Текст книги "Дело было в Нижней Кузе"

Положить велела в простой деревянный гроб. На могиле чтобы поставили неотёсанный камень без всяких надписей. Цветочками-веночками, бордюрами, кружевными оградками не украшать – то есть тлен, прах, суета сует, глупости, которыми тешатся живые. За могилой не ухаживать: пусть провалится, зарастёт.

А чтобы заброшенное Аидино место упокоения не оскорбляло чистую публику, не компрометировало пышные пантеоны по соседству – она распорядилась зарыть её в самом сыром и тенистом углу кладбища, где лежат невостребованные казённые старички и бомжи без роду-племени.

И не навещать её, не тревожить: чем больше ходят плакальщики – тем тягостнее душе томиться в приёмной, тем дольше держат человека на земной привязи – как на канатах… Лучше, когда быстрее забудут.

– Бедный Пушкин! – вдруг сказала Галя.

– Почему бедный?

– Так к нему не зарастёт народная тропа. И школяры каждый день зубрят: «Зима! Крестьянин, торжествуя…». Поди, до сих пор в предбаннике у Бога мается.

***

Это уже потом, на потеху праздной и жадной на слухи толпе, замелькали слова «завещание», «наследство». Якобы у одинокой Аиды были несметные накопления и их прибрала приживалка, уборщица Галя: втёрлась, присосалась, никого к полубезумной старушке не допускала… Однако интерес был быстро утерян: тут не фигурировало ни особняков, ни квартир, ни бриллиантов. Даже двушка -«хрущёвка», где принимала провидица, оказалась в аренде.

Зато всплыли факты, что Аида всю жизнь благотворила понемногу, но многочисленно. Прослышит, где нуждается семья – подбросит небольшую сумму: только чтобы поддержать, чтобы люди не пали духом, а дальше сами пускай карабкаются, цепляются.

А на Аидиной сберкнижке всё-таки деньги нашлись, да: триста тысяч рублей, она их завещала Гале. Назначение строго целевое: свозить сына на остров, где круглый год Новый год, и шумит и бьётся не вьюга, а тёплый океан. Пусть поживёт в сказке – и обратно домой, к родным снегам.

ОСТАНОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ

Как незаметно пронести с собой в кафе 0, 5 коньяка? Можно в сумочке, а потом под столом воровато передавать ёмкость друг дружке. Или бегать по очереди в туалет, делая там торопливый и бессмысленный глоток-другой – как сикилявки на школьной дискотеке.

Тут же вырастет администратор: «Проносить и распивать спиртные напитки строго запрещено». Из-за соседних столиков начнут оглядываться. Со стыда сгоришь. Но и заказывать бокал вина за три тысячи… Подруги, знаете ли, не графья Монте-Кристо, у них денег не хватит долететь до острова сокровищ даже эконом-классом «Уральских авиалиний». Да и печатный станок на дому сломался – пичалька, как говорит Галин внук.

У администраторов глаз намётан на шкодливых нищебродок. За ними глаз да глаз, а навару никакого: с круглыми глазами комментируют цены. Хотя и работников кафе понимают: людям тоже нужно выживать.

«Чего припёрлись, сидели бы дома», – тоскливо думает девочка администратор. То ли дело мужская компания в углу: красивые салаты из морепродуктов, стейки и медальоны с гриля, белое к рыбе, красное к мясу… Что за корпоратив справляет посреди рабочей недели офисный планктон?

Подруги, например, с полным правом отмечают 1 сентября – праздник пенсионеров, праздник непослушания, сбрасывания оков… Хомячки выскочили из колеса и, ещё оглушённые, не веря в собственное счастье, облизывают потрёпанные шкурки.

Сравнение с хомяками не романтично. Поэт бы сказал: их настигла осень жизни. Прекрасная пора, прощальная краса и пышное природы увядание и прочие ля-ля-ля-ля страдания. Сброшена золотистая звонкая, пустая шелуха молодости, оседает взболтанная житейская муть, а кое-где даже проступает мудрая дистиллированная прозрачность.

Нина празднует двойную свободу: вслед за пенсионным удостоверением получила свидетельство о разводе.

