Текст книги "Необъяснимые странности. Жизнь под гипнозом. Книга 1"

IX На новом месте

Двадцать второго января одна тысяча девятьсот девяносто первого года в девять часов вечера хозяйка на кухне мыла посуду.

Недавно въехали в долгожданную трехкомнатную квартиру в панельном доме посреди поля. Уже успели справить три новоселья: для сотрудников Анны, для товарищей Никиты и для новых соседей. В пустом зале только большой стол и стулья. Много места для танцев под магнитофон. В детскую и спальню перевезли мебель из общежития, ключи, как и положено, вернули организации – собственнику. Муж сразу же уволился с опостылевшей работы и устроился в кооператив.

Отовсюду звучали песни, топот. Новосёлы безудержно праздновали. Говорят, чей-то гость решил осмотреть крышу десятиэтажного здания и провалился в вентиляционное отверстие. Его крики и стоны слышны были жильцам двух подъездов. Только глубокой ночью спасателям удалось его вытащить.

В наскоро построенном доме много недоделок. Всезнающая сотрудница Оля, поселившаяся в соседнем подъезде, слышала от своих знакомых, что как только появилась возможность хозяйственным способом построить дом, заводские коммунисты-начальники торопились сдержать обещание перед народом: обеспечить всех нуждающихся жильём. Спешили уложиться в смету, пока стройматериалы не подорожали, пока самих не выгнали с работы в результате перестройки. Специально первый дом в этом районе построили в конце пустынного участка, ради того, чтобы для вновь строящихся домов не тянуть коммуникации. Только при этом условии городское начальство помогло вовремя сдать объект в эксплуатацию.

– Генчика с Зойкой жалко. Говорила им, чтобы на очередь становились, а они упрямые, были убеждены, что очередь вечно будет длиться, – сетовала коллега, – теперь без квартиры остались. Больше бесплатно давать жильё не будут. А стоить оно будет ой как дорого! Хорошо устроились те, у кого были деньги, кто успел в кооператив вступить. Дом хороший каменный в обжитом микрорайоне с двумя лифтами, рядом остановка, магазины, детский садик. Не то что у нас, хлеба негде купить, если приспичит, до ближайшей остановки автобуса двадцать минут в гору идти. Спасибо, утром на работу и вечером с работы служебный автобус возит, ведь рядом с домом городской транспорт не проезжает, до него остановки три, а то и четыре тащиться. Хорошо хоть просёлочную дорогу, ведущую к новостройке, покрыли асфальтом через месяц после сдачи дома. Но о пешеходных дорожках, детских площадках, магазинах рядом с домом не было и речи, скажите спасибо, что построили дом и подвели коммуникации.

Анна осознала, как неразумно поступила, отказавшись приобрести квартиру в кооперативном доме, ведь деньги у них были; но привычка на всём экономить победила. Это была горькая ошибка. От ведомственной квартиры в благоустроенном районе пригородного села они уже отказались, придётся снова мыкаться, обживать новый район.

В квартире прорвало у отопительной батареи кран. Пока Никита искал старшего по дому, у которого были ключи от подвала, где отключалась вода, жена пол дня подставляла тазики и вёдра под льющуюся фонтаном грязную воду из батареи и сливала в раковину.

Стаса устроили в городской детский сад для одарённых детей с углублённым изучением английского языка, предварительно пройдя собеседование-экзамен.

Утром мама на служебном автобусе отвозила сына в детский сад, затем на маршрутке ехала на работу. После работы не было возможности вместе с другими жильцами комфортно ехать на служебном транспорте. Отоварившись продуктами и забрав воспитанника из садика, ловила переполненное такси; за один рубль их довозили до дома.

