Текст книги "Восхождение. Сага «Исповедь». Книга третья"

Часть 1. Глава 5

Расцветали каштаны, их в Париже огромное множество. Весна преобразила природу и радовала не только взгляд, но и душу. Дождя не случилось, тучи пролетели мимо, и снова засияло ласковое солнышко. Владимир задремал на скамейке прямо у входа в метро, прижав сбоку аккордеон, тихо посапывал. Я долго вглядывался в это лицо, пытаясь понять, что за человек предо мною, стоит ли мне уйти или всё-таки разбудить его? Что так сосёт у меня под ложечкой, заставляя быть настороже рядом с ним? Но разве могу я обмануть его ожидания? Человек нуждается в откровенном разговоре, а я из-за каких-то нелепых предчувствий сбегу, словно последний трус?

Я прикоснулся к его плечу, он вздрогнул как-то по-детски, ведь сколько бы нам ни было лет, ребёнок в нас никуда не уходит и время от времени проявляется.

– Кажется, заснул… Солнце пригрело, так его перетак, аж слюнку пустил. А ты молодец, не прошёл мимо! – улыбка его показалась мне не вполне искренней, за ней притаилось что-то горькое, безрадостное, безысходное.

По мне прошла холодная волна, я испытывал подобное в присутствии смерти, когда провожал умирающих. Возможно, ему угрожает какая-то опасность?

Мы спустились в метро. Владимир молчал, насупив брови, весь погружённый в себя. «Возможно собирается с силами для исповеди?» – подумал я и решил не мешать ему, но тревога усиливалась. Взывая к Богу за помощью и благословением для этой покрытой шрамами души, я невольно всматривался в его хмурое лицо и не знал, чего ожидать.

– Ты сегодня не заработал, на что жить будешь?

Он потёр пальцем нос и посмотрел на меня таким взглядом, что подозрения только усилились. Но за что ему ненавидеть меня? Что я сделал не так, чем мог его обидеть? Мы ещё несколько остановок ехали молча.

«Видимо, он намеревается увидеть, где я живу. Стоит ли его туда вести, ведь я его совсем не знаю и намерения его мне неизвестны.»

– Давай поговорим?

– Здесь люди кругом.

– И что? Они всё равно не понимают по-русски.

– Найдём место поукромнее.

– Может в церковь зайдём? Я знаю одну неподалёку, она открыта сейчас.

– А можно вот без всего этого? Или ты боишься меня?! Я что такой страшный и вонючий, что недостоин войти в твои покои? Не беспокойся, долго не задержусь.

Поговорим, и я исчезну раз и навсегда. Хочу увидеть, как попЫ живут, – в его голосе прозвучал сарказм.

– Ну, что ж, будь по-твоему. Мне нечего скрывать.

Мы вышли на следующей остановке и прошли пешком два квартала.

– Почему ты решил стать священником? – вдруг спросил он.

– Потому что искал Бога, хотел приносить людям пользу.

– Пресловутое «Возлюби ближнего своего как самого себя»?

– Да, именно так.

– Посмотрим… – он нахмурил брови и стал ещё более суровым.

– Вот здесь я живу.

Мы остановились возле бара мадам Пельтье, я показал на самый верх, где по подоконнику, распушившись в лучах уходящего солнца, важно расхаживали мои друзья-голуби.

– Именно так я себе это и представлял, – Владимир невесело улыбнулся.

– Можем посидеть в баре, поговорить, если хочешь?

– Не откладывай на потом то, что должен сделать сейчас. Без свидетелей, пожалуйста!

От этих слов стало совсем как-то нехорошо, но отступать было поздно и некуда.

– Пойдём!

«В конце концов, мы все под Богом ходим. В руки Твои, Господи, предаю дух мой!» – я открыл перед Владимиром дверь. – Прошу, на самый верх, я за тобой, тут вдвоём тесно.

Он ничего не ответил и тяжёлыми решительными шагами стал подниматься.

