Текст книги "Призрак из прошлого (Моя темная половина). Часть 4. Конец истории"

Джейсон хмуро наблюдал за своим другом, вертя рукой кружку с вином. Он понимал, что сейчас тревожит Энрике, но не приставал к нему с утешениями.

За дверью послышались осторожные шаги, а потом кто – то постучал.

– Войдите! – не оглядываясь, крикнул Джейсон, и дверь скрипнула, пропустив стражника из ночного дозора. Он растерянно бросил взгляд на Джейсона и поклонился.

– Милорд, там…, – он указал назад, – пришла миледи Форестер, требует, чтобы я проводил ее к вам…

– Аманда? – Джейсон и Энрике одновременно вскочили, и посмотрели друг на друга, – хорошо, веди миледи сюда, – велел Джейсон и стражник вышел.

Джейсон и Энрике тоже вышли вслед за ним, чтобы встретить девушку. Долго ждать не пришлось – в коридоре снова послышались шаги и стражник вернулся, ведя за собой Аманду. На девушку страшно было смотреть – она шла, шатаясь, и мужчины в ужасе увидели, что ее платье забрызгано кровью. Энрике опомнился первым, он бросился к девушке, и обнял ее, прижав к себе. Джейсон тоже подошел, и махнул стражнику, который, поклонившись, удалился.

– Девочка моя, кто тебя обидел? – встревоженно спросил он, но Аманда в ответ только качала головой, говорить она не могла.

– Аманда, что случилось? – Энрике осмотрел девушку, и понял, что кровь не ее, но это его не очень успокоило.

– Грейси Каллахан…, – Аманда прижалась головой к Энрике и протянула руку Джейсону, – Грейси Каллахан убили… Ее принесли в трактир Эммы, а я как раз была там.

– Как убили? – Джейсон нахмурился, и переглянулся с Энрике.

– Какой-то мужчина напал на нее, и ударил ножом, прямо в живот, а ведь она была беременна…

Аманда всхлипнула, и протянула руки к Джейсону, обняв его за шею. Пока девушка бежала к ратуше, она вспоминала о письмах с угрозами, поэтому сейчас ей было очень страшно, ведь имя Грейси Каллахан убийца тоже упоминал.

– Милорд, мне страшно…, – прошептала она, – а если это был тот убийца, который угрожал вам в письмах?

– Успокойся, – Джейсон провел рукой по волосам девушки, – мы не знаем этого…

– Милорд…, Энрике…, – Аманда подняла голову, обняв второй рукой Энрике, которого тоже прижала к себе, – обещайте, что с вами ничего не случиться… Я очень боюсь за вас обоих…, даже за троих, ведь имя Френсиса тоже было в том письме!

– С нами ничего не случиться, я тебе обещаю, в конце концов, я не Грейси Каллахан, да и Энрике тоже, мы умеем постоять за себя, – Джейсон легонько поцеловал Аманду в лоб, – ты говорила, что девушку принесли в трактир какие – то люди? А они не видели убийцу?

– Видели, но не смогли его догнать, – Аманда вытерла слезы, – говорили, что не разглядели его, он был в плаще с капюшоном, и сразу сбежал, когда их увидел…

– Герой, нечего сказать, – Джейсон покачал головой, и Аманда посмотрела на него.

– Милорд, Грейси перед смертью успела что-то сказать, но я не поняла, что означали ее слова. Она говорила: «Я не хотела это говорить, он мне заплатил» и еще сказала, что не знала Джо. А не о Коллинзе ли она говорила?

– Почему ты так решила? – Джейсон нахмурился, – она была при смерти, вот и бредила. В городе ночью частенько бродят оборванцы с правого берега, Грейси легко могла стать жертвой грабителя.

– Вы думаете, это совпадение? – Аманда тоскливо вздохнула, но ее темные глаза беспокойно смотрели на обоих, стоявших перед ней мужчин, – но почему она вспомнила именно это имя?

– Может, так звали ее мужа? – предположил Энрике, – имя «Джо» не такая уж редкость…

– Ее мужа звали Эрик, Эрик Долан, – покачал головой Джейсон, – я его помню, он помогал нам в поисках Грейси.

– А как он умер?

