Текст книги "Homo Mutabilis. Как наука о мозге помогла мне преодолеть стереотипы, поверить в себя и круто изменить жизнь"

Похож ли мир на механизм

Механика мира

Давайте отступим на шаг назад. Как появилась идея о том, что нам «всегда поздно» меняться? – Ее корни лежат в научной картине мира прежних времен.

Начиная с XVI века благодаря работам Рене Декарта, Исаака Ньютона и других ученых и философов (вернее, ученых-философов) появилась механика – раздел физики, изучающий движение материальных тел. Механика объяснила устройство мира на основании теории атомизма – идеи о том, что все состоит из малых частиц. Согласно ей, частицы движутся и взаимодействуют в соответствии с жесткими законами.

Открытия в области механики были такими всеобъемлющими, что распространились и на другие науки. За три столетия благодаря им сформировалась механистическая картина мира. Законы механики считались фундаментальными законами мироздания. Весь мир представлялся человеку огромным механизмом, состоящим из взаимодействующих «шестеренок», траектории движения которых можно было просчитать. Это означало, что все в мире предопределено (а если что-то кажется случайным, то лишь потому, что мы еще не нашли закономерность).

Когда в XVIII–XIX веках произошел скачок в развитии техники, это только абсолютизировало механистическую картину мира. Люди и себя представляли некими машинами (как в ХХ веке сравнивали себя с компьютером или сегодня – с нейросетью). Ведь если весь мир – огромный механизм, то и человек тоже. Соответственно, и мозг должен работать как механизм. А что такое механизм? – Совокупность деталей, имеющих строго определенную функцию и способ взаимодействия с соседними деталями. В общем, что-то вроде часов, но чуть посложнее. Такое устройство остается неизменным, пока не износится и окончательно не сломается.

Вот откуда наши представления о том, что у мозга есть «заданные настройки», что он сформирован раз и навсегда, что он решает разные задачи с помощью конкретных своих зон, постоянно теряя клетки и деградируя. Этим представлениям уже лет 400 – пора их обновить.

К началу ХХ века было открыто много явлений, которые механика объяснить не могла (например, магнитных или электрических), и в физике произошел кризис, давший толчок развитию новых теорий. Но вне физики механистические представления об устройстве мира и человека существовали еще долго.

Есть ли в мозгу кнопки

Долгое время на механистическую теорию опирались и исследования мозга. Способов исследовать внутренние процессы мозга не было, лишь в 1928 году немецкий психиатр Ганс Бергер сделал первую электроэнцефалограмму. Функциональная магнитно-резонансная томография появилась в 1990-х благодаря работам японского ученого-биофизика Сэйдзи Огавы, а позитронно-эмиссионная томография как инструмент исследования мозга и вовсе используется только пару десятков лет.

До этого исследования проводились более примитивными методами: ученые либо наблюдали, как изменяется состояние человека или животного, если провести в мозге рассечение или удалить одну из зон, либо изучали поведение и состояние людей с травмами головы. Как правило, повреждение одной зоны мозга у разных людей давало схожий эффект, что позволяло делать какие-то выводы.

История американского строителя Финеаса Гейджа, жившего в середине XIX века, – классический пример подобных исследований, второе столетие кочующий по книгам о мозге (теперь он здесь!). В результате взрыва при прокладке железной дороги металлический стержень пробил мистеру Гейджу голову, из-за чего он лишился части левой лобной доли мозга.

Мистер Гейдж остался жив, однако после травмы стал забывчивым, вспыльчивым и агрессивным[10]10
  За кадром этой истории обычно остается тот факт, что Финеас Гейдж восстановил нормальное функционирование психики вскоре после травмы. Он нашел неплохую работу и был на хорошем счету. Правда, через 12 лет у него развилась эпилепсия и в 37 лет он умер во время припадка. История Гейджа не дает покоя и современным ученым, они смоделировали его травму, чтобы понять, что с ним произошло на самом деле. Они предположили, что он не только потерял часть лобной коры, но и связи лобной коры с левой височной и правой лобной долями, а также с лимбической системой были нарушены. Сегодня мы знаем, что как раз последняя и отвечает за эмоции, и потеря связи этой зоны с контролирующей лобной корой может вызвать агрессию и импульсивность.


