Текст книги "Четвертая мировая"

Глава 18

«Кому-то суждено умереть на заре жизни. А кто-то, возможно, проживет долгую, долгую жизнь. Так вот я говорю: если вы что-то хотите сделать, делайте сейчас! Завтра может не наступить никогда», – вспомнилась Нарвину мысль одного известного человека, имя которого он не помнил. Да это и не важно было сейчас, главное, что он решил последовать совету этого знатока жизни и прожить сегодня так, как если бы завтра не наступило никогда.

Нарвин позвонил жене и адвокату и попросил каждого приехать к нему в офис в течение часа. Когда оба они были на месте и недоумённо поглядывали друг на друга, не понимая причины спешки, Нарвин пригласил Ульму и Лонсда располагаться напротив его рабочего места.

– Ульма и господин Лонсд, я благодарю вас за удовлетворение моей просьбы видеть вас обоих немедленно. – Ульма и адвокат внимательно смотрели на Нарвина. – После продолжительных размышлений относительно событий своей личной жизни я принял твёрдое решение основать фонд для финансирования исследований профессора Аррегин. Главой фонда будешь ты, Ульма. Исходя из твоих личных качеств – таких, как концентрация на решении проблем, последовательность, бережливость и разумная личная заинтересованность, я верю, что никто не справиться с этим делом так, как ты. А вы, господин Лонсд, – обратился Нарвин к адвокату, – немедленно приступите к оформлению всех соответствующих документов для регистрации данного фонда. Мой первоначальный взнос на счёт фонда – один миллиард. – У адвоката слегка округлились глаза от услышанной суммы. – Также, господин Лонсд, пожалуйста, уведомите налоговую службу относительно выделяемой мною суммы на исследования. Пусть учтут её при подсчёте моих налогов.

– С вашего разрешения, – ответил Лонсд Нарвину, – я немедленно приступаю к оформлению всех бумаг. Адвокат попрощался с Ульмой и покинул рабочий кабинет своего самого крупного клиента.

На Ульму поступок её мужа произвёл впечатление. Она знала, что рано или поздно Лютер даст деньги на исследования доктора Аррегин. Однако быстрота принятия решения в пользу поиска решений проблемы и колоссальная сумма на нахождение этих решений поразили её.

Когда за Лонсдом закрылась дверь, муж, посмотрев на жену, сказал:

– Это мой посильный вклад, Ульма, в развитие нашего общества. Я жалею только об одном, что не знал о Профессоре и его работе при жизни моих детей. Тогда, может быть, они жили бы до сих пор.

– Не вини себя, Лютер. Если бы мы все были идеальны, то материальный мир Земля не был бы нашим домом. Каждый из живущих на этой планете в той или иной степени «отравлен» её влиянием, – сказала жена, понимающе глядя на мужа.

Нарвин задумчиво смотрел на жену какое-то время, а затем сказал:

– Ты знаешь Ульма, я хочу сказать тебе, что люблю тебя так, как никогда не любил ни одну женщину. Я люблю тебя рассудком, как бы это нелепо ни звучало. Люблю твою глубокую внутреннюю свободу и лёгкую внешнюю отстранённость, твои мужество и решимость жить в соответствии со своими принципами и уважение к принципам других, твой лёгкий акцент и тень мистики, которая есть в тебе. Ты, как утренний бриз, освежаешь и даёшь стимул идти вперёд. Ты смутно волнуешь… наверное, потому, что оставляешь за мной право самостоятельного выбора, что и как мне делать. Я благодарен Судьбе за встречу с тобой.

Ульма была приятно удивлена признанием мужа. Она тепло улыбалась ему.

– Ну, а я люблю тебя сердцем, Лютер, – после недолгой паузы ответила жена.

Глава 19

Утренние газеты пестрели заголовками о меценате Нарвине: «Миллиард на генетические исследования!», «Меценат века!» и другими, им подобными. Просматривая одну из газет, Уденберг с любопытством прочитал статью о меценатстве Нарвина: «Вчера один из богатейших граждан нашей страны, господин Лютер Нарвин, основал фонд в поддержку и развитие генетических исследований, проводимых доктором медицины, лауреатом Нобелевской премии, профессором Артемио Аррегин. Главой фонда назначена жена господина Нарвина, госпожа Ульма Нарвин. Взнос, сделанный его основателем, составляет один миллиард…».