– Эрик Долан был кузнецом, его ударила лошадь копытом в голову, несчастливая случайность. Так что, Джо Коллинз ни при чем, его к тому времени уже казнили.

– Милорд, Энрике, прошу вас, пообещайте мне, что с вами ничего не случиться! – взмолилась Аманда, и Джейсон поцеловал ее в лоб, грустно улыбнувшись.

– Обещаю, – проговорил он, – а теперь я вас оставлю ненадолго, но не задерживайся здесь, я прикажу стражникам отвести тебя к Джулиане.

– Хорошо, милорд…, – Аманда улыбнулась Джейсону и тот отошел.

Девушка повернулась к Энрике и обняла его за шею, легонько гладя одной рукой по плечу. Глаза ее смотрели на него с какой – то пронзительной нежностью.

– Любимый мой…, – прошептала она, и Энрике обнял ее, прижав к себе, – почему ты не остался дома, со мной…?

– Я всегда провожу ночь в ратуше перед…., – Энрике тяжело вздохнул, словно не решившись произнести роковое слово, – прости, но в такие ночи мне не хочется, чтобы кто – то видел меня в этом состоянии.

– Я не стану лукавить, говоря, что понимаю твои чувства, – Аманда всхлипнула, продолжая ласкать его рукой, – это будет враньем. И все равно, со мной тебе было бы спокойнее…

– Я знаю, родная…, – Энрике едва сдержал стон, продолжая крепко обнимать девушку, – как же сильно я люблю тебя…

– Я тоже тебя люблю…, – Аманда подняла голову и их губы слились в поцелуе. Энрике, хоть и с трудом, все же смог остановиться, и прижался лбом к макушке Аманды, которая обнимала его обеими руками.

– Тебе пора…, – прерывисто дыша, проговорил он, – я провожу тебя.

– Погоди, Энрике…, – ладонь Аманды прижалась к его груди, – может, я лезу не в свое дело…. Тебе Робин что-нибудь говорил?

– Робин? – Энрике нахмурился, – нет, а что он должен был мне сказать?

– Сегодня к Эмме приходили евреи, из квартала, где жила Этель. Они просили Робина отвести их к тебе….

– Даже не продолжай, – Энрике покачал головой, – в такие дни ко мне могут придти лишь с одной просьбой. Так евреи сами придти не решились, и Эмма послала тебя?

– Она не посылала, – ответила Аманда, – но… мне и самой жаль эту еврейку…

Сказав это, она умоляюще посмотрела на Энрике и тот провел рукой по волосам, взгляд его стал пугающе ледяным. Аманда восприняла это по – своему, и снова провела ладошкой по его груди.

– Я не буду ни о чем просить, – проговорила она тихо, и Энрике осторожно коснулся ладонью щеки девушки.

– Ты ведь понимаешь, что если теперь я не сделаю того, о чем ты хотела просить, то буду чувствовать себя последней сволочью?

– Спасибо тебе, – Аманда прижалась головой к его плечу, – обещаю, больше я ни с кем не буду это обсуждать!

…Ночь прошла быстрее, чем того ожидала Этель. Она неотрывно смотрела в окошко, и ее глаза с ужасом наблюдали, как небо постепенно сереет, принимая розоватый оттенок. Звезды постепенно бледнели, и вот уже по стене побежали солнечные зайчики – рассвет наступил. Этель в ужасе бросала взгляды то на священника, то на дверь, ожидая, что она вот – вот откроется.

– Святой отец, почему мне так страшно? – прошептала она, – прошу вас, не отдавайте меня палачу…

– Я не вправе мешать исполнению наказания, дочь моя, – проговорил отец Джозеф, – могу лишь молить Господа о том, чтобы он дал тебе сил очистить свою душу.

– Моя дуща чиста, святой отец…, – Этель всхлипнула, ее побелевшие губы дрожали, а в глазах застыл страх, – я ни в чем не виновата, мой отвар не мог убить ребенка…

Она на договорила – за дверью послышались тяжелые шаги, а потом в замке повернулся ключ. Почти одновременно с этим в тишину утра грубо ворвался заунывный колокольный перезвон. Этель затряслась еще сильнее, и бросилась к священнику, обхватив его обеими руками. Отец Джозеф обнял ее за плечо, и провел ладонью по волосам.

