Текст книги "Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря"

К месту совместной работы с компаньоном Валей, в бывшую домовую церковь под куполами, я прибыла спустя неделю, если не позже. Миша стеснялся представляться предкам, у него возникали препятствия, в частности, он желал преподнести им оригинальный подарок к нашему бракосочетанию. На переговоры и прочие пустяки неделя ушла целиком, я забыла о безумной тете Марте и бумагу с данными Ольге Славич отыскала в момент сборов из дому, почти случайно.

Хоть и не впервые довелось выходить замуж, но дело стало на редкость хлопотным, даже без атрибутики. Никто не хотел верить, что я готова обойтись без торжественной части, хотя допускали, что так пожелал Миша, а в моем состоянии спорить не приходилось. Даже подруга Вера высказывала снисходительное удивление и отнеслась к роли подружки невесты без особого интереса, тем более, что свидетелем со стороны Миши выступал женатый, и не слишком известный живописец, некто Юра Громов. Тем не менее…

До компаньона Вали все равно надлежало добраться, сообщить о моих планах на будущее и обрадовать известием, что я возьму тайм-аут в работе по семейным консультациям. Напряжение по части чужих брачных эмоций становилось не под силу, а работать плохо я не привыкла. Я думала, что Валентин будет рад избавлению конторы от побочной ветви фирменных занятий. Себе я оставляла редакторскую работу по договорам, её могла делать дома в любой стадии беременности.

Валька выслушал новости отрешенно-благожелательно, покивал головой, обозвал Мишу гадким словом «инкуб», извинился и пожелал быть посаженым отцом на свадьбе. Я в свою очередь послала его далеко и красочно, объявила, что свадьбы не будет, но подарок он может получить прямо сейчас – забрать мое рабочее помещение до Нового года, а, может статься, долее того. Своих подопечных я раскидала, а новых не беру до разрешения.

– Ну и ладушки, прелестное дитя, – резюмировал Валентин. – Теперь занимайся исконно женским делом, а мы уж тут без тебя… Но заходи, не забывай.

– Не так скоро, Отче, погоди малость, – я отчасти обиделась, Валька скинул меня со счетов слишком легко. – Тут возникла заявка по части розыска, возьмешь или нет, мне все равно, но вот тебе запрос от склочной тетушки Марты-Маруси. Хочет найти дочку, та вышла замуж, едва поступив в институт, и сбежала с концами десяток лет тому назад. Клиентка ищет пропажу формально для приватизации, а на самом деле, чтобы наконец помириться.

– Эмоции и домыслы – это по твоей части, но ты здесь больше не работаешь, – заявил Валька, осмотрев бумагу от тети Маруси. – Хотя остаешься на правах компаньона, извини, забыл сказать, посему профиты тебе пойдут, скажем, четверть. Как только тетенька Марта заплатит тысячу баксов за розыск дочки, двести пятьдесят будут твои.

– Отче, помилуй, какие суммы! – воззвала я.

– Не перебивай старших, – ответил Валька. – Неужели родная дочка не стоит трех копеек? Но я продолжаю, одновременно учу тебя деловой этике, поняла? Мне без разницы, чего тетка хочет на самом деле, она представила данные, я диктую прайс-лист. С этими скудными фактами я буду работать полгода и возьму тысячу баксов авансом. Если тетка добавит дочкино учебное заведение, то срок будет три месяца, цена пять сотен, одна из них твоя. Если приложит имя, фамилию и адрес жениха, с которым дочка сбежала, также дату бракосочетания и адрес ЗАГСа – то триста условных, свои вычисляй сама. Прошу учесть, положительный результат не гарантирую ни в одном случае.

– Ничего не поняла, объясни, – попросила я.