Уденберг был несколько озадачен прочитанным. «Всего несколько дней назад я встречался с ним и предлагал ему нечто похожее. Почему он резко отказывает мне и буквально на следующий день жертвует миллиард на то, что так или иначе предложил ему я. В чём, чёрт возьми, дело? – пытался понять Уденберг. – Ну, что ж, видимо, настал момент лично познакомиться с доктором Аррегин. Ведь я рано или поздно планировал проконсультироваться у него по поводу генетических болезней. Заодно узнаю, на что дал деньги Нарвин», – окончательно определился Уденберг.

Менее чем через час Уденберг уже общался с обслуживающим персоналом Центра генетических исследований, выясняя, на каком именно этаже и в каком кабинете он может найти доктора Аррегин.

– Я коллега господина Нарвина – человека, пожертвовавшего миллиард на исследования доктора Аррегин, – уточнил Уденберг для мужчины-охранника, выяснявшего, для чего он хочет видеть профессора.

– Четвёртый этаж, первая дверь налево, – пропустил Уденберга охранник.

На четвёртом этаже Уденберга уже ожидал ассистент профессора, который проводил гостя к светилу мировой генетики.

– Здравствуйте, доктор Аррегин. Меня зовут Марк Уденберг. Я советник Президента страны по экономическим вопросам и коллега господина Нарвина.

– Здравствуйте, господин Уденберг, – ответил седовласый генетик на приветствие гостя, – рад познакомиться с вами. Присаживайтесь, пожалуйста.

Уденберг сел на стул напротив профессора.

– Чем могу быть полезен? – поинтересовался доктор Аррегин у своего гостя. Хозяин лаборатории пребывал в приподнятом настроении духа в связи с открытием фонда для финансирования его исследований. Уденберг про себя отметил, что он удачно и вовремя нанёс визит доктору и должен постараться добыть из него максимум информации.

– Я слышал, что вы наблюдали группу детей с синдромом Дауна достаточно длительное время, – начал Уденберг, – так вот, я бы хотел узнать ваше мнение относительно этой конкретной группы.

– Да, я наблюдал за группой детей с синдромом Дауна с самого их рождения и до пяти лет. Результаты были просто поразительны, mirabile dictu[16]16
  Достойны удивления (лат.)


[Закрыть]: более половины группы детей не отличались по внешним признакам и поведению от их нормальных сверстников, – поделился результатом своих наблюдений профессор.

– Вот как? Очень неожиданно, – отметил Уденберг. – А в чем отличие здорового человека от больного синдромом Дауна с точки зрения генетики? – продолжил свой расспрос гость.

– С точки зрения генетики больной синдромом Дауна имеет на одну хромосому больше, чем нормальный здоровый человек. В строении генома человека идёт парный хромосомный набор. У больных синдромом Дауна чаще всего двадцать первый ген представлен не двумя хромосомами, а тремя, то есть трисомой. Таким образом, избыточность только одной хромосомы даёт тот эффект, который мы наблюдаем у больных этой болезнью, – отвечал Аррегин.

Уденберг был застигнут этим ответом врасплох. Он никак не ожидал, что избыточность хромосом может породить болезнь. Всегда и во всём он считал, что избыточность лучше недостатка, что избыточность помогает там, где есть недостаток.

Объяснение профессора сильно пошатнуло убеждение Уденберга относительно общественной никчёмности больных синдромом Дауна.

– Есть ли у больных этой болезнью какие-либо положительные признаки, которые соответствуют шкале ценностей нашего общества? – спросил после небольшой паузы Уденберг.

– Больные синдромом Дауна известны своей сильной привязанностью к людям, с которыми они живут вместе и с кем находятся в контакте. Согласно наблюдениям, они достаточно часто способны на самопожертвование ради близких и тех, кого любят. Иными словами, доброта и сострадание свойственны им в большей степени, чем среднестатистическому «нормальному» члену нашего общества.

Уденбергу вспомнились слова воспитателя Анжелы: они точь-в-точь совпадали с тем, что сейчас сказал ему генетик номер один.

