Текст книги "Что мое, что твое"

– Лэйси, помнишь, когда мы вместе пошли на карьер? И ты учила меня плавать?

– Робби, я могу много чего хорошего вспомнить. Но это было давно.

– Ты помнишь? – спросил он снова.

Они тогда рано ушли из “Хот уингз”. Лэйси отвезла их на пустую стоянку, к заросшей тропе. Отвела на заброшенный карьер. Там были другие подростки. Пили, ныряли со скал. Озеро, утопленное в кольце деревьев, теплая зеленая вода, шестьдесят футов глубины посередине. Сначала купались поближе к краю, на мелководье. Робби заплыл слишком далеко, и когда перестал чувствовать дно, запаниковал и ушел под воду. Ему казалось, что он видел ее там, наверху, как она скользила над ним по воде, взмахивая бледными руками. Она обхватила его подмышками и вытащила на берег.

Они так хохотали, как будто Робби и не тонул. Он уже открыл рот, когда она повалила его на траву. Земля липла к их мокрым телам; повсюду ползали муравьи. Они долго целовались. У Робби в шортах было горячее, тягучее ощущение, а в голове пустота. Это было лучшее ощущение в жизни, лучшее, что он испытывал, пока не попробовал кокаин.

– Пока я сидел, я прокручивал в голове разные картинки. Чтобы не унывать. Чтобы правильно все сделать. И даже когда я знал, что ты с ним, я все время вспоминал эту картину, как ты меня вытаскиваешь. Я видел себя, с головой ушедшего под воду, а потом тебя, мое спасение.

– А ты не думал, что спасать надо не тебя одного?

– Это заболевание, – сказал Робби. – Я болен.

– Если ты болен, то я тоже больна.

– Так будем болеть вместе.

– Два больных не могут вести хозяйство. Робби, я уже решила.

Она обняла его, но не так, как ему хотелось. Похлопала его по плечу, но не прижалась всем телом, чтобы не коснуться бедрами. Это было хуже, куда хуже, чем совсем к нему не прикоснуться.

Они установили ритуал: каждые выходные Робби приезжал на старом синем шевроле, сигналил, и девочки выбегали ему навстречу. Для собственных детей он стал звездой, увозившей их в торговый центр, или в боулинг, или пить молочные коктейли. Когда он привозил их обратно, девочки мрачнели и грубили Лэйси-Мэй, как будто это она нанюхалась, угнала полицейскую машину и испортила им всю жизнь.

Она уже носила кольцо Хэнка, хотя он и пообещал дать ей время разобраться с делами. Он имел в виду развод, дом. Хэнк не просил его продать, но и так было ясно, чего он хочет. Он дулся всякий раз, когда она уезжала заниматься домом, как будто она ехала к любовнику. Она чистила водостоки или косила газон, а по возвращении Хэнк ее игнорировал, пока они не оказывались в постели, и он был грубее, чем обычно, хватал ее за волосы, переворачивал и прижимал к кровати – не убежишь. Не злобно, но и не ласково.

Он был в магазине, а девочки гуляли с Робби в парке, когда она наконец договорилась о встрече насчет дома. Она ждала риелтора, и тут ее бывшая соседка, толстая медсестра в розовой форме и резиновых тапках, без приглашения тяжело поднялась на крыльцо.

– Привет! – сказала она, и Лэйси-Мэй не удержалась и насупилась.

Столько времени прошло, а Рут Грин по-прежнему тут, живет в этих лесах и разъезжает на кремовой машине с больничным пропуском на парковку на лобовом стекле.

– Чем могу помочь?

– Слышала, вы оцениваете дом? Жильцы мне сказали.

– Ага.

– Я хотела бы с вами поговорить.

– А сейчас мы что делаем?

– Я надеялась, что вы зайдете. Я кое-что приготовила.

Лэйси сказала да, не успев собраться с мыслями, и сама удивилась своей реакции. Она что, в таком отчаянии, что примет предложение от Рут Грин? Эта женщина видела, как Лэйси потеряла свою жизнь, как она приходила ухаживать за домом, и даже ни разу не поздоровалась. Она отказалась дать ей взаймы даже ту небольшую сумму, которая могла бы избавить ее от всего. И все равно Лэйси пошла за ней к ее дому.

