Текст книги "Скрижали о Четырех. Руда. Падение"

Договорить он не смог, получив увесистый тумак от Викарда за кощунственную мысль о том, что он, Викард, способен рухнуть да еще и на полпути!

– Оставь целителя! – немедленно вмешался Эрей. Все это время маг внимательно наблюдал за Истерро и – тот готов был поклясться именем Единого! – улыбался под своей каменной маской, малыми трещинками, робкими лучиками в провалах глаз, улыбался довольной улыбкой наставника. – Переоденься, хватит народ смущать.

Инь-чианин с интересом осмотрелся, похоже, примеряясь, какое из знамен сойдет под рубаху, но к нему уже спешил служка с балахоном, и Истерро лишний раз убедился в том, что Эрей учуял раны побратима, но намеренно не сообщил Ерэму, понадеявшись на светлого друга. Монах посмотрел на мага и укоризненно покачал головой. Маг едва заметно дернул плечом и отвернулся.

Тем временем Викард, нимало не смущаясь, потянул через голову рубаху, обнажая роскошный торс. Многие полковники в шатре завистливо свистнули, а Истерро невольно залюбовался, как любовался статуями в библиотеке Венниссы, моля у Господа малую толику эдакой красоты и мощи.

Ерэм замер нелепой горгульей, протянув руку к груди инь-чианина. Ерэм часто-часто хлопал короткими ресницами, недоверчиво качая головой.

Вне всякого сомнения, это был час триумфа Истерро, старт его зарождающейся славы. Раны инь-чианина, столь явно помеченные кровью на полотне рубахи, успели зарасти розоватыми рубцами, да и те сходили, точно невидимый живописец, раздраженный столь явным изъяном, замазывал их светлой бронзой.

Великан скептически осмотрел бедро и без энтузиазма протянул:

– Ну вот, рудный выползень тебя задери… И с чем идти к Эттивве?

– Прости! – поспешил оправдаться Истерро. – Начальный импульс был слишком Силен, это с непривычки.

На самом деле даже мысль о том, что кто-то хочет похваляться подобным уродством, не приходила ему в голову!

– Здесь был обломок или осколок чего-то… – с умным видом начал Ерэм.

– Вот, – монах разжал руку, протягивая лейб-медику наконечник стрелы. – Я вынул. По-моему, нужно отчитать какие-то молитвы, но я не умею.

– Я все сделаю как надо, брат мой! – заверил пожелтевший от тихой ярости целитель. – Да, сделаю.

– Вернемся к совету, – потребовал Эрей, тая в глазах угасающий интерес к происходящему. Увы, дела военные занимали его куда больше непритязательного спора двух давних соперников.

Полковники и вовсю таращившийся Гонт, в ком стремительно росло уважение к настоятелю Храма, разочарованно вздохнули, рассаживаясь вокруг стола с расстеленной картой. Юный полуполковник переоделся в чистую рубаху и поданный камзол военного кроя. Викард жестом уступил ему первенство и с удобством расположился на циновке в углу, пристроив подле сапог сослуживший добрую службу кистень.

Даритель шумно выдохнул, сражаясь с тугой перевязкой, глотнул вина и попытался собраться с мыслями. Начать пришлось издалека.

Трактат о великих реках

В стародавние времена описали премудрые светлые маги, занявшись изучением поверхности Хвиро, четыре артерии Мира, четыре главных потока единого материка.

Сарра, поглощавшая в себя Торру. Налва. Алер и Итер.

Эти полноводные реки, суть всяческой жизни на Светлой стороне, несли драгоценную влагу, притягивая к себе города и деревни, служа основой любого хозяйства и границами многих стран.

Все они почему-то текли в направлении с Циня на Юцинь, что позволило астрономам Светлых написать немало трактатов о движении звезд вокруг Кару, о смещенном физическом центре Мира и о влиянии камней и руд на направление жизненных соков.

Самой младшей и самой слабой, капризной и мелководной названа Сарра, уроженка Ю-Чиня. Возможно, ей не было места на пьедестале могучих рек, но воды ее омывали Венниссу, вотчину светлых магов, наполняя прохладой фонтаны и орошая сады. По благоволению мажьему Сарра стала четвертой рекой.

