней? На ней болталась самая обыкновенная белая униформа слуги. Обычно хватало одного взгляда на сигилу полного родства у меня над бровями, чтобы они начинали рассыпаться в любезностях и подобострастно смотреть снизу вверх.

– Есть тут такие книги, – наконец удостоила она меня ответом. – Но все полные хроники подверглись жесткой ревизии – жрецы вымарали многое, очень многое. Возможно, в частных собраниях и сохраняются некоторые экземпляры, до которых они не добрались, – поговаривают, что лорд Декарта коллекционирует эти бесценные свитки и хранит их в личной библиотеке.