У Рут бы простой, но милый домик: светлые деревянные полы, стены цвета морской пены, по комнатам валяются игрушки сына, ее вязание, разложенные по корзинам. Они попили чаю с сахаром и теперь любовались садом, где сын Рут поливал свои помидоры. Лэйси сказала что-то приятное про дом и спросила, не собирается ли Рут тоже его продавать.

– Да что вы, нет. Нам тут нравится, мне и Бэйли. Я хочу умереть в этом доме.

Лэйси вспомнила, что и она когда-то так думала.

– Какие-то застройщики собираются скупить тут всю землю. Хотят построить район с таунхаусами, детскими площадками, бассейнами. Я боюсь, что, если они купят вашу землю, они просто обстроят меня. Вырубят весь лес, и буду я смотреть из окна на какой-нибудь забор.

– Вы хотите, чтобы я не продавала дом, потому что вам будет не хватать деревьев?

Рут показала на палец Лэйси.

– Вы опять вышли замуж?

– Пока нет.

– Будете еще рожать?

Лэйси засмеялась.

– Я перевязала трубы, как только ушла от мужа.

– И жених знает об этом?

Лэйси пожала плечами.

– Он не спрашивал. Иногда лучше просто дать мужчине помечтать.

– При условии, что вы сами не размечтаетесь.

– Как же. Я при всем желании не могу забыть о своем положении.

– Конечно, не можете. Мать себе не может этого позволить. Ваше положение сидит прямо перед вами каждое утро и спрашивает, что на завтрак.

Лэйси-Мэй усмехнулась, и Рут продолжила.

– Мой бывший вечно витал в облаках. Постоянно: “Поедем туда, переедем сюда, заведем десять детей”. Приходилось мне быть занудой, которая спрашивает: “А как же кредит на машину?” или “Бэйли нужны новые ботинки”. Он меня называл обломщицей. – Рут покачала головой и глотнула чаю. – Теперь он преподает серфинг, живет со своей девушкой на побережье. Ну, то есть девушки всегда разные, но живет он на побережье. Он редко приезжает навестить Бэйли.

– Мне очень жаль, – сказала Лэйси.

Рут помрачнела.

– Я хотела попросить вас не продавать дом. Но дело не во мне, не в моем виде из окна. С той зимы, как вы уехали, я чувствую себя виноватой. Я не помогла вам, и с тех пор пытаюсь представить, чего вам это стоило. Поэтому я никогда не здороваюсь – мне стыдно. Понимаете, меня так воспитали, быть сильной, а вы казались такой… Вы не поверите, но я считала, что помогаю вам.

– А надо было дать мне взаймы.

– Я была так рада, что вам не пришлось продавать дом. И теперь я тоже прошу вас не делать этого. Дом – это ваше богатство. Ваше будущее.

– За этот дом надо платить каждый месяц, а от бывшего я помощи не дождусь.

– А как же ваши девочки? Это их наследство.

– Мой жених не хочет, чтобы я оставила себе дом.

– Так не его же имя на документах на собственность? Не позволяйте этим двоим перетягивать вас туда-сюда, пока вы не забудете, что на самом деле важно.

Вот наглая женщина. Лэйси-Мэй встала, чтобы уйти, и Рут встала и, запинаясь, сказала:

– Я не умею держать язык за зубами. Простите меня, пожалуйста. Надеюсь, вы еще придете. В следующий раз никаких лекций. Просто попьем чаю. Приводите девочек.

Лэйси ничего не обещала и направилась к двери. К ее ужасу, Рут кинулась ее обнимать. Лэйси не сопротивлялась сильным рукам. Она позволила себя удержать. Рут была как дерево с глубокими корнями – и она будто знала, что больше всего Лэйси нужно что-то постоянное.

Риелтор ничего не сказал про застройщика и цену назвал не сильно выше той, что Лэйси и Робби заплатили за дом. Лэйси не нравилось думать, что ее обманывают, но еще больше ее раздражало, что он искренне не понимает, сколько на самом деле стоит дом. Они с Робби любили этот дом и любили в этом доме. Такая любовь меняет место, поселяется в стенах. Зайдя в дом, можно было ее почувствовать. Дом – это не просто окна, дерево и каркас.