– Проще пареной репы, – снизошел Валька. – Поиск чисто инструментальный, запросы пойдут по паспорту и архивам, чем меньше данных, тем дольше и тем дороже. С человеческим фактором твоя тетя знаться не желает или не умеет, это ее проблемы. Могла бы – давно нашла дочку по родным, знакомым и прочим связям. Раз хочет так, то её частное дело, будет стоить вот такие деньги. Как заплатит – запущу в работу, сообщу результат, где дочка может быть, и как ее достать. Если потом приплатит, то напишем письмо от матерного имени. Или сходим в гости, сообщим, чего мамаша хочет. На нет и суда нет ни в каком случае. Это если не найдем или не захочет. Но тебе все равно четверть от суммы.

– Хорошо изложил, – похвалила я. – Тогда передаю информацию и жду ответа.

– Хоккей, сказал дед Мокей, – ответил Валька любимым присловьем и послал воздушный поцелуй на прощанье.

Сказать стало проще, чем сделать. Для связи был предоставлен Виталик Захаров, муж Тани, поскольку летом он курсировал между дачей и столицей, а в конторе у него нашлись нужные приспособления. Это выяснилось чуть позже, точнее, тем же вечером.

Виталик выслушал цитаты из прайс-листа на дому и, тяжко вздыхая, предложил связаться с «шефом» напрямую, минуя моё посредство. Надо ли говорить, что я испытала благодарность с облегчением в равных долях и скинула муторное дело на руки специалистам. У меня не было ни желания «прорабатывать вопрос», ни факса с иными наворотами. И довольно долго семейство Мельников-Захаровых обходились без меня, только с тетей Мартой. Как оказалось, они с нею нахлебались по полной программе, Валька был непреклонен в технологическом подходе и все такое прочее.

С результатом Виталик ознакомил меня по дороге на дачу, он простер любезность до немыслимых пределов и взял нас с Мишей в свою тачку, чтобы доставить к родителям в конце очередной недели в целях запоздалого знакомства накануне свадьбы.

Мишин подарок оказался художественным полотном (сюрприз, сюрприз!) крупного размера, в электричке с презентом могли возникнуть сложности, а так отлично портрет поехал на крыше машины. Сам Виталик вез составленный договор для ознакомления и подписания другой стороной. Самая интересная деталь выяснилась в пути, и я едва не попросила высадить нас у ближайшего метро, и Бог с ними с договорами и с подарками!

– Не видел твоего компаньона воочию, Катюша, – любезно излагал Виталик (мы с ним тоже были неплохо знакомы с отроческих времен). – По моему скромному мнению, он реальная акула сыска, но к тебе относится с полным доверием. Сказал, что если наша сторона подпишет документ (он исполнил и прислал с курьером), то деньги ты возьмешь вместе со вторым экземпляром, потом разберетесь. Нетрадиционно, но веско. Кстати, выявились некоторые тонкости, тебе когда рассказать? Сейчас или после? Я понимаю, вы с Михаилом едете на ответственный прием. Я-то миновал эту напасть, меня Мельники знали много лет, но и тогда… Тесть сказал между делом: «теперь зови меня Петей», и я долго маялся, не мог себя заставить.

– Расскажи сейчас, задействуем отвлекающий фактор, – выбрала я, желая отвлечься, а Мише море было по колено.

– Так вот, розыск пропавших у нас обстоит следующим образом, – обстоятельно приступил Виталик, не отрываясь от руля. – Я познакомил тёщу с ценообразованием, она пересказала тете Марусе и получила полный афронт. Бедняга думала, что сотня баксов за все про все – более, чем достаточно. И никаких послаблений по части информации допускать не пожелала. Где дочка училась, и про ранний брак вопреки воле матери, это больные точки. Пришлось допустить креатив, слово новое, но тебе доступное? Информацию собрали по крупицам сами, то бишь тёща, тесть и Татьяна, деньги вносим авансом, тоже сами. Это значит, что плачу я, а тетя Маруся отрывает от сердца сотню, если ей принесут дочку на блюдечке с голубой каемочкой. Но в договоре о том ни слова, оформлено на нее и претензии будет предъявлять она. Недурственно, не правда ли?