«Физически этот человек больше и намного сильнее меня. Случись что, не смогу ему противостоять. И зачем эти глупые мысли лезут в голову? Мы ведь просто идём поговорить. Я прижал к груди портфель с дневником Агнешки, словно он мог стать мне защитой от внезапно нахлынувшего страха.

«Эх, Агнешка, ты бы его давно раскусила, а я не могу, что-то не даёт мне пробиться к его мыслям».

Он остановился наверху, тяжело дыша, подождал меня. Открыв ключом дверь, я пропустил Владимира в свои «хоромы». Он огляделся, словно ища, к чему бы придраться. Положил на кровать аккордеон.

– Да, не густо, но у тебя ещё всё впереди, да, поп?! – он подошёл к окну.

– Меня зовут Эрик. Чай или кофе будешь?

– А спиртного не найдётся?

– Прости, не держу. Есть минералка, если хочешь…

– Давай воду, в горле пересохло.

– Ты сегодня что-нибудь ел? Я могу сделать бутерброд.

Он повернулся ко мне, словно удивляясь, зачем мне всё это?!

– На рисунке кто? – спросил он вместо ответа.

– Моя семья.

– Все дети твои?

– Двое.

– Везунчик, мне вот так и не довелось.

Я поднёс ему стакан. Он жадно его осушил несколькими большими глотками.

– Ещё?

– Спасибо, хватит.

– Хочешь, я спущусь в бар, возьму что-нибудь для тебя.

– Если хочешь, иди сам поешь, я подожду.

– Пока нет аппетита.

– Тогда хватит тянуть резину, давай приступим к главному.

Мы сели друг напротив друга. Я выдержал его тяжёлый бронебойный взгляд.

– Как ты уже понял, не люблю я вашего брата. Но голос мне сказал, что это – ты. Ты ему нужен, и за всех ответишь!

– В каком смысле?

– В прямом. Я долго тебя искал… Однажды ночью мне приснился сон, странно, но в нём ты был в чёрной рясе с белым воротничком, как католики облачаются.

С этой минуты мне стало совсем «весело», и я с трудом сдерживался, чтобы не проявить своего волнения.

Он продолжил:

– Ты – тот, кто мне нужен.

– Когда-то я был католическим священником, – подтвердил я.

– Подожди, как это, ты же сказал, что учишься?!

– Скорее переучиваюсь. У меня уже есть сан, он даётся на всю жизнь, но вернуться в католическую церковь я больше не могу.

– Значит, ты можешь исповедовать?!

– Я ещё отстранён от служения.

– Кажется, догадываюсь, из-за неё? – он метнул взгляд на тумбочку, где стояла фотография Наташи с детьми.

– Да.

– Из-за любви, значит… – он заходил по комнате, и шрамы задёргались на его лице, словно от нервного тика. Владимир вновь подошёл к окну и что было сил стукнул кулаком по подоконнику. Голуби испугались и, сорвавшись с насиженных мест, улетели. Я не знал, чего ожидать дальше. Боль, душившая его изнутри, проедала и меня серной кислотой.

Часть 1. Глава 6

Он отошёл от окна с перекошенной физиономией человека, способного убить. Словно читая мои мысли, Владимир закатал рукава своего потрёпанного свитера, обнажая крупные и сильные кулаки, снова сел на стул и в упор, глядя мне в глаза, спросил:

– Ты готов? – он просверливал меня ледяным взглядом.

Если бы глаза могли убить, я бы уже лежал на полу мёртвый.

– Уверен в том, что хочешь сделать? Исповедь – это раскаяние, признание вины, совершенной против людей и Господа, искренне желание больше не грешить…

– Ты вот всё долдонишь про Бога, а я Его за всю свою жизнь ни разу не почувствовал, даже когда умолял: «Дай мне знак!» Он оставался глух и слеп к людским страданиям. Когда умирали мои ребята, истекая кровью в Чечне, ему было плевать.

– Как же ты можешь об этом судить? Откуда тебе знать, что испытывает Всевышний, взирая на то, как мы, Его дети, убиваем друг друга?!

