Текст книги "Гобелен с пастушкой Катей. Книга 4. Зима в зеркалах"

Наталия Новохатская
Зима в зеркалах

© Новохатская Н.И., 2020

© Издательство «Aegitas», 2020

Часть первая

Наземная станция

Пока она катилась стремительно и беспомощно вниз по крутому снежному склону в полной темноте, мысли крутились и летели, как соломинки на ветру. «Отпустили, бросили… Куда я упаду, неважно, главное отпустили…» Руки цеплялись за сухие ветки или траву, скользили по ледяным кочкам, замедляли падение. Всем телом и даже пуховым пальто она ощущала, как скорость выдыхается и вот сейчас…

Она ткнулась ногой во что-то твердое, услышала хруст щиколотки, и боль остановила движение. Но темнота продолжалась, хотя преграда зрению чувствовалась неполная, неудобная, скорее неприятная. Раньше, чем она сообразила, почему ничего не видит, свободные руки сдернули с головы мерзкий колпак, и ночь замерцала темным светом и отдаленным заревом.

"Теперь нога, надо посмотреть, что с ногой," – подумала она, но вдруг из темноты справа (или слева) в отдалении выплыли два электрических глаза и медленно стали расти. Одновременно она поняла, что почва под ней подрагивает, а поврежденная щиколотка мелко трясется вместе с твердым предметом, на который наткнулась.

Догадка возникла не в мозгу, а в руках и ногах. Прежде чем сознание освоило информацию о летящем на нее поезде, тело пришло в движение и стало карабкаться вверх по крутому склону, с которого только что скатилось. Сухие стебли оказались отличным подспорьем, за них сподручно было цепляться и подтягиваться. Боль в ноге послушно утихла и не мешала движению вверх, осталась лишь малая слабость в суставе. Еще один рывок, и она оказалась почти в безопасности – окна электрички вплотную приблизились, но между ней и поездом оказалось спасительное пространство, наполненное гулкой вибрацией.

Аквариумы вагонов медленно плыли мимо глаз, было видно, как люди плавно покачиваются на сиденьях, прислоняются к поручням, читают стоя или сидя. Народу было немного, это, конечно, были вагоны метро, вовсе не электричка, значит, какие-то наземные линии. Никто изнутри ее не видел, поезд тихо проехал мимо и встал вблизи, там, очевидно, располагалась станция.

"Если бы хотели сбросить под поезд, то подождали бы, пока подошел поближе," – размышляла она, сидя на снегу среди засохших трав, – "Значит, действительно выбросили, а если поезд переедет – то не они виноваты, пожалуй что так. Но об этом позднее, сейчас надо выбираться, а думать обо всем потом. Сначала нога…"

Не сходя с травяного насеста, она попробовала подвигать ступней, оказалось больно, трудно, но возможно. Скорее всего, перелома не случилось, иначе было бы больнее. Возможности передвижения, хоть ограниченные, но имелись. Теперь надо было двигаться к выходу, брести до станции или выбираться за ограждение, оно виднелось на фоне темно-синих небес и отдаленного свечения домов над головой. Но поначалу она проверила имущество, которое скатилось вместе с ней на рельсы.

О предшествующих моментах она старалась не думать, пока не выберется, оно было не слишком трудно, поскольку то, что с ней случилось ни в какие рамки не укладывалось. На данный момент стояла конкретная задача. Посмотреть, не забыла ли чего и вернуться в нормальную жизнь, где никто ее не сбрасывал на рельсы.

Все оказалось в порядке, сумка пристегнута на поясе, из нее ничего не выпало, очки потеряны, но она помнит где, там и ее вязаная шапка, вместо неё – та самая гадость, что ей напялили на голову, с прорезями для глаз. Только надели маску-шапку задом наперед, чтобы она не видела, куда ехали. Бандитский головной убор валялся там, где она его сбросила, на расстоянии протянутой руки. Она подобрала вещественное доказательство и сунула в карман.

Далее она с трудом поднялась и побрела в сторону станции. Идти было трудно и больно, склон круто уходил вверх, внизу влажно светились и темнели рельсы, от них хотелось быть как можно дальше, особенно если появится следующий поезд. Чтобы его не пропустить, она поминутно оглядывалась, а скорости это занятие не прибавляло. Однако растительность на склоне, жесткие, сухие стебли – помогали в продвижении, за них можно было держаться.