– Вот будто воздуха глотнула. Слава богу, этот козёл освободил меня от себя, – она истово, размашисто крестится. – Это была не жизнь, а каторга.

Принесли солянку. Нина ложкой топит в оранжевом жирном озерце маслину, та выскальзывает, всплывает. Вот и Нину так же топит жизнь, а она не сдаётся, упрямо цепляется, выныривает. Нашла себе взамен ушедшего мужа какого-то пенсионера и горя не знает.

Подруг зовут: Нина, Галя, Валя, Вера – в те годы была мода на короткие крепкие, простые имена. В одном классе могли учиться три Веры, четыре Гали, по пять Нин и Валь.

***

Нина познакомилась с будущим мужем в седьмом классе. Если бы тогда об этом узнала – скривилась бы: «Фу, лучше выйти замуж за жабу».

Однажды она дежурила по школе… Что такое школьное дежурство? Эм-м… Многих нынче изумляет, как из ниоткуда, из вчерашних абсолютных пофигистов материализовалось столько Павликов Морозовых – стучащих страстно, самозабвенно, бескорыстно, в личное, свободное от работы и учёбы время. Стукачество – как зов пламенного сердца, как состояние души, эйфория.

Возможно, это ностальгия по школьным временам: когда самый забитый замухрышка и никчёмыш повязывал на руку красную сатиновую тряпочку – и на целую неделю становился неприкасаемым божком. И какой-нибудь верзила-старшеклассник, нагибаясь к храброй малявке, бормотал: «Ну ты чё, в натуре, вычеркни, а?».

Субботняя радиолинейка заканчивалась неотвратимой радиоэкзекуцией. Дрожащий от торжества голосёнок маленького доносчика, под одобрительные кивки завуча, звенел на все коридоры и классы:

– Гаев из 9 «б» катался по перилам и ругался нецензурными словами. Овсиенко и Слуцкая из 8 «а» сидели на подоконнике, грызли семки и не слушались дежурных. Гаев плевал и не уважал труд уборщиц. Гаев курил в туалете. Гаев подсматривал женскую баню…

Тогда, за неимением эротических видеосалонов, женская баня с её потными окнами, с живым розово-мясным содержимым за стеклом, утоляла любопытство изнывающих мальчишеских организмов.

Несознательный Гаев подловил на перемене чистенькую беленькую Нинку и прошипел: «Не бывает бывших ябед, бывают мёртвые ябеды. Вот сдёрну твою повязку и знаешь куда засуну?». И как бы невзначай слегка дал леща по Нинкиной шее, за что получил неуд по поведению и был выдворен в ПТУ.

А через десять лет Нинка в загсе под Мендельсона обменялась кольцами с хулиганом, красавцем Гаевым. Вот такие финты ушами делает судьба.

***

Выращены дети, рождены внуки. Самая пора предпенсионеру Гаеву достигать дзэнских высот: на пару с Нинкой созерцать и осмысливать дачную жизнь: философски окучивать картошку, вдумчиво солить огурцы, концептуально обрезать малину. А он ушёл к молодой. Хомячок добровольно впрыгнул обратно в колесо.

Ну и ладно, что в этом мире ни делается – всё к лучшему. Нина засунет память о Гаеве глубоко в то самое место, куда он обещал сунуть Нинкину дежурную повязку. Выпьем за свободу от супружеского ярма!

Галя улучила момент и перелила коньяк в фарфоровый чайничек. Подруги чаёвничают, разрумянились, голоса набирают развязную громкость. Наступил тот момент, когда не женщины контролируют языки, а языки подхватили и несут их как паруса – потерявшие управление утлые лодчонки.

Считается, что женская болтовня – лучшая психотерапия. Высвечиваются и выскребаются самые тёмные и дальние закоулки и сусеки души – и вот уже всё перебрали, вывалили, языки на плечах. Собеседницы обессилены и опустошены, растерянно переглядываются: что за поток сознания только что был? Какой неудержимый словесный понос их прошиб?

Если мы, женщины, попадём в ад, то болтаться нам рядышком подвешенными за бойкие язычки на раскалённых крючьях.

***

Хорошо бы вживлять в кончики языков дозаторы: стоп, прикрути краник.