[Закрыть]. История Финеаса Гейджа широко освещалась в научном сообществе, и благодаря ей стало известно, какую важную роль играет лобная кора в контроле эмоций и в социализации[11]11
  Открытие важности лобных долей не помешало нам через 50 лет придумать столь варварский способ лечения, как лоботомия – перерезание связей лобных долей с другими зонами мозга. Мы вообще большие выдумщики.


[Закрыть].

Другой классический пример ранних исследований мозга – открытие в 1865 году речевого центра французским хирургом и антропологом Полем Брока (он так и назван – центр Брока). Сегодня для того, чтобы объявить о каком-нибудь открытии в области работы мозга, нужно собрать приличную выборку наблюдений – желательно пару сотен, а лучше тысяч – людей разного возраста, пола и социальных условий, а также дождаться, чтобы другие исследователи независимо от вас подтвердили ваш результат. Полю Брока было достаточно изучить мозг двух скончавшихся пациентов с нарушениями речи. Оба при жизни почти не говорили, и у обоих были поражены одни и те же зоны в левом полушарии. – Вуаля, речевой центр открыт!

Исследования пациентов с нарушениями мозговой деятельности, которые ведутся добрую сотню лет, принесли открытия, многими из которых мы пользуемся до сих пор. Однако мозг, как я писала выше, долго воспринимался как механизм. Если деталь сломана, функция утрачена. Точка.

Повреждения мозга считались фатальными, как и врожденные аномалии. То, что сейчас называют особенностями развития, нейроотличиями или ментальными состояниями, тогда трактовалось просто: поломка. Поэтому считалось, что тренировать и обучать людей с врожденными аномалиями или повреждениями мозга – пустая трата времени. Более мягкое выражение той же позиции: есть способные люди, на которых стоит тратить ресурсы и время, а есть неспособные, и они безнадежны.

Но современные данные показывают, что все не так, как нам казалось раньше. Например, не все повреждения центра Брока связаны с нарушением речи. С другой стороны, не все люди с подобными нарушениями имеют повреждения в этой области мозга. Попытки найти в мозге зоны, отвечающие за реализацию сложных функций, состоящих из множества процессов, типа речи, математических или творческих способностей и даже конкретных эмоций, провалились. Точнее, несостоятельной оказалась сама идея поиска «специальной штучки» в мозгу, которая «включает и выключает» речь, математическое мышление, любовь или склонность к убийству. Скорее, все эти явления – результат комплексной работы разных зон мозга, не всегда располагающихся рядом, а объединенных в различные сети.

Младенцы учатся сразу после рождения

Вклад Маугли в науку

В XVIII–XIX веках внимание ученых, занимающихся исследованием развития человека, привлекала фигура «дикого ребенка». Самые известные еще из мифологии одичавшие дети – это основатели Древнего Рима братья Ромул и Рем, якобы вскормленные волчицей. Но и в реальной истории встречались случаи, когда выброшенные дети выживали благодаря заботе животных. Их иногда еще называют детьми-Маугли в честь персонажа книги Киплинга.

Эти дети, выросшие в дикой природе, не слышали человеческой речи, не испытывали человеческих привязанностей и не проходили социализации в раннем возрасте. И если их находили, попытки приобщить их к цивилизованной жизни сопровождались большими сложностями. Причем чем позже их находили, тем труднее было их «очеловечить». Они тяжело обучались навыкам принятого в обществе поведения и на протяжении всей жизни отставали от других людей в интеллектуальном развитии[12]12
  Жизнь их обычно была не очень долгой – по одной из версий, потому, что их организмы не воспринимали обработанную пищу, которой их кормили опекуны.


[Закрыть].