Дверь со скрипом отворилась. В камеру вошла монахиня, с подносом в руках, а за ней трое мужчин. Двоих Этель узнала – это были начальник стражи и Робин Нестлинг, жених ее подружки Эммы. Лорд Джейсон, вслед за монахиней, подошел к Этель, а Робин, одетый сейчас в одежду мрачного черного цвета, и его спутник, в такой же одежде, остановились у двери.

– Этель Эрнандес, сегодня будет приведен в исполнение приговор, назначенный для тебя судьей Бристоля, сэром Алистером Гриром, – негромко сказал лорд Ульрих, в то время как Этель тряслась от ужаса. – В обычаях города, законы которого ты грубо нарушила, связавшись с нечистой силой, приговоренному полагается последняя трапеза, которую принесла для тебя монахиня.

– Милорд, я ни с кем не путалась…, – по лицу девушки покатились слезы, когда она в ужасе смотрела на троих мужчин, – прошу вас…

Но Этель никто и не думал слушать. Волнение читалось лишь на лице Робина, хоть тот и старался выглядеть невозмутимым – это был первый день, когда он поднимется на эшафот, заменив Криса Веласкеса, тот старался сейчас не оставлять надолго свою семью.

Монахиня, мягко ступая, подошла к Этель, и поставила перед ней поднос. Когда она сняла прикрывавший его платок, Этель увидела пшеничный пирожок, политый медом, и кувшинчик молока. Но, хотя девушка и страдала от голода в тюрьме, но сейчас вид еды не вызывал у нее даже всплеска эмоций, и она только тряслась от страха. Священник подошел к ней, и положил на голову ладонь.

– Поешь, – тихо проговорил он, – тебе нужно подкрепить силы…

– Силы для чего, святой отец? – по лицу Этель покатились слезы, – для того, чтобы подольше тешить толпу видом моих мучений в пламени костра…?

С трудом выговорив эти слова, Этель все же взяла пирожок, и попыталась откусить от него, но мед словно склеил ее язык, и тот с трудом ворочался во рту. Давясь и кашляя, девушка все же заставила себя съесть пирожок, запивая его молоком. Она не ощущала вкуса сладкого теста, только бы еще потянуть время. Хотя девушка и понимала, что долго ждать ее не будут. Взгляд ее то и дело обращался на окно, за которым ярко светило солнце – погода сегодня была на диво прекрасная, словно издеваясь над ней.

Как ни старалась Этель, но пирожок закончился быстрее, чем ей бы этого хотелось. Монахиня убрала свой поднос, а потом вытащила из полотняного мешочка ножницы, и несколькими ловкими движениями состригла длинные волосы девушки, которые собрала в узелок. Коротенькие жалкие пряди неприятно защекотали затылок, но Этель уже ни на что не обращала внимания, застыв, словно статуя. Лорд Джейсон махнул рукой, и к Этель подошел Робин, держа в руках веревку.

– Дай руки, – тихо сказал он, и девушка покорно подчинилась.

Когда жесткая веревка прочно обвила запястья, Этель задрожала сильнее, и ее жалобный взгляд упал на священника и монахиню, но святой отец только осенил ее крестом, а потом набросил на голову капюшон сутаны. Лорд Джейсон шагнул в сторону и указал девушке на дверь.

– Выходим, – проговорил он, – и да поможет тебе Господь, от которого ты отвернулась.

– Ваша милость…, – Этель протянула к нему руки, но Джейсон даже не вздрогнул.

– Выходим! – громче сказал он, и девушка, спотыкаясь на каждом шагу, первой вышла в мрачный темный коридор, где уже ожидали стражники.

Шатаясь, она шла по коридору, но ее взор застилала темнота. Она только слышала свои шаги, и звук шагов за своей спиной, которые отдавались в ее мозгу ударами молота по наковальне. Мысль о том, что сейчас она окажется посреди беснующейся толпы, которая будет проклинать ее, заставляла девушку невольно замедлять шаг, но ее толкали в спину, и она продолжала идти вперед. Разум словно застыл, и девушка даже не заметила, как оказалась на улице, на ступеньках ратуши. Словно в тумане, она видела подъехавшую повозку с клеткой, запряженную парой лошадей с черными перьями на головах, и мрачную фигуру человека в алой маске – капюшоне, которая закрывала его лицо, он стоял чуть в стороне. Кроме него у ступенек собрались стражники, а среди них мелькала тощая, хлипенькая фигурка помощника судьи, Брендона Роско, со свитком в руках.