– Я в курсе, что господин Нарвин, который также является моим коллегой, перечислил очень крупную сумму на ведение ваших научных разработок. Эти исследования связанны с такими болезнями, как синдром Дауна, например? – продолжил разговор Уденберг.

– Не совсем, – отвечал профессор, – господина Нарвина интересует практическое развитие теории дегенерации. Сумма, пожертвованная им, предназначена для исследования генома здорового человека и определения точки начала обратного отсчёта рода вида homo sapiens.

Ответ профессора крепко озадачил Уденберга. Для него стало большой неожиданностью то, что Нарвин интересуется эволюцией и готов жертвовать на это баснословные суммы.

– Я прошу прощение за своё невежество… но что такое теория дегенерации? – поинтересовался Уденберг.

– Теория дегенерации биологического вида по Аррегин, в том числе вида homo sapiens, основана на естественном вырождении генов рода, его видов и подвидов в процессе эволюции. Согласно данной теории, любой биологический род развивается и постепенно достигает своего максимального расцвета, вслед за которым также постепенно идёт к закату.

Уденберг очень внимательно внимал речи профессора, который продолжал:

– Таким образом, суть теории дегенерации заключается в том, что эволюция любого человеческого рода рано или поздно подходит к его завершению, вслед за которым начинается дегенерация – или вырождение – данного рода.

– И как это проявляется на практике? – задал вопрос Уденберг, который был обескуражен заявлением профессора относительно процесса эволюции.

– По моему мнению, действие дегенерирующих генов проявляется в виде гомосексуализма, тяжёлых психических болезней, преднамеренных самоубийств, врождённых физических дефектов – как, например, врождённая хромота и по ряду схожих признаков.

– Так значит, согласно вашей теории, господин Нарвин – дегенерат? – тихо спросил Уденберг, ошеломлённый своей догадкой.

– Господин Нарвин полностью разделяет со мной мою теорию и именно поэтому спонсирует все мои исследования в этой области. Клеймо биологического дегенерата не пугает его, так как он человек просвещённый. Суть в том, что дегенерация сама по себе – это естественный процесс. Как молодость переходит в зрелость, а затем зрелость в старость, так и биологический род развивается, достигает пика своего развития и постепенно идёт к своему угасанию. Так устроены Природа и Жизнь.

После короткой паузы Аррегин заметил:

– Также господин Нарвин достойный гражданин своей страны, вносящий свой личный вклад в развитие её общества, которое так часто любит навешивать ярлыки на своих членов.

Уденберг был ошеломлён услышанным и старался обработать только что поступившую информацию в соответствии со своим мировоззрением. Его поток мыслей был прерван очередной фразой профессора:

– Кстати, врождённая хромота и врождённое косоглазие, согласно классификации признаков теории дегенерации, стоят в одном ряду, – с прищуром глядя на Уденберга, констатировал Аррегин. – Поэтому, если ваше косоглазие врождённое – не стоит показывать пальцем в сторону господина Нарвина.

Для Уденберга это был удар ниже пояса. Он, Марк Уденберг, доктор экономических наук, самый влиятельный из советников Президента страны по экономическим вопросам, неизменный член клуба 200 и обладатель других профессиональных регалий и титулов, не был готов к тому, чтобы услышать, что по классификации доктора медицины Аррегин является биологическим вырожденцем. Что он, яркий представитель «голубой мечты» своего народа, имеет дефицитный и дегенерирующий геном.

Заявление Аррегин о возможном отношении Уденберга к классу биологических дегенератов окончательно выбило советника Президента страны по экономическим вопросам из его привычной колеи. Уденберг уже не понимал – зачем он пришёл к этому злому старцу. Его уверенность относительно собственных убеждений испарилась. Теперь он знал, что у больных синдромом Дауна на одну хромосому больше, что, согласно его же собственным взглядам относительно избыточности, всегда лучше, нежели меньше. А у него, по мнению доктора медицины и лауреата Нобелевской премии в области медицины профессора Аррегин, геном вырождающийся и дефицитный. Он, Марк Уденберг, всю сознательную жизнь считавший себя достойным примером для подражания, оказался биологическим вырожденцем и аутсайдером. Исходя из им же придуманного законопроекта, над которым он серьёзно работает вот уже несколько месяцев подряд, его также можно отнести к группе генетически неполноценных членов общества и, исходя из его же собственного законопроекта, избавиться от него.