Анна поняла, что жить в кирпичном общежитии или в отдельном домике не так уж плохо. Отшумели бурные новоселья, но тише не стало, новоселы денно и нощно что-то сверлили, ночами смотрели телевизоры. Сверлили и смотрели они, а добропорядочные жильцы мучились от этого постоянного шума, свободно льющегося сквозь плохо заделанные щели наскоро установленных перегородок панельного дома. К тому же, квартира находилась на первом этаже, входящие и выходящие из подъезда хлопали входной дверью, что эхом громыхало в уставших мозгах хозяйки.

– Иди быстрее, слушай, – крикнул Никита из зала, где обычно смотрел телевизор. Анна вытерла руки, сняла фартук.

– Сказали, до тысячи рублей на человека будут обменивать на новые деньги с двадцать третьего по двадцать пятое января. Посчитай, сколько у нас денег?

Жена достала из тумбочки заветную коробочку, где хранились деньги. Пятидесяти и сто – рублёвых купюр набралось на семьсот рублей.

– Семьсот рублей.

– Бери их завтра с собой на работу, должны обменять.

– А в другом месте нельзя? – Заволновалась Анна, – не приятно, что весь отдел будет знать, что у меня есть семьсот рублей. Недавно меня просили занять денег до зарплаты, я сказала, что сама еле свожу концы с концами. Будут считать меня хитрой лгуньей.

– Скажи, что это деньги родителей, тем кто будет расспрашивать, откуда такая большая сумма, – посоветовал Никита, – а я на своей работе поменяю деньги родственников, если они у них есть, или своим товарищам. Нужно помогать людям. Один друг собрался машину покупать, недавно все деньги с книжки снял, я за него беспокоюсь, хоть тысячу помогу ему обменять.

В среду в отделе было тревожно. Начальник с утра заперся в своём кабинете и ни с кем не разговаривал.

– Слышали, вчера по телевизору в девять часов вечера в программе «Время» сказали, что сторублёвые и пятидесятирублёвые купюры будут изыматься из обращения. Вчера только Горбачёв указ подписал об изъятии из обращения и обмене соток и пяти-десяток образца шестьдесят первого года.

– Правильно сделал, чтобы люди деньги под подушками не хранили, у нас недавно дед под девяносто лет умер, а у него в матрасе кучу денег нашли, ещё до шестьдесят первого года вместе с облигациями хранились, – засмеялся молодой специалист по прозвищу Глупа. Глупов Витя не обижался что его так звали.

– Тебе смешно, а у меня старые родители в селе живут. Услышали, наверное, вчера новость, переволновались. Мама, небось, валидол пьёт.

Я к ним дозвониться никак не могу, телефона у них нет, а соседям, через которых я с ними общалась, телефон за неуплату отключили. Придётся просить отгулы и самой к ним ехать, помогу им срочно деньги менять, – опечалилась Валя.

– И много у них денег? – Заинтересовался Глупа.

– Я сама не знаю, люди старые, может быть на похороны себе припасли. Да хоть сколько, какая Витя, тебе разница? В селе и начальство наверняка не знает, как будет проходить обмен денег. У нас завод большой, но наше грамотное начальство молчит, ничего не разъясняют. Какой спрос с сельских?

– А мне хорошо, у меня денег нет, я всем должен. Вчера последние в ресторане с ребятами прокутили. Весело было.

Около одиннадцати часов утра начальник собрал всех работников отдела в самый большой кабинет:

– Сегодня начинается обмен денег. У кого дома хранятся купюры по пятьдесят и сто рублей, приносите, сдавайте Катерине Ивановне, но только до тысячи рублей на человека.

– А если у кого больше тысячи?

– Больше тысячи тоже обменяют, но в другом месте.

– Где и что для этого нужно?

– У тебя лично больше тысячи?

– Нет, у меня нет таких больших денег.

– У кого есть, сам узнает; для этого существуют специальные комиссии. До конца марта этого года рассмотрят заявление, сделают выводы, возможно или нет обменивать такие большие деньги.

– А если человек дом продал?