Третьей в кодексе записали Налву, неспешную, полуживую от зноя Светлого полюса Хвиро. Широкая и полноводная в сезоны обильных дождей и в прохладный зимний период, Налва мелеет и чахнет, едва наступает лето. Но она дает жизнь королевствам и княжествам, среди которых выделяю Ферро, Альтавину, а также Олету. Протекая сквозь лес Хон-Хой, Налва впадает в Юциньское море, насыщая приморские степи.

Две реки соревнуются в высшем величии, и нет возможности выделить, записать одну впереди другой.

Алер и Итер, две артерии мира, легендарные, Сильные божественной волей.

Они текут, как записано в кодексах и поется в хвалебных песнях, от моря до моря, сквозь весь материк.

Конечно, это неправда, фольклорное преувеличение. Сегодня доподлинно установлено и доказано многими путниками, что истоки одной – в предгорьях Семиры, а другая берет свои воды в Мельтах, великих горах Инь-Чианя, питаясь от их ледников. Но в могучем течении реки разрезают весь материк, наполняя его смыслом и верой.

Алер и Итер, два побратима, два владыки Светлой стороны Кару.

Алер – это суть цивилизации Хвиро, ее сила, ее цена.

Итер (или по-варварски, Итер-йокк) – это главная жила и святыня Инь-Чианя, и без того богатого реками, но Итер среди них – царь и Бог.

Есть красивая сказка времен Нашествия, что зовется Второй войной, – изменившего многое в мире, но не русла этих двух рек. Будто бы после сожжения Эттиввы и изгнания варварских ратей, в реках обрели последний приют души Демонов, сгинувших в битве. Демонов звали Алер и Итер, и они были кровными братьями и служили одной Стихии – Воде.

А еще есть поверье, что в ту же пору Рудознатец и Каменщик, Божьи Дети, пришли на берег каждой из рек, ритуальными ножами вскрыли запястья, напоив потоки собственной кровью, каплями Божественной сути братаясь с текучей водою. Так стали Алер и Итер-йокк стражами миропорядка, заступниками и заслонами от новых нашествий и войн.

Жаль, что это только легенда.

В беспокойном суетном мире – жаль.

5. Серое нашествие

Муэдсинт Э’Фергорт О Ля Ласто

«Суть Вещей». География Кару. Глава о великих реках

Дар Гонт по прозвищу Даритель, участник приснопамятного турнира в Мантрее, капитан Серебряной Роты, а ныне полуполковник, собирал людей.

Чин, полученный из рук самого Императора, ставил его чуть выше обычных помощников полного чина, а врученная государем грамота позволяла набрать собственный полк, полуполк, как соизволил шутить Император.

Подобный расклад почти примирил с горечью поражения. Что и говорить, метил Дар высоко, в маршалы, в полководцы, мечтая приструнить обнаглевшую Сельту в паре-другой гениальных сражений. Он так славно навязал Эмберли Даго-и-Нору свою игру, эдакую «войну наполовину», прощупал возможного противника, узнал ему цену…

Война наполовину, победа наполовину.

Не полководец – полуполковник. Смешно.

В тайниках солдатской души, глядя, как государя радует победа былого противника, Даритель раздражался и удивлялся. Впрочем, человек военный, неискушенный в политике, он не пытался постигнуть весь замысел Рада, ему хватило монаршьей милости. Рассудив, что с вершин стратегии великому завоевателю мира виднее, Дар принял должность и с рвением, порой граничащим с манией, взялся за набор полуполка.

Все в этой жизни дается постепенно, главное – использовать сиюминутный шанс, чтоб вычерпать дуру-удачу до дна. В это Даритель верил твердо.

Вера помогала ему жить и дышать.

Рыцари шли под его знамя охотно, польстясь на завоеванную славу и явный фавор государя. Гонт отбирал их тщательно, точно породистых скакунов для триумфальной колесницы, готовя к великим подвигам и свершениям, лелея в душе планы покорения всей светотени.