– Зачем такие ужасы? – спросил Миша, оторвавшись от созерцания придорожных пейзажей, проезжающих за окнами.

– Я о том же, – согласился Виталик с чувством. – Но меня никто не спросил. Теща отчасти боится за дачу, отчасти у нее болит душа за Марусю, та одна на свете, невзирая на невозможный характер. В конце концов пять сотен баксов – не такая сумма, чтобы вызывать гнев тещи. Вам, Миша, это предстоит узнать.

– Никогда не располагал такими суммами для утешения тещи, – поделился Миша. – Поэтому они менялись, как перчатки…

– Хорошая идея, между прочим, – отозвался Виталик. – Так вот, Катюша, как закончите представлять Михаила очередной теще (без обид, Катя, ладно?), прошу к нам подписывать договор и получать деньги с разъяснениями. Или не подписывать и не получать. Хотя надежд на благоприятный исход немного. Тетя Маруся хоть и лишилась рассудка, но не настолько, чтобы упустить богатый шанс. Она получит информацию практически бесплатно и может выражать неодобрение по ходу процесса.

– Бедняжка, Виталик, как они тебя достали! – посочувствовала я не совсем искренне.

– Нет, на самом деле мы занимаемся ерундой, ищем Ольгу, а она не хочет, чтобы мать её нашла, да и мамаша затрудняет задачу, как может! – Виталик продолжал негодовать. – Вот если бы техника была на уровне, то весь розыск занял бы пять минут! Внесли в сеть данные, фотографии и прочие параметры, запустили бы поиск везде, где можно, то всплыла бы Ольга как миленькая. За эти десять лет где-нибудь да засветилась!

– А ты её знал, Ольгу? – спросилось у меня.

– Не совсем, – сознался Виталик. – Видел на участке вместе с подружкой, девушки были классные. До этого не интересовался, Ольга с нами компании не водила.

На этом моменте я решила, что не мое это дело и не мои проблемы, и задала вопрос о будущем сетевых технологий. Виталик с удовольствием сменил тему и до самого дачного поселка живописал, какие перемены принесут нам достижения в данной сфере буквально через несколько лет. По ассоциации я предвкушала, «какие розы нам заготовил Гименей, и, может быть, на много дней» – А.С. Пушкин, «Евгений Онегин», роман в стихах. Как очень скоро выяснилось с этими достижениями дело обстояло много хуже.

Первым камнем преткновения стал «портрет жены художника», помнится, было такое произведение на нивах прозы либо кино, не помню в точности. Я пыталась втолковать Мише, что предки не смогут оценить произведения, однако он желал одарить будущих родичей – и точка!

Мама встретила Мишу достойно, правда, я не поленилась предупредить, подчеркнула в телефонном разговоре, что жених – художник, внешность и характер своеобразны. Слышно было плохо, мама вела речь из конторы дачного кооператива, но суть донеслась, мама ответила, что учтет и подготовит папу.

Надо сказать, что без подготовки я бы не решилась везти Мишу никуда, менее всего к предкам на знакомство. Внешностью он и впрямь обладал выдающейся за любые рамки. Если допустить художественное сравнение, то более всего живописец Званский походил на легендарного алжирского пирата, не хватало шаровар шириною в Средиземное море и красной косынки на темени. В обычной европейской одежде Миша смотрелся в высшей степени угрожающе для жизни и здоровья, в особенности, если встретить его в темном переулке. Я привыкла, но предкам требовалось время и терпение.

Так вот, мама встретила Мишу почти бестрепетно и повела по садовой тропинке к столу на крылечке, где его ждал папа при галстуке, очевидно лишнем в данном случае. Папа выговорил нечто о приятности знакомства, и все бы обошлось мирно, однако Миша преподнес подарочный портрет почти вместо «здравствуйте».