– Я думаю, до марта месяца деньги ему обменяют, причина уважительная. Если он принесёт все необходимые документы: договор купли-продажи, расписку о получении денег, справку, что все налоги оплатил. А вот те, кто нажил деньги нечестным трудом, в такие комиссии не пойдут, фальшивые деньги тоже не понесут.

– Для чего нужен такой обмен?

– Слишком много в обращении наличных денег, возможно, кто-то их печатает, поэтому образовался дефицит товаров, понимать нужно, – встрял Глупов.

– Это вопрос не ко мне, – нехотя отмахнулся начальник, – смотрите по телевизору выступления премьер-министра Валентина Сергеевича Павлова, он инициатор денежной реформы.

Никита целыми днями был занят на работе, в выходные хотелось отдохнуть, лёжа у телевизора, но в кооперативе были свои строгие порядки. В это воскресенье он работал, Анна одна поехала присмотреть мебель.

Покупательница была поражена. Вместо мебели в пустом мебельном магазине, увешанном рекламными плакатами западного образца, продавались дорогие импортные жвачки; расположились пункты проката иностранных видеокассет с изображениями мускулистых мужчин с мрачными устрашающими лицами и пошлых обнажённых грудастых существ, возмущённая гражданка не смела иначе их назвать. Бурно высказав своё негодование продавцам, пошла на рынок.

Громко возмутившись по поводу резкого поднятия цен, но всё же отоварившись, жительница шла с рынка. В её голове никак не мог сформироваться новый современный способ мышления, о котором постоянно твердили по телевизору.

Усталая от непонимания происходящих вокруг перемен, остановилась на светофоре. По другой стороне улицы, в старой, чужой куртке, шёл сын.

– Стас, Стасик! – Звала так громко, что все прохожие оборачивались. Обернулся и сын, взглянул на кричащую и пошёл своей дорогой к рынку, быстро исчез в толпе.

Анна, поставив сумки на землю, не замечая, что горит зелёный свет, стояла в недоумении. Мысль о том, что сын ведёт двойную жизнь и что-то от неё скрывает, мучила её.

– Зелёный, идёмте быстрее, – незнакомая женщина подхватила её сумки, сунула их ей в руки; за рукав подтолкнула. По инерции Анна побежала через переход, мысль о странном поведении сына не давала покоя. Странная, потрёпанная куртка стояла перед глазами. Так могли маскироваться только шпионы.

Но зачем переодеваться в нищего? А если кто из знакомых встретит его? Что подумают? Родители не жалели денег на одежду для сына. Какой позор!

«А вообще-то он молодец, – успокаивала себя мамаша, – в детском садике его хвалят, у него феноменальная память, рекламу, которую передаёт первый телевизионный канал, с удовольствием пересказывает наизусть, слово в слово. Немудрено, что эта реклама ему нравится, ведь в ней участвуют известные артисты, полюбившееся ему по фильмам. О знаках зодиака исполняет песню собственного сочинения популярнейший кумир».

Добравшись до дома, по привычке позвонила. Дверь открыл Стас. Он, как всегда, был в своей любимой футболке и любимых спортивных брюках.

– Что вкусненького? – Взял сумки и вытаскивал продукты, складывая их на стол.

«Спросить или не спросить, – беспокоилась мать, – пусть сам скажет».

– Ты давно пришёл?

– Откуда? Я никуда не уходил, весь день дома, воспитатели так много заданий надавали. Ух! Устал уже. Тебе помочь? – Весело спросил озорник и смешно почесал себе затылок.

– Где ты взял старую куртку?

– Какую?

– Ту, в которой я видела тебя на рынке?

– Когда?

– Сегодня.

– Мам, ты что? Я же сказал тебе, что сегодня я был дома, – Стас обиделся.

– Нет, не сегодня, – выкрутилась мама, не желая ссориться с сыном.

– Нет у меня никакой старой куртки. Ты обозналась.

– Да, конечно, извини сынок. Садись быстрее кушать, проголодался? – Анна накрывала на стол. Конечно, она обозналась.