Вскоре, собрав полноценную хоругвь, красу и гордость регулярной армии, полуполковник Гонт отправился вдогонку императорской чете, успевшей покинуть пределы Ферро и под охраной лейб-гвардии и неизменной Серебряной Роты двинуться в направлении Мельтских гор.

Идя форсированным маршем, ферры нагнали Рада на границе двух государств. У реки Налвы сходились пограничные отметки Ферро и Альтавины. Чуть в стороне плавились зноем земли великой Пустыни, вполне пригодные для жизни зимой, когда Кару удален от светила, но убийственно жаркие летом: их-то и объезжали осторожные путники. Налва уже обмелела, утратив подпитку с Дошорских гор. По ее высохшей пойме так славно было нестись галопом, что Император пренебрег ладной дорогой, ведущей по полям Альтавины к Средней переправе через Алер. И кавалькада весело зацокала по отшлифованному водой каньону вдоль беззаботных деревень Альтавины.

Едва добравшись до своих лейтенантов, Гонт велел сгоряча пропустить их сквозь строй за своеволие в смене маршрута, но вовремя остановился: если решение принимал Император, выбора у офицеров не было. Прилюдно попросив прощения, Гонт принял командование Серебряной Ротой, лейб-гвардией и хоругвью, заполучив в руки долгожданную власть.

Вскоре Император свернул с опасного пути в пойме, добравшись до третьей переправы через Налву. Должно быть, государь загодя наметил это место, памятное по былым боям: в узкой перемычке между Налвой и Алером была впервые вскрыта легендарная оборона Сельты, и отсюда пошли в наступление феррские полки. Селты старались непринужденно улыбаться, но при этом до крови кусали губы.

В тот день по неведомым капризам природы пошел ливень, да такой силы, что, едва арьергард перебрался на берег, мощный и мутный поток с ревом пронесся вниз по каньону, разметав в щепки канатный паром, послуживший мостками тяжелой коннице.

Истерро слушал и представлял, очень живо, в деталях: и пойму, и узкую ленту Налвы, осушенную, вычерпанную жадной до воды Альтавиной, отводящей влагу по каналам в поля. И высокие берега, и вздернутый со дна деревянный настил, служивший паромом на переправе, по которому торопливо тащили наверх закованных в броню лошадей. И неправильный ливень в начале лета, на самой границе с великой Пустыней, с ее беспощадной жарой, едва прикрытой Дошорскими кряжами.

Даритель докладывал по-военному скупо, но воображение Белого брата дорисовало помрачневшее небо, кем-то выжатое над пересохшим руслом, повлажневшую землю поймы и тяжелую вспененную волну, заполняющую гулкий каньон. Может, он слишком увлекся, стал домысливать и ужасаться домыслам, но Истерро будто увидел в тучах отблеск обратной каменной формулы.

Монаха пихнули в бок, и он заморгал, будто очнулся, вернулся в походный шатер, в самое сердце совета, успевшего перерасти в громогласную свару. Очутившись в эпицентре ссоры, среди брани и богохульств, монах поначалу оцепенел в испуганном недоумении. Он взглянул на Эрея, пытаясь понять, кто и чем недоволен в шатре, кто осмелился бунтовать в присутствии темного мага. Эрей криво улыбнулся в ответ, с видом смиренным и терпеливым. И монах успокоился, догадавшись, что виновником кутерьмы снова стал заскучавший Викард.

Вклинившись в невольную паузу, взятую самолюбивым Гонтом, инь-чианин хлопнул кулаком по карте, от чего походный столик рассыпался в щепы, и громко выбранился в прелестной варварской манере. Высший офицерский состав Империи с пониманием отнесся к проникновенной речи, многие соизволили принять вид истинных ценителей слога. Что до Белого духовенства, Братья во союзе демонстративно заткнули уши. Гонт отругивался в ответ, его даже держали за руки, чтоб не кинулся на инь-чианина, а великолепный варвар орал на все Хоненское поле.

Потому что еще до Налвы, названной при попущении Господа рекой, на подступах к былым границам Ферро отряд Императора подвергся нападению.

Истерро сверкнул глазами, возложил ладонь на плечо великана, и тот успокоился, разом, как лихой жеребец, укрощенный на полном скаку натянутыми удилами. И рассказывал дальше без лишнего шума.