– Вот за это я и ненавижу попов. Вы все – лжецы одинаковые! Прикрываетесь якобы истиной, решаете: кого прощать, а кого нет, – на руках его, сжатых в кулаки, от напряжения побелели костяшки. – Вы считаете себя посредниками между Богом и смертными, праведники чёртовы. А кто ты такой? Вот скажи мне! Кто ты такой? Червяк, не нюхавший пороха. Пока ты ползал на коленях и поклоны перед иконами отбивал, мы кровь свою за вас проливали! На моих глазах людям головы резали выродки, которых ты называешь «Божьими детьми»!

– Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить такое.

– А мне нет! – он вскочил со стула, налил себе воды и осушил стакан за раз. – Я лишился иллюзий, когда мы после зачистки вернулись, а всё отделение перебито. Как ягнят перерезали пацанов. Где твой Бог был, когда я их матерям о гибели сыновей рассказывал? Потом мне уже никого не было жаль, ни их баб немытых, ни потомства. Валил всех подряд при любой возможности, пока ты свои молитвы читал, святоша!

Он подошёл ко мне с явным намерением…

– Ты думаешь, что убив меня, тебе полегчает?! – я смотрел ему в глаза.

– Кровь невинного агнца покроет чужие грехи. Ты – Его овца. Так отправляйся к Нему, своему Пастырю, и скажи, чтобы Он навёл порядок в своём стаде!

Его руки замкнулись на моей шее. Отбиваться было бесполезно, единственное, что я пытался сделать задыхаясь, – это передать силу утешения. Теряя сознание, последнее, что я увидел, – лицо Наташи. Чёрная пустота поглотила всё. Я твёрдо знал, что дальше появится свет. Он не может не появиться!..

Открыл глаза, лёжа на полу в своей парижской каморке.

– Слава Богу, очнулся! Прости, что я так поздно, нелегко было тебя найти. Этот город похож на муравейник, – голос Марика показался самым прекрасным на свете.

Я закашлялся, схватившись за горло, чувство было такое, что он раздавил мне кадык.

– А я, главное, и помочь ничем не могу, ни пульс пощупать, ни искусственное дыхание сделать, только и оставалось, что молиться… Слава Богу, живой! – повторял он без конца, мерцая на моих глазах, как привидение из потустороннего мира. – Твоё счастье, ойтец, что моя жена чувствует тебя за тысячи километров!

Оглянулся вокруг, кроме нас никого. Не было и аккордеона.

– Он убежал, – угадывая мои мысли подтвердил Марик. – Я напугал это чудовище до смерти! Ты в порядке?

Я молча кивнул, не в состоянии ответить.

Марик провёл по мне рукой, она прошла насквозь.

– Видишь? И на помощь не позвать, все меня воспринимают как привидение и рассыпаются кто куда. К тому же, прости, Эрик, я не знаю французского, а по нашему они не понимают.

Я улыбался ему сквозь слёзы, сам звук родного голоса исцеляет. Чтобы я делал без него? Без Агнешки, которая всё ещё слышит моё сердце…

– Эрик, ты думаешь нам было легко увидеть такое? Агнешка чуть мозг мне не расплавила! – он присел на корточки. – И сейчас рыдает…

– Всё в порядке, ребята, – просипело моё горло, – жить буду.

– И где ты только нашёл этого маньяка?!

– В метро.

– Ну да, прекрасное место для знакомства! Очередное видение?

– Нет, зов смерти.

– Лучше и не скажешь.

– Как там мои?

– Всё хорошо, не волнуйся. Все живы, здоровы, ждут тебя. Не представляю, что бы было с Наташей…

– Не говорите ей!

– Что ты! Я же не враг самому себе, а то придётся вашу светлость срочным рейсом вызывать, чтобы её откачивать. Она любит тебя, ойтец, по-настоящему любит, – он печально вздохнул после этих слов.

Мы оба знали, что Агнешка считывает информацию и в курсе наших дел. Этот вздох был красноречив, и я понял, что между ними не всё так, как хотелось бы.

– Спасибо вам! Чтобы я без вас делал?!

– Думаю, уже ничего, твой дух общался бы сейчас с Творцом.