Плюс ещё Нарвин, полностью разделяющий теорию профессора настолько, что пожертвовал миллиард на его исследования. Доктор Аррегин – генетик номер один в нашей стране и звезда первой величины мировой генетики, непререкаемый авторитет в своей области знаний. Нарвин – номер три в списке богатейших людей нашей страны и один из самых влиятельных её граждан. Очень практичный и прагматичный человек, постоянно взвешивающий все pro et contra[17]17
  За и против (лат.)


[Закрыть]. Не могут такие люди ошибаться, тем более объединяя все свои силы. Значит, как минимум, зерно правды в этом есть.

Логическая цепочка размышлений Уденберга замкнулась и сильно ударила током. Hic et nunc[18]18
  Здесь и сейчас (лат.)


[Закрыть] он полностью и безвозвратно утратил одно из своих главнейших жизненных убеждений, которое являлось фундаментом для всех остальных: собственное превосходство и перфекционизм. Сейчас Уденберг начал понимать, что является далеко не совершенством. И даже больной синдромом Дауна в свете только что полученной им информации мог бы «побороться» с ним за своё «место под Солнцем». И не факт, что победа досталась бы Уденбергу.

Доктор Аррегин, сам того не подозревая, до конца реализовал высококлассный психологический приём мгновенной утраты убеждений. Уникальность этого случая заключается в том, что Аррегин никогда не знал и даже не догадывался об истинных намерениях пришедшего к нему человека. Уденберг же, идя на эту встречу, имел чёткий план действий и всю необходимую информацию. Профессор Аррегин служил людям, следуя идеалам и ища решения насущных вопросов методами, приемлемыми для всех. Советник Уденберг тоже самозабвенно служил людям, при этом следуя эталонам, и был абсолютно уверен, что ради интересов большинства можно пренебречь мизерным меньшинством, даже и кровью этого меньшинства. Палач навестил того, кто пытался спасти его потенциальных жертв от уже заточенного им орудия, не подозревая этого. И наконец, заставить палача, – самый упёртый и жестокий психологический типаж, – пересмотреть свои убеждения или потерять их – крайне сложный и длительный психологический процесс, часто длящийся годы, результат которого не гарантирует самый маститый психиатр планеты. То, что сделал доктор Аррегин в течение одного непродолжительного разговора, с точки зрения психиатрии считается высшим пилотажем. Поэтому важно помнить, что часто, сами того не подозревая, мы можем поддержать огонь Жизни в ком-то, равно как и открыть дверь для прихода чей-то Смерти. Последняя, однако, не приемлет чьего бы то ни было вмешательства в свои дела, особенно вмешательства смертных. Отнимая чью-то жизнь или намеренно сокращая её, человек платит свой счёт в виде укороченной собственной жизни, личных трагедий и трагедий близких ему людей. Всё везде и всегда имеет свою цену или за всё нужно платить. Её Величество Смерть никогда и ни для кого не является кредитором, в отличие от своей сестры Её Величества Жизни, которая щедра на раздачу авансов всем тем, кто смеет мечтать о них.

Уденберг покинул стены центра генетических исследований в состоянии психологического нокаута. Состояние психологической прострации Советника Президента страны по экономическим вопросам стало неожиданным поворотом в нашей истории.

Глава 20

Морально разбитый и психологически опустошённый, Уденберг брёл по улицам столицы, не понимая – куда и зачем он идёт. Уже два часа подряд он бесцельно бродил по городу. Из состояния транса его вывел звонок мобильного телефона. Кто-то настойчиво пытался дозвониться до Уденберга последние несколько минут.

– Я слушаю, – ответил Уденберг. Его голос звучал отрешённо.

– Здравствуйте, господин Советник, – услышал он немного взволнованный женский голос на другом конце провода. – Вас беспокоит воспитатель Анжелы… из учреждения для детей с наследственными болезнями. Вы могли бы навестить нас? Анжела последние несколько дней только о вас и говорит.

– Да. Я приеду прямо сейчас, – сказал Уденберг и повесил трубку.

По дороге в приют Советник вспоминал свой первый визит в это учреждение. Он отчётливо помнил какое-то внутреннее беспокойство, связанное с целью его визита туда. Сейчас Уденберг осознавал причину этого беспокойства и жалел, что тогда, во время своей первой поездки туда, пренебрёг этим чувством.