Я и сама опешила накануне вечером, когда Миша развернул холст, чтобы натянуть на рамку в коридоре. На полотне изображалась женская фигура, сидящая на диване, причем колени и ступни доминировали над остальным изображением. На первом плане горели алым пламенем домашние тапки, а голова и лицо оказывались последними в очереди на обозрение и были более, чем условны. Моей была едва прописанная прическа, закрывшая добрую половину лица. И это было правильно, потому что на почти невидном лице рисовалось печальное недоумение, типа: «а что я здесь делаю и зачем?» Под ногами в тапочках шла свежая надпись «Жена, 199…», за нею следовал самодельный иероглиф, служивший Мише вместо подписи.

Предысторию портрета Миша изложил под стук молотка. Вышло, что он начал рисовать вторую жену Вику, ей очень не глянулось, он забросил работу и унес холст к третьей жене Надежде. Тапочки принадлежали ей, до головы дело не дошло, потому что супруги вскорости разошлись и разъехались. В настоящее время Миша спешно водрузил мою голову на сидящую фигуру собирательной жены и собирался одарить художеством очередных тещу с тестем. Зачем, Бог весть! Может статься, он делал признание, что намерен остановиться в женах, либо просто решил избавиться от надоевшей картинки.

Хотя мне было отчасти фиолетово, как сказал бы Валька. Я боялась себе сознаться (но приходилось) что творчество Миши оставляло меня равнодушной. Миша прекрасно это понимал, но не обижался, напротив, видел в том тонкий комплимент. Ему было важно знать, что я ценю его лично, а не польстилась на славу живописца. Ладно, довольно о портрете, будь он трижды неладен.

Так вот, как только Миша выставил художество на веранде, папа с мамой впали в ступор, даже дежурное «спасибо» у них не сказалось. После затянувшейся паузы мама спросила несуразное.

– Дочка, откуда у тебя красные тапочки?

– Они не мои, просто случайные, – ответила я кратко.

Потому что напал неуместный смех, со мной бывает в моменты умственного перенапряжения. Миша, надо отдать ему должное, смеялся вместе со мною, но папа с мамой его не простили. За последовавшим обедом оба сидели, проглотив по аршину и в основном потчевали дочку, напоминая, что в её деликатном положении что-то полезно, а иное просто необходимо.

– Мне вежливо дали понять, что потерпят в качестве производителя, – резюмировал Миша, когда после неудачного обеда мы пошли к Мельникам на дачу, сославшись на ранее полученное приглашение.

– Красные тапочки стали последней каплей, – ответила я и вновь залилась смехом ни к селу, ни к городу.

– Надька тоже ревновала к тапкам, – объяснился Миша. – Никак не могла понять, отчего я пишу их с такой страстью, а это цвет! Ну…

– Ах вот оно что, – мне вновь стало смешно до слез. – Тогда назовем портрет «Алые тапки». Как паруса…

– Слушай, а ведь, наверное, я зря привез эту работу, – наконец догадался Миша.

После чего я впала в неуемное веселье и явилась к Мельникам на дачу, практически не владея собой. Однако присутствия духа от меня никто не ждал, тетя Маруся подписала договор, Виталик вручил означенную сумму, после чего я расписалась в пункте, гласившем, что деньги уплачены сполна в условных единицах.

В процессе заметила, что «Аргус» обязался искать Ольгу Игоревну Славич, энного года рождения, проживающую по такому-то адресу с почтовым индексом, и решила, что компаньон составлял бумагу будучи хорошо навеселе, ну и черт с ним. Много позже Валька неохотно объяснил, что допустил абсурдную формулировку умышленно, для случая судебного разбирательства, находясь в курсе, что клиентка тяжела в общении, такие меры вполне рекомендуются.

Кстати сказать, трудная клиентка вела себя на редкость мирно, только покосилась на Мишу, спросила, кто он такой, и узнала, что это жених Кати. После чего смотрела на меня со злорадством, полагая, что порок наказан своими силами. Миша потом долго сетовал, что пропала богатая фактура, и написать тетушку ему не позволят. Хотя пару набросков он сделал по памяти, когда мы пили чай в беседке у Мельников.