– Я не хочу ходить в этот садик. Заставляют заниматься йогой, этот английский меня достал, домашние задания дают. Мои друзья пойдут в школу с семи лет, а я уже с малолетства мучаюсь. Воспитатели вредные. В селе был хороший садик, мы пели хором песни, воспитательница на гармошке играла, мы водили хороводы, пели песни про каравай. Нам баловаться разрешали. А здесь даже смеяться нельзя, заставляют сидеть, скрестив ноги, на полу.

– Да, это полезно, я и деньги сдала на специальные коврики, и кимоно тебе купили. Английский необходим, сейчас везде совместные предприятия, головные офисы за границей, начальство не знает русского языка. Что бы чего-то добиться в этой жизни, нужно свободно разговаривать на английском, а для этого нужно с детства его изучать.

– Макара не заставляли заниматься иностранной физкультурой и английским.

– Тогда время было другое.

У матери почему-то очень разболелась голова, она почувствовала себя усталой и разбитой, словно носила тяжёлые мешки с мукой; пыль попадала в мозги, что-то ясное пыталось вырваться наружу, но из-за слоя пыли ничего было не понять. Анна прилегла на диван. Пелена тумана застилала её мозги. Она напряжённо что-то соображала. Что делать? Нужно приготовить ужин. Что я буду готовить? Да, сейчас это самое важное, к возвращению Никиты приготовить вкусный ужин, подготовиться к завтрашнему рабочему дню, смерить температуру сыну, что-то он неважно себя чувствует.

X Сокращения

Анна с интересом пересчитывала новенькие шуршащие купюры одна тысяча девятьсот девяностого года выпуска. Семьсот рублей, полученные ею взамен старых, мало чем отличались от прежних, были точно такими же по размеру, с изображением портрета Ленина.

– Всё правильно, эта реформа нас не коснулась, – Никита рассматривал новые деньги, – один к одному. Пострадали те, у кого нетрудовые доходы, кто хранил в матрасах нечестно заработанные крупные суммы.

***

Семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто первого года с утра по радио звучал гимн Советского Союза. Празднично одетые Никита и Анна шли голосовать на всесоюзный референдум о сохранении СССР. На избирательном участке в бюллетене для голосования Анна вычеркнула слово «нет». Да, она считает необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик.

Из окружения Анны никто не сомневался в результатах голосования.

– Здравый смысл победил, абсолютное большинство проголосовало за сохранение союзного государства, – радовался Генчик.

– Конечно, – согласилась Катерина Ивановна, – это наша Родина. Как можно голосовать за разрушение собственного дома? Референдум нужен только для того, чтобы заткнуть рот злопыхателям, которые воспользовавшись свободой слова и плюрализмом, кричат по телевизору, якобы от имени всего народа, о невыносимой ситуации. Даже, если в стране есть недостатки, исправлять их нужно своими силами, не вынося сор из избы и не создавая паники.

В кабинет влетела Мартышкина, самая шустрая женщина из их отдела:

– Бегите в наш магазинчик, он закрывается, товар распродают почти даром. Со второго апреля цены аж в три раза повысят.

Женщины стали шуршать сумками, собираясь в рабочее время отлучаться по личным делам за проходную завода. Уже не было жёсткого контроля. В любое время можно было пройти через вертушку на проходной без разрешения вышестоящего начальства, достаточно было показать равнодушному охраннику пропуск.

В расположенном недалеко от завода невзрачном, но очень полезном магазинчике, расстроенные из-за предстоящего сокращения продавщицы обсуждали недавно открывшуюся в центре города биржу труда.

Анна набрала на все бывшие при ней деньги разной необходимой в обиходе мелочёвки: нитки, ножницы, тетрадки, краски, фломастеры, посуду, мыло, стиральных порошков, спичек; столько, сколько смогла унести. Никто, как это было раньше, не стал на проходной требовать оставить сумки в камере хранения, охранник даже не смотрел на свободно вращающуюся вертушку. Так что работники свободно входили и выходили, когда им хотелось.