Девочки ждали ее на крыльце, когда она вернулась. Они все были в грязи и трещали, как наэлектризованные, рассказывая, как провели утро с Робби.

– Папа поймал змею! – сказала Диана. – Он поднял ее палкой, голыми руками.

– Такой храбрый! – ахнула Маргарита.

– Ничего себе, – сказала Лэйси, потому что не хотела портить им веселье. – А что за змея?

– Медноголовка, – вставила Ноэль, и все ввалились в дом, не переставая болтать про папу, как он отвез их потом к ларьку с едой. Все вместе они съели аж восемнадцать тако: с картошкой и чоризо, с бобами, с яйцами, с кактусом.

– С кактусом? – подыграла Лэйси-Мэй.

– С кактусом! – воскликнули они, сбрасывая верхнюю одежду в грязное белье.

Настроение у них было лучше, чем обычно, как будто они забыли, что злятся на нее по каким-то причинам, о которых они никогда не говорили. Пока они спорили, кто первый пойдет в душ, пока не кончится горячая вода, Лэйси-Мэй отнесла одежду вниз в подвал.

В подвале было царство девочек. Чтобы как-то разбавить тусклый свет из крохотного окошка, они расставили по комнате розовые кресла и положили на пол ковер-радугу. Диана и Маргарита спали на двухэтажной кровати, а Ноэль на раскладном диване. Здесь же стояли телевизор и стиральная машина. Лэйси-Мэй загрузила стирку и пошла наверх, где Ноэль, естественно, отвоевала себе душ. Диана и Маргарита уже разделись до трусов, укрылись одеялом и смотрели мультики на диване. После такого количества тако они все равно насыпали миску хлопьев.

– Это еще что? Смотрите, как бы Хэнк вас не застал тут полуголыми.

Лэйси-Мэй велела девочкам пойти надеть хотя бы штаны и тут заметила на журнальном столике букет полевых цветов, перевязанный бечевкой.

– Это от папы, – сказала Маргарита. – Он тебе передал. Прости, мы забыли.

– Мы поехали их собирать… – начала Диана, но Лэйси не нужно было говорить, где они их собрали.

Белые и лиловые астры росли на тропе к карьеру, к тому озеру, куда она отвела его в детстве, где он чуть не утонул. Может, эти самые цветы с великолепными стройными бутонами росли там и тогда, много лет назад.

Лэйси только пробормотала, что ей надо сбегать в магазин купить что-нибудь на ужин, и выбежала, пока девочки не начали задавать вопросы. Она поехала в сторону Валентин-роуд, пытаясь вспомнить название мотеля, которое дал ей Робби.

Робби открыл дверь. Он был в майке и джинсах, с бутылкой пива в руке. Майка была полупрозрачная, и через нее просвечивала кожа. Лэйси-Мэй посмотрела на него так, чтобы он понял. Он запер дверь, опустил жалюзи. Она не могла произнести ни слова и села на край кровати, Робби встал перед ней на колени и ждал. Она первая его поцеловала. Они долго целовались, как будто хотели заново познать вкус друг друга: его марка пива, ее сигареты. Потом они легли на кровать, и Робби расстегнул джинсы, ясно показав, чего хочет. Ее удивило, что он именно этого желал спустя столько времени, но она не возражала. На какое-то время Робби и его удовольствие стали главными, а она только служила ему, и после всего, что произошло, в этом было что-то правильное. Он столько страдал. Его столько не было. Он тихонько вздыхал, вцепившись ей в волосы.

Потом настала ее очередь, и она кричала и вертелась, как будто не хотела, чтобы он довел ее до оргазма, как будто она этого не заслужила. Она вздымалась и прогибалась на волне ощущений. Робби вышел из нее, и скоро она уже плакала. Робби поспешно обнял ее, но она не хотела его объятий, она хотела, чтобы он ее имел, и она так и сказала, а он так и сделал, и больше она не плакала.

Потом он обвил ее руками. Она даже не сняла блузку и длинную юбку, в которой ходила на встречу с риелтором. Волосы у нее намокли от пота. От нее пахло. Робби сунул палец ей в пупок по старой привычке.

– Прости меня, – сказала она, и Робби не стал мучить ее и уточнять за что. Он поцеловал ее.