Там присутствовало все семейство, включая Петра Степановича, отца Тани, он рассказывал, как удалось свести концы с концами. Исходную нелепую сумму в тысячу условных единиц удалось сократить за счет находчивости семейства Мельников. Оказалось, что никто из них не помнит, в каком институте училась Ольга, и на свадьбу их никто не звал. Как было говорено раньше, Маруся наотрез отказалась сообщать необходимые подробности, почему, знает один всемогущий Бог на небесах.

Однако платить из своего кармана за упрямство Маруси никто не собирался. Пришлось поработать мозгами, как сообщил Петр Степанович. Таня с мамой предположили, что Ольга училась в одном из московских педвузов по специальности «история», но уверенности не имели. Мама и Таня помнили, что Ольга ездила учиться в центр города и толковала с похвалой о старинном здании. Также упоминалась история науки, как будущая специальность.

Петр Степанович в свою очередь поднял свои записи и нашел краткое упоминание о подготовительных курсах, как-то связанных с институтом, в котором вроде бы училась Ольга. Курсы понадобились для сослуживца, тот производил общий опрос в поисках советов для поступления ребенка.

Что именно стало исходной точкой совпадений, никто не помнил, однако здание располагалось в точности посреди исторического центра.

Старинные факультеты на Моховой исключались сразу, областной пединститут «имени Крупской» находился далеко не в центре, а «имени Ленина» – в изысканном здании около Фрунзенской. Получался полный нонсенс – подобного учебного заведения не существовало в природе вещей, однако «никогда не бывает так, чтобы не было ничего». (Отчасти наскучив цитатами из Чехова, я взялась за «Бравого солдата Швейка»).

Петр Степанович не поленился, нашел давно уволившегося сослуживца и узнал, что парень у того ходил на курсы бывшего историко-архивного института, теперь заведение зовется по другому и учит совсем иным вещам. Значит Ольга с высокой степенью вероятности училась в тогдашнем историко-архивном, однако не особо афишировала этот факт, поскольку престиж заведения оставлял желать лучшего.

А нынче полученные сведения экономили семейству Мельник пять сотен баксов, что было неплохо. Что касается замужества Ольги, то с ним произошел афронт, никто ничего не знал вообще. Маруся лишь говорила сквозь зубы о неподходящем кандидате. Мама Татьяны внесла догадку, что Маруся противилась заключению раннего брака в основном из-за того, что молодые предполагали жить в ее квартире, что сводило на нет надежду на возвращение Игоря.

Кстати сказать, к прочим сведениям Мельники щедро присовокупляли координаты Игоря Славича, даже место его службы, наверное, взамен сведений о таинственном женихе. Отнюдь не исключалось, что отец Ольги знает, как связаться с дочерью, а бывшую жену в известность не ставит. Я не задала вопроса, отчего они не спросили сами, сообразила, что имеются препятствия, какие – не моего ума дело. Иначе стали бы Мельники жертвовать деньгами? Если бы могли обойтись парой телефонных звонков.

На самом деле я слушала доклад о прошедших изысканиях вполуха и осмысляла, так сказать, вполизвилины. Все равно сведения доставались Валентину, причем по факсу из конторы Виталия. Мне предстояло передать подписанный договор и сумму денег за вычетом своей доли. На том я собиралась забыть об Ольге Славич и неладном семействе навсегда. Кстати, Татьяна понимала, что они зашли слишком далеко и попыталась загладить вину на прощание. У калитки она достала из кармана фартука конверт и промолвила в некотором смущении.

– Катюш, не бери в голову эту дребедень, лучше слушай Вертинского, Виталька сделал копию. Тебе полезно слушать приятное и смотреть на красивое.

Я поблагодарила, забрала диск в конверте и пошла смотреть на «портрет жены художника», оставленный на попечение родителей.

Прошли два летних месяца, в их течении мы с Мишей скромно оформили брак и узнали посредством УЗИ, что ждем мальчика. Беременность протекала нормально, мальчик начал бить ножкой, я вынула из закромов единственное свободное платье, а мама озаботилась покупкой детского приданного.