Истории детей-Маугли были очень важны для изучения мозга, поскольку они опровергали идею о том, что мозг – это готовый механизм с заданными свойствами. Очевидно, что условия раннего детства фатальным образом повлияли на развитие мозга «диких детей», а это означало, что опыт, по крайней мере полученный в раннем детстве, влияет на скользкое складчатое вещество в нашей черепной коробке. Из этого следовало, что наш мозг не «закрыт», а подвержен влиянию среды и активно взаимодействует с окружающим миром. То есть мы продолжаем развиваться и вне материнской утробы[13]13
  Сегодня этим заявлением мало кого удивишь, но еще недавно концепции детства не существовало вообще, а дети считались взрослыми, просто не обученными манерам и ремеслам.


[Закрыть].

«Большой взрыв» младенческого мозга

Сегодня нам известно, что младенец рождается с незрелым мозгом, который за первые пять лет жизни делает громадный скачок в развитии. У малыша каждая клетка мозга имеет всего 2000–3000 связей, а уже к трем годам набирает их примерно 15 000! Это происходит потому, что мозг младенца «на всякий случай» реагирует на все сигналы органов чувств, мгновенно создавая для поступающей информации новые отростки нейронов, которые соединяются между собой и обмениваются сигналами.

Но с течением времени оказывается, что не все образовавшиеся связи полезны. Пока младенец учится обрабатывать информацию, поступающую от органов чувств, и управлять своим телом, связи, использующиеся чаще, укрепляются, а неиспользуемые ослабевают. Многие связи и вовсе исчезают – этот процесс очищения от лишних синапсов называется синаптическим прунингом[14]14
  Новые данные свидетельствуют о том, что в процессе прунинга участвуют иммунная система мозга и клетки микроглии, о которых упоминалось во вступлении. Нарушения работы микроглии относятся к разряду аутоиммунных заболеваний, когда иммунные клетки мозга «по ошибке» уничтожают здоровые нейронные связи. Некоторые исследователи считают, что это может приводить к когнитивным нарушениям и таким психическим расстройствам, как депрессивное, тревожное или обсессивно-компульсивное расстройство.


[Закрыть] и существует для того, чтобы повышать эффективность работы мозга. Чрезмерное количество невостребованных связей создавало бы «информационный шум», мешая важным электрохимическим сигналам, поэтому остаются только те связи, которые действительно нужны организму. Благодаря этому процессу у подросшего ребенка будет значительно меньше связей, чем у младенца, но при этом его мозг будет работать эффективнее.

Процесс ослабления нейронных связей и прунинг часто для простоты иллюстрируется простым слоганом «use it or lose it» («используй или потеряешь»). Правда, не стоит абсолютизировать эту формулу и считать, что она может решить любые проблемы, связанные с дегенеративными нейронными процессами: кроме использования нейронных связей (например, для интеллектуальной нагрузки) здоровье мозга зависит и от общего состояния здоровья, наследственных и хронических заболеваний, питания, экологии, психологических травм и множества других факторов. Все, что негативно влияет на здоровье, плохо сказывается на мозге, так как он не является изолированной системой в нашем организме.

Есть мнение, что пластичность мозга объясняется эволюционными причинами, а именно прямохождением. Когда люди начали ходить на двух ногах, тазовые кости должны были стать уже. Это значит, что размеры женского таза, его «пропускная способность», зафиксировались и женщина не смогла бы родить ребенка с уже сформированным мозгом (поскольку у него была бы слишком большая голова). Выход – рожать, пока пролезает (простите!), а развиваться будет потом. Благодаря этому человек, развиваясь, умеет приспосабливаться под конкретную среду и условия: климат, питание, культуру, язык или эмоциональную обстановку. Может быть, именно эта особенность сделала людей такими живучими и «всеядными» и помогла нам распространиться по всей Земле.