Вокруг царила изумительная зимняя ночь, серебряные снежинки медленно опускались рядом и прямо на нее. Если бы не мокрое от снега пальто и не больная нога, то можно было представить, что это сон. Поначалу нелепый и пугающий кошмар с похищением и сбрасыванием под поезд, потом следующий эпизод – прогулка под звездами по заснеженным полям и синее небо над головой, с которого сыплются и медленно парят крупные белые звезды…

Стоп. Прямо впереди перед ней выросла стеклянная коробка станции. Она удостоверилась, что поезда сзади нет и приблизилась к платформе, которая оказалась ей по пояс, можно положить руку, дотронуться пальцами до асфальтового покрытия. С другой стороны, не замеченный раньше, загудел и выехал поезд, опять медленно прошел мимо, только в другую сторону. Ее никто не увидал.

«Прямо какая-то невидимка в метро, " – подумала она и стала представлять, как будет карабкаться на платформу, ее увидят, сочтут безбилетницей и отведут куда следует. Там она расскажет, что с ней случилось, и кошмар начнется заново. Однако хвостовой отсек станции казался совершенно пустым и можно было рискнуть. Она поставила локти на платформу и обнаружила, что не совсем одна – в темном углу обнималась парочка подростков.

– "Можно сказать – удача," – подумала она и сказала. – Ребята, можно вас на минутку!

Парочка распалась, и через секунду на нее смотрели две пары любопытных круглых глаз.

– Тетка, ты как на рельсах оказалась? – впрямую спросил мальчик юношеским баском.

– Может она перепила? – предположила девочка. – Или террористка, и у нее бомба?

– Да нет, я просто гуляла и заблудилась немножко. Если не трудно, то дайте мне руку. Спасибо ребята. – сказала она, потом объяснила. – Со взрослыми тоже бывают такие глупости, что вы просто не поверите.

Тем моментом подошел долгожданный поезд, пришлось наскоро благодарить спасителей и оставить их без длинных объяснений. Она только успела спросить.

– Какая станция?

– Фили! – ответили детишки и вернулись к своему занятию.

Погрузившись в вагон, она первым делом отыскала схему и выяснила, что можно обойтись одной пересадкой на станции "Александровский сад", она была конечной на этой линии. Далее она с удобством расположилась на пустом сидении и стала наблюдать, как поезд то ныряет в тоннель, то выезжает на поверхность в самых неожиданных местах, то на Кутузовском проспекте, то посреди реки на мосту, а в отдалении таинственно просвечивает силуэт Белого Дома, сейчас голубовато-прозрачный.

Когда мост вновь сменился туннелем, ей удалось вырваться из цепких лап созерцания и заставить себя обдумать ситуацию, во всяком случае попробовать решить, что надлежит делать на станции "Александровский сад". Найти отделение милиции и рассказать там, что с нею случилось, или, не мудрствуя лукаво, поехать домой и подумать основательнее над тем, что произошло, и какова ее роль в данной истории.

Даже пребывая в сумеречном состоянии души и понимая, что голова работает не лучше поврежденной ноги (соображать стало труднее, чем ходить), она подозревала, что объяснить что-нибудь кому-либо, а особенно в милиции, будет нелегко. Может возникнуть недоразумение, в результате ей придется ночевать не дома, а в каком-то казенном месте, ни одно из них ее не устраивало, включая госпиталь с охраной. Ни говоря об ином, тоже с охраной.

Следовательно, мучительно соображала она, лучше всего будет доехать до "Александровского сада", сделать прямую пересадку на свою линию и просто ехать домой. И все остальное делать там, класть лед на щиколотку, сушить пальто и ждать, пока способность соображения вернется хотя бы частично. Можно даже позвонить по телефону, посоветоваться или хотя бы выяснить, что было с абонентом после того, как ее погрузили в машину и повезли неизвестно куда. Вернее, теперь очень хорошо известно, в район Филей, где сбросили почти под поезд. Скорее всего, чтобы молчала если не всегда, то хотя бы подольше.