На нововведения типа памперсов мама смотрела косо, о чем строго предупредила во время второго посещения родительского дома. Мы с Мишей приехали, чтобы забрать неподъемный пакет пеленок, и папа проявил эрудицию на грани скандала. Оглядев дочку со всех сторон, папа Дима сделал комплимент. Сказал, что я похожа на «Вдовушку» (портрет кисти художника Федотова), наверное, решил показать зятю, что не чужд живописи, но предмет выбрал крайне неудачный.

Миша кротко ответил, что постарается по мере сил и возможностей, чем довел папу до бешенства, а маму до слез. Однако мне вновь было фиолетово, мы с мальчиком только позабавились, он к тому времени подключился к моим эмоциям и стал основным их фактором. Всё остальное, надо заметить, постепенно, но неуклонно отключалось.

В таком состоянии я выслушала в начале сентября Татьяну Захарову, бывшую Мельник. Девушка позвонила, минуя посредство Виталика, и сообщила, что у них происходят бурные и неприятные события, напрямую связанные с расследованием, которые она неосторожно инициировала прошедшим летом. Поведать подробно Таня не смогла, отослала меня «пожалуйста, Катя!» в «Аргус» к компаньону и попросила совета от нас обоих, как им быть дальше, потому что «полный тупик и больше ничего».

– Вовсе это не тупик, а полный абзац, если выражаться культурно, – немилостиво просветил Валентин. – Никогда больше не стану работать по твоей наводке, прелесть моя! Деньги можешь оставить себе целиком, а меня оставь в покое. Все, что можно я сделал, все, что нельзя – выслушал, причем неоднократно. Этой Ольги Славич не существует в природе. Точка.

– Валя, пожалуйста… – я тянула «волшебное слово», сколько могла, затем применила запрещенный прием. – Прояви внимание к беременной сотруднице, трудовой кодекс рекомендует.

– По-моему, ты уже в декрете, или как? – снизошел Валька. – Деньги получены, работа сделана, что тебе еще надо?

– Информации, душа моя Валечка, – пропела я. – Как узнаю ваши неудачи и недоделки, то смогу послать Таню Захарову, бывшую Мельник, очень далеко, сославшись на состояние здоровья и декретный отпуск. Иначе будет отчасти невежливо, а мне в этом поселке ещё мальчика нянчить, Таня может сгодиться.

– Какая ты у нас практичная, – неискренне восхитился Валентин. – Ну, ладно, только ради мальчика. Приедешь сюда показаться, или я к тебе?

– А ты меня свези в контору, заодно заберу старые туфли и еще по мелочи, – предложила я бессовестно. – И обратно, понятное дело – тем же способом.

– Теперь вас двое шантажистов на мою голову, – сокрушился Валька. – Прелестное дитя и её мальчик! Ладно, собирайся завтра с утра, возьми пакет, если будет тошнить, поняла? Машина совсем новая.

– Спасибо, дяденька Валя! – ответила я бодро. – Уже не тошнит, но пакет возьму.

Долго ли коротко, но мы приехали утром следующего дня в контору под куполами и застали там манифестацию в мою честь, вернее, в нашу с мальчиком. Население офиса пришло полюбоваться, пожелать здоровья и счастья, также принесло подарки, включая куст граната в горшке. «Гранат оздоровляет воздух и символизирует плодородие» – серьезно объяснила Юля, помощница шефа. Я чуть было не прослезилась, но удержала себя в руках. Однако праздник вскоре кончился, начались суровые будни, ради которых меня привезли, а вовсе не для веселья с подарками.

– Невольно вспоминается старинный анекдот, если тебя уже не тошнит, – предварил заседание Отче Валя. – Мол, имеем плохую новость, что питаться будем навозом, а хорошая – что его у нас много. Итак.

– Отличное начало, мы в восхищении, – ответила я для порядка.