Первый критический период развития

Первые дни, месяцы или годы жизни (в зависимости от того, о развитии каких нервных функций идет речь) называют критическими, потому что для оптимального формирования нервной системы крайне важно в это время получить определенные стимулы: визуальные – для формирования зрения, звуковые – для развития слуха, или речевые – для овладения родным языком в будущем. Можно сказать, что в это время мозг активно реагирует на сигналы среды и обучается. Поэтому в этот период внешние условия колоссально влияют на мозг: например, всего за два-три года большинство детей осваивают азы языка, а к пяти годам уже владеют речью в полном объеме (а если они живут в мультилингвальной среде, это может быть и два языка, и три).

Но если в этот критический период человек не будет слышать человеческой речи, у него могут возникнуть не только проблемы с речью, но и задержки в развитии[15]15
  Есть даже теория, что воздействие неупорядоченного шума в первые годы жизни может вызвать нарушения в развитии.


[Закрыть], как у детей-Маугли. При этом известно, что чем больше слов слышит ребенок в первые годы жизни (не обязательно обращенных к нему), тем лучше развивается его интеллект.

Мозг пластичен всю жизнь: три периода пластичности

Американский нейроученый Майкл Мерцених, один из первооткрывателей и апологетов теории пластичности мозга, считает, что способность мозга к обучению следует делить на три периода: критический (раннее детство), чувствительный (детство и подростковый возраст) и взрослый. Он убежден, что и в зрелом возрасте можно компенсировать нарушения формирования мозга, произошедшие в детстве, и разработал методику[16]16
  Методика пока вызывает споры и критику, но многим приносит реальную помощь.


[Закрыть] тренировок, с помощью которой пытается корректировать различные речевые нарушения: дислексию, дисграфию и некоторые другие.

Эксперименты американского профессора Мариан Даймонд, проведенные в 1964 году, показали, что у крыс, выращенных в просторных клетках с кучей игрушек, кора больших полушарий была на 6 % толще, чем у тех, которые росли в тесных пустых клетках. Это наглядно показало, что на формирующийся мозг можно влиять непрямым воздействием – через обстановку, окружающие предметы и различные занятия. Среду, которая способствует развитию мозга, Даймонд назвала обогащенной, а не способствующую – бедной[17]17
  Тут ничего нового: расти в богатстве хорошо, а в бедности плохо. Но об этом мы поговорим в отдельной главе, посвященной мозгу и экономическому неравенству.


[Закрыть].

Уже упоминавшийся Майкл Мерцених в 1970-х годах заметил проявления нейропластичности во время экспериментов над обезьянами, причем совершенно случайно. Он с коллегами исследовал нервную деятельность млекопитающих, проводя эксперименты с нервными волокнами животных. Для исследования они составляли карты головного мозга обезьян, которые показывали распределение биоэлектрической активности, и вскоре заметили, что эта активность меняется с течением времени. Мерцених при помощи несложных экспериментов выяснил, что в зависимости от двигательной активности обезьян менялось строение связей и активность нейронов в их головном мозге.

Позже было доказано, что мозг, обучаясь, способен меняться и у людей – в том числе у взрослых: связи между нейронами появляются, укрепляются, ослабевают и исчезают. Но во взрослом возрасте это происходит при других обстоятельствах и часто имеет более выраженный предел возможностей, чем в критические периоды детства и отрочества. Но суть остается та же: обучение новому создает нейронные связи, а потеря активности приводит к их исчезновению.

Нейропластичность может развиваться при утрате конечности или органа чувств: поток сигналов от органов меняется, что приводит к реорганизации паттернов активности в мозге. Умственные усилия, такие как узнавание, обучение, повторение, запоминание, тоже вызывают изменение структуры связей. Нейропластичность часто проявляется после травм мозга, когда выжившие клетки пытаются компенсировать отсутствие погибших и выращивают для этого новые связи, или же на организацию мозга могут повлиять эмоциональные события, психологические травмы, длительный стресс.

Классический пример, которым часто иллюстрируют пластичность мозга у взрослых, – знаменитая серия исследований лондонских таксистов, проведенная ирландским нейрофизиологом Элеонор Магуайр. Эти исследования доказали, что процесс обучения заставляет мозг физически меняться.