Этель невольно остановилась, и сделала движение, словно хотела броситься назад, но ее схватили под руки оба помощника палача, и потащили к клетке. Не чуя под собой ног, Этель завизжала, и рванулась в сторону.

– Я не виновата! – голос девушки эхом разнесся по улице, – пощадите, умоляю, пощадите!

Но никто не слушал ее. Подтащив девушку к повозке, Робин запрыгнул наверх, а его спутник, это был Лукас Ортега, легко поднял почти невесомое для его мощного сложения тело девушки, и перекинул ее через бортик повозки. Втолкнув Этель в клетку, Робин запер ее, и спрыгнул на землю. Старичок с серебристыми волосами, сидевший на облучке, махнул вожжами, и лошади медленным шагом пошли вперед, разворачивая повозку в сторону площади, где уже ревела толпа.

Лорд Джейсон вскочил на лошадь, которую ему подвел стражник, и пнул ее в бок, обогнав повозку. Как всегда, он уехал далеко вперед, проверяя, свободен ли путь. Три стражника последовали его примеру, она поехали впереди повозки, которая покатилась за ними, стуча колесами. За ней медленным шагом пошел палач, в сопровождении своих помощников, они немного отстали. Последними замыкали мрачный кортеж Роско и священник…

…Толпа на площади, окружив эшафот, с нетерпением поджидала появление «эскорта смерти», как в народе называли клетку и сопровождавших ее людей. Сожжение на костре ведьмы было самым любимым зрелищем горожан, площадь бурлила народом, как жерло вулкана. Все с нетерпением подпрыгивали, ожидая появление на площади начальника стражи города, что предвещало и скорое прибытие к месту казни клетки с ведьмой. Все уже знали, что приговоренная к смерти ведьма была еврейской повитухой, но о причине казни каждый говорил по – разному. Старухи, с заговорщицким видом, шептались о том, что ведьма вырезала нерожденного младенца из живота матери, и пила его кровь. Женщины помоложе клятвенно заверяли, что ведьму схватил охотник, когда она только шла к своей жертве, чтобы забрать ее ребенка, его она хотела вытащить из чрева матери с помощью колдовских заклинаний. Впрочем, кое – что во второй истории было правдой, в частности то, что охотник схватил еврейку у дома ее жертвы. Но все сплетницы, в итоге, пришли к одному выводу – если бы не расторопность охотника, неизвесто, сколько еще младенцев хотела угробить ведьма. Всеми ненавидимый Френсис Маккензи сейчас был едва ли не героем в глазах местных кумушек.

Среди этой толпы, почти у самого эшафота, стояла женщина, которая сейчас вряд ли обращала внимание на то, что происходило вокруг нее. Она вообще не понимала, зачем пришла сюда. Еще вчера она была вполне счастлива и довольна своей жизнью, но ночью жизнь эта рухнула в один миг, когда к ней прибежала Эмма Холмс, и сообщила, что ее дочь, Грейси, умерла в ее трактире.

Женщиной этой была Сэнди Каллахан. Кутаясь в шаль, она стояла среди толпы, более похожая на призрак, чем на живого человека. Женщину толкали со всех сторон, но она даже не шевелилась. Она стояла неподвижно, опустив голову. Лишь ее глаза, которые заволокла пелена, смотрели на эшафот, окруженный стражниками. В центре его высился дубовый столб, а возле лестницы, ведущей наверх, стояла повозка, нагруженная хворостом и дровами. Сэнди смотрела на эту повозку, и ее губы едва заметно шевелились.

Толпа зашумела громче, потому что на площадь выехал начальник стражи, его люди узнали по его синему плащу. Спустя совсем немного времени появился и кортеж, везущий ведьму. Стражники, которые сопровождали кортеж, проскакали вперед, разделив толпу на две стороны, чтобы освободить дорогу повозке.

– Ведьма! Ведьма! – вопли толпы разносились над площадью, сотрясая воздух.