Работница, по совету Мартышкиной, ходила по магазинам в середине рабочего дня, прихватив обеденный перерыв. Утром всё-таки нужно было прийти вовремя или опоздать на несколько минут, в конце рабочего дня необходимо своим присутствием подтвердить, что ты работала. Если кто-то не являлся на работу, ему с удовольствием ставили день без сохранения заработной платы. Аванс уже не платили, зарплату задерживали, выдавали частями.

Не выгодно сокращать работников, в этом случае нужно выплачивать выходное пособие, а денег нет, министерство прекратило финансирование важных для завода изделий. Рабочих посылали в отпуска без сохранения заработной платы по собственному желанию, а не по производственной необходимости.

Дисциплина постепенно разбалтывалась, раньше никто не произносил вслух, что предприятие оборонное, стратегическое. Все изделия были зашифрованы.

– Каэшку сорок вторую сняли с производства, а ведь это новое изделие, на экспорт, – сетовал Генчик, – талдычат о хозяйственном способе, самим нужно зарабатывать. Как может огромный завод, связанный министерством с другими предприятиями, производящими комплектующие, сам выбираться из кризиса?

– Да, рекомендуют заниматься только ширпотребом.

– А куда девать прекрасно оборудованные новые цеха? Квалифицированных рабочих?

– Продукция нашего завода никому больше не нужна. Выводят наши ракеты средней и малой дальности из Европы, сокращаются ядерные вооружения, войска вывели из Афганистана; с Албанией и Израилем восстановили дипломатические отношения, – разъясняла Тамара, – напряжённость в мире снизилась, советско-американские отношения значительно улучшились. Наконец то отменили шестую статью конституции. Ещё в мае восемьдесят девятого года в Кремле на заседании первого съезда народных депутатов СССР лидер оппозиционной группы безуспешно требовал включить в повестку вопрос об этом.

– Правильно диссидентов освистали большинство депутатов, но они в дни работы съезда организовали митинг в Лужниках, теперь обиженные на коммунистов решают наши судьбы, непонятно на чьи деньги, – вставил Генчик, – отойдя от созидательной деятельности на благо своей страны, занялись политикой, их критические статьи на передовицах западных газет. Встречаются за рубежом с капиталистическими лидерами, после этого становятся народными депутатами.

– Что будет? Наши руководители коммунисты, – беспокоилась Катерина Ивановна.

– Оппозиция призвала к политической забастовке, в феврале девяностого в Москве организовали тысячные митинги, в итоге отменили закон о руководящей силе партии, ввели пост президента, – продолжал Генчик, – Растёт моральный авторитет вероотступников, политзаключённых, ссыльных.

– Ты не прав, наболтал ерунды. Сверху виднее. Если их показывают по телевизору, значит они правы. Тебя, Генчик, туда не подпустят, – разнервничалась Валя.

– Немецкий пилот, говорят, восемнадцатилетний любитель, беспрепятственно перелетел на спортивном самолёте через границу из Финляндии, приземлился в центре Москвы, – ёрничая, добавил Глупа, – довели страну до полномасштабного кризиса, до пустых полок в магазинах. Хорошо, что отменили их монопольное командование. Плюрализм, многопартийность, привыкайте, понимать надо.

Анна переживала за страну, за тех, кому грозит сокращение и за те районы, где, говорят, пустые полки в магазинах. За себя она была спокойна, увольнение ей не грозило, была незаменимым работником на своём месте, в течение девяти лет оклад у неё со ста шестидесяти рублей поднялся до двести семидесяти рублей. Это был неплохой оклад, выше, чем у коллег. Хватало на питание, одежду. На этот оклад можно было скромно прожить семье из четырёх человек. Квартплата двадцать пять рублей, за детский садик платили десять рублей, проезд на автобусе пять копеек. Качественная одежда отечественного производства стоила недорого. У Анны была хорошая швейная машина. Модную одежду нередко заказывала в ателье, ходила на примерки. Оставшись как-то недовольной работой портнихи, предпочла сама себя обшивать. Подглядев фасон в журнале или по телевизору, тут же делала выкройку, покупала качественный материал. Уже через неделю сотрудницы осматривали новый наряд. Конечно, опытная модница могла раскритиковать еле заметный неровный шов или найти другой изъян, скорее из зависти, но в целом, наряд красиво облегал статную фигуру Анны, был ей к лицу. Нравился противоположному полу, она замечала, как незнакомые мужчины на улице провожают её восхищённым взглядом. А это главные эксперты, замечания придирчивых сотрудниц мастерица пропускала мимо ушей.