Лондон топографически очень сложный город, и таксистам приходится учиться несколько лет, чтобы получить лицензию. Исследования Магуайр показали, что у тех, кто прошел обучение, объем серого вещества в гиппокампе на треть больше (гиппокамп вовлечен в формирование памяти, а также является значимым центром пространственной системы мозга). Причем оно увеличивается именно в процессе обучения, а не изначально более развито у тех людей, которые сумели сдать экзамены: у того, кто перестает работать таксистом (выходит на пенсию, например), гиппокамп снова теряет в объеме. А чем более развит гиппокамп, тем лучше способности к пространственной ориентации и возможности все это запомнить.

Таким образом, научно доказано, что мы не рождаемся с заданными способностями и что обучение физически меняет мозг, а вместе с ним трансформируется и наше мышление.

Получается, мозг по своей природе все время находится в процессе обучения – это его образ жизни, если хотите.

Что такое нейропластичность

Когда мы говорим о том, что мозг может расти и меняться, мы часто подразумеваем два процесса: нейрогенез (появление новых нейронов) и синаптическую пластичность (появление и удаление связей нейронов).

Итак, нейрогенез – первый тип нейропластичности. Долгое время считалось, что в мозге не могут появляться новые нейроны. Фраза «Нервные клетки не восстанавливаются» как раз об этом. Но сейчас известно, что это не так и в мозге есть зоны, в которых из недифференцированных клеток регулярно образуются новые нейроны.

Нейроны – это клетки, из которых состоит нервная система. Нейрон способен вырабатывать и передавать электрические сигналы, его функции заключаются в приеме, обработке, хранении и передаче информации по нервной системе при помощи электрических и химических сигналов. Обычно нейрон состоит из тела клетки, ветвистых, похожих на дерево, отростков-приемников информации (дендритов) и еще одного отростка, по которому информация идет от нейрона дальше (аксона).

Одна из зон, в которых могут появляться новые нейроны, – уже упомянутый выше гиппокамп, связанный с памятью. Вторая – область вокруг желудочка мозга (субвентрикулярная), откуда молодые нейроны мигрируют в обонятельную луковицу. Она связана с миндалиной (парным органом, участвующим в эмоциональных реакциях), гиппокампом (памятью), голубым пятном в стволе мозга (участвует в переживании тревоги и паники), черной субстанцией в среднем мозге (функционально связана с движением, мотивацией и ощущением вознаграждения) и с корой. Вероятно, эти сложные связи остались еще с тех времен, когда мы, как и другие млекопитающие, больше доверяли своему носу, чем умствованиям! В любом случае обоняние играет очень важную роль в формировании нашего эмоционального состояния. Запахи сильно въедаются в память, и, если вы вдруг унюхаете одеколон, которым неумеренно опрыскивались в шестом классе, на вас могут нахлынуть давно забытые воспоминания, которые без этого запаха не вспомнились бы! Нейробиолог Венди Сузуки предлагает думать о кулинарии и парфюмерии как о сферах, способствующих развитию мозга!

Еще один тип пластичности – синаптическая. Благодаря ей уже существующие нейроны выращивают и перестраивают отростки, при помощи которых связываются друг с другом и передают сигналы. Место соединения нейронов называется синапсом, потому эта пластичность – синаптическая.

У каждого нейрона имеются тысячи веточек с химически чувствительными кончиками (синапсами), которые быстро реагируют на любой опыт: например, увеличиваются в размерах, если нервный путь используется часто. Этот процесс можно представить в виде расширения дороги: если по лесу ходят люди, появляется тропинка, если людей много, они протаптывают дорожку, когда на ней появляется транспорт, строят автомобильную дорогу, поток машин увеличивается – дорога превращается в магистраль. Всякий раз, когда вы учитесь, например, танцевать твист и стараетесь при этом не запутаться в своих ногах, вы прокладываете все более широкую дорогу связей в своем мозге. А когда ноги совсем перестают путаться – магистраль открыта!