Слыша эти вопли, девушка, которая съежилась на полу, в отчаянии закрыв руками голову, дрожала все сильнее, и ее умоляющий голосок: «Пощадите!» не был даже слышен в свирепом гуле толпы. Стражникам, которые сопровождали повозку, в этот раз пришлось ехать по обе ее стороны – женщины в толпе, когда мимо ехала повозка, пытались дотянуться до ведьмы, чтобы оторвать клок одежды, которая, по местным повериям, могла исцелить любую хворь.

Когда повозка подъехала к эшафоту, оба помощника Энрике подошли к ней, и Робин снова вспрыгнул наверх, а потом отпер клетку. Ему пришлось применить силу, чтобы вытащить девушку, та в отчаянии цеплялась за прутья клетки. Ему помог Ортега, и вдвоем они подняли девушку под руки и повели к лесенке. По ней уже поднялись наверх Энрике, священник и Роско, а Джейсон занял свое место у правого угла эшафота, развернув лошадь так, чтобы быть лицом к толпе. Судья Грир, который уже был на своем месте, кивнул ему.

Пока Роско, пыхтя, разворачивал свиток, помощники Энрике очень быстро перебросили на эшафот связки хвороста, с помощью дядюшки Сэма, который подавал им эти связки снизу, а потом Ортега поджег угли в маленькой жаровне. Факелы лежали рядом но он пока их не трогал. Робин, который остановился рядом с Энрике, нащупал у себя за поясом тонкий шнурок, который ему было велено сунуть в нарукавник Энрике, когда он будет надевать их ему на руки…. Ортега переглянулся с ним, и едва заметно кивнул. Свою часть поручений он выполнил еще ночью, когда полил водой несколько вязанок хвороста…

– Славные жители нашего города! – громкий голос Роско приглушил шум толпы, – сегодня, по приговору милосердного и справедливого судьи нашего города, сэра Алистера Грира, будет сожжена ведьма! Она хотела обманом получить нерожденного ребенка, чтобы готовить зелья из его крови, и в этом она призналась! Приговор будет приведен в исполнение немедленно!

Роско свернул пергамент и отошел назад, опасливо косясь на столб. Лукас и Робин, не дожидаясь приказа, быстро перебросили дрова и хворост к столбу, и начали складывать их вокруг него, сооружая костер. Пока они это делали, к Этель, которая в диком ужасе озиралась по сторонам, подошел священник, и положил руку на ее голову.

– Господь простит тебе все твои прегрешения, дочь моя, ибо сотворила ты их не по злому умыслу, а по собственной слабости. И скоро ты предстанешь на суд Божий, когда свершиться над тобой суд человеческий!

– Я не виновата…, – бормотала Этель, не слушая священника, – я не виновата! Не виновата!

В толпе народа, которая бесновалась у эшафота, Сэнди, услышав этот крик, подняла голову, словно очнувшись от удара. Она тоже затряслась, прижав руки к вискам, а потом медленно двинулась вперед, отталкивая недовольных людей. Глаза ее смотрел вверх, на эшафот, где помощники палача уже привязали девушку к медным кольцам, вбитым в столб, и Робин надел на Энрике нарукавники, незаметно вложив в левый нарукавник шнурок, кончик которого он оставил торчать снаружи. Когда задымится подмоченный хворост, Энрике хватит пары минут, чтобы незаметно вытащить шнурок и придушить девушку…

Этель с плачем дергала руками, чтобы освободиться от веревки, и судорожно кашляла – дым от горящей жаровни ветер нес ей прямо в лицо. Еще громче девушка заплакала, когда заметила, что судья Грир вытащил платок и поднял вверх руку. Джейсон, сидя на лошади, обернулся, чтобы отдать приказ начинать казнь. Он заметил, что толпа ближе к эшафоту недовольно гудит, потому что какая – то старуха явно мечтала быть ближе к нему, и пробивалась вперед, расталкивая людей, а им это, явно, пришлось не по вкусу. Но Джейсон не обратил на это внимания, сейчас он смотрел на судью. Белый платочек взметнулся вверх. Судья сейчас ничего не ждал – на эшафоте казнили не мужчину, и закон, именуемый «Милосердием невесты» не мог быть применим.

Когда судья махнул рукой, Джейсон привстал на стременах.

– Начинайте! – крикнул он, и Энрике в ответ кивнул.