По случаю жаркой погоды, отнимавшей последние силы у варваров, путь Императора пролегал большей частью по тенистым лесам, от родника к роднику, от озерца к источнику. В лесу было сносно, и многие обгоревшие витязи Сканвы выискивали травы, чей сок смягчал непривычную боль истерзанной солнцем кожи. Император вел беседы то с вождем, то с Норичем, стремясь узнать как можно больше об обычаях его народа. Потехи ради путники устраивали кулачные бои, крутили мечами, взбирались на деревья, похваляясь перед государыней. Рандира была весела и так довольна прогулкой, что все до единого воины любовались ею и вытягивались в струнку под взглядом сияющих глаз.

Напали на поезд ночью, по-варварски, ближе к тому сладкому часу, когда проще бывает умереть, чем проснуться, когда воля сломлена, а жажда битвы тает в рассветном мареве. Напали, точно нечисть, что вышла на охоту, от голода потеряв рассудок.

Не учли малого: присутствия в стане варваров. Присутствия мракоборца.

Викард не спал. Выбранный способ борьбы со скукой диктовал свой суровый режим, и спать в столь интересный час было непозволительной роскошью. Лентяи и сони неизбежно попадали мимо денег, а то и мимо жизни, что было нехитрым решением первой проблемы. Бессонница великану не мешала: Викард привык сторожить рассвет. Удобно устроившись в корневище с припасенной загодя баклагой, он смотрел на звезды… на звезду… (ты понимаешь, братко?) думал, наблюдал и делал нехитрые выводы.

По причине ночной прохлады, сменившей изнуряющий зной, не спали и многие сканваны. Варвары пристроились с трубками у костерка и молча следили за искрами, изредка кидаясь неспешными байками.

А еще с Императором были гончие, злобные псы, страшные, тощие, прямо скелеты на лапах. Зато умные и с хорошим чутьем. Они первыми заворчали, завертели узкими мордами, поднялись, презрев аппетитные кости, что кидали от варварского костра, замерли у шатра Радислава, точно последняя стража. Варварам интересно стало, поневоле притихли.

По лесу шел непрерывный шорох, еле приметный уху. Всякая божия тварь выползала на промысел. Охотились змеи и птицы, насекомые и растения, вся дубрава была пропитана смертью и писками вожделенной добычи.

Привычный ночной ритуал.

А вот звонкий хруст ветки и дух смолы, янтарный, сосновый, чуждый дубраве, почудился Викарду нездешним, будто кто-то открыл чаропорт, выпуская нежданных гостей. Великан тихо свистнул сородичам, те перестали глазеть на собак и расплылись в довольных улыбках: долгий путь по унылой жаре обещал, наконец, потеху!

Ральт Рваный Щит дал знак подмастерьям, те кинули жребий, и два счастливчика нырнули в шуршащую мглу, сразу растаяв среди стволов. Викард, поудобнее перехватив двуручник, отправился вслед за разведкой. За его спиной Рваный Щит, шипя, точно змей, предложил разбудить сельтских витязей, дабы не лишать законной забавы. Сканваны спорили, вразумляя вождя, но Викард не усомнился: воля и мудрость старого Ральта пробьют сопротивление молодняка. Удачей нужно делиться, особливо с былым врагом.

Дожидаться, когда вынут из сонных шатров обоих Норичей, составят план действий, как принято в малохольной Сельте, когда двинутся, наконец, на противника, Викард не собирался. Зачем?

Толпой по лесу шастать – верный способ спугнуть добычу. Его да в компании двух подмастерьев с избытком хватало на малый отряд!

Подмастерья вспрыгнули на деревья, пробираясь в переплетении веток, Викард шел на врага по земле. Изредка вскаркивали сонные вороны, мельтешили летучие мыши, рассвет уже крался на мягких лапах, оттирая пятна с лика светила. Поднялся туман, нечестный и нечестивый, не бывает тумана в сухих дубравах, а из него соткались текучие серые тени. С луками да со стрелами, вымазанными в смоле, обмотанными горючей паклей.