– Я думал, так ты меня встретишь, когда я вернусь домой.

– У нас больше нет дома.

– Почему, есть, – сказал Робби, поднимая бутылку с грязного пола.

– У тебя есть еще?

Лэйси подошла к крошечному холодильнику и вытащила бутылку. Ей хотелось спросить Робби, сколько еще женщин побывало тут до нее с тех пор, как он вышел, но она знала, что это несправедливо. Ей хотелось услышать “ноль”. Ни одной. Она сорвала ладонью крышку с бутылки и сделала большой глоток.

– У меня сегодня была встреча насчет продажи дома.

– Зачем это? – сказал Робби. Он говорил легко и ласково, как будто они просто играют. Он всегда старался, чтобы все было легко, даже забавно.

– Посмотри, где ты живешь, Робби. Он только на бумаге наш дом. А когда мы разведемся, будет еще сложнее.

– То есть как разведемся? – Робби вскочил. Одна проблема была в его чувстве юмора и легкости – когда он их терял, он сходил с ума. – Сама сюда пришла, сама попросила меня заняться с тобой сексом и все еще собираешься выйти за Хэнка?

– Я запуталась.

– Так дай я тебе все разъясню. – Робби похлопал по кровати рядышком. Он весь покрылся гусиной кожей, такой темноволосый, такой длинный. Без одежды он так хорош собой, с широкими плечами и новым шрамом через все ребра. – Иди сюда.

– Нельзя все проблемы решать в постели.

– А о чем тут разговаривать? Разве мы не сказали все своими телами? Своими прикосновениями?

Лэйси не хотела говорить о том, что они сделали, когда все уже закончилось. Кем угодно, но вот изменницей она себя никогда не представляла. Кто ее муж? Кому она обязана быть верной? Кому она обязана жизнью? Все потеряло смысл.

Лэйси допила пиво до последней капли.

– Мне пора.

Робби подошел к ней и взял ее лицо в руки.

– Лэйси-Мэй, у нас еще есть время.

– Мне надо приготовить ужин к возвращению Хэнка.

– Я не про сейчас. Ты жива, и я жив, вот я о чем. Все возможно.

Лэйси ненавидела, когда Робби вот так вдруг заговаривал про смерть, как будто они должны быть благодарны за все, что бы жизнь с ними ни делала, потому что однажды они умрут. Но она не такая, как он, – ей не нужен экстаз наркотиков, чтобы радоваться жизни; ей не нужно было похоронить друга, чтобы понять, как ценна жизнь. Она никогда бы не устала от их прошлой жизни, даже если бы они так и жили вечно вдвоем в своем голубом домике, а девочки бы никогда не вырастали и листья никогда бы не опадали, а Дженкинс бесконечно наматывал бы круги по двору.

– Чтоб тебя, Робби, – сказала Лэйси. – Зачем ты взял и все испортил?

Робби шикнул на нее.

– Мы еще разберемся. Дом оставим себе…

Лэйси хотела бы ему верить. Он сделал из нее дуру, а она ему это позволила. Она поцеловала его в губы и ушла поскорее, чтобы он не успел ничего сказать и залезть ей в голову. Вечно получалось, что он главный. И без него она понятия не имела, что правильно.

Лэйси-Мэй ушла и оставила его в огне. Он так старался вести себя хорошо и успокоиться, но в одиночестве долго не протянул. Сперва пошел в один бар, потом в другой. Солнце закатилось, наступила ночь, а он не мог вспомнить, что делал с тех пор, как пришла Лэйси. И от огня было никак не избавиться.

Первая девушка, которую он затащил в туалет, была очень красива, но он не мог на нее смотреть. Он зажмурился. От ее сладкого языка он запульсировал, нагрелся, затвердел. Он спросил, как он ей нравится, и она сказала: очень. Он спросил, любит ли она его, и она сказала: да, да, очень. Робби пригвоздил ее к стенке и несколько минут они сталкивались телами. Девушка стонала ему в ухо. У него гудели кости, член казался огромным. Из-под двери доносилась музыка, аккордеон и залихватская гитара.