Вот кто недавно дёрнул Галю за язык? У них в огородном обществе живёт сторож Василий – золотые руки, палочка-выручалочка. Что-то просверлить, приварить, приколотить – незаменимый человек, и берёт по-божески. Недавно сделал навес у Галиного домика.

У соседки тоже появился новенький навес: смастерили муж и сын. Галя попросилась посмотреть, не поленилась, приставила лесенку, влезла. Позавидовала добротности, прочности работы, цокнула языком: «У меня хуже. Всё-таки чужой человек никогда не сделает так, как для себя». – «И не говори», – покивала соседка.

– Ты только не передавай Василию, – спохватилась Галя. – Подумает, я его хаю. Да я на него молюсь, так благодарна, так благодарна, – она закрутила-заюлила хвостом, как провинившаяся собака.

– За кого ты меня принимаешь? – возмутилась соседка, а у самой зажёгся в глазах огонёк. Она прикидывала и перебирала в уме, кому первому передаст новость. Вот же какая неблагодарная Галя, ей сделали, а она недовольна: не делай добра – не получишь зла.

И пошло гулять от участка к участку шу-шу-шу. Когда Галя обратилась к Василию с очередной просьбой – тот отговорился занятостью, чего прежде не бывало. Ещё о чём-то попросила – Василий нехотя обещал, но не пришёл. И при встречах был холоден как айсберг в океане. Пострадала Галя за свою глупость, за длинный язык, и теперь ветшает её одинокое хозяйство без мужицкого досмотра.

Вернуться бы в тот день, замкнуть рот на замок, накинуть на роток платок. Да слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Сказанное языком не вырубишь топором. Язык мой – враг мой. Особенно актуально в нынешнее время: вы имеете право хранить молчание, любое слово может быть истолковано против вас. Выживет тот, кто держит язык за зубами, за семью железными запорами.

***

– У моего пенсионера тоже руки растут откуда надо, – похвасталась Нина. – Молчун, покладистый, ни слова поперёк. Я хоть с ним увидела, как по-человечески-то люди живут. Грех жаловаться, – она размашисто, истово перекрестилась. – А с тем тираном (Гаевым) всю жизнь как кошка с собакой. Тридцать лет, тридцать самых цветущих лет – псу под хвост.

Эх, если бы существовала машина времени, а в машине кнопка над дверью: «Пи-ип!» – остановите, я сойду. Выпрыгнуть назад в молодость, перенестись в то утро, когда вертелась в пышной фате перед зеркалом. Броситься самой себе, молодой дурочке под ноги: «Только через мой труп!».

***

В сказках новорождённых принцесс обступают феи с подарками. Кто-то дарит трудолюбивые ручки, кто-то – красивые глазки или пышные локоны, или золотой характер. А вот болтливый язычок – точно зловредный ведьминский презентик.

…Валя с работы ходит мимо рынка. Очень удобно: всегда можно купить домашнего молока, яиц, свежей зелени, лука и морковки. А тут как раз поспела земляника, но кусается: пол-литровая баночка – 500 рублей! Как будто её сюда за три моря из Африки везли. Продавцы-перекупщики стоят монолитом, не уступят копейки. Это называется – картельный сговор. Ручное управление, жёсткая вертикаль -называйте как хотите. Настоящим рынком и конкуренцией не пахнет.

Тут подошла маленькая женщина деревенского вида, с трёхлитровым бидончиком, и встала наособицу: робеет. Валя – к ней.

– Почём ягода?

– Даже не знаю, никогда раньше не торговала. Рублей за двести бидон возьмёте? На автобус тороплюсь.

Валя сильно удивилась и подняла брови. Женщина истолковала по-своему, заторопилась:

– Ну за сто семьдесят хотя бы… Автобус уйдёт, некогда стоять. Вы не знаете, почём продают, не продешевить бы?

Валя чуть не брякнула правду-матку, но вовремя прикусила язык. Удачу нужно было ловить за хвост. Она неопределённо пожала плечами: мол, понятия не имею.

– Так за 170? – она полезла за кошельком, не веря в собственное везение. Маленькая женщина вертела головой в платочке, сомневалась.

– Продаёте или нет? – поторопила Валя.