Во всяком случае надлежало связаться с единственным человеком на свете, который точно знает, что она замешалась в эту историю случайно, по чистой глупости и недоразумению. У остальных могут быть другие соображения, и кроме единственного свидетеля подтвердить ее неучастие практически некому. Если Шура, то есть Александр Иванович жив, здоров и дееспособен, то это одно дело, но если с ним что-нибудь произошло, и он не сможет подтвердить непричастность… Тогда надо десять раз подумать. К такому умозаключению поезд привез ее на стацию "Александровский сад", с тем она вышла из вагона и с трудом преодолела лестницу. На свою линию и больше пока никуда.

По собственной линии она ехала автоматически, ничто не отлекало внимания, поэтому нога болела и не слушалась больше, а мысли, выходя из состояния заторможенности, причиняли мучительное беспокойство. Как это с ней случилось, что случилось и как быть с этой неразберихой дальше – ни на один из вопросов у нее не находилось ответа. Подкатывал соблазн, и немалый, стряхнуть с себя прошедшие полдня как нелепое наваждение, вернуться к обычной жизни и постараться забыть кошмарное происшествие от начала и до конца. Дохромать до дома, сказать, что поскользнулась и неудачно упала, потеряла в темноте очки и шапку, тривиальные городские неприятности. И перейти к приятностям – что было обещано, но держалось в секрете. Вполне приемлемый вариант.

С каждым шагом приближения к дому приемлемый вариант становился единственным. Не только в милиции, но и дома рассказывать криминальные байки, которые полчаса назад были реальной действительностью, отчаянно не хотелось. К тому же были они совсем дурного вкуса, ко всему прочему. К моменту, когда она с трудом преодолела лестницу в парадном и вызвала лифт, свежие, непросохшие приключения мелькнули в последний раз перед мысленным взором, свернулись в клубок и закатились в темный угол памяти.

Потом, все это потом. И думать, и предпринимать что-либо, и звонить Александру Ивановичу. Пока с ней ничего не случилось кроме небольшого травматического инцидента. Да именно так и никоим образом иначе.

Снежным утром…

Утром следующего дня Алла Кирилловна Барсова, ранее Аллочка, по прозвищу Трехглазка, стояла без всякого дела у окна и смотрела, как метель закручивает белые пряди на сером фоне неба и вокруг темных тонких древесных веток. В квартире Алла была одна, никто не мешал ей смотреть в окно сколь угодно долго и разбираться в потоках снежных вихрей и своих не менее сложно закрученных мыслей.

Стоило признать, что накануне Алла перестаралась, она не только сохранила в тайне от домашних опасные для жизни и свободы похождения, но запрятала их в темный угол памяти так глубоко, что происшедшие события стали подозрительным бредом. Наподобие сна наяву, пригрезившимся от утомления, когда фантазия, не спрашивая позволения, рисует картины, одна другой причудливее.

Реальные события утром казались придуманными: люди в масках, вооруженные автоматами; перекошенное лицо Шуры; разговор, с перепугу Аллой не услышанный – они отрывисто угрожали, он нарочито спокойно говорил в интерком и телефон. Далее тошнотворно долгое ожидание в кожаном кресле, оно, казалось прилипло к ней намертво, потому, что в соседнем сидел парень, держал между колен автомат, курил тонкие сигареты и смотрел на Аллу пустыми светлыми глазами из прорезей шерстяной маски. Невидимое лицо с одними глазами, как воплотившийся кошмар, загипнотизировало Аллу до такой степени, что когда ей рявкнули: "Пошли!" она встала и пошла. Потом прошипели сзади: "Живее!", и она послушно прибавила шагу и не возражала, когда на голову ей натянули такую же маску, какие были на бандитах. Только запомнила, что охранник крикнул вслед: "Да это же она, она с ними!". Тот парень в пятнистой одежде, с которым пришлось пререкаться, когда она подходила к охраняемому помещению, совершенно не догадываясь, что лучше бы ей этого не делать.

Пока они шли гуськом по зданию, потом хозяйственными дворами, на них смотрели остекленевшими глазами, и никто не двигался – в противном случае был обещан взрыв и пожар, самый крупный в столице со времен пришествия на Москву Наполеона. Такая информация пробилась к Алле сквозь гул и тошный страх, который наводили на нее маски и черные дула автоматов.

В машине, вроде бы это были пронзительно белые "Жигули", кто-то передернул на Алле шапку маску прорезями назад, наверное, им не терпелось снять свои. Только один этот грубый жест позволил Алле не впасть в панику и не биться в судорогах на сидении машины. Силы у нее кончились, только малая надежда отделяла от безумия. Если не хотят, чтобы она их видела, то значит… И действительно, несмотря на угрожающие намеки и предположения, ничего дурного ей не сделали, разве что выбросили под откос, разбираться с поездом самостоятельно.