Она взяла его за руку и отвела обратно к друзьям. Конечно, ей хотелось, чтобы их видели вместе – она гордилась их поступком. Он купил пиво ей, ее друзьям. У девушек были темные волосы и расстегнутые блузки. Он их смешил. По-испански он был смешнее.

“Сколько вам лет?” – спросил он, и та, которая понравилась ему больше всех, ответила: “А сколько тебе нравится”, как в кино. Он решил, что все в порядке, раз им достаточно лет, чтобы сидеть в баре.

На танцполе он заметил в углу затаившегося дьявола – Амадо с его бриллиантом на мизинце. Девушка, с которой он ходил в туалет, подвела его к загородке. Она была из девочек Амадо; он назвал ее каким-то красивым именем – как цветок. Роза, Лилия, Флора. Она опустила Робби в карман мешочек. В подарок. Он поцеловал ее как мужик прямо на глазах Амадо. Но хотелось ему, чтобы это видела Лэйси-Мэй. Он прошептал Лилии на ухо, что хочет с ней сделать, и она рассмеялась. Они потанцевали, он держал руки на ее бедрах. Амадо купил им еще выпить. Что еще ему нужно? Если Лэйси продала дом, если она больше никогда к нему не придет, он переживет, у него будет новая жизнь с Розой, и они еще увидят. Увидят, что это он дал им все, что они считали своим.

На следующие выходные Лэйси-Мэй въехала на парковку мотеля, просигналила и сказала девочкам вылезать. Она опаздывала на встречу, чтобы показать дом другому риелтору. В то утро Робби так и не приехал, и она названивала ему, пока он не подошел. Она решила, что он ее наказывает, вымещая то, что произошло между ними, на девочках. Она опять просигналила.

– Господи, мам, хватит, – сказала Ноэль.

– Кому я тут помешаю? Местному совету? Ну-ка давайте, вылезайте.

Девочки вышли на раскаленный асфальт и встали рядом, не двигаясь с места.

– В чем дело? – спросила Лэйси-Мэй.

– Мы не знаем, где его номер, – ответила Ноэль.

– А, да, – Лэйси-Мэй забыла, что девочки тут не бывали и, насколько им было известно, она тоже никогда тут не была. – Вроде этот? – указала она. – Номер сорок четыре.

Лэйси-Мэй просигналила на всякий случай еще раз и укатила.

Девочки стучали довольно долго, а потом Маргарита плюхнулась на тротуар и скрестила руки.

– Вы что, тупые, не видите, что его нет дома?

Диана попыталась заглянуть за шторы.

– А где еще ему быть?

– Может, он просто вырубился, – сказала Ноэль.

– Заснул? – спросила Диана.

– Да, ласточка. Просто заснул. – И Ноэль посильнее ударила в дверь.

Маргарита закатила глаза.

– Давайте просто вернемся попозже. Я голодная. Я хочу такие же тако с кактусом, как в тот раз.

– Они называются нопал, – сказала Ноэль. – И одним нам туда нельзя. С ума сошла?

Они понимали, что она имеет в виду. В восточной части было опасно гулять.

– Но еще светло, Ноэль.

– И можем попробовать опять поймать змею, – сказала Диана. – Может, в тех лесах они водятся.

Она показала куда-то за пятиполосное шоссе на всякие заведения: прием покрышек, магазин тканей, ряд ларьков с фастфудом. За торговыми рядами виднелась полоска сосен.

Маргарита взяла младшую сестру за руку и стала спускаться по лестнице.

– Эй вы, куда это вы собрались?

– Оставайся тут, если хочешь, и колоти хоть до посинения. Мы идем на ту сторону.

– У вас нет денег!

– Тогда пошли с нами.

Ноэль закричала и топнула ногой. Она пошла за сестрами – за Маргаритой в слишком коротких шортиках, за Дианой в старой байкерской футболке Хэнка. На шоссе не было светофора, надо было дождаться затишья в движении, чтобы перебежать к разделительной полосе. Они вскарабкались на полоску бетона, как на островок посреди моря машин. Подождали и побежали опять.

Когда они оказались на той стороне дороги, Маргарита задыхалась от восторга. Она сдвинула солнечные очки на лоб.

– Ну как, понравилось, манзанита[7]7
  Яблочко (исп.).