Вид живых шуршащих бумажек сделал своё дело. Ягоды перекочевали в Валин пакет (почти даром!). Немного, самую чуточку скребли на душе кошки, но Валя шикнула на них: брысь!

С самой Валей судьба не больно церемонилась, чего там, пинала под зад будь здоров. Как-то так получалось, что это её по жизни обманывали, облапошивали – что ж, выдался случай поквитаться, жизнь – она и бумеранг, и эстафета. Тебе делают зло, ты делаешь зло. Мы обижаем, нас обижают, как это часто не совпадает.

А деревенская женщина впредь будет умнее. На зорьке встанет и ещё в охотку насобирает. Руки свои, лес рядом дармовой, время тоже своё, не купленное.

Валя поспешила в магазин за молоком и батоном. Придёт домой, устроит пир желудка.

И тут через витрину увидела, что женщину окружили торговки и горячо что-то втолковывают, размахивают руками. А та стоит опустив голову, уронив скрещённые руки с пустым бидончиком. Всё ясно: торговки ей популярно разъясняли, что только что дурочка лоханулась без малого на три тысячи рублей. Для деревни это громадные деньги. Нагрела городская мошенница!

Валя бочком-бочком, пригибаясь за кустами, добралась до остановки – как раз подошёл трамвай. Дома с удовольствием поела душистой ягоды – и забыла.

Она от природы человек не сентиментальный, холодноватый, как нынче говорят – лишённый эмпатии. Но почему-то именно та маленькая женщина застряла в душе как заноза, даже по ночам снилась – выковырнуть бы, да не получается. Вернуться бы в тот день, молча, не глядя сунуть деньги…

Да где же найдёшь её теперь?

***

Это с виду язык мягонький, без костей, бренчит безобидным колокольчиком – а в любой момент может затвердеть и полоснуть острее бритвы.

Словом можно убить, словом можно спасти… Чаще всё-таки убить. У каждого из нас за спиной маленькое личное кладбище, у КАЖДОГО: у кого больше, у кого меньше. И лежат на том кладбище, в основном, самые близкие и родные люди. Как-то так получается, что с чужими мы вежливые милашки, а с близкими – монстры.

Но только не в этом случае… Шоссе за городом. Машины, вырвавшись на волю, отыгрываются за городскую тесноту, за обилие запрещающих знаков, несутся как ополоумевшие. В середине пути посёлок: серые и розовые домики, остановка по требованию.

На этой остановке из автобуса вылетела женщина с маленькой девочкой в красной курточке… Не вышла, а именно вылетела пулей. У пассажирки пылало гневом разгорячённое лицо, она на ходу докрикивала, доругивалась с кондуктором. Торопилась прочь от автобуса, от хамки кондукторши, от пассажиров-молчунов, свидетелей ссоры.

Дёрнула девочку за руку, обогнула автобус и сгоряча, без памяти выскочила прямо на встречку, по которой неслось авто на скорости 170. Обе, мама и девочка, отлетели легче придорожных камушков. Говоря сухим языком полицейского протокола: «Пересекли проезжую часть, не убедившись в безопасности дорожного движения и отсутствии транспортных средств».

Через два дня их хоронили. Через месяц в этом месте спешно установили «лежачего полицейского», воткнули ограничитель «60» и нарисовали «зебру».

***

В местной группе Вконтакте горячо обсуждали это происшествие. У пассажирки ещё на выезде из города началась перебранка с кондуктором. Ссора продолжалась всю дорогу, набирала силу и достигла апогея у злополучной остановки.

Кондуктор тоже побагровела как свёкла и тяжело дышала. Мысленно пообещав себе уволиться с собачьей работы, смахнула злую слезу, плюхнулась в кондукторское кресло, отвернулась от всех. И тут раздался крепкий глухой удар, скрип тормозов и всеобщий «ах» пассажиров. Что-то яркое взметнулось в зеркале заднего вида: красная курточка…

– Кондуктор-убийца, – написали в комментариях.

– Её нужно привлечь по статье «непредумышленное убийство», -блеснул кто-то юридической подкованностью.

Как водится, нашёлся активист:

– А давайте устроим сбор средств, наймём адвоката. Дадим автобусному хамству бой! Доколе?!