В учреждении для детей, больных наследственными болезнями, Анжела и её воспитатель уже ждали его. Уденберг заметил их во дворе заведения – на детской площадке, поэтому сразу направился в их сторону. Первой увидела гостя Анжела. От её внимания не ускользнуло его подавленное настроение. Когда он практически подошёл к женщине и ребёнку, ожидавших его, Анжела встала со скамейки, подошла к гостю и обняла его за ноги, как в первую их встречу.

Комок встал в горле Уденберга. Ведь ещё вчера он считал эту девочку безнадёжно вычеркнутой из жизни ввиду её атипичного генома и презрительно называл её «жалким существом». А сегодня это так называемое «жалкое существо» почувствовало на расстоянии, как ему плохо, и пыталось поддержать его, как могло. Уденберг присел на корточки перед ребёнком и обнял его. Из его глаз скупо текли слёзы. Просидев так несколько минут, Уденберг встал, взял за руку Анжелу и подошёл к воспитателю.

– Вы знаете, я признаю, что заблуждался относительно ваших воспитанников. Анжела помогла мне осознать это. Несмотря на моё предвзятое отношение к ней в начале нашего знакомства, я с пониманием отношусь к ней теперь.

– Я говорила вам раньше, что эти дети имеют очень тонкую душевную организацию, – ответила воспитатель.

Помолчав немного Уденберг спросил:

– Могу ли я видеть Анжелу чаще? Пусть ненадолго, но чаще?

– Этот вопрос решается с администрацией заведения. Но думаю, что больших проблем возникнуть не должно, – сказала воспитатель.

Уденберг ещё раз присел на корточки перед девочкой и обнял её. Затем, пообещав ей, что теперь будет заходить к ней часто, направился к директору учреждения.

Согласовав график своего визита к Анжеле с главой администрации приюта, Уденберг сказал, что хочет внести свой вклад в работу данного конкретного заведения и протянул его директору банковский чек на имя возглавляемой им организации. Директор поблагодарил новоявленного мецената, заметив, что приятно удивлён его поступком.

Теперь Уденберг навещал Анжелу почти каждый день. Недолгие минуты общения с ней давали ему некоторое умиротворение и зыбкую надежду, что всё будет хорошо. Возможно, так оно и было бы, начни он свою игру сам. Но, поскольку он лично ввёл в эту игру двух других фанатиков – теперь результат его игровой комбинации зависел не только от его решения. Два вчерашних «единомышленника» каждый день давали о себе знать и настойчиво торопили с представлением доклада в парламенте страны об инициации рассмотрения нового законопроекта относительно полного аннулирования финансирования больных наследственными генетическими болезнями любой возрастной группы. Его настоятельно предупредили, что, если в ближайшие пять рабочих дней доклад не будет зачитан, то эту миссию они возьмут на себя сами. Перед Уденбергом стояла непростая дилемма, решать которую нужно было незамедлительно.

Глава 21

Слёзы градом лились у него из глаз. Ему было глубоко стыдно за свои недавние помыслы и действия. Стыдно до отвращения. Он искренне раскаивался в содеянном. До него стали доходить истины, описанные в Библии: десять заповедей, над которыми он всегда смеялся. До этого часа он был абсолютно убеждён, что аeternae veritates [19]19
  Вечные истины (лат.)


[Закрыть], понятия Добра, Любви и Веры были лишь инструментом в руках Церкви и власть имущих, которым нередко пользовался и он сам. Он осознал, насколько мизерно и ущербно было его однобоко-материалистическое восприятие мира. Понимание того, что он фактически никогда не жил настоящей человеческой жизнью, а лишь был маленьким механизмом в большой машине материализма, вызвало повторную волну раскаяния.

«Почти полвека я провёл в неведении жизни, – думал Уденберг. – А ведь я мог и раньше хотя бы попробовать познать жизнь с другой стороны. Ради чего я живу? Ведь однажды я сдохну, и не будет ни одного человека, вспомнившего обо мне с теплотой в душе. Как жалок и убог я был в своём заблуждении!»