[Закрыть]? – спросила она, и Диана захлопала.

Ноэль хотелось ударить обеих.

– Пошли сначала в лес, нагуляем аппетит, а потом найдем те тако, – сказала Маргарита. – Нопал, нопал, нопале, – напевала она, и Диана засмеялась. И они побежали к ряду щуплых сосенок…

За деревьями был пустырь, весь покрытый травой, с двумя серебристыми трубами над землей. По трубам они дошли до грязно-коричневого быстрого ручья. Диана объявила, что пошла искать змей, и двинулась вниз к воде. Спустившись, она стала переходить ручей, прыгая с камня на камень, торчащий из воды. Маргарита сидела на пеньке и смотрела.

– Полный бред, – сказала Ноэль. – Вы же даже не любите лес. Нарушаете правила, просто чтобы нарушить.

Маргарита показала Ноэль язык и, довольная, повернулась к воде.

– Поскорее бы в колледж, – сказала Ноэль, на этот раз погромче, нарочно, чтобы обидеть. – Поскорее бы уехать из этого тупого города, от этой тупой семьи, от всех вас.

– Да уж, поскорее бы ты уехала. Хорошо, что мама тебя так любит, потому что она такая одна. Ты сучка, это все знают.

Ноэль спихнула Маргариту с пенька. Та больно упала на попу. Она бросилась на сестру и попыталась повалить ее на землю, но Ноэль была крупнее. Маргарита стала царапать ей руки, шлепать по лицу, злобно ударила ее в наметившуюся грудь. Ноэль пихнула ее, и вот уже обе катятся под откос, треща ветками, пинаясь и дерясь. Они никогда раньше не дрались вот так, по-настоящему; в этом было что-то приятное, звериное. Ноэль взяла сестру за плечи и ударила головой оземь. Маргарита укусила сестру за руку и закричала, как победитель. Они катались в грязи, как вдруг услышали позади всплеск, с которым Диана упала в воду, а потом жуткий глухой удар, с которым ее голова приземлилась на камень.

Робби проснулся от голоса Лэйси-Мэй. Она стучала и звала. Он как-то доплелся до двери, открыл. Мир резал глаза. Какой сегодня день? Сколько времени прошло? Он провел одну, две, три ночи в баре с Амадо и его девочками. Интересно, заметит ли Лэйси-Мэй, подумал Робби. Он постоял, продрал глаза; он узнал ее неясный силуэт, ее двигающийся рот, длинные волосы. Что-то про девочек. Он их не видел. Что им тут делать?

Лэйси-Мэй отпихнула его и прошла в комнату. Позвала их. Забежала в ванную, обратно, а Робби так и стоял у двери. Он изо всех сил пытался прийти в себя и смотрел на нее не отрываясь, пытаясь сообразить, что происходит. Она была голая, она любила его, они занимались любовью.

Лэйси-Мэй встряхнула его за плечи и сказала что-то еще, чего он не понял. А потом, очень ясно:

– Пустое место.

Она захлопнула дверь, и Робби, спотыкаясь, пошел за ней. Солнце выжгло небо добела, и Робби чувствовал, что жара его уничтожит. Он впитывал его, весь этот свет. Ему хотелось спрятаться в доме, скукожиться под одеялом, но почему-то он пошел за ней, упал на пассажирское место в ее машину. Ему казалось, что кожа на черепушке вот-вот лопнет.

– В эту секунду я тебя ненавижу, Робби Вентура, – сказала Лэйси. Это он услышал. Теперь он воспринимал ее немножко четче. Она выпучила глаза и оглядывала парковку. Потом выехала на дорогу. Надо найти телефонную будку. Лэйси собиралась звонить 911.

У них был час, прежде чем офицер позвонит на телефон Робби в его номер, и Лэйси сказала, что они в это время могут поискать у ларьков на той стороне дороги. Они зашли в каждый магазинчик, и Лэйси уговаривала менеджеров дать объявление по громкоговорителям. Она описала каждую девочку, вплоть до родинок на плечах и оттенка их темных волос: у Ноэль пепельные, у Маргариты золотистые, У Дианы – с красноватым отливом. Они прошли еще два торговых центра – и ничего. Лэйси-Мэй мелькала перед Робби. Иногда она оборачивалась, чтобы поторопить его или обругать. Он старался не отставать, жмурясь от флуоресцентных ламп, и в голове крутилось ее оскорбление. Пустое место.