Специалист считала, что будет жить лучше, нерадивых работников сократят, а ей повысят зарплату, как ценному работнику. Ей не нравилась уравниловка в отделе. Основную работу тянули несколько человек, штат отдела раздут, зарплата тех, кто ни за что не отвечал и почти ничего не делал, была всего рублей на десять, двадцать ниже, чем у незаменимого работника.

Но в апреле девяносто первого она поняла, что реформы касаются лично её. Цены на товары поднялись в два-три раза, фактически, её зарплата уменьшилась. Уменьшились, а не увеличились, вклады. В убеждениях Анны стала мелькать неустойчивость, появлялись пессимистические настроения.

– Тратьте все деньги, цены будут расти, – советовала Мартышкина.

– Куда же ещё больше, – сетовал Генчик, – итак еле концы с концами сводим.

В выходной, добравшись на электричке до дачи, Никита обнаружил, что кто-то ночует в их домике, собирает урожай. Раньше такого не было. У всех не огороженные дачи, домики закрывались чисто символически, окна без решёток. Как при коммунизме, ничего не охранялось, но никто ничего не воровал.

– Пусть живут, – сказал Никита, – сейчас много беженцев, на национальных окраинах раздуваются кем-то сепаратистские настроения, имеют место межнациональные конфликты, выгоняют людей не основной национальности из собственных домов. Люди разных национальностей бегут к нам, в гостеприимную область. Замок взломали, не будем больше замыкать домик, кто хочет, пусть живёт до заморозков, зимой холодно.

– Да, – согласилась Анна, – только они, если уж едят наши овощи, могли бы и грядки прополоть, не хочется даром на них работать.

– Я больше не буду ездить на дачу, пользы никакой, езди одна с детьми, а я лучше в воскресенье работать буду, деньги зарабатывать.

Фонд заработной платы отдела постоянно сокращали. Увольняться по собственному желанию никто не хотел. Только пенсионеров могли уволить без скандала.

– В связи с трудным финансовым положением у нас пятичасовой рабочий день. Предлагаю работать три дня в неделю. Зарплату понижают всем, мне в том числе, – оповестил на собрании начальник.

– Давайте работать восемь часов, как и раньше, а за неоплачиваемые часы брать дни без содержания, составим график, может быть кто работу получше в это время найдёт, – внесла предложение Тамара.

– Как хотите, лишь бы не возмущались, – начальник скрылся в своём кабинете, предоставляя коллективу право самому решить эту проблему.

«Уравниловка осталась, – рассуждала Анна, отправляясь в свой неоплачиваемый день на дачу, – некоторым вообще на работе делать нечего, а я должна за уменьшенную мизерную заработную плату делать прежний объём работы.»

На электричку она опоздала, ехала час на автобусе, с автобусной остановки ещё полтора часа шла пешком. Собиралась, добравшись до загородного домика, отдохнуть, почитать книгу; лёжа на кровати, из просторного окна любуясь своей цветочной клумбой.

Но ни мебели, ни книги, не оказалось на месте. Грабители, разбив стекло, вынесли через просторное окно варварски растоптав её любимую клумбу, две кровати вместе с постельным бельём, покрывалами, одеялами, подушками; тумбочку, стулья, табуретки. Даже книги и канцтовары, косметику и другую мелочёвку, вплоть до совка и веника, оставив только мусор и следы от грязной обуви. Всё вывезли на машине, о чём свидетельствовала глубокая колея на ухоженных грядках.