Уденберг чувствовал, что без посторонней помощи прийти в прежнее душевное равновесие ему не удастся. К сожалению, друзей у него не было, а обращаться к психоаналитику или психотерапевту он не хотел. Свою проблему он видел чётко во всех трёх измерениях и не считал нужным мусолить её в стенах центров психологической помощи.

И он решил пойти в церковь к священнику. В последний раз Уденберг посещал сие место более тридцати пяти лет назад, в пору своего отрочества, будучи воспитанником интерната. «Боже, как давно это было! И было ли оно вообще – то время?» – всплывали мысли в его голове.

Ранним весенним утром в двери одного из церковных приходов столицы вошёл мужчина невысокого роста, одетый в чёрный костюм и длинное чёрное пальто. На голове у незнакомца была тёмно-серая шляпа, делающая его, и без того мелкие, черты лица абсолютно не запоминающимися.

Незнакомец пожелал исповедоваться. Священник выразил готовность выслушать его немедленно.

– Святой отец, – начал он, – в первый раз в своей сознательной жизни я пришёл в церковь. До недавнего времени я был полным атеистом и материалистом. Церковь и её учение я считал намеренным введением в заблуждение наивных масс населения с последующей манипуляцией оными.

– Что заставило тебя изменить своё мнение, сын мой? – поинтересовался священник.

– Бескорыстная любовь ребёнка, причем – больного ребёнка, – слёзы подступили к горлу, и Уденберг вынужден был взять паузу, дабы не обнаружить своего эмоционального состояния.

– Продолжай, сын мой, – услышал Уденберг тихий голос священника.

– Я потенциальный убийца сотен тысяч больных генетическими наследственными болезнями и вор их надежд.

– Продолжай, – отвечал священник.

– Я убедил двоих членов парламента в нецелесообразности жизни вышеупомянутых людей. Нами был организован визит в одно из подобных учреждений, где мы собрали достаточно информации в поддержку нашего предложения.

– Разве кто-либо может решать о жизни или смерти ближнего, за исключением Господа нашего? Разве человек должен доказывать свою состоятельность на право жить? Разве святость каждой отдельной человеческой жизни неприкосновенна? – спросил святой отец Уденберга.

– Тогда я этого не понимал. Сейчас я знаю, что нет. И глубоко раскаиваюсь в своём заблуждении. Мне действительно очень стыдно за свои мысли и действия.

– Твои соучастники ждут от тебя дальнейших действий?

– По нашей ранней договорённости я должен выступить в парламенте с докладом об инициации рассмотрения принятия закона о полном аннулировании финансирования больных с врождёнными психическими и физическими патологиями.

– Откуда в тебе столько ненависти, сын мой?

– Я не знаю.

– Какие у тебя отношения с родителями?

– У меня их никогда не было. Я вырос в приюте.

– Какие отношения были у тебя с твоими воспитателями в приюте?

– Сначала они меня не замечали, потом, заметив мою тягу к знаниям и усердие, стали поощрять.

– В чём выражалось их поощрение?

– Меня хвалили перед другими, ставили в пример.

– Тебя когда-нибудь любила женщина?

– Не думаю.

– Почему?

– Потому что я покупал их.

– Сын мой, многие падшие женщины способны любить сердцем, – заметил священник. – Из сказанного тобой следует, что твоим сердцем владеет дьявол. Тщеславие, гордыня и ненависть переполняют его. Но искра Божья ещё не угасла в тебе, о чём свидетельствуют твоё раскаяние и приход в храм Божий.

– Завтра в Парламенте ожидается слушание моего доклада.

– У тебя есть выбор: делать его или нет.

– Если я не сделаю его – его сделает один из «единомышленников».

Воцарилась пауза.

– Святой отец, что я должен сделать завтра? – наконец нарушил молчание Уденберг.

– Сказать всю правду, сын мой: начни с самого начала и закончи сегодняшним днём.

– Благодарю вас, святой отец, за совет. Я сделаю, как вы сказали.

Уденберг встал и решительным шагом направился к выходу из церкви. Почти у самого выхода священник окликнул его и жестом попросил вернуться. Когда Уденберг приблизился к нему, священник сказал:

– Судя по твоему рассказу, сын мой, ты умён и занимаешь высокое положение. Запомни: презрения достоин высокий ум, примененный для низких целей! Теперь иди. Да благословит Господь путь твой.