"Пожалуй, они не сколько выбросили, сколько подкинули," – неторопливо размышляла Алла, всматриваясь в снежные завихрения, и круговорот мелких снежинок странным образом сочетался с неспешным ходом мысли. – "Не только подкинули, но и подставили. Что труп на рельсах, что дура в милиции опасности не представляют. Ни тот, ни другая их не знают, но её видели в процессе теракта, и охранник опознает, подтвердит, что была с ними и села в машину. Если не найдут реальных участников, то прямой резон заняться единственной ниточкой. Труп спишут, а из живой дуры будут добывать информацию, кто поручится, что ей нужно верить на слово?"

Алла закрыла форточку, потому что самые резвые снежинки начали залетать в окно и садиться на плечи махрового халата. Затем, медленно прихрамывая, она направилась на кухню сварить кофе для дальнейших размышлений. Кофе вскипел, остыл и был выпит, но как не хотелось Алле браться за телефон и наводить справки у свидетеля ее алиби, вернее, никакого не алиби, потому что она к несчастью попала в ненужное время на ненужное место.

Однако Александр Иванович Костин, только он сможет подтвердить, что Алла Барсова пришла в его рабочий кабинет сама по себе, а люди в масках явились отдельно, буквально через десять минут. И прихватили Аллу Кирилловну, как заложницу, потом передумали и произвели в соучастницы для отвода глаз. Александр Иванович им слова не сказал, мало того, что добыл чемодан денег, он позволил увести свою знакомую. Хотя как он мог им не позволить, разрешите спросить? И что стало с ним? Алла Кирилловна напрочь не помнила, где был и что делал Шура Костин в момент их отбытия, после того, как деньги были получены. Отнюдь не исключено, что его усыпили хлороформом или стукнули прикладом по голове. В этом случае заверить ее неучастие будет сложнее, если Александр Иванович Костин недееспособен или ничего не помнит. После недолгой паузы в рассужениях Алла Кирилловна решила, что появляться на поверхность она станет не раньше, чем свяжется с Шурой Костиным и получит подробные инструкции. Или информацию о его дальнейших действиях после бандитского налета на его контору. При том стоит заметить, что ее никто не искал и о ней не беспокоился! Значит, Шура Костин не может говорить или не доложил, что террористы умыкнули его знакомую. Не в силах осмыслить ситуацию, Алла Кирилловна проконсультировалась с Аллочкой Трехглазкой, та дала совет меньше думать, просто позвонить Шуре Костину.

Алла Кирилловна вздохнула, взялась за телефон и очень скоро выяснила, что на рабочем месте главный инженер отсутствует, его местопребывание составляет служебную тайну. Впрочем, это немудрено, имея в виду вчерашние феерические события на этом самом рабочем месте. Скорее всего, главный инженер пребывает в тех местах, где интересуются подробностями, тем более, что забава обошлась в крупную сумму казенных денег. Для очистки совести Алла набрала домашний номер инженера, но вместо ожидаемых долгих гудков ее ожидал сюрприз. Алла представилась и спросила, как ей отыскать хозяина, а женский нервный голос вдруг выдал тираду.

– Знаю я, какая ты учительница! Ты кого-нибудь другого этому самому учи, кошка драная! Повадилась звонить, стыда и совести нет! Я его жена, а тебя чтобы я больше не слышала! Проваливай! – сказали скороговоркой.

– По-моему, произошла ошибка, – предположила Алла, но вступать в объяснения с нею не стали, назвали ее нехорошим словом и шмякнули трубку с сердцем.

Поступившую информацию Алла осваивала долго и со смешанными чувствами. Главным из которых было громадное облегчение. Что бы ни случилось после, а в краткие минуты, предшествовавшие бандитскому налету, Алла Кирилловна застенчиво мялась и не успела сообщить инженеру Костину, что заявилась экспромтом в его служебный кабинет для того, чтобы ответить согласием на предложение руки и сердца. Доведись ей довершить глупость, то Бог ты мой, как было бы сейчас стыдно, даже представить трудно! Ранее Шура Костин заявлял, что живет с женой раздельно и фактически находится в процессе развода со вздорной женщиной. Оказалось, что ничего подобного, жена уверена в своих правах и бойко отвечает на телефонные звонки.