– Народ нищает, – успокоил вечером усталую и нервную Анну Никита, – если стали старую мебель с дач воровать. Мебель не жалко, жалко своих трудов. А ведь не поленились нанять машину, воруют не нищие. Ладно, не переживай, огородим участок.

– С какой любовью мы всё благоустраивали, для себя трудились, а сейчас даже ездить на эту дачу не хочется, – изводилась хозяйка. Но заставлять бесполезно трудиться в свои редкие выходные измученного и постоянно усталого мужа, она не отважилась:

– Любимый, не нужно огораживать, у соседа забор стащили, на металлолом, наверное. Все сваи выкопали, а ведь он их из арматуры капитально сделал и глубоко вкопал. Ты здоров?

– Здоров, просто достали все криминальные новости. Кому мы нужны? Забудь про эту дачу, не бери в голову. Жалко людей, что остались без жилья в результате разных катастроф и катаклизмов.

– Люди безрассудно покоряют природу. Мама, ты не осознаёшь опасности экологической катастрофы, – неожиданно выйдя из своей комнаты, держа на руках кота, встрял в разговор Стас, – вы издеваетесь над Мурзиком, он должен делать то, что ему нравится.

Анне не хватало терпения понять, что происходит в душе подростка. Её саму воспитывала школа, радио, девочка с интересом впитывала в себя патриотические настроения, даже критиковала иногда родителей, за то, что не разделяли восторженно её веры в светлое коммунистическое будущее. Как воспитывать сына, когда эта вера рухнула.

Пусть современные идеалы ему прививают педагоги, на родительский собраниях нареканий в его адрес не было. Впрочем, собрания, как правило заканчивались добровольным сбором дополнительных денег с родителей, а начинались с разъяснений, почему необходимо раскошелиться.

– Ремонт приходится делать своими силами. У кого профессия штукатура? Помогите сделать ремонт, – выясняла воспитатель, – нет таких? Придётся нанять бригаду. Нужно сдать деньги. Это ваши дети.

– Я не против, я сдам, но пусть все сдают.

– У меня список, кто сдаёт, кто не сдаёт. У кого нет при себе денег, можете передать после. Как можно не сдавать деньги для своих детей? Садик хотя и на государственном обеспечении, но денег на ремонт не хватает. Я не трачу эти деньги на себя, спросите у родительского комитета, – беспокоясь, просила воспитатель.

– Выйди на минуту, – подтолкнула её единственный представитель родительского комитета, властная женщина с наглым взглядом, работающая в этом же детском садике, только в другой группе:

– Ещё нужно сдать деньги на подарок воспитателю, подходим и быстро сдаём, решили золотой браслет подарить, – нахрапом сверля сомневающихся глазами, приказала активистка.

Анна понимала, что родительские собрания проводятся с одной целью – собрать с родителей деньги. Осмотрев хорошо отремонтированное помещение, не нуждающееся в новом ремонте, она безропотно отдала деньги, чтобы не подводить сына, ведь на детей должников тыкали пальцами, обижая их.

– Ну как собрание? – Встретил мать Стас, – сдала деньги?

– Всё нормально, сдала. Ты кушал?

– Нельзя есть мясо и рыбу. Ты заставляешь меня пить молоко, это насилие над коровой!

– Стас, поешь хотя бы яичницу, это не мясо.

– Это куриные зародыши, – возмутился сын, – вы хищнически эксплуатируете животных. Ты носишь кожаную куртку с убитого животного! Я не буду есть мясо!

А если животные начнут поедать людей? Вы, люди, носите шапки, сдирая шкуры с убитых животных!

– Кто внушил тебе такие мысли? – Оторопела Анна, в ужасе глядя на висящий на стене рисунок, с изображением животных, поедающих людей.