Благодаря этим двум принципам возможны масштабные проявления нейропластичности. Например, перестройка целых нервных сетей со сложными взаимодействиями, обучение, изменение мышления и характера функционирования целых участков мозга. Эти процессы пока еще не изучены в полном объеме. Но главный принцип мы уже поняли! И он должен изменить наш взгляд на себя и других людей.

Идею нейропластичности активно пропагандирует американский психиатр Норман Дойдж. Помимо ученой степени по медицине, он получил образование в области философии и степень по психоанализу, и неудивительно, что именно такой человек призывает пересмотреть традиционную научную парадигму, с которой мы подходим к изучению человека. Обширные знания и большой кругозор помогают ему выходить за рамки привычного мышления и помимо прочего в своих публикациях напоминать о том, как важно для современной нейропсихиатрии признать психоаналитическую концепцию бессознательного. Он предлагает найти, как концепция бессознательного отражена в реальной структуре мозга. Сегодня это, может быть, звучит вполне разумно, но еще два-три десятка лет назад к субъективным переживаниям человека ни в медицине, ни в биологии не относились серьезно.

История моей когнитивной деградации

Вниз по спирали

Никто не верит, когда я говорю, что в подростковом возрасте у меня были проблемы с учебой. Но они были и, как мне кажется сейчас, угрожали моему будущему.

С детства у меня был высокий уровень интеллекта и отличные речевые способности, несмотря на то что в пять месяцев я упала с кухонного стола. Врачи предсказывали возможные проблемы в развитии, вызванные нераспознанной травмой, и я находилась под наблюдением психологов и логопедов, но скоро меня сняли с учета.

В дошкольном возрасте вместо детских стихов я рассказывала наизусть стихи Пушкина (дед научил, профессиональный чтец и актер), рано начала читать и писать и с удовольствием принимала участие в выполнении домашних заданий моей старшей сестры, да и первые годы в школе училась на пятерки. Но чем ближе к старшим классам, тем труднее мне было концентрироваться на заданиях.

Сейчас я считаю, что тогда мне не хватало творческого подхода к обучению: я быстро схватывала материал, но не могла его бесконечно повторять и теряла интерес. За домашними заданиями я просиживала с обеда до поздней ночи, перечитывая их по нескольку раз и постоянно отвлекаясь: то на кошку, то глядя в окно, то рисуя на полях, сочиняя песни или переключаясь на что-то другое.

Кроме того, у меня было слабое здоровье. С 6 до 13 лет я много болела, проводя больше времени дома и в поликлиниках, чем в школе. А дома решать ряды однотипных задач и делать похожие друг на друга упражнения «для закрепления материала» было еще скучнее, чем в школе. Сравнивая свое восприятие информации сейчас и 15 лет назад, я понимаю, что в школьные годы постепенно оказалась в тумане рассеянности. Взрослые же не замечали, что я плохо знаю школьные предметы, лишь потому, что я хорошо владела речью, благодаря чему мне удавалось получать хорошие отметки и считаться одаренной, не особенно напрягаясь. К концу школы я начала сомневаться в своих умственных способностях.

Изматывающая подготовка в университет

В выпускном классе я одновременно готовилась к школьным экзаменам и к вступительным. Я знала, что поступить в университет на бюджетное отделение очень трудно, поэтому записалась на годичные подготовительные курсы и занималась с репетитором по истории. Чем больше я занималась, тем более однородную консистенцию приобретала каша в моей голове, и лишь страх не справиться и беспредельные амбиции позволили мне сдать вступительные экзамены.

Однако для поступления мне не хватило одного балла. Я начала готовиться, чтобы поступить на следующий год. Устроилась на работу в университетскую библиотеку, чтобы иметь рабочий пропуск и посещать лекции вместе с первым курсом, на который я не поступила. Так первой моей профессией стала профессия библиотекаря (я до сих пор иногда дома расставляю книги по алфавиту или по тематическим секциям, как привыкла в научной библиотеке МГУ).