При словах «сбор средств» и «деньги» – поборники справедливости поскучнели и быстро слиняли. Венок выцвел, памятник на месте аварии заржавел и его сдали в утиль, «зебра» стёрлась, вдовец утешился в объятиях соседки.

Жизнь равнодушна и эгоистична, о происшествии все забыли. Все, кроме Веры. Она была тем кондуктором.

Думала, с годами пройдёт, сгладится – а безжалостная память всё чаще, до малейших деталей возвращает её в тот холодный солнечный осенний день. Только Вера забудется, захмелеет, размякнет, как вот сейчас в кафе…

И вдруг пронзает: убийца. Две души на её совести, одна невинная детская. Всю жизнь она решает для себя вопрос: убила словом или поступком? Поступком или словом? Хотя какая разница…

***

Мужчины по соседству утратили лоск, раскраснелись, расстегнули белые воротнички. Несколько раз подруги ловили на себе их оценивающие взгляды. По законам жанра, должна была последовать бутылка шампанского «от нашего стола вашему столу».

И вдруг корпоративщики резко, как по сигналу, начали собираться. Сообразили, что теряют время: здесь ловить некого, кроме возрастных тёток, их сверстниц. Старухи!

Просят официантку упаковать оставшиеся продукты и бутылки с вином с собой в пакет. Они передислоцируются в другое место: может, там повезёт больше. «Жлобы», – читается на высокомерном личике официантки. Мужчинам нравится юная официантка, но она на рабочем месте, не пофлиртуешь.

У Нины звонит телефон. Беспокоится её мужичок: уж такой заботливый, такой заботливый – не то что эгоист и сволочь Гаев, отравивший ей всю жизнь… Нина уходит, прижимая трубку к уху.

– А ведь она до сих пор его любит, – догадываются подруги. – Любит своего подлеца Гаева. Бедная, бедная несчастная, счастливая Нинка!

Однако же пора по домам, хорошо посидели. Вера, алё!

Вера не слышит, мрачно смотрит перед собой. Снова перенеслась в тот осенний день, на ту остановку по требованию. Слово или поступок? Поступок или слово?

КАПРОНОВАЯ ЛЕНТОЧКА

В лес – только в памперсах

У подруги муж – заядлый грибник. Она его называет «трюфельный поросёнок» за его обострённый нюх на грибы. Никогда не выходит из леса с пустой корзинкой. Я не про трюфели, а про наши среднерусские: красноголовики, белые, маслята, рыжики.

И вот подруга рассказала про одну из недавних тихих охот. Правда, она получилась не тихая, а очень даже громкая. Выходные, машины под каждым кустом. Навезли детей, крик и писк по всему лесу – он светлый, без бурелома, можно играть в прятки и догонялки. Ощущение, что носится и визжит детский садик. Какие уж тут грибы, а у «трюфельного поросёнка» уже опять полкорзины.

И тут, рассказывает подруга, трещит валежник: появляется муж, на котором нет лица. «Нет лица» – это не пустая фраза, не образное выражение, не метафора. На нём в прямом смысле стёрты выражение, мысли и даже выпуклости в виде носа, рта и щёк. Нечто плоское, бледное, будто не пропекшийся блинчик. И только в глазах плещется панический, невообразимый, нечеловеческий ужас. Он шёпотом кричит:

– Быстрее уезжаем, да не возись ты! И не шуми, не привлекай внимания!

– Да что случилось?!

– По дороге скажу. Господи, лишь бы они не запомнили номер машины!

И это муж-атеист, который в жизни бога не упоминал, так что дела плохи.

Выехали «на цыпочках» на тракт, и уж там ударили по газам – пыль столбом! Только здесь муж чуток отошёл и рассказал, что случилось. Захотел он в лесу по малой нужде. Они с женой водохлёбы, дома надулись чаю, да и тут из термоса кофеёк отхлёбывали. А лес хорош тем, что под каждым кустом тебе туалет, и человек как бы сливается с природой: полное растворение, единение и симбиоз. Хорошо быть кисою, хорошо собакою – где хочу пописаю, где хочу покакаю.