Идут жечь шатры! – догадался Викард. И шагнул навстречу туману – случайный хмельной гуляка, отошедший от лагеря по нужде и заплутавший в затменном лесу. Его изрядно шатало, водило по кривой от ствола к стволу, варвар вывалился на поляну и обматерил всю светотень, запнувшись сапогом о сапог и рухнув мордой в траву.

Над головой жадно свистнули стрелы, опоздали укусить, промахнулись, зато брошенные сюрикены нашли, где напиться кровью. Сверху прыгнули подмастерья, скользнули в гущу серых теней, и полетел стон и хрип по поляне. Викард вскочил, оставив двуручник – как бы в тумане своих не задеть! – выхватил с пояса кривые ножи и пошел танцевать, что жених на свадьбе, выделывая коленца!

А потом над поляной завыли рожки, хруст растревожил дубраву, разбудил воронье, спугнул туман. Во главе сельтского войска в бой спешил сам Радислав. Только воевать ему было не с кем.

Растаял туман, сгинул, как не было. А вместе с ним серые тени. Остались на поляне Викард, подмастерья и пяток неопрятных трупов, бледных, тусклых, лишенных крови, будто поднятых из недавних могил. Да и те растворились в рассветных лучах, лишь обломки стрел воняли смолой.

Викард собрал и сжег всю добычу, в ладно очерченном круге, с заговорами и обрядами, как положено мракоборцу.

В лагерь вернулись ни с чем, позабавив рассказом старшего Норича и премудрого Ральта, вместе с гончими охранявшими и государыню, и продрыхшую всю забаву хваленую Серебряную Роту.

При этих словах Даритель дернулся, будто получил под дых, но смолчал под суровыми взглядами офицеров. Викард пренебрежительно хмыкнул и продолжил рассказ.

Промокший от утренней росы государь вернулся в шатер, затребовал карты окрестных земель и долго их изучал, обдумывая возможные ходы противника. Викард допускал, что Радислав раздумывал, не вернуться ли от греха, но посчитал подобный поступок не-це-ле-со-об-разным (хитрое слово инь-чианин выговорил по слогам, смакуя и щурясь от удовольствия). После плотного завтрака отряд двинулся дальше, но, достигнув Налвы, отвернул в сторону от моста и, повинуясь приказу, растянулся вдоль Дошорского кряжа в поисках пересохшего брода. То, что спустя пять минут мост через Налву обвалился, как подпиленный, никого не удивило.

Скакать в пойме понравилось всем, и лошадям, и всадникам. Радислав был весел и беззаботен, точно помолодел лет на пятнадцать, и свежая, яркая кровь бодрила тело и душу. После долгого заточенья в Столице, после надоевшего трона он снова оказался в походе, среди опасностей и ловушек, в своей стихии, в своем праве. Он вдоволь дышал чистым воздухом, перестал стричь бороду, обломал ногти, спал у костра, шутил с солдатами и был откровенно счастлив. Такой государь нравился всем: селтам вдруг сделалось незазорно ему подчиняться, и сканваны прятали улыбки в усах. Что до Рандиры, она любовалась мужем и отчаянно им гордилась, так, что сопляк Даго-и-Нор, вообразивший себя ее рыцарем, скис и перестал всех донимать бренчанием лютни и любовным воем.

Они мчались так быстро, как только могли, не уморив лошадок. Все понимали: дорога в пойме сама по себе становилась ловушкой. Все спешили покинуть опасный путь и сразу вышли бы на другой берег, не заявись наглый юнец, взявшийся наводить порядок. Сей неназываемый гений привел в каньон тяжелую хоругвь: для нее не подходили встреченные броды, берег был слишком крут, чтобы вывести две с половиной сотни закованных в броню скакунов. Пришлось выжидать и рисковать. Еле успели смотаться.

Правдолюбивый Викард шумно высморкался в тряпицу из врачебных запасов Ерэма и снова уселся на пол. С непередаваемым сарказмом разведя руками, варвар поклонился Дарителю, уступая место рассказчика.