Когда они вернулись к мотелю, Лэйси даже не успела припарковаться, а уже выскочила из машины. Робби потянул ручник и побежал за ней. Он хотел, чтобы она заметила, поблагодарила его за сообразительность. Он вылез из машины и почувствовал, что вместо головы у него – шар. Размером с волейбольный мяч. Он подумал, что его сейчас стошнит. Он уперся в колени и стоял, наклонившись, пока не отпустило. Подняв голову, он увидел их: девочки с мамой стояли на верхней ступеньке. Лэйси-Мэй взяла у него ключи. Она запустила их внутрь, усадила на кровать и осмотрела.

Девочки были все в грязи и дрожали, Ноэль с Дианой держались друг за друга. Лэйси-Мэй кричала. Робби спросил, что случилось.

– Они чуть не утонули, – оскалилась она. Она раздвигала волосы на голове Дианы и прижимала ладонь. На руках оставалась кровь.

Робби опять почувствовал, что его сейчас стошнит.

– Мне надо отвезти их в больницу, – сказала Лэйси. – Девочки, идите подождите в машине.

Робби не мог смотреть, как они уходят. Он смотрел под ноги. Ноги были бледные, волосатые, в тапочках, а ногти длинные и кривые. В трениках и майке он наверняка выглядел как бомж. А голова… Если сунуть палец в ухо, там такое давление, что он взорвется. Хотелось пить. Но он мог бы сейчас упасть замертво перед Лэйси – она бы и пальцем не пошевелила. Девочки исчезли, не попрощавшись. Опять он их подвел. Он плюхнулся на кровать. Наверное, он должен первый заговорить. Он знал, что не вынесет никаких ее слов сейчас.

– Как ты могла вот так прийти сюда и заниматься со мной любовью, Лэйси? Ты мне все нутро перекорежила.

Лэйси-Мэй усмехнулась.

– Почему ты не могла просто сказать, что не будешь продавать дом, что ты любишь меня, что меня никто не заменит – я же был в тюрьме?

– Не смей винить меня на этот раз! Ты уходишь в запой, а виновата я? Вот не надо. И не заменяла я тебя. Я тебя не стала бы заменять, потому что другого такого мне не надо! Чтобы приносить мне проблемы? И горе? Ты сломал мне жизнь, Робби, ты всем нам сломал жизнь, безо всяких на то причин. Надо было больше меня любить. Знала бы, какими наркотиками ты себя угробишь, сама бы тебе дала, чтобы ты перестал тратить наше время. Мы же знаем, к чему все идет!

Лэйси-Мэй сжала кулаки, уставила руки в боки, раскраснелась и дрожала. Ему вдруг захотелось поднять руки, прикрыться, будто она могла его ударить. Она смотрела на него злобно, сжав губы, покачивая головой из стороны в сторону, как будто непроизвольно. У ее взгляда было название: asco, так смотрят на сбитое животное на обочине, asco, так смотрят на человека, который тянется к вам грязными руками, asco, при виде вывороченных кишок, гниющего дерева, кишащего личинками. Может, так она на него и смотрела всякий раз, как он упарывался, и это отложилось где-то у него в мозгах, потому что теперь он узнал этот взгляд. Он видел, что это самое ее глубокое чувство к нему. Ему хотелось сказать, это же только один раз. Хотелось сказать, я завяжу. Хотелось сказать, я найду помощь. Но она не станет от этого иначе на него смотреть. Он ничего не может сделать. Робби осел на пол, скрестил ноги и заплакал. Лэйси-Мэй даже и не думала его утешать. Она снова ушла.

Дверь в ванную распахнулась, и при этом звуке он поднял глаза. Из того конца номера появилась Маргарита, с распухшей губой и порезом под глазом. Он не знал, что она не ушла с остальными. Интересно, что она успела услышать.

– Пепита, – сказал он и встал на четвереньки. – Мне так жаль, доченька. Прости меня. Ты должна понять…

Маргарита покачала головой, успокаивая его.

– Ничего, папочка. Ты не виноват. Это я придумала. Я виновата.