Никудышная студентка

Через год я все же поступила в университет. Однако чувствовала, что что-то не так. Я просиживала в библиотеке до закрытия, изучая все дополнительные материалы, которые нам задавали, но умнее не становилась. Я как будто застыла на месте: время шло, а я с трудом могла что-то надолго запомнить. А то, что запоминала, не систематизировалось в голове.

Хотя я изучала то, что мне было интересно, – историю философии и связанные с ней дисциплины, – я не могла осмысливать знания, которые получала. Доходило до того, что мне приходилось по нескольку раз перечитывать материал: к концу страницы я забывала, что читала в начале.

Туман, мешавший мне сосредоточиться, сгущался. Через год я потеряла интерес к учебе, которая давалась мне все хуже. Отчаяние усиливалось вследствие юношеского разочарования в институте образования как таковом: я искренне надеялась встретить на философском факультете преподавателей, знающих ответы на вечные вопросы и готовых к диалогу, а нашла обычных людей, которые ходят на работу и скандалят друг с другом[18]18
  Это был юношеский максимализм и поиск авторитетов. Сегодня я бы не стала судить людей за то, что они не следуют философии, которую преподают, и не сидят в бочке, как Диоген.


[Закрыть]. Сегодня я понимаю, что обучение потеряло для меня смысл не только из-за этого разочарования, но и потому, что мои когнитивные функции были снижены и не позволяли мне получать от учебы пользу, а от познания – удовольствие.

Я думала, что ни на что не гожусь. Но сейчас, оглядываясь назад, начинаю понимать, что состояние, к которому я пришла в конце тинейджерского возраста, было закономерным.

Фактор здоровья

На основе знаний, приобретенных за последние годы, я сделала несколько предположений о причинах моих когнитивных трудностей в подростковом возрасте. Во-первых, в дошкольном и раннем школьном возрасте я очень много болела бесконечными отитами, бронхитами и гайморитами. У меня появилась жестокая аллергия, в том числе бронхиальная астма. Аллергия – это гиперчувствительность иммунной системы, которая усиливает воспалительную реакцию организма на стимулы, враждебные ему или воспринимаемые таковыми.

Как я уже писала в главе 1, современные исследователи считают, что мозг подвержен влиянию воспалительной реакции в организме. При постоянной увеличенной активности иммунной системы в мозге может повышаться количество провоспалительных молекул и увеличиваться активность клеток микроглии. В итоге процессы нормальной работы мозга могут быть нарушены, что сказывается в том числе и на когнитивных функциях.

Во-вторых, в то же дошкольное время (видимо, в связи со стрессом, вызванным постоянными переменами в жизни моей семьи) у меня появился целый букет заболеваний ЖКТ. В школе из-за бесконечных болезней приходилось несколько раз в году принимать антибиотики, а это дополнительный удар по ЖКТ. Антибиотики уничтожают не только вредные бактерии, вызывающие заболевания, но и микробиоту кишечника, полезные бактерии, которые помогают нам переваривать пищу, участвуют в регулировании иммунной системы, способствуют выработке некоторых гормонов и даже могут влиять на работу мозга – а значит, на психологическое состояние и ментальные проблемы.

В-третьих, в детстве я не очень хорошо питалась. Мало кто из моих сверстников, рожденных в конце 1980-х, делал это правильно. С одной стороны, многие были бедны и не могли себе позволить по-настоящему качественные продукты. С другой – у тех, которые были из более богатых семей, культура питания тоже была низкой, они тоже не разбирались в пользе и вреде продуктов в привлекательных упаковках. Мы называли картонные на вкус сосиски «мясом», а макароны с маслом считали царским ужином. К концу 1990-х еда стала более разнообразной, но не более здоровой: грызть после школы сухарики, а в особо шикарные дни – сухую лапшу быстрого приготовления было вполне обычным делом. Что уж говорить о наших гастрономических вкусах, если поездка за гамбургером казалась нам шикарной идеей, вроде ужина в ресторане гостиницы «Националь».