– Обнял бы тебя, если б смог.

– Поднимайся, я должен убедиться, что с тобою всё в порядке.

Я, кряхтя и постанывая, сел на стул, на котором только что меня пытались лишить жизни. На столе лежал дневник, написанный польской девушкой, любовь которой в очередной раз спасла меня от смерти. Можно ли передать словами, что я испытывал в эти минуты?!

Марик отправился успокаивать её, могу представить, что творилось с Агнешкой.

Вновь прилетев, заворковали голубки – мои верные спутники. Чёрными бусинками глаз заглядывая в окно, ждут, когда их покормят. Жизнь продолжается. И, возможно, Владимир, наконец-то, обрёл своё долгожданное знамение, и ещё одна душа обратилась к Господу Богу.

Часть 1. Глава 7

Открыв заветную тетрадку, я отложил все занятия в этот вечер, возвращаясь к жизни благодаря Агнешке. Если бы она не почувствовала, что мне грозит опасность, если бы вовремя не отправила Марика, лежало бы сейчас это окоченевшее тело здесь на полу, ожидая, пока его обнаружат… Никогда не воздать мне ей за спасение, никогда не отблагодарить за любовь!

О том, что случилось, я старался не думать. Испытав эмоциональный шок, лучше отложить осознание произошедшего на потом, и только когда буря уляжется, начинать анализировать. Это избавляет от ошибок, помогает трезво, с холодным рассудком, взглянуть на ситуацию. Самое глупое – с пылающим разумом пытаться разобраться и принимать какие-то решения. Прежде всего, нужно заставить себя остыть. Отвлечься, не думать о том, что болит и гложет. Дать себе время. Утро всегда мудренее вечера. Как сказала бы Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра!»

А сейчас больше всего на свете хотелось домой, и Агнешка – часть того мира, где мне дорого всё.

«Вчера он меня покрестил. Мы заговорили о крещении, и я решилась, а он не отказался. Пришёл и сделал всё, что нужно. Теперь у меня есть Ангел-Хранитель, он стоит за плечом, растерянный и даже чуть-чуть виноватый, не знаю почему. Мне его жаль, – взвалить на себя такую ношу, как я! Не позавидуешь тебе, бедный мой.

Никогда не думала, что это так здорово, просто и легко, как всё божественное. Только мы, человеки, всё любим усложнять. Может быть, для этого нас и создали, чтобы мы во всём покопались и разобрались, через всё прошли и всё испытали, а потом с полным багажом познания возвращались и держали отчёт?

Странные мысли обуревают меня последнее время. Наверное, это разговоры со святым отцом на меня так действуют. Он не любит, когда я называю его подобным образом. Хотя это совершенно искренне, я чувствую его именно таким. Но, если моего любимого сие коробит, пусть будет Добрым отцом, я могу придумать ему ещё множество имён, и каждое подойдёт. Например, Милосердный отец или Сострадательный, каковой он и есть. Почему раньше я никогда не встречала таких людей? Даже не подозревала об их существовании. И вот настал момент. Теперь без него ничего мне не нужно.

Эрик. Как трудно произнести это имя вслух! Его человеческое, земное имя, сигнал, посылаемый во вселенную, и она отзывается во мне, вибрируя каждой клеточкой тела. Сердце начинает биться с отчаянностью пойманной в силки птицы. Несчастное моё сердце! Кто впустил в тебя эту любовь?! Она никогда не оправдается и не сбудется. Я знаю это… но ничего уже не изменить.»

Перевёл дыхание, выпил воды. Горло ещё болит, глотаю с трудом. Огнём обжигают сердце Агнешкины слова. Ощущаю себя глиняным сосудом, который поставили в печь, чтобы он закалился и стал твёрдым. Пламя твоё волшебное, кто ещё способен так любить? Знаю, что ты не спишь и всё ещё прислушиваешься ко мне, страх пережитого не отпускает нас обоих. Я здесь, живой, благодаря тебе, Огненная Душа! И мне целой жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя, родная.