Нашёл укромное местечко, расстегнул ширинку – и пускай весь мир подождёт. Журчит, любуется ёлочками и небом, которое просвечивает сквозь кроны. И тут его обливает леденящим холодом. Будто вся Антарктида разом опрокинула на него свои ледники и айсберги – да и то мало будет.

Потому что он видит прямо перед собой две пары блестящих вытаращенных, любопытных глазёнок. Маленькие мальчик и девочка, вытаращились, стоят, держатся за ручки и смотрят… Прямо на его расстёгнутое, белеющее хозяйство завороженно смотрят!

Переглянулись, развернулись – и дали дёру. И лишь с безопасного расстояния стал слышен удаляющийся визг: «Ма-а-ама! Маньяк! В лесу маньяк!». Сейчас ведь детки продвинутые и с пелёнок знают про маньяков. Смотрят с родителями триллеры, да и в садике психологи стращают.

А лесной маньяк, он же трюфельный поросёнок, в эту самую минуту с треском проламывался в противоположную сторону. И перед его глазами проносилась его грешная жизнь – это тоже не метафора. И не только предыдущая жизнь, но и особо ярко, чётко и в деталях – скорая будущая.

Вот люди в камуфляже кладут несчастного на асфальт, заламывают руки, надевают наручники и от души пинают гиревыми ботинками по его скрюченному телу. Потому что нет ничего мерзопакостнее педофила и эксгибициониста. А дальше – несмываемый позор, развод, отречение детей от отца, увольнение с работы, залитая помоями дверь, слава на весь город и даже на страну. И долгие годы колонии, где легче по такой презираемой, липкой статье утопиться в унитазе.

В памяти ещё не остыло недавнее событие в нашем городе. Судили извращенца, который на лесной тропинке потрясал сами знаете чем и с какой целью. Рядом детский лагерь, любознательные дети… Напрасно извращенец объяснял, что был сильно подшофе, что шёл из гостей и пиво просилось наружу…

Самая лёгкая казнь, которую комментаторы сулили ему в местной газете: подвесить поганца за причиндалы и медленно опускать в кипяток. Вот тебе и гости, вот тебе и пиво. И, небось, сейчас петушат бедолагу на зоне всем бараком. А если любитель пива сгинет – собаке собачья смерть.

В нашем случае «трюфельный поросёнок» отделался гипертоническим кризом. Продал машину в дальний регион, купил другую и, по его словам, ездит в лес только в памперсах. Ну его, от греха подальше.

Странные взрослые

Советский кинематограф 70-х – он негромкий такой, жизненный, человечный, заставляет задуматься. Пересматриваю фильм «Странные взрослые»: немолодые бездетные муж и жена Рябиковы удочеряют девочку Джульетту (чтобы короче – Тоня). Из детдомовской «коммуны» девочка попадает в мир ленинградской коммуналки. Не к обитателям «Вороньей слободки» – а к приличным, интеллигентным людям.

А мне пришло в голову: если бы события разворачивались сегодня – то его герои мигом бы схлопотали тюремный срок. Минимум – были заподозрены в нехорошем, ославлены, опозорены, оплёваны и лишены прав опеки.

Объятия и поцелуи приёмного отца (артист Лев Дуров) расценили бы как слишком продолжительные и крепкие для родственных – очень подозрительно. Далее – ненадлежащий контроль: бойкая Тоня уводит компанию малышей – и это в большом городе. Немедленно изъять девочку из семьи и вернуть в приют!

А как происходит первое знакомство?! Рябиков берёт Тоню-Джульетту за руку и ведёт её с подружками в неизвестном направлении. Сообщи бдительные прохожие, застигни злоумышленника в этот момент милиция – объясняй потом, что вёл их не в притон.

А женщина в электричке, которая зовёт Тоню пожить к себе в деревню? Понятно, что режиссёр хотел показать доброту и отзывчивость советских людей… Это тогда, а нынче – в чистом виде покушение на похищение, киднеппинг! Привычный набор соблазнов: угостись яблочком, в деревне покажу курочек, собачку…

Вообще, в фильмах тех лет дети ходят по квартирам, звонят, собирают макулатуру, ищут первых пионеров. Слава богу, им не всегда открывали и не везде впускали в дом. Думаете, тогда маньяков не было? Были, просто о них не писали. Не хотели сеять панику и нервировать граждан. Ужас, а не фильм, сборник уголовных статей!