– Один вопрос, если позволите, – Гонт поклонился Эрею и, не дожидаясь кивка, подступил к инь-чианину. – В своем бесподобном рассказе вы упомянули о… гм… «дрыхнущей» Серебряной Роте. Как капитан упомянутой Роты я обязан спросить: был ли ваш выпад осознанным оскорблением и поклепом, или же ни гвардию, ни офицеров не разбудила суета в лагере? Если так, логично предположить отравляющее или усыпляющее средство, что подмешали…

– Ох, ну не усложняй ты так, паря! – отмахнулся Викард. – Вот ведь загибает, а, Бабник, ты его, часом, не обучал?

Истерро покраснел, кожей чувствуя изумленные и насмешливые взгляды полковников, отрицательно качнул головой и тишком показал болтуну кулак. Инь-чианин в ответ широко улыбнулся:

– Никого я не оскорблял, никуда не выпадал и не клепал, просто… как это, ваша сиятельность… э… конь… констатировал. Во! Никто никого не травил, фантазия у тебя – не приведи Эттивва! Нормально проснулись среброликие твои, подскочили, а им лично Император такой: лежать! Так и сказал: дрыхните, мол, да одним глазом приглядывайте за шатром государыни. Разные могли быть планы у ворога, а на охоту и так шло с избытком. Рота осталась последним щитом. Красивый, кстати, загиб: пять сторожей над полусотней притворщиков!

Эрей согласно прикрыл глаза: Рада всегда отличали ироничные решения боевых задач. Тем временем Даритель почти успокоился, но, как будущий полководец, посчитал необходимым уточнить:

– Где находилась лейб-гвардия на момент тревоги?

– Где и положено, – ответил поскучневший Викард, – рядом с государем, чтоб им. Может, они нам дичь и спугнули? Не умеют ваши лейб-конники бесшумно продвигаться по лесу…

– Что было дальше? – прервал Эрей.

– Мы рванули в Эмингу! – в один голос отрапортовали Викард и Даритель, но спохватившийся инь-чианин вновь уступил роль рассказчика: вставлять ехидные комментарии было гораздо забавнее, чем докладывать по всей форме.

Дар Гонт щелкнул каблуками и вытянулся во фрунт:

– После волны в каньоне Император пошел к Алеру, прямо через степи и поля Альтавины, не выбираясь на тракт, чтобы по Среднему мосту переправиться на территорию Сельты. Старший Даго-и-Нор выслал гонцов вперед и вскоре под рукой Рада собралось солидное войско. Насколько я мог судить по облику государя, он был бы счастлив дать бой, но увы: противник понял тщету усилий и временно затаился. Без помех мы переправились через Алер и поскакали к столице Сельты.

Эрей дернул плечом. Было искренне жаль, что Раду не удалось позабавиться: кто хоть раз командовал сельтской конницей, навсегда оставался ее командиром. Увы и еще раз увы.

Дальше без лишних волнений поезжане добрались до Эминги, где были встречены с почетом и тем замечательным в простоте радушием, коего Рад – завоеватель, недруг – вряд ли добился бы при иных обстоятельствах. Он был принят как гость и правитель, и наместник (в прошлом удельный князь Сельты), Элжан Дор-Файн Мрачный, прилюдно поклялся защищать Императора до последнего воина.

Советник кивнул, одобрил. Странные, необъяснимые ныне обычаи великолепной Сельты позволяли равнять само намеренье защищать к вассальной присяге. В глубине души маг был уверен: где-то на пути к сельтской столице поезд ждал подобный сюрприз, развлечение для заскучавших в дороге ратников, когда политические выкладки теряют вес рядом с предчувствием доброй драки. Кто-то просто опередил Императора, сыграв ему на руку, а мост и каньон оказались издержками мудрого плана. С кем не бывает, дура-Судьба.

Кто-то… Маг улыбнулся, пугая Братство и заставляя затихнуть распалившихся в мелком споре полковников. Некто. Княже мой, Княже, чудны Пути Твои, неисповедимы. Забавны игры наши, мажьи. Все мажем и мажем, двигаем пешечки по квадратикам, вот и король отправился в поход по доске. А доска возьми да и тресни. Не пора ли двинуть следом ферзя?