Робин поднял два факела, и сунул их в жаровню. Пропитанная смолой пакля моментально вспыхнула, и факелы затрещали. Он вытащил их, и подал Энрике. Подняв факелы вверх, Энрике быстро обошел столб, поджигая хворост. Пламя весело затрещало и поползло вверх. Энрике сунул факелы Робину, который бросил их в ведро с водой, и обернулся к столбу. Этель визжала, отчаянно бросаясь в стороны, веревки резали ее запястья и по коже потекла кровь. Пламя еще ее не касалось, но девушку душил отчаянный кашель. Подмоченный хворост начал дымиться, ветер сменил направление, погнав густую завесу дыма в сторону площади. Энрике решил, что уже пора. Он отошел назад, заложив руки за спину, и вытащил шнурок…

– Нет!!!

Внезапный крик из толпы заставил Джейсона, который закрывал нос плащом от едкого дыма, подпрыгнуть, и он увидел старуху, на которую успел обратить внимание. Пробившись через толпу, она бросилась к лошади судьи, указывая рукой на эшафот.

– Прекратите это! – громко выла она, и Джейсон узнал в старухе Сэнди Каллахан, по чьей жалобе Френсис и выслеживал еврейку, – прекратите! Она не виновата, это я пыталась убить ребенка Грейси!! Это я!!

– Уберите эту сумасшедшую! – судья дернул поводья, и лошадь встала на дыбы.

Стражники, стоявшие возле судьи, схватили старуху под руки, но она продолжала рваться к сэру Гриру. Джейсон понял, что твориться что-то неладное. Понял это и Энрике, который слышал и видел все происходящее с высоты эшафота. Он замешкался всего на несколько секунд, не зная, что делать, в то время как пламя уже подбиралось к ногам девушки.

– Она не виновата! – старуха с невероятной для ее возраста силой, вырвалась из рук стражников, – я оклеветала ее! Оклеветала!

– Ваша честь! – Джейсон обернулся назад к эшафоту, где в дыму уже не видно было еврейки, только слышались ее дикие вопли, а потом посмотрел на судью. Сэр Грир, едва сдержав ругательство, тоже обернулся назад.

– Тушите огонь! – закричал он, и оба помощника Энрике, как и он сам, бросились к костру.

Схватив уже потушенные факелы, и, пользуясь ими как баграми, трое мужчин принялись разбрасывать горящий хворост, топча его сапогами. Вытащив из – за пояса кинжал, Энрике бросился к столбу, откидывая в стороны горящие сучья. Густой дым повалил еще сильнее, и Энрике едва не задохнулся, его ноздри и глаза отчаянно щипало, а горло резало от едкого дыма. Девушка молчала, обмякнув на веревках – она потеряла сознание. Энрике нащупал веревку, перерезал ее и подхватил на руки упавшую Этель, которую отнес в сторону. Он положил девушку на доски, а Ортега, схватил ведерко, в котором тушили факелы и облил ее водой. Этель застонала, и ее снова начал душить кашель. Толпа на площади недовольно гудела, люди были не рады тому, что сейчас происходило.

– Арестуйте эту женщину! – кашляя, приказал сэр Грир, указав на Сэнди Каллахан, и стражники, повинуясь приказу, бросились к старухе и схватили ее под руки.

В этот момент Энрике и Робин уже смогли привести Этель в чувство, и она, дико озираясь по сторонам, присела, опираясь на руку. На эшафот уже взбежал и лорд Джейсон, а также несколько евреев.

– Как она? – спросил он, и Энрике провел обеими руками по волосам.

– Знаешь, могло быть и хуже…, – пробормотал он, – Джейсон, я не понимаю, что происходит?

– Я сам ничего не понял, но сейчас придется разбираться, – ответил Джейсон.

– Исполнение приговора судья Грир отменяет! – визгливый голос Роско, который тоже кашлял от дыма, разнесся над площадью, и люди недовольно зароптали.