«Он убил меня, когда сказал, что любит её, его единственную. У него есть ОНА.

Какая адская боль наполнила душу! Но и это ещё не самое страшное, хуже всего то, что ради неё он решил уйти из церкви, бросить крылья к её ногам. Какие бы ни были эти ноги, разве можно ради женщины пожертвовать Богом данным?!

Я готова биться головой об стену, когда думаю об этом. Ты – сокровище Всевышнего, готов отказаться от высокого призвания?! Ради чего? Нет и не может быть достойной тебя женщины, таких в природе не существует. Мне хорошо известна бабья натура, готова поспорить, что ты тоже её узнаешь, но будет уже поздно. Обвешанный сопливыми детьми и пелёнками, как сможешь ты служить Ему? Готова разделить тебя с Совершенным, но как принять, что ты будешь с другой?

Как же я ненавижу тебя за это! Почему ты не дал мне тогда умереть? Я бы не знала любви и не мучилась. Любая геенна огненная – ничто по сравнению с этим. Почему взял с меня обещание не накладывать на себя руки, ради чего мне это терпеть? Как же больно, Господи, как больно! Почему Ты допускаешь это или не видишь, что Твой лучший посланник собирается сбежать?! Почему не остановишь его, не избавишь от женщины, взявшей его душу в плен?

Я бы отдала его Тебе. Это бы выдержала моя душа. Я б забыла о себе и отказалась от всего… Но знать, что у него есть женщина – невыносимо! Нет сил терпеть.»

Чуть ниже запись другим цветом авторучки.

«Только что сообщили: меня выписывают. Вовремя! Ах, как же всё вовремя, когда я больше всего нуждаюсь в лечении и в нём, меня решили выписать! Бесподобно! А дальше что? Хоть в могилу. Кому я нужна?! Зачем ты спас меня? Милосердней было бы утопить эту никчемную оболочку, освободиться от неё, тогда нет необходимости ни в одежде, ни в обуви, ни в пище, ни в крове. Нет холода, жары, нет голода и жажды. Желанный покой и небытие.

Хотя он говорит, что это не так, что там меня ждут ещё большие страдания, потому что самоубийцы застревают между мирами. Но разве может быть что-то хуже, чем жизнь без него? Я только сейчас поняла… Господи, только бы он был! Пусть Эрик будет всегда. Только бы знать, что жив, дышит! Всё выдержу, лишь бы ведать, что он существует. Помоги мне в этом!»

Часть 1. Глава 8

Пронзительные строки впиваются в душу. Если бы она так сильно не любила, разве смогла бы почувствовать за тысячи километров грозящую мне опасность?

Верно говорят, когда Небо что-то существенное даёт человеку, оно забирает нечто взамен. Агнешка не просто одарённая, стоит ли перечислять её потери?! Марик приобрёл способность перемещаться в пространстве, но не имеет взаимности в любви. Плата неминуема, это знают все, поэтому боятся счастья, интуитивно предпочитая оставаться в тени. Но это неправильно! Отчаянно горящие души страдают вдвойне, но и живут так, как никто и никогда! Им не страшно умирать, потому что они познали глубину бытия в полной мере. Берегущие себя – теряют. Чем больше ты тратишь любви, тем больше её становится в тебе.

«И мы знаем, что так было всегда,

Что Судьбою больше любим,

Кто живет по законам другим

И кому умирать молодым…» – слова Виктора Цоя всплыли в памяти. Неужели нет другого пути? Агнешка знает это, сгорая, как свеча. Я вернулся к исследованию дневника: давалось мне это нелегко, но такова моя плата за проникновение в святая святых её души.

«Пришёл мой солнечный свет, и мир стал ярче и теплее. Призналась ему, что меня выписывают, а идти некуда.

«Кажется, я знаю как тебе помочь», – ответил он, и моё сердце подскочило от радости. Напрасно. Добрый отец начал рассказывать про монастырь, да ещё и где-то возле немецкой границы.