Идея брака с благополучным и добропорядочным инженером с самого начала вызывала у Аллы чувство сопротивления. Но она дала себя уговорить. Здравый смысл и подруга Галина наперебой твердили, что случай упускать не следует. Это называется устроиться, обрести мужа, не думать о деньгах и не быть одиночкой с двумя детьми. Хотя сказать по правде, никакого одиночества Алла не ощущала и в помине. Но в минуту смятения ума решила пройтись по проторенной дорожке и попробовать устроиться. С тем срочно помчалась объявить кандидату в мужья, пока не передумала. В результате напоролась на бандитский налет, хорошо, что сказать ничего не успела.

"Хорошо, очень удачно," – размышляла дальше Алла. – "Идея с браком по расчету полностью себя исчерпала. Об этом теперь думать противно, да и Шура, милейший инженер Костин, по всей видимости, передумал и позвал жену обратно. Или он лежит в больнице, оправляется от потрясения, а супруга воспользовалась случаем утвердиться в правах. А в сущности совершенно неважно. Ясно, что после таких приключений ни о каком разумном брачном союзе думать не приходится. В экстремальных обстоятельствах выявилось, что друг о дружке никто из нас не вспомнил."

Расправивишись одним махом с брачными надеждами и планами, Алла постановила, что думать о криминальных обстоятельствах можно неспешно, и стала размышлять о делах насущных, о своей повседневной жизни. Раз никто не спрашивает, лучше не соваться, не то в следующий раз сбросят под поезд прицельней и с большим успехом. А что до господина Костина, то каковы ни были мотивы его неинтереса к судьбе похищенной Аллы, то пускай поварится в собственном соку. Она, Алла всегда может заявить, что у нее отшибло память по известному принципу: поскользнулся, упал, очнулся – гипс. Вернее эластичный бинт на щиколотке. Пускай кто-нибудь попробует доказать обратное.

Оставалось последнее соображение. Номинально Шура Костин, пока не напросился в женихи, числился у учеником по части английского разговорного, они беседовали на светские и технические темы регулярно раз в неделю за неплохую сумму денег в твердой валюте. Супружеский союз, Бог с ним, но уроки прекратятся, это жаль! Валютные поступления служили подспорьем к жалкой зарплате. Кроме Шуры учеников было четверо, но никто не платил так хорошо.

Алла вздохнула и подумала, что судьба ее подстерегла, от перевода "фэнтэзи" теперь не уйти. Чтобы заделать брешь в бюджете, придется переводить роман, и для ускорения работы покупать компьютер. В знакомом издательстве Аллу заманивали давно, знали, что ее английский не оставляет желать лучшего, и с русским все в порядке. Деньги платили неплохие, смущала потогонная система работы, полтораста страниц в месяц – вынь да положь! На пишущей машинке Алле с таким объемом не сладить, от стрекота голова начинала раскалываться на третьей странице.

Модная машина, то бишь компьютер, обещала тишину, удобства в работе и многочисленные усовершенствования. Дети давно пытались внушить Алле, что с покупкой компьютера их жизнь волшебно изменится к лучшему. Она сможет зарабатывать переводами, они освоят технику и приобретут специальность, а Миша достанет "Корел Дро" (или как оно называется) и будет их учить. Потом они втроем организуют собственную фирму. И бабушка прислала "сто рублей" как раз вовремя, сейчас на рынок вышла новая экономичная модель.

В игру "Барыня (она же бабушка) прислала сто рублей" они играли вот уже три года. С первого раза, когда мама Аллы, она же бабушка Кирилла и Дениса прислала на открытый заранее банковский счет первую тысячу баксов. Сама бабушка давно прижилась в Соединенных Штатах, то с одним мужем, то с другим, дочку и внуков не видела годами, но время от времени отрывала от себя валюту и слала в Москву.

Алла всегда исполнялась признательности хотя бы за такой вид материнской заботы и деньги желала употребить с толком. В прошлом году они долго совещались и на всю сумму экипировались, также купили видяшник. Нынче дети упорно настаивали на компъютере – такое пошло поветрие, оказалось, что без новомодной техники жизнь стала практически невозможной.