Ну вылитый же педик!

А это уже наше время, сюжет разворачивается в Дании. У главного героя фильма «Охота», детсадовского воспитателя Лукаса внешность махрового педофила. Невнятный, белобрысый, с жидкими волосами, сутулый. Лошадиное лицо, глаз не видно за стёклами очков. Вымоченная в воде моль, а не мужик. Ох не зря этот мутный тип развёлся с женой и подался в педагогику, поближе к детям.

К нему тянется девочка Клара с явно расстроенными нервами. Подёргивается, почёсывается, грызёт ногти, часто-часто моргает и трёт ладошками глаза, без нужды трогает лицо и волосы, ковыряет невидимые болячки. Как многие дети из неблагополучных семей, рано созрела, хотя на вид – заморыш.

Её папа и мама перманентно выясняют отношения. Девочку не очень тянет домой. Практически нет его, дома – одно сплошное погружение в скандалы. Тут ещё старший братец листает взрослые журналы. Почему бдительная датская опека в упор не замечает асоциальную семью – непонятно.

Ничего удивительного, что девочка тянется, прилепляется к воспитателю, который один её понимает, разговаривает с ней.

Клара, как умеет, признаётся воспитателю в любви: целует его и дарит «сердечко» в конверте. Когда Лукас объясняет, что так делать нельзя, обижается и мстит совершенно продуманно, по-женски.

Присутствуют и другие персонажи: директор детсада – высушенная вобла, синий чулок, старая дева. Личной жизни никакой, мужского внимания ноль, подозрительная, недоверчивая, аскетичная. Не реализованная женщина, которая рисует в воображении непристойности. Это про таких говорят: каждый мыслит в меру своей испорченности. Как крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть.

Тут как тут детский психолог: вкрадчивый, слащавый до липкости, с нечистым, порочным взглядом. Вот уж кого следует копнуть на предмет скрытого любителя детского тельца. Падальщик, который выискивает где бы поживиться. Трётся вокруг да около, сладкими наводящими вопросиками, как клещами, вытягивает из девочки ложь. А как ей, малышке, сопротивляться, если обступили её взрослые, требуют казни, крови, зрелищ… Ну и устраивается самосуд. Средневековье из людей никуда не делось.

Каюк бы нашему Лукасу, да судья попался принципиальный, оправдал подозреваемого за недоказанностью улик. У нас же чаще всего – указала девочка прозрачным пальчиком – 7 лет строгача. Ну и тычут пальчикам девочки– фантазёрки на воображаемых извращенцев.

М-да, не приведи бог в этом мире родиться мужчиной. Мужчина – значит априори насильник и педофил. В нынешних реалиях сильному полу лучше сразу завернуться в простыню и ползти на кладбище.

Капроновая ленточка

Природа детской лжи мало изучена. К знакомому психотерапевту пришла на приём женщина. Благополучная семья, высшее образование, престижная работа. Страдает неврозами. Как водится, начали ворошить детство.

– В садике был случай, доктор, как это объяснить? Однажды после тихого часа у меня расплелась косичка, и я ходила, забросив капроновую ленту за шейку, и тёрла ею туда-сюда. И получала странное удовольствие: то ли звонкий вжикающий звук мне нравился, то ли ощущение нагретой шеи…

Лента была капроновая, жёсткая. Вечером мама увидела багровый рубец на шее. Набежали воспитатели, нянечки, заведующая. «Кто это с тобой сделал?!»

Я стояла оглушённая. Понимала одно: произошло что-то позорное, необъяснимое, нехорошее, в чём ни в коем случае нельзя признаваться… Но меня обступили, требовали, уши закладывало от их крика. Этот ужас надо было как-то прекратить.

И я ткнула пальцем в первого попавшегося мальчика… Вру: указала на вечного козла отпущения, маленького хулигана Кольку, которому постоянно влетало за его бойкость. Нынче бы его определили как гиперактивного ребёнка.