– Император остановился в Эминге, во дворце наместника Элжана, – продолжал между тем Даритель, – и Сельта принялась готовиться к новым турнирам. Варвары домой не спешили: климат Сельты и мягче, и прохладнее, да и Мельтские горы оказались близко. К тому же доблестному вождю не хотелось так скоро расставаться с государыней, так что славные сканваны, – иронии Гонта не было предела, – вдосталь позабавились на празднествах и опустошили погреба наместника. Белые братья освятили ристалище неподалеку от Эминги для потехи феррского рыцарства, также государь принимал участие в кавалькадах и в псовой охоте. Впрочем, как я заметил, – тут Даритель понизил голос, – Императора скорее пугала охота.

– С чего вы взяли? – поразился Свальд, высказывая общее мнение.

– Едва ловчие выставляли зверя, государь подзывал своих чудовищных гончих и требовал усилить охрану. От псовой же охоты на волков отказался вовсе и оленя травить не стал. Ловчим пришлось ограничиться птицей, лисами и кабанами, но здесь уж государю не было равных. Однажды он лично вышел против раненого секача и заколол его кинжалом.

Подождав, пока в шатре стихнет восхищенный шепот, Дар Гонт улыбнулся до того горделиво, точно он сам обучал Императора искусству охоты на кабана, и хотел рассказать собранию о прочих подвигах государя, но тут снова встрял заскучавший Викард:

– Наш приятель, половинный полковник, из скромности не поведал совету, что в новом турнире он сделал селтов и получил главный приз из рук самой государыни.

– О, – перебил Даритель, – право, не стоит об этом…

– …Умолчал он, что с ним снова бились старые знакомцы по Мантрею, инь-чианьский варвар и юный Норич, – не слушая возражений, продолжал лыбиться Викард. – И что оный варвар вторично намял всем бока.

– Мерзкий бахвал! – выругался Дар Гонт. – Я опустил эти мелочи, поскольку речь идет о государе, а прочее интересует совет столь же мало, сколь твои остроты. К тому же моя победа была любезностью Элжана Дор-Файна, и Эмберли Даго-и-Нор на родной земле вдруг сделался скучным, точно упрямый солдат, выполняющий неприятный приказ. Есть еще дополнения, варвар?

– О нет, больше пустот не имеется! – замахал руками Викард, вновь разметав по шатру отложенные в сторону карты. Адъютанты кинулись их поднимать, и случившаяся заварушка несколько оживила совет к вящей радости варвара. Что делать, не жаловал он «говорильни», как мог балаганил, изгалялся, юродствовал, укрощая хмельную жажду скорого и беспощадного действия.

Даритель выдержал паузу, рожденную неуместным желанием проучить премерзкого варвара, и завершил рассказ ожидаемой трагичной развязкой:

– Наша жизнь в Эминге стала праздником, искренним, нескончаемым, а потому Император задержался в столице Сельты, укрепляя свое влияние на этот странный народ. Когда турнир завершился и воины усладили души в пирах, государыня засобиралась к источнику, чудотворному по местным поверьям. Эмберли Даго-и-Нор взялся ее охранять, сканваны поехали с ними, а настырный Викард увязался следом, суя любопытный нос во все доступные щели.

Когда случилось трясение тверди, Даритель проверял посты во дворце. Он взял за правило еженощный обход, чуя нутром грядущие беды.

Здесь рассказ юноши изменился. Добравшись неторопливо, вразвалочку до главной цели доклада, он заговорил предельно сжато, выдавая только факты, сухие и ломкие, точно павшие листья.

Дар Гонт по прозвищу Даритель обходил посты перед рассветом.

Таков был единожды заведенный порядок, и Даритель по-военному ему следовал, доверяя всем и не доверяя никому. В этом был закон выживания, особенно в непонятной и в прежние годы враждебной стране. Была в его внутренней логике некая темная искра, роднившая с инь-чианьскими варварами, но Даритель не верил в благородство врага. Противник оставался противником, а Сельта с ее кодексом чести была самым сильным и жестким из них.