«Ты приобщишься к жизни во Христе и обретёшь себя. Это не значит, что ты должна стать монахиней, нет, это сугубо твоё решение. Но такая жизнь укрепит, излечит душу, избавит от шатаний по ночному городу и соблазнов, от ненависти твоей тёти и безысходности.»

Я спросила: «Ты хочешь от меня избавиться? Чтобы я уехала так далеко?!»

Этот человек понятия не имеет, что значит для меня. Или знает? Может быть поэтому и хочет, чтобы я скорее о нём забыла. Чем сильнее моя любовь, тем большую дистанцию он держит между нами.

«Ты разбиваешь мне сердце… Ведь всё, что я прошу, – это хоть изредка видеть тебя!» – сказала я ему. А потом посмотрела на его губы и поняла, что отдала бы всё за одно их прикосновение, и сдуру ляпнула: «Я стану монашкой, если ты хоть раз поцелуешь меня.»

Он приблизился. Сердце подпрыгнуло, я закрыла глаза в ожидании поцелуя. И он последовал… в лоб. Разочарование в ту же минуту сменилось покоем. Я открыла глаза и посмотрела на него. Видит Бог, от Эрика исходило сияние, у него особенный дар. Господь наделил его способностью утешения.

«Это единственный поцелуй, который я могу дать тебе, дитя.»

У меня земля уходит из-под ног, когда он рядом. Колдовство, похлеще того, на что я способна. Его чистую душу видно насквозь: как через кристальную гладь горного озера просматривается каждый камешек на дне. Сияющий дух не дремлет, чуткий ко всему, – вот главная его черта. Он всё пропускает через своё сердце. Где изъяны? Я ищу их и не могу найти, хоть что-то, за что можно было бы уцепиться и разлюбить. Нереальный человек, даже злость разбирает! Я копаюсь у него в мозгах, а он, превозмогая боль, позволяет мне это делать, лишь бы я ему верила. Драгоценный алмаз среди груды серых камней. Такого разве забудешь?

«Эрик» – моё сердце выстукивает это имя с каждым ударом. Что же я наделала?! Как впустила в себя эти чувства? Как теперь дальше жить? И умереть не могу, дала ему слово. Гореть мне этим синим пламенем до скончания своих дней, до последнего вздоха. Какой к чертям собачьим ещё нужен ад?! И где ещё искать рай, если он совсем рядом, но мне в него не войти?

Запрусь в монастырь, чтобы никто не мешал думать о нём. Он пообещал, что сам отвезёт меня туда, – это моё условие, он его принял. Ушёл, подавленный моей любовью, знает о ней, чувствует. Она, как кипящая смола, проедает ему душу, но наполненное светом сердце неприступно, занято раз и навсегда.

Я могла бы воздействовать на него и заполучить любой ценой, но эта проклятая любовь не позволяет мне воспользоваться своим даром. Искусить Ангела… что может быть слаще для ведьмы? Но я не смогу дышать после этого, не посмею.

– Что ты голову опустил, мой бедный друг? Досталась тебе работёнка ещё та! Крылья повесил, мысли тебе мои не нравятся. Не смотри на меня так, самой противно. Покрестил меня Добрый отец на твою Хранителя голову. Ладно, прости, я постараюсь исправиться. Поедем скоро в монастырь, там тебе будет легче среди своих. Научишь меня молиться, начнём веру постигать, а там глядишь и очистится моя скверная чёрная душонка. Никогда не думала, что вы, Ангелы, такие чувствительные. Жаль мне тебя. Ох, и намучаешься со мной, а уйти не сможешь. Повязаны мы крещением до самой смерти. Священника моего благодари, это он – Добрая Душа связал то, что вместе быть не может. Держись, хороший, может полегчает когда-нибудь. Я буду стараться, чтобы тебе не было уж чересчур стыдно за свою подопечную. Вот, и Добрый отец об этом же мечтает.

Смешнее ничего не придумаешь: я и монастырь – чёрное в белом. Хотя, чем Бог не шутит! Авось и сгожусь на что… во всяком случае, нет сейчас других вариантов. Одно радует: мы будем вместе ещё целый день, только он и я, а там хоть в могилу живьём, всё равно.»