Все переключились на Кольку, набросились: «За что ты её?», «Бандит, садюга, кто из тебя вырастет?» «А если бы тебя так же?» – и даже показательно накидывали ленту на его шею и ширкали… О, как он плакал, как кричал, что это не он, не он… Кому поверят: девочке-припевочке или хулигану? Представляю, как пьющий отец выдрал его дома ремнём.

Мне ничуть не было жалко Кольку. Я боялась лишь, что вскроется обман и взрослые узнают, какая я нехорошая. Колька мне не отомстил: его так застращали, что он обходил меня за десять метров и взглянуть боялся в мою сторону.

Вот что это было, доктор?!».

– Ко мне приводили детей после бесед с психологами-экспертами, – продолжил психиатр. – Дети были так подавлены, напуганы и измучены, что готовы были рассказать и подтвердить всё на свете, лишь бы их оставили в покое, лишь бы от них отвязались сладкоголосые тёти и дяди с «нехорошими, стыдными, гадкими» расспросами.

Дети внушаемые, взрослые для них – неколебимый, непререкаемый авторитет. У детей, особенно маленьких, размыты границы между фантазией и реальностью, они верят в сказки, в деда Мороза, в Бармалея и в «нехорошего дяденьку» по соседству.

Подростки, которые попадают в подобные истории – нередко либо выдумывают, чтобы бахвалиться перед сверстниками, как-то выделиться среди них, привлечь внимание. Либо частенько уличены в употреблении запрещённых веществ, ведут асоциальный образ жизни – и за лжесвидетельство им пообещали закрыть глаза на их «грешки».

А в это время, чувствуя свою недосягаемость и безнаказанность, творили свои чёрные дела настоящие махровые педофилы (иногда высокопоставленные, на которых не подумаешь).

Посмотрите фильм «Обвинение» на эту тему.

Врушка Элеонора

«Это самый трудный пост в моей жизни», – такая запись появилась на электронной страничке Элеоноры Уильямс. Далее последовали ужасные подробности, как девушку похитили трое мужчин– азиатов, избили, надругались. Потом прихватили её в качестве живого развлечения в турне по городам и весям.

В доказательство были выложены шокирующие фото: обширный кровоподтёк на нежном плече, опухшее от побоев лицо, заплывший глаз. Как можно было поднять руку на этого ясноглазого ангела, на хрупкое создание, которое хотелось обогреть дыханием, взять под крылом, защитить? Не поверить ей могли только бессердечные люди.

Тут же была создана группа поддержки «Справедливость для Элли». Объявили сбор средств, в считанные дни набрали 22 тысячи фунтов стерлингов – для оказания юридической помощи.

Но… выяснилось, что данная особа хорошо известна сотрудникам полиции. Только за последний год она 32 раза объявлялась в розыск. Этого светлоокого белокурого ангела отыскивали в невообразимых, злачных местах. Девушка злоупотребляла запрещёнными препаратами и алкоголем.

По возвращении она каждый раз рассказывала жуткие вещи. Как ей на вечеринке подсыпали в бокал снотворное и воспользовались её беспомощным состоянием. В другой раз – как на неё напал местный житель Джордан Т. Сценарий тот же: ночь-вечеринка, вино-таблетки.

Впору с восхищением воскликнуть: «Ей бы триллеры писать!». Но подозреваемым было не до восхищения. Мухаммада Р. она обвинила, что он с двенадцати лет оказывал ей недвусмысленные знаки внимания. Наделила его членством в воображаемой банде, которая якобы похищала и торговала девушками.

Чтобы уличить Элеонору во лжи, понадобилось всего-то просмотреть камеры наблюдения. Вот она в день и час «бесчеловечного надругательства» спокойно идёт по перрону с рюкзачком. Вот покупает продукты в магазине отеля. А всю ночь, когда её с особой жестокостью насиловало несколько мужчин, она провела в соцсетях. Да и в дни прежних «похищений» находилась дома – о том свидетельствуют чеки из магазинов. И домашние не видели на ней ни одной травмы.

Тем временем воображение нашего Квентина Тарантино в юбке всё более разыгрывалось, влажные мечты реализовывались хотя бы в фантазиях. Число насильников выросло уже до десяти. Как-то её нашли в поле буквально истерзанной, с частично отрезанным пальцем, с разорванным ухом!