– Итак. Вот они бумаги, тут всё сказано, – сухо отчитался Валентин. – Оригиналы, копии были высланы клиентам по факсу вместе с подробным отчетом. Что будем изучать?

– Отче Валечка, дорогой друг, перескажи отчет, я верю на слово, читать не станем, – попросила я.

– Тогда пропадет вся соль, ну да ладно, сделаю снисхождение к твоему состоянию, – смилостивился Валька. – Слушай сюда. Поиск шел строго документально, в соответствии с запросом и договором, думал, что обойдется в пару пустяков. Как бы не так! Первым делом, понятно, я запросил жилищную контору по части прописки, то бишь регистрации, кто именно значится по конкретному адресу. Сказали, что Марта и Ольга Славич, и послали в паспортный стол за копией паспорта Ольги на момент прописки. Там, разумеется, пришлось помаяться, но достал. Ольга прописана по паспорту, который получила в 18 лет, причем паспорт нового образца, с большой фотографией. У всех такие были на момент кончины Союза Советов. Можно ознакомиться, вот она копия. Никаких запросов по перемене места жительства или фамилии в паспортный стол не поступало, никакого делопроизводства не велось. Вот он ответ на мой официальный запрос. То бишь – по нулям. Перевожу для беременных: как уехала девушка из дому с паспортом, так по нему и живет, где хочет. Если поменяла фамилию либо регистрацию, то обошлась без запросов и подтверждений, такое бывает во всеобщем бардаке, в особенности, если кто-то пожелает и озаботится. Из этого следует, кстати, что теперь Ольга может оказаться в любой стране ближнего и дальнего зарубежья, потому что гражданство устанавливается по паспорту и отдельному запросу в местные органы, а везде тот же бардак. На этом документе: паспорте с пропиской, следы Ольги Славич обрываются. Поиск не представляется возможным, иначе как по запросу из органов внутренних дел, криминал или розыск пропавших по полной программе.

– Это более или менее ясно, – похвалила я усердного друга. – И что с того?

– Вторым пунктом следовал запрос в ЗАГСы Москвы и области на предмет заключения брака, начиная за год до примерного отъезда, далее везде, – не обращая на меня внимания, продолжил друг Валя. – Опять же смотри бумагу. Ответ перескажу сразу, можешь не рыться. По Москве и области в то время и по настоящее Ольга Игоревна Славич энного года рождения ни в каких действиях не упомянута, она не заключала браков, не регистрировала детей и не выбывала из числа живущих. То есть, теперь объяснение для мамаши: если дочка выходила замуж, то гражданским браком либо в любой другой точке тогдашнего Союза. Но следы опять обрываются, документально там делать нечего. Складывается впечатление, что дочка тщательно скрывается от мамы и замела следы, как шпион, который пришел с холода. На самом деле и скорее всего имел место упомянутый бардак. Как дочка захочет найтись, она все объяснит, если захочет, а впрочем, не наше дело. Наше дело продолжилось в историко-архивном институте, где Ольга Славич числилась студенткой дневного отделения до второго курса. Я предположил, что с мамой она могла ссориться и разъезжаться, сколь угодно, но это не помешало ей продолжить образование и получить диплом, даже на другую фамилию, если вышла замуж где-нибудь в Воркуте и перешла на заочное обучение. Ничего подобного… Документальный след обрывается и там. Архивы у них в ужасающем состоянии, читай полуслепую бумажку, вот она. Мол, Ольга Славич сдала первую сессию второго года обучения, причем на отлично, получила повышенную стипендию, но ни разу за ней не явилась, далее после трех месяцев отсутствия была отчислена. Вновь по нулям. И третий нуль я получил от папы Славича.

– Бедный Валечка, – вновь встряла я, как только смогла дождаться паузы. – Как мы тебя незаслуженно утомили.