Невзирая на действующий в городе закон «Милосердие невесты» исполнение приговоров отменялось по приказу судьи очень редко. Жители Бристоля давно не могли припомнить, чтобы желание какой-нибудь девушки выйти замуж заставило судью помиловать приговоренного, и еще реже на их памяти исполнение наказания отменялось для ведьмы. Точнее, такого не было ни разу, и люди были не рады, что им не удалось увидеть излюбленное зрелище…

…Три дня спустя…

…Аманда была взволнована так, как никогда раньше она не переживала. Предстоящая поездка все больше беспокоила ее. Она ловила себя на мысли, что тоже хотела бы посмотреть в глаза повитухи, которая задушила ребенка по приказу ее приемного отца. Несмотря на все заверения Эштона-Янга, Аманда никак не могла поверить в то, что это правда, и убеждала себя, что повитуха с красивым именем «Жасмин» раскроет ей настоящую правду.

Джейсон же, в свою очередь, не сомневался, что найдет одну из сбежавших ведьм. Происшествие на площади несколько дней назад выбило его из колеи, но не лишило цели.

Аманда уже знала о том, что Этель не сожгли, и в последний момент судья отменил исполнение приговора. Об этом ей поведала Эмма – Робин привез еврейку в ее трактир. Все произошедшее не прошло бесследно для несчастной Этель – ее волосы, как и волосы Аманды, «украсила» седая прядь, и она до сих пор не могла говорить. Эмма оставила Этель у себя, и теперь заботилась о ней. Она уже узнала о том, что Аманда передала Энрике просьбу евреев и долго благодарила Господа за то, что Энрике не успел выполнить ее.

Джейсон рассказал Аманде, что Сэнди Каллахан призналась в том, что оклеветала еврейку. Он успел допросить старуху в тюрьме, куда увезли Сэнди, и та поведала ему, что сама поила дочь травами, вызывающими выкидыш. Муж Грейси умер, а лишний рот для Сэнди был помехой, и она решила, что ребенок не должен появиться на свет. Когда старуха узнала, что новая приятельница дочери повитуха, то решила, что это знак судьбы. Коварная старуха успела дать дочери настой два раза, но потом передумала избавляться от внука. К сожалению, это не помогло – травы уже успели подействовать, и Грейси едва не потеряла ребенка. Испугавшись, старуха позвала повитуху, ею оказалась уже известная нам Гвендолин Бакстер. Опытная повитуха сразу поняла причину недомогания, но ей удалось спасти ребенка и остановить кровотечение. Сэнди поняла, что ее могут обвинить в попытке убийства ребенка и испугалась. Она тут же поведала повитухе о еврейке, которую обвинила в колдовстве и, пылая праведным гневом, отправилась к Френсису Маккензи. Коварной старухе оставалось только пригласить в гости Этель, и все получилось, как нельзя лучше.

Но перед лицом смерти Сэнди Каллахан оказалась бессильна. Смерть Грейси и ее нерожденного ребенка подкосили женщину, и она приняла это за кару небес. Поэтому, она и пошла утром на площадь, зная, что сегодня состоиться казнь. О том, что ее накажут, что за клевету отрезают язык, она не вспоминала, она думала лишь о том, как спасти душу своей дочери.

В разговоре с ней Джейсон вспомнил слова Аманды, и осторожно расспросил старуху, что могли означать слова Грейси о каком-то Джо, но Сэнди больше ничего ему не рассказала, она словно лишилась речи. Как ни пытался Джейсон все выяснить, у него ничего не вышло. А к ночи обрушилась новая напасть – умерла и сама Сэнди, ее сердце не вынесло удара, полученного от гибели дочери.

Все произошедшее не изменило планов Джейсона и Аманды. И сейчас девушка заботливо укладывала в полотняную седельную сумку кое-что из содержимого сундучка, она решила взять его с собой, вспомнив слова Джаффара. С ней была и Дженн – девушка пришла к Аманде, чтобы помочь ей.

– А вы скоро приедете? – спросила она, и Аманда пожала плечами.

Отодвинув сундучок, девушка села рядом с подружкой, теребя в руках вышитый шелковый мешочек, последний подарок Джаффара.

– Я не знаю, – пожала она плечами, – если мы сразу найдем эту Жасмин, то вернемся быстро. Мы даже придумали, как это скорее сделать, чтобы не вызвать у Жасмин никаких подозрений.

– И как же? – полюбопытствовала Дженн.

– Как думаешь, я и милорд Джейсон похожи на встревоженного папочку и его беременную дочь? – хитро спросила Аманда, и Дженн рассмеялась.