Алла подозревала, что умные разговоры насчет чудес информатики имели то же происхождение, что и ее былые мечты о кассетном магнитофоне. Тогда она была Аллочкой Трехглазкой и всеми правдами с неправдами пыталась расколоть на кассетник тетю Лизу и Надежду Порфирьевну – старушек, ее воспитывавших. Пожилые тетушки не вняли, и Аллочке пришлось смириться с неудачей. Но привкус поражения остался, и будучи теперь мамашей, Алла понимала желания мальчишек. Благо деньги появились, как по мановению, а от компьютера и впрямь могла сказаться польза, в отличие от кассетника.

Следовательно, нынешним вечером можно возобновить семейную игру "Барыня прислала сто рублей". Очередная серия была намечена на вчерашний вечер, однако мероприятие пришлось отложить, поскольку единственное лицо, облеченное решающим голосом, внезапно охромело на одну ногу и оказалось не в состоянии мыслить здраво. Лица с совещательными голосами устроили небольшой гвалт, мол, неужели маман имеет привычку мыслить ногой, особенно левой – но Алла призвала детей к порядку, а домработник Миша ее поддержал, прекрасно исполнил роль мужчины в доме.

"Как хорошо, что никто не догадался, как близка была их не совсем нормальная семейная жизнь к радикальным переменам в худшую строну," – думала Алла. – "Если бы налетчики не поспели, то услышали бы бедняги иные новости. Пришлось бы им заявить, что скоро в доме поселится так называемый папа, то бишь отчим, а Мишу срочно придется уволить, Шура Костин не собирался терпеть его в доме. Александр Иванович – человек старорежимный, и приходящий домработник с усами его нежную душу коробил с самого начала, с того дня, как ему довелось войти в дом в качестве ученика."

Естественно, Алла Кирилловна не сочла нужным объяснять приходящему ученику тонкости своего домашнего хозяйства, но Миша не стеснялся и выложил подробности сам. После урока они пили чай на кухне, и Миша рассказал в процессе, что он по первой профессии художник и небезизвестный, его картины неплохо шли на Западе, особенно среди ценителей. До недавнего времени он был солидно обеспечен, деньги лежали в надежных банках. А он отдавался творческому процессу. Однако очередной финансовый кризис вымел капиталы вчистую, до последней копейки. Новые поступления замедлили, а малевать вывески, то бишь трудиться в рекламе Миша желания не имеет. Гораздо приятнее и веселее вести хозяйство у Аллочки и смотреть за мальцами, так он стал приходящей прислугой с хозяйской кормежкой. В свободное время пишет картины у себя мастерской, там и живет, поскольку очередная бывшая супруга квартиру ухитрилась отобрать. С Аллочкой они учились в школе много лет, друзья детства.

Александр Иванович Костин не одобрял ни Мишу лично, ни роли художника в доме Аллы Кирилловны, но его мнения не спрашивали. В отличие от остальных Шура Костин не обладал даже совещательным голосом. Однако заодно с предложением руки и сердца Александр Иванович не преминул выдвинуть условие – в их совместном доме Миша Званский хозяйство вести не станет. "Ну теперь этой жертвы не надо нести на алтарь супружества", – между делом подумала Алла Кирилловна и стала собираться на работу.

Миша должен был прийти с минуты на минуту, а по некоторым причинам Алла избегала оставаться с ним наедине, ее больше устраивало семейное общение. Никаких телефонных звонков не последовало до самого выхода Аллы Кирилловны из дома, тихо и непривычно пусто было в квартире, словно безмолвие опустилось после вчерашних приключений, которых было нестерпимо много.

Рабочие академические часы прошли споро и суетно, Алла учила студентов английскому и немецкому языкам, носилась вместе с ними по аудиториям и коридорам, и входила в обычную колею, где не было ни дурацких планов, ни детективных поворотов событий. Во время одной из перемен она дозвонилась в издательство "СуперНова" и договорилась, что заедет посмотреть роман на предмет перевода, может быть, возьмет с собой и за три дня решит, станет ли переводить. В издательство Алла заскочила по дороге к очередной ученице, быстренько схватила яркую книжицу, называемую "Трон Земли" и пообещала сообщить решение вскоре.

Дневные дела закончились, и Аллу ждал вечер в домашнем кругу, к чему она стремилась сначала на метро, потом по заснеженным переулкам и темным проходным дворам.