– Дозвонился чин по чину, спросил, как достать дочку Ольгу, – Валька вновь не удостоил меня вниманием и повел рассказ с того же места. – По поводу приватизации московской квартиры, кстати, представился жилищным агентом на всякий случай. Папа Игорь Славич сказал, что понятия не имеет, с бывшей семьей отношений не поддерживает, после чего перевел меня в черный список по всем телефонам. В сухом остатке я составил отчет на основании предложенных документов и выслал в контору Виталия. Захарова. Сопроводил должным заверением, что: «все что мог, я уже совершил», а на большее требуется благословение клиентов и другие суммы условных единиц. Для реального сыска с идеями, догадками, соображениями, беседами с публикой и шевелением мозгов. Ничего подобного мне заказано не было, между прочим.

– Ага, теперь понятно, – догадалась я. – Кто-то из клиентов требует money back (деньги обратно), скорее всего тетя Маруся. Давай я отдам? Себе дороже станет…

– Ничего подобного, это раз, – заявил Валька. – Категорически запрещаю от имени конторы – это два. На счет три советую наплевать и забыть, как толковал Василий Иванович Чапаев в одноименной фильме. Тебе не положено вступать в конфликтные отношения, ты в декрете, поняла? Так и скажи своей приятельнице, что ни за что и никогда.

– Что именно? – поинтересовалась я.

– То самое, – лаконично заметил Валька, и больше я от него ничего не добилась, кроме советов переданных от его супруги Марины по части беременности и родов.

Кроме того, Валентин, чтобы отвлечь внимание от покинутого дела Славичей, сделал на обратном пути предположение ни в бровь, а в глаз, и отвлек от всего, кроме удержания гранатового куста, чтобы тот не завалился и не помялся.

– Я правильно полагаю, дитятко, что «инкуб» у тебя не живет? – спросил дружок как бы между прочим. – Когда съезжаетесь, или никогда?

– Во-первых, никаких инкубов я не знаю, кроме тебя, – я поставила компаньона на место, затем ответила честно и не впервые. – Тесно в одной комнате, это раз, краской воняет, это два, мальчику не нравится – три, и это самое главное. Миша, кстати, работает в мастерской, там держит весь приклад, приходит вечером, но есть проблема. Из мастерской его скоро попросят, помещение чужое и идет на снос. Тогда будет писать на пленэре целыми днями, в особенности в январе.

– Завидная перспектива, – согласился Валентин. – Другой выход есть?

– А как же, – поделилась я. – Вполне экзотический. В отъезд, командировка с семьей.

– И куда же? – спросил компаньон светским тоном, как бы для поддержания беседы.

– Далеко и надолго, – приоткрыла я часть тайны. – Писать страшный суд в часовне, как тебе?

– Будешь позировать в котле со сковородой? – поинтересовался друг Валя. – Домашняя утварь, она теперь по твоей части.

– Тьфу на тебя, гадкое существо! – не выдержала я, далее мигом собралась. – Тебя попросим на роль истопника, сторожем ты ведь поработал?

– Рога надо будет присобачить? И хвост с копытами? – со всей невинностью в голосе спросил Валентин.

– Насчет рогов спроси у Марины, может статься, есть свои, – заметила я сухо. – Остальное на твое усмотрение.

– Нуль – двести тысяч в вашу пользу по гадкости! – теперь не выдержал Валька. – За такие шуточки нормальный мужик отрывает голову кому ни попадя, учти на будущее.

– Мое будущее – это Страшный суд, если кто-то не решит жилищный вопрос! – сообщила я почти без шутовства. – Часовня, она в Португалии, в Лиссабоне, в аббатстве Жеронимуш, новая пристройка. Какой-то грешник пожертвовал и велел расписать адские реалии на современный лад. Миша выиграл конкурс, утверждает, что один не поедет, но его можно уговорить. Святые отцы всем довольны, кроме отсутствия церковного брака пусть и по православным канонам. Миша склонен им потакать, но я…

– Каков у вас расклад, дитя мое прелестное! – восхитился Валька. – Вот это моральная дилемма, я в восхищении. Но знаешь, что… Так или иначе оно само собой решится, не волнуй себя зря.