– Очень похожи! – сказала она, и подвинула Аманде ее полотняную сумку, – а ты собираешься все свои мешочки и кувшинчики взять с собой?

– Что? – Аманда посмотрела на сундучок, – нет, конечно, возьму только то, что может пригодиться…, – с этими словами она подбросила в руке шелковый мешочек, который мяла пальцами.

– А это пригодиться? – Дженн кивнула на мешочек, и подставила ей сумку, – если да, бросай в сумку, а то протрешь в нем дырку!

– Слава Богу, нет…, – Аманда потянула шнурок из золотистых нитей, высыпала немного порошка на ладонь и с любопытством принялась разглядывать его.

Порошок имел серо-белый цвет, и напоминал муку тонкого помола. Аманда взяла щепотку между пальцами и растерла, заметив, что порошок слипается в комочки.

– А это что? – Дженн потрогала порошок пальцем, – мука, что ли?

– Нет, – Аманда поднесла ладонь к носу, но порошок не имел никакого запаха, – это не мука… Мне его дал господин Джаффар, когда мы уезжали из замка, помнишь?

– Конечно, помню…, – Дженн поморщилась, – а он для чего?

– Господин Джаффар сказал, что этим снадобьем он лечил больных чумой еще в Персии…, – понизив голос до шепота проговорила Аманда, и Дженн вздрогнула.

– Ничего себе…, – пробормотала она, – это трава?

– Я не пойму, что это, – Аманда положила мешочек и потрогала порошок на ладони пальцем, – ясно, что не мука, но и на траву тоже не похоже, слишком тонкий помол… Его надо с водой размешивать. Сейчас попробую…

– Погоди! – Дженн схватила Аманду за руку, – ты… ты уверена?

– Раз его пили, значит, он не ядовитый, – Аманда пожала плечами, – я капельку, только узнать, горький он, или нет…

Сказав это, Аманда осторожно прикоснулась кончиком языка к порошку. Вкус его тут же взорвался во рту смесью вони самой гнилой сточной ямы, плесени, и мяса, которое неделю пролежало на солнцепеке. Из глаз Аманды градом хлынули слезы, и она выплюнула мерзопакостный порошок прямо на пол, вытирая язык обеими руками. Но порошок прилипал к языку как смола, поэтому Аманду едва не стошнило, пока она пыталась отплеваться. Дженн протянула ей кувшинчик с водой, и Аманда сделала большой глоток, но тут же снова ее едва не вырвало.

– Невкусно…? – сочувственно спросила Дженн, и Аманда ошалевшим взглядом посмотрела на нее, по ее щекам текли слезы, а по подбородку серо-зеленая каша.

– О, Боже…, – едва переводя дыхание, прошептала она, вытерев рот платком, – я точно могу сказать, что это лекарство я бы выпила только на грани смерти… Что это за дрянь?

– Я не знаю… – Дженн пожала плечами.

За окном послышался стук лошадиных копыт, и скоро в дом вошел Энрике, откинув на спину капюшон. Увидев Дженн, он улыбнулся ей, и обнял подбежавшую к нему Аманду.

– Как вы тут? – спросил он, и девушка постаралась улыбнуться.

– Все хорошо, – ответила она, – я собираю все, что может пригодиться.

– Господин Энрике, раз уж вы вернулись, я пойду домой, – Дженн подошла к Аманде и обняла ее.

– Хорошо, я тебя провожу, – ответила Аманда, – проводите нас завтра? Мы уедем утром.

– Мы придем, – пообещала Дженн и помахала Энрике.

Тот тоже махнул ей, и девушки вышли из дома. Энрике подошел к столу, аккуратно закрыл сундучок, а потом поднял валявшийся мешочек из шелка, повертел его в руке, и сунул в седельную сумку Аманды…

…Селена с хмурым видом возилась во дворе – она вынесла из дома горшочки с камелиями, и теперь пересаживала самые большие кустики из маленьких горшков в горшочки побольше. Она не собиралась заботиться о растениях, просто ей нечем было себя занять, к тому же камелии всегда нравились ей.

Марго, которую Селена про себя обзывала цепной собакой, тоже была с ней. Обе женщины расположились в саду позади дома. Пока Селена возилась с цветами, Марго вязала очередную пинеточку, которые уже до смерти раздражали Селену.