Он шел по анфиладам дворца, отведенным Элжаном для Императора, когда мир неловко качнулся и замер, будто сраженный ударом в сердце. Мучительно длинный миг было тихо, так, что заныли уши, и воины караула невольно затрясли головами, а потом их подкинуло к потолку. И швырнуло обратно на мраморный пол.

Стены дворца дали трещину, она все росла, все ширилась на глазах у оглохшего Дара, будто там, снаружи, играл горный тролль, сказочный великан, и раздирал вековую кладку, что цветную обертку подарка. Великан торопился узнать, что внутри, заглядывал в предвкушении… Даритель помотал головой, крепко сжал ее ладонями и очнулся.

Звук пришел резко, гулкий и хрусткий, потом грохот и скрежет, и истерический вой. К звукам обвала добавились запахи: крови, пожара. Каменной пыли и нечистот разрушенной канализации.

Как ни смешно, отрезвила именно вонь. Дар Гонт сморщился и подумал, что Император не должен…

Дальнейшее он помнил смутно, тело действовало само по себе, не дожидаясь приказов оглушенного падением разума. Он оттолкнул караульных и ворвался в личный покой Императора. Рад проснулся и сидел в кровати, ошарашенно разглядывая балдахин.

– Скорее! – крикнул Даритель, не по уставу, без ритуалов, на них уже не хватало времени. – Государь, нужно уйти из дворца!

Рад посмотрел на Гонта, зачем-то помассировал уши, полуполковник решил, что Император тоже оглох, и закричал громче, с надрывом:

– Государь, уходим, война!

– Не ори, – огрызнулся Рад. – Пока еще не война.

Если всерьез припекало, Император умел двигаться быстро, почти так же быстро, как маг Камней. Миг – и он стоял рядом с Гонтом, полностью собранный, с Мечом в руке.

– Прыгайте в окно, государь!

– Раскомандовался, сопляк.

Император отодвинул Дарителя и вышел в охваченный паникой коридор. Осмотрел трещину, принюхался, фыркнул. Отобрал у кого-то сельтский рожок и лично протрубил сигнал к отступлению.

– Гвардия! – крикнул Дар Гонт. – Охранять Императора!

Все, кто мог, кто держался еще на ногах, где бегом, где ползком, сами собирались к покоям Рада. С мечами, ножами, с медными канделябрами, прихваченными в темноте и хаосе, ободранные, с пробитыми головами, с порезанными руками, гвардейцы спешили заслонить государя.

– Через окно моей спальни в сад! Марш, не задерживай движение! – скомандовал Рад своим людям.

– Вы первый, мой Император! – вытянулся в струну Дар Гонт, но Рад упрямо скривился.

– Выводи людей, полуполковник! Они мне нужны, все до единого!

Император с древним Мечом, выдернутым из потертых ножен, лично прикрывал отход лейб-гвардии и Серебряной Роты. Даритель стоял рядом с ним и плакал, готовый то ли задушить упрямца, то ли отдать всю кровь до капли, прикрывая собой вождя. Лишь когда в окно выпрыгнул последний гвардеец, когда на руках передали потерявшего сознание лейтенанта, найденного под обвалом, Император сам вскочил на подоконник, позволяя Гонту покинуть дворец последним.

Его приняли на руки и понесли прочь. Не слушая отборную ругань, гвардия бежала от дворца по парку, вдоль колоннады к прудам, Даритель замыкал отступление, не зная толком, куда и зачем направляет их чья-то незримая воля. Они просто мчались от предательских стен, стараясь уйти на открытое место, будто звери, почуявшие ловушку, будто волки, прорвавшиеся за флажки.

Когда сзади раздался яростный треск, все, – и Даритель, и Рад, и гвардия, – все обернулись, как по команде, готовясь к схватке с врагом. Но врагом оказалась циньская башня, древняя темница Эминги, пристроенная к дворцу наместника. Покачнувшись, затанцевав над парком, она всем весом обрушилась на хрупкую крышу дворца, сминая и обращая в прах левое крыло дворца Элжана, отданное государю.

И то ли пыль воспалила глаза, то ли голова разболелась, но Дарителю померещилось, будто он различает тонкую руку, легким щелчком сломавшую башню, уронившую ее на покои великого Императора…