До 19 лет в моем рационе преобладало мучное – самый дешевый способ наесться. Домашние бутерброды, пельмени и вареники из магазина, макароны, покупные сэндвичи, похожие на маленький батон с прозрачным мизерным кусочком ветчины, – вот то, чем я в основном питалась. Удивительно, но, чтобы побаловать себя, я ела почти то же самое по составу: фастфудные бургеры, круассаны из упаковки.

То, что мы едим, оказывает влияние на когнитивные способности, это давно уже не секрет. Например, на крысах было показано, что количество сахара в рационе коррелирует с количеством новых нейронов в гиппокампе – структуре, необходимой для формирования памяти. Также в данном эксперименте крысы-сластены хуже вспоминали расположение ранее увиденных объектов в новой арене.

Содержащиеся в фастфуде трансжиры, обилие сахара, белой муки – все это нарушает обмен веществ и может приводить к сенсибилизации иммунитета и развитию воспалительных процессов, в том числе к активации деятельности микроглии. Употребление в пищу продуктов с повышенным содержанием сахара приводит к увеличению в организме количества веществ, свидетельствующих о наличии воспаления. Как я уже упоминала, это может быть причиной и когнитивных нарушений. Интересно, что иногда положительный эффект при лечении тревожности и депрессии достигается с помощью медицинской диеты, состоящей из специальных продуктов с низким содержанием углеводов, включающей в себя периоды голодания. Это не обычная лечебная диета, пока еще ее соблюдают под руководством специалистов в экспериментальных программах.

В-четвертых, в старшем подростковом возрасте у меня появились вредные привычки. Я начала курить, а ни для кого не секрет, что сигареты содержат токсичные вещества: мышьяк, кадмий, аммиак и угарный газ. Кроме того, известно, что никотин нарушает нормальную работу серотониновой системы в мозге.

На философском факультете я начала употреблять крепкий алкоголь, а ведь мозг – основной объект его разрушительного действия. От вредного воздействия этанола страдают и гиппокамп, необходимый для формирования памяти, и лобные доли, помогающие нам планировать, концентрироваться и контролировать себя, и многие другие отделы мозга.

Добавьте к этим факторам малоподвижный образ жизни, приводящий к искривлению осанки и нарушению кровообращения (а значит, и питания мозга).

Наконец, пятый, самый главный фактор нарушения когнитивных способностей: стресс.

Фактор стресса

Стресс – это неспецифический ответ организма на какое-то чрезмерное воздействие среды: угрозу жизни, трудное испытание, физическое препятствие или психологическое напряжение. Его называют неспецифическим, потому что факторы среды могут быть разными, но организм реагирует примерно одинаково, стремясь вернуться в равновесие. При реакции на кратковременную опасность организм активируется для защиты.

Но если напряжение длится долго, стресс переходит в хроническую фазу. Вызывающие стресс хронические факторы могут казаться не такими интенсивными, как природные катастрофы, войны или нападение, угрожающее жизни. Но их опасность в том, что они держат организм в напряжении в течение долгого времени. Такое состояние более опасно, чем острое, оно требует перестройки организма на длительное время в экстренный режим реагирования. Поэтому хронический стресс часто приводит к нарушениям иммунитета и психологическим и ментальным проблемам. Это отчасти связано с гиперактивностью иммунных клеток – санитаров мозга. Подробнее о воздействии стресса на мозг я расскажу в главе 5 книги.

Разве можно организовывать жизнь подростков так, чтобы в важные для формирования мозга и представлений о себе годы они испытывали постоянный стресс? Моя история – не исключение. Даже если дети не растут в бедности и не подвергаются насилию, они часто испытывают огромное давление. Учебные перегрузки, завышенные требования, ругань и скандалы, наказания и мрачные пророчества вроде «закончишь жизнь под забором, лентяй» – все это создает ощущение близости катастрофы. Как будто бежишь вверх по эскалатору, едущему вниз: сколько ты ни пытаешься убежать, максимум, что получается